Все началось с мачете, которое я купил в Коста-Рике. Идеей о покупке я загорелся в джунглях карибского побережья, наблюдая как мой гид лихо рассекает ветки, лианы и подвернувшихся под руку гадюк. Уже после покупки я озадачился, что же мне с этим мачете делать. Мачете - это нечто среднее между ножом и саблей. В России им можно лишь наживать себе неприятности, ибо ни порезать хлеб ни наколоть дрова им нельзя. Впрочем, оно также бессмысленно и в моем новом доме - Калифорнии - ну, нет у нас джунглей.
Мечта об мирном применении мачете так и осталась бы мечтой, если бы я не очутился в мексиканском штате Оахака, где и произошли события о которых я вам хочу рассказать.
Дело было так: компания балбесов (я в том числе) поехала на фабрику по производству мескаля.
-------------------------------
Мескаль - это алкогольный напиток, который подчистую выносит ваш мозг, оставляя вас в полной уверенности, что ничего особенного не происходит. Конечно, начудить можно и с пива, но именно мескаль дает чувство естественности и, я бы даже сказал, правомерности тому безумию на которое способен промескалированный Хомо Сапиенс. Если вы когда-то пили текилу (это тип мескаля), то вы знаете о чем я говорю.
Мескаль производится из агавы. Агава - это здоровенный клубень весом до 150 килограммов. Листья у нее длинные, в среднем где-то под метр, мясистые, и торчащие в разные стороны. Когда агава созревает, ее навещают парни с мачете и срубают эти листья под корень. Постриженный "ананас" выкорчевывается, затем со своими братьями загружается в кузов пикапа и отвозится на фабрику по производству мескаля. Уже на фабрике клубни проходят через семь кругов ада и превращаются в мескаль.
-------------------------------
Итак, приезжаем мы на Фабрику. Фабрика выглядит как обычный для Мексики сельский дом с внутреннем двориком и пристройкой. Видим - лежат в этом дворике клубни агавы. Главный технолог - приветливый человек с трясущимися руками - начал рассказывать, как делается мескаль. Увидя мачете, вонзенное в один из клубней, я, как король Артур, непринужденно вытаскиваю его и спрашиваю: "Простите за беспокойство, а возможно ли увидеть процесс, как из мирнорастущего растения агава получаются такие вот безлистые полуфабрикаты?" Он, очевидно, почуяв во мне родственную душу мескалиеро, подмигивает и говорит: "Ромыч - это Мексика, здесь все возможно!" Тут же был позван завотдела по доставке агавы с поля по имени Руис.
Если бы Руиса попросили подпрыгнуть до Луны или обьяснить в двух словах корпускулярно-волновой дуализм, то выражение его лица нисколько бы не изменилось. Так и после просьбы главного технолога, он спокойно взял мачете и прочие причиндалы и сказал: "Айда за мной, ребята". Мы перешли дорогу и увидели, что на пустыре растет одинокая агава, как будто специально для такого случая. Руис легким движением отсек один из листов и, равнодушно посмотрев на меня, трясущегося от нетерпения, сказал: "Ну, типа того". Я ринулся в бой и через 5 минут верхняя половина несчастного растения была обкорнана подчистую, как макушка призывника. Главный технолог, которого, кстати, звали Сельсо, говорит: "Тебе, мой русский брат, прямая дорога на плантацию". Я ему, с надеждой в голосе: "А что, можно?" Сельсо: "Конечно, завтра заезжаю за тобой в 5 утра. Какой у тебя адресок?"
Кстати, в Оахаке я оказался для изучения испанского языка. Все как обычно начиналось чин-чином: я нашел школу испанского с хорошими рекомендациями, заплатил первоначальный взнос, настроился на учебу. Через пару дней после начала занятий произошло то, что происходит почти всегда, куда бы я не приехал - каким-то удивительный образом вокруг меня выкристаллизовалась компания тунеядцев и алкоголиков. Наша интернациональная группа состояла из 3 раздолбаев и 2 раздолбаек. Вместо занятий мы ездили по красочным мексиканским рынкам, разучивали сальсу, пили мескаль, бродили по руинам древних городов Ольмеков и Запотеков, парились в индейских банях и расширяли сознание галлюционогенными грибами. В общем, жили богемной жизнью, как будто кое у кого нет маленьких детей и кое-кому не надо сдавать сессию. Каково же было удивление моих друзей, когда я им твердо сказал: "Каброны, сегодня я не пью. У меня завтра работа". (cabrón - исп., что-то типа нашего "чувак") Я и сам от себя такого не ожидал, но кто знает, какие чуднЫе желания спят в сердце каждого из нас и какие неожиданные события могут их разбудить.
