С юношеских лет образ преподобного Нестора, корпящего при свечах над посланиями в будущее, будил мое воображение. Я подолгу разглядывал его одухотворенное лицо, видел в его облике спокойствие и уверенность, готовое к работе перо, и не чувствовал, не находил его старым, немощным, несовременным, скорее, даже, наоборот, близким, словно между нами не даль веков, а всего несколько дней жизненного пути.
- Кто же сегодня пишет эти самые послания - письма? - спрашиваю я, - Бабушки? Дедушки? Кто уважает это нелегкое действо?
- Нелепый вопрос, - одернете Вы меня, - Сей метод общения некорректно звучит в эпоху тотальной телефонизации и расплодившихся, как аргентинские муравьи, скрытых и видимых письмоносцев...
А, между тем, где, как не на листе девственно-белеющей целлюлозной бумаги, пусть, и с многочисленными включениями, поразмышлять, побеседовать в одиночестве, поглаживая, как делали это наши далекие предки с каменьями, папирусом, берестой, неторопливо и вдумчиво "выбивая пером" знамения и загогулины букв... Где можно полнее излить душу свою, заставить "окунуться" в твой мир, настроить близкое сердце на твой "камертон", "разбросать" бытовуху, разбудить память, пережить заново счастливые и грустные мгновения, подарить радость? Где? Но и сотворить "говорящее оригами" не так просто. Этому надо учиться, писать с измальства, желать, как хотят внуки и внучки, пироги бабушки. Ведь, конверт и ручка сегодня - это, по сути, насмешка прошлого, над нашим временем, которого всегда "много и мало".
Мы не пишем писем, будто стесняемся, потому как безграмотны, молчим и то, порой, с грамматическими ошибками. Да и мыслей не так, чтобы много, и не запрячь их, не удержать, взлетают они от нас, когда мы садимся к столу, как испуганная стая голубей. Позвольте,- скажете вы, - да, один механизм письма чего стоит: "сбросит" эмоции, успокоит, расхолодит...
Да, писали... Нашли в новгородчине "личное" из глубины веков - от Микиты к Улиане:
- Пойди за мьне. Яз тьбе хоцю а ты мьне...
А любовь и драма в письмах Элоизы и Абеляра из каминных замков средневековья... А романы в письмах А.С.Пушкина и Ф.М.Достоевского... Книги, вшитые в ткань 127 писем о любви Андрея Синявского из Мордовлага - уникальные документы человеческого духа. Песни в исполнении Клавдии Шульженко ("... Письма твои получая, слышу я голос родной...")и Майи Кристалинской ("Песенка почтальона)"...
Легко перо в руке, но немногие "держат" его за друга, помощника, ибо вмешались в наш уклад жизни открытия Маркони-Попова, беспредельно расширив возможности человеческого общения.
"Посколько молчание - золото,
То и мы, безусловно, старатели..."
- пел Галич, оправдывая свое нежелание писать письма - послания. Он, ох, как не одинок: из десяти опрошенных, уверен, восемь с ним будут солидарны.
Борис, мой друг, среди них. Он давно "дышит" ни воском, ни бумагой, а глазами, "пожирая" мерцающие огоньки экрана, как глубоководный удильщик самку, впиваясь в нее зубами во время спаривания, и сливаясь с ней навечно.
С "подачи" Бориса "подбросило и меня на повороте" - приобрел электронную биб-игротеку; боязливо и осторожно смог чуть приоткрыть, заглянуть в будущее, представить "киберчеловека" третьего тысячелетия с микрочипами в плече (для оценки здоровья), электронными жЕлезами, пьющего ежедневно "стволовые клетки" (для долголетия), живущего в экологическом "бульоне", и дружбе с компьютером, ядерным катализатором своего развития... И думать "на пере", чувствую, теперь как-то неловко, старомодно.