Лично для меня, путешествие - это в первую очередь погружение в среду другой страны. Имея опыт странствий классом люкс и классом "можно я тут в кузове приткнусь?" я вывел формулу: Если ты останавливаешься в 5 звездочных отелях и обедаешь в дорогих ресторанах, то не имеет значения, где ты находишься - в Нью-Йорке, Бангкоке или Мадриде, ибо, ты не путешествуешь. Истинное путешествие - это именно погружение в среду местных. И чем не погружение в Мексику, когда ты проработаешь день в поле, плечом плечу с настоящими коренными мексиканцами.
-------------------------------
Вот, кстати, еще один пример погружения. Собрался я как-то в деревеньку Сан Хуан де Чамула. Это странное и несколько зловещее место является автономным индейским образованием в штате Чиапас. Никакого присутствия федеральных властей или властей штата. Т.е., если местные тебя зарэжут и закопают, то с концами. По дороге я прихватил в своем хостеле одного наивного шотландца, который только что прибыл в Мексику и не знал чем себя занять.
Чамула известна тремя вещами:
- 1. Церковью, пол которой покрыт хвоей и где отрывают курицам головы (во имя исцеления больных чамульцев).
2. Нетерпимостью к фотографированию в той же церкви (хотят слухи, что пару лет назад там укокошили парочку немцев, снимавших процесс умерщвления курицы), и
3. Алкогольным напитком "пош", изготовляемым местным паханом из сахарного тростника.
Как говорится, "свинья грязь найдет" - через несколько минут мы уже были на месте. Правда, пахана дома не оказалось - он толкал речь на каком-то местном вече, и мы зашли в таверну напротив его дома. В таверне было человек 7 пьяных мексиканцев, две женщины на разливе и множество канистр с пошем. В поше градусов 18 алкоголя, его можно пить в чистом виде (на вкус - разведенный водой самогон) или с фруктовыми добавками, например, манго или апельсин.
Вечерело. Я попросил дать мне продегустировать по капелюшке разные виды. Естественно, на нас было обращено внимание сидящих за столом: "А вы откуда?" Когда я сказал, что я из России, то мы немедленно были приглашены к столу, и пош с пивом полились рекой. Кстати, такого теплого отношения к русским, как в Мексике, я не встречал нигде. Итак, пош и пиво лились рекой и очень скоро языковой барьер исчез полностью. И не удивительно - после такой проспиртовки уже не до Шопенгауэра. Общение само собой опустилось на уровень: "А у моей - во!" с демонстрацией размеров женских прелестей по аналогии с русскими рыбаками, когда они рассказывают о своем улове, с тем лишь различием, что русские рыбаки используют выпрямленные ладони, а мексиканцы как будто сжимали в своих натруженных ладонях по маленькой дыньке.
Кстати, некоторые из моих хлебосольных знакомых оказались наркокурьерами и даже предлагали мне, так сказать, вступить в ряды. Уходя, я забыл на столе бейсболку, которую приобрел в музее Джона Стейнбека в калифорнийском городе Салинас. Так что, если будете в Чиапасе и некто в кепаре с вышитым текстом "John Steinbeck" предложит вам косяк или дорожку, то знайте, что это не фанат писателя, а мой знакомый чамулец. Когда мы с шотландцем, висящем на мне как мокрое полотенце, вывалились за порог, я спросил у него: "Теперь ты понимаешь, что такое настоящий туризм?"