Экран предоставил мне удивительную, активную, наступательную возможность познания, усладил жажду отчаянного игрока, дал новых друзей. Но, главное, в глобальной деревне познакомил с женщиной, московской новозеландкой, живущей на другом краю света. Такова жизнь с ее хитросплетениями судеб. Аська, телефон, письма - полную многоуровневую связь "прошагали" мы за четверть года. Частенько утрами меня будил радостный голос, я же не забывал писать... "Общение, -говорили мудрецы - суть жизни, письма - воздух, а разговор - волны морские". Так и шагали мы, играя воображением, когда поет и радуется сердце, парит душа, предвкушая необычность, неизвестность.
Боинг-747, "пропахав" полэкватора, мягко перенес меня из лета в зиму, заставив воскликнуть на таможне, где меня отчаянно тормошили: "Как же ты мал и гостеприимен, наш Земной шарик!"
Так я очутился в новом необыкновенном мире - Новой Зеландии. Потом, в путешествиях я смог рассмотреть его.
Вздыбленная, рожденная вулканами земля из гор и холмов, не дает передышки постоянно дистанцирующему глазу, привыкшему к бескрайним просторам российских равнин; ярко-зеленый травяной ковер, как данный богом подарок, стригут бараны и коровы в неимоверном количестве, сторожат одинокие и мощные деревья-пришельцы; высоченные островки травы тое-тое, как копья маори, сгрудились, у дорог и лесных опушек; чистейшие озера вулканического происхождения с бодряще-холодной водой , соседствуют с булькающими, искрящимися, как шампанское, кипящими бочагами в долине гейзеров c тридцати-метровыми фонтанами, вырывающимися из преисподней...
А морские пляжи, такие разные: одни - просторные, другие - стиснутые полукольцом причудливых, остроконечных скал. На первых мы видели пожилых, оснащенных миноискателями, любителей "охоты" на монеты и драгоценности, на вторых - огромных голубых рыб, с которыми поплавать одно удовольствие.
Я - в Окленде, большом портовом городе в узком перешейке между гаванями Вайтемата и Манукау. Залив Тасманова моря ласкает его берега, пасторальные хутора и прекрасные зеленые пейзажи расцвечивают, укрошают его огромную площадь.
Здесь живет Вита с дочерью Леной, ее мужем Полом и маленьким Даней, в жилах которого на 1/64 течет уже кровь маори.
Жить оклендцы предпочитают в легких, элегантных, уютных одно-двухэтажных домах, окна которых, незадрапированы и, как сценические площадки, хорошо просматриваются в сумеречные часы, когда наши глаза томятся в серой полутьме по ярким живым образам.
Вита по утрам работает, пестуя малышей, пока их мамаши ищут "мышечной" радости в фитнесс-клубах, разбросанных повсеместно, как и продуманные, яркие и, главное, кующие здоровье детям, многочисленные спортплощадки.
Новозеландцы бегают по зеленым улицам и в парках, шагают вдоль залива, играют, - радуются жизни! Поразила элегантность, уверенность, доброжелательность женщин, их подтянутость, динамизм, раскованность и улыбчивость. Мужчины уступают и, похоже, не жалеют об этом.
Пока Вита трудится, праздное беззаботное любопытство сообщает ритму моего полУдня приятную быстроту. Я успеваю пройтись по Бродвей-стрит с многочисленными "звучащими" переходами, заглянуть в просторные, вычищенные до блеска магазины, посидеть в книжном "дворце", побегать в парке, отвечая на приветствия многочисленных, разновозрастных поклонников Артура Лидьярда, посмотреть любителей-теннисистов, таких спортивно-красивых, что даже стариковская вялость не умаляет их молодецкой привлекательности. Я даже успеваю заглянуть в декоративный сад-музей и передохнуть, присев на скамью с именным посвящением.
Потом Вита поведет меня на трапезу в очередное кафе, подчеркивая мимоходом интернациональную насыщенность пищевого "рынка" города. И, обильно откушавши, на этот раз лобстеров, мы спускаемся к заливу по усыпанной гравием тропинке, где высоко над нами сплетаются в тесном объятии серебристые кроны деревьев. Морской ветер слегка притихает здесь, раскачивает, с легким шорохом тискает, раздвигает на мгновение лишь далекие от ствола ветви. А какое удовольствие побродить по теплой гальке, кромке воды с шипящими волнушками на излете, обозревая бело-голубой простор с яхтами, скользящими по сверкающей глади залива, словно перышки. Глаз радует геометрической пирамидальностью чернеющий Рангитото, совсем молодой 600-летний вулканический остров, и, отливающий зеленью, коричневатый Браун, его маленький собрат рядом.
Мы любим посидеть в парке Домэйн у фонтана с Валькирией. Воздух здесь, как обычно близ воды, упоительно свеж. Тень похутукавы застит от прямых солнечных лучей, словом, отдохнуть здесь - одно удовольствие, всё располагает к размышлениям, неспешному разговору...
Фонтан Валькирия [Ф. Норкин]
Доспехи всадницы на белокаменном постаменте отливают багрянцем, сверкая в солнечных лучах, лицо ее влажно от воды и слез, конь понуро склонил голову, нелегкая ноша досталась обоим - сопровождать погибших в "небесные жилища".
- Полная противоположность римскому фонтану Де Треви, - начинаю я издалека.
- Ничего нет общего, - перебивает Вита,- Там огромный причудливый фасад дворца с гротами и богом, уносимым на раковине юношами, здесь- малая форма, простор, скорбь, никакого движения...
- Да, это так, - продолжаю я отрешенно, и приглядываюсь к лику девицы в латах, - По-моему, она может творить и сеять, а не только безмолствовать и грустить...
Вита недоуменно глядит на меня, пожимает плечами:
- Что ты имеешь в виду?
- Две большие разницы, как говорят в Одессе. Смотри, вода скатываясь блестит, как серебряные нити, а струи, падающие капли издают звуки...
- Ах, вот в чем дело! - и не останавливаясь Вита продолжает - Ты хочешь сказать, что Де Треви заполнен монетами - дна не видно, а наш - гол и пуст, как забытый в пустыне оазис? - и насмешливо окидывает меня взглядом, - Ты потрясающий фантазер!
Я молчал. Вита посмотрела на меня испытывающе, дескать, шутку поняла и готова даже подыграть:
- Ты знаешь, как правильно кидать монетку, чтобы сбылись твои желания? Сейчас покажу, - и стала копаться в сумочке.
А мимо нас постоянно идут люди, подолгу всматриваются в Валькирию, читают текст... Фонтан - хорошая "визитка" парка, да и Окленда, в этом у меня уже нет сомнений. Наконец, Вита находит несколько монет, глазами требует моего внимания, становится спиной к воде, - смотри! - и кидает их правой рукой через левое плечо.- А я уже с Остапом:
- Вита, помнишь "малахитовую лужу" в Пятигорске, ведь, ты была там,- я уже завелся. Вита вопросительно расширила глаза, чуть опустив голову, явно не успевая за ходом моих мыслей:
- О чем ты говоришь?
- Извини, сейчас все поймешь. Остап заприметил там "некий провал" - единственное место, где за показ не брали денег, он исправил это досадное упущение, - я замолчал...
Старый платан [Ф. Норкин]
Вита же решила, что тема исчерпана и, показывая на памятник Бернсу под сенью похутукавы, украшающей его постамент мощными в метр высотой корнями, стала рассказывать, как его любят в Новой Зеландии, незамечая, что отвлечься от навязчивой мысли мне не так легко...
Прикрыв глаза, я рассуждаю: "Предрассудков я лишен, точно! А почему бы не попробовать?" - эта навязчивая, азартная мысль не отпускает меня... Тем более, что вслед за Витой пожилой мужчина сверкнул тяжелой монетой. Слышу девочка обращается к маме, просит... "Пойдет! - решаю я, - надо лишь усилить, ведь, доверчивость и пример создавали и губили мир".
Утром следующего дня я - к Валькирии. Бросаю несколько монет выбирая места водной глади, где они хорошо проглядываются, блестят и "мечутся" под атакой падающих на поверхность струй. Наблюдаю...