-------------------------------
Итак, возвращаясь к мескалю, я просто не мог упустить возможности погрузиться в мир, совершенного отличный от моего. А в "своем" мире я увяз по уши. Помню, выруливали мы как-то на старт океанской гонки к Фараллоновым островам. Перед стартом команда знакомится с новыми яхтсменами на борту. Один говорит: "Меня зовут Хью, я плотник." Я переспросил: "Кто?" Он: "Плотник". И тут я осознал, что практически 100% людей, с которыми я общаюсь, так или иначе связаны с разработкой софтвера и мне ... было трудно представить, что в Кремниевой долине можно заниматься чем-то еще. Вот оно мое болотце... противоречащее моему естеству, но денежное и уютное...
Вечером я купил кожаные перчатки, кукурузные лепешки на обед и сомбреро. Сомбреро я искал дольше всего, так как из-за позднего времени рынок артезанов был закрыт. В итоге я нашел то, что искал в магазине для маскарада: мое сомбреро было снято с фигуры крестьянина, который непонятно каким образом затесался между Человеком-Пауком и Дядей Фестером из Семейки Адамс.
Приехав на Фабрику, я был представлен трем коллегам мескалиеро: первым был Руис, которого вы уже знаете; вторым был Мигель, кстати, отсидевший в США по иммиграционной статье; третьим был пастор - Нарсиссо Мачуче Домингес. Каждому из них где-то под 50. Все они - деревенские, но по-испански говорили свободно.
Кстати, не удивляйтесь моему комментарию про испанский: в Оахаке 16 этнических групп, у каждой группы свой язык; внутри каждого языка по несколько диалектов; индеец той же этнической группы, говорящий на одном диалекте, вполне может не понимать индейца, говорящего на другом диалекте. Если сейчас в деревнях молодежь все таки учит испанский, то раньше особой нужды не было, и, таким образом, десятки тысяч жителей Оахаки по-испански просто не говорят.
Итак, наша бригада погрузилась в кузов пикапа и мы поехали по кочкам-ухабам на плантацию. Кстати, все мои коллеги были в обычных бейсболках, так что я смотрелся в своем маскарадном сомбреро даже более аутентично, чем они.
Суть каждого дела состоит из нюансов. В этом я еще раз убедился, когда на первой же кочке я дернулся так, что мой позвоночник чуть было не вышел из затылка. Рессоры очевидно были придуманы уже после выпуска этого автомобиля и поэтому я стал сам себе рессорой: представьте себе человека, сидящего на бортике пикапа, а теперь представьте себе, что человек приподнял зад и держится за бортик только руками. В таком виде я ехал примерно минут двадцать и когда машина остановилась, то я уже был готов возвращаться обратно - руки и ноги онемели полностью.
Руис бесстрастно вручил мне мачете, подвел к одной из агав и сказал: "Начинай". Я сделал шаг, чтобы приноровиться, и тут же мою стопу с внутренней стороны пронзила дикая боль, как будто кто-то воткнул в нее шило. Я резко отдернул ногу и увидел, что это был 4 сантиметровый шип на конце нижнего листа соседней агавы. Каждый лист этого вида агавы, а именно agave azul (голубая агава) имеет какой наконечник. Меня потом эти листики не раз кололи и в плечи и в спину и в ноги. Острая боль ушла из ноги, но некий дискомфорт все равно остался. Я решил смириться с ним, так как не хотелось выглядеть тупым гринго, который приехал на поле и тут же облажался.
Началась работа. В моем представлении, работа крестьянина-мескалиеро - это 8 часов махания мачете, как робот, без передышки. Ну, разве что, час на обед. За работу я принялся с жаром. Кстати, дело было в конце февраля, температура под 30 и ветерка не наблюдается. Прошло минут пять безостановочного махания мачете и тут я испытал то, чего не испытывал никогда, даже с моим многолетним спортивным опытом - пот с моего лба не стекал, а буквально выстреливал горизонтально.
Мне пришла в голову мысль, что, наверное, об'ем пота, проливаемого при производстве мескаля, ничуть не меньше об'ема самого произведенного мескаля. И не только людского пота: после того как клубни агавы собраны, порублены и обжарены, их переносят в круглую ванну для давки массивным каменным колесом и, затем, тощая лошадь часами ходит по кругу, волоча за собой тяжеленную раму, прикрепленную к этому колесу.