Подходит пожилая пара. Полноватый мужчина солидно всматривается в табличку, а его легкая, динамичная, коротко-остриженная спутница уже по всем правилам швыряет монетку.
Урок истории около Валькирии [Ф. Норкин]
Группа школьников, одетых в фиолетовые штанишки, ярко-желтые блузки и синие широкополые шляпы, которые они беспрестанно поправляют, присели, внимательно слушают рассказ учителя, а сами зыркают глазами, разглядывая светящиеся кружки на дне, значит, думаю, расскажут... Юноша снял рюкзак, вынул фляжку, пьет и рассматривает Валькирию. Через мгновение слышу знакомый шлепок... Подошла симпатичная, просто одетая девушка, села на бортик, поболтала в воде ногами и вдруг, развернувшись, мягко с головой погрузилась в воду, встала, пригладила волосы и пошла... "Очистилась, знать, охладилась...", - подумалось мне.
Пару дней я выжидал. На третий, сдерживая нетерпение, как азартный рыболов, подхожу к закинутой "снасти" и ... останавливаюсь ослепленный. Право, не ожидал: блестят серебряные и золотые кружки, устилая практически все дно фонтана. Даже воительница повеселела - играют на ней солнечные стрелы, бросая отсветы отраженных лучей. Через минуту я в воде и кажется она не такой холодной, я просто не чувствую этого, пытаясь "выудить" крупные, желтые кружки. Наступил на что-то: "Господи, черная жемчужина - это уже лишнее!" Так, с ощущением рыбака, стремящегося побыстрей выудить добычу, которая еще сопротивляется, бьется, доставляя несказанное удовольствие, я вылез и плюхнулся на скамью, звякнув монетами в кармане.
Прошла неделя.
- Сударь, - говорит Вита, - приглашаю Вас в ресторан. Надеюсь телебашня с панорамным обзором Вас устроит?
Телебашня в г. Окленде [Ф. Норкин]
Теплый вечер, неспешная, душевная беседа, изысканная трапеза, блюдо со странным названием "Эволюция салмона", бокал вина, казалось, приостановили, притушили время на едва заметные повороты огромного города под нами. Затем мы спустились в казино. К сожалению, не удалось удачно сыграть, говорят, бывает. Важно, что мы и не пытались отыгрываться.
На ипподроме в "Эллерсли" было иначе. Не выдержала натура "азартного Парамоши". Проигрался я отчаянно и не жалею, ибо радовался борьбе, в которой не раз участвовали мои ставленники, и, главное, мы прекрасно отдохнули, потягивая легкое вино и не отрываясь от монитора, ведущего крупно очередной заезд; повидали дивных бойцов-скакунов и элегантных новозеландок в широкополых, нарядных шляпах. Мир, по-Бабелевски, предстал, "как зеленый луг, по которому бродят женщины и кони".
Вечером, открыв кошелек Виты, я с радостью расстался с оставшимися..., поблагодарив добрых душ, жаждущих чуда .
До неприличия, постоянно Валькирия одаривала нас, зазывая то на феерический спектакль канадского цирка, то на тайско-китайскую полуденную трапезу, или в пасторальную деревушку с колоритным выступлением маори и со сваренным в гейзере початком кукурузы, то в великолепную гостиницу с жарким SPA, или в удивительный кинозал, с резными башнями по краям экрана, выдержанный в индийском стиле, с внутренней подсветкой висячих садов, замков, сияющим звездчатым небосводом во время сеанса и расхаживающим по сцене красавцем-павлином по его окончании.
Однажды, я, как обычно, подошел к Валькирии. Фонтан журчал свою падающую песню, а чистое дно его уже не трепыхалось отблесками серебряных и золотых монет. Рассеялся наш Сим-Сим. Это естественно, всему и всегда приходит конец!
В Полинезии есть сказка о племенах, живущих в бамбуковом стволе. Всю свою жизнь они борются с тайфунами, болезнями, недругами и ... приходит время - все улетают в небо, завершая свой путь, надежды, находки...