Я попил воды, с удовлетворением оглядел обтесанный клубень и увидел, что не отсек нижние листья. Нижние листья агавы - это своего рода старожилы. Агаву в Оахаке собирают, когда ей исполняется 10 лет. Представляете, что происходит с 10 летним мясистым листом? Правильно: он превращается в упругую древесину. Престарелый листик имеет светло-коричневый цвет и коварно сливается с землей. Поэтому-то я и не заметил окаянный отросток, который своим шипом проколол мне стопу. Итак, стал я рубить нижние листья, вернее я тщетно бил по ним, а мачете отскакивало от них, как от резины. Пробовал и так и сяк - все безрезультатно. Ко мне подошел бесстрастный Руис, молча выкорчевал ананасик, перевернул его вверх тормашками и отрубил нижние листья специальным топором с метровой ручкой. ОК, будем знать! Я перешел к следующему клубню.
Нарсиссо Мачуче изредка поглядывал на мою работу и затем сказал: "Смотри!". Его расслабленная рука с мачете пошла вниз внахлест и в момент контакта с основанием листа перешла в режущее движение. Я попробовал повторить и действительно, так было гораздо легче. Это было очень кстати, так как, несмотря на толстые кожаные перчатки, часть моей руки, соприкасающаяся с мачете, уже представляла из себя месиво из только что образовавшихся и мгновенно лопнувших пузырей. Кстати, боли не было - был дискомфорт, который с улучшенной техникой рубки, я почти перестал чувствовать.
Осознав, что даже такое, казалось бы, простое дело, как сбор агавы, требует особой сноровки, я стал внимательно наблюдать за своими коллегами. И кроме маленьких полезных нюансов я также заметил, что работают они далеко не как роботы, а помашут мачете с пару минут, секунд 15 отдохнут, попьют водички, поговорят.
Через полчаса после начала работы я спросил у Руиса, когда мы сваливаем с поля, на что он тут же ответил: "Через часок". Как водится в Мексике, оценка времени была неточной. А может быть он просто увидел мое изможденное лицо и решил сказать приятную для меня вещь. Мексиканцы вообще очень добры и зачастую предпочитают приятную ложь неприятной правде, лишь бы тебя не расстроить. Если же ты спрашиваешь их о том, чего они не знают, например, как проехать к такому то музею, то они скорее покажут пальцем куда им взбредет, чем просто скажут: "Не знаю".
-------------------------------
Кстати, вот вам случай для иллюстрации.
Перед поездкой в Оахаку я сделал себе заметку, что нужно обязательно провести день в Национальном Парке "Бенито Хуарес". На интернете я прочитал, что парк находится в 5 километрах от города. В парке горы и долины, ручьи и реки, разнообразная флора и фауна, тропинки на десятки километров.
За завтраком я сказал донье Йоланде, у которой снимал комнату, что хочу посетить этот парк. Она сказала: "О, класс. Тебе нужна маршрутка, которая отходит от бейсбольного стадиона". Я, в полной походной экипировке, протопал километр до бейсбольного стадиона и спросил у водителей маршруток, как мне добраться до Национального Парка "Бенито Хуарес". Они сказали: "О, тебе нужна маршрутка, которая отходит от монумента, но до нее нужно взять такси". Я взял такси до монумента (Бенито Хуаресу), на котором проехал километра три, и водитель сказал: "Вот маршрутка, которая тебе нужна". Маршрутка представляла собой малолитражку Ниссан Тсуру. Я сказал водителю маршрутки: "Мне нужен Национальный Парк "Бенито Хуарес"" Водитель ответил: "50 песо" и усадил меня в качестве второго пассажира на сидение справа от себя. Первым пассажиром был дородный мексиканец, так что я был сжат как в тисках между полутора центнерами пожирателя углеводов и хлипкой дверью авто. Дыхание было затруднено, но чего не сделаешь, чтобы попасть в Национальный Парк "Бенито Хуарес".
Мы поехали по горному серпантину. Через полчаса меня стало мутить и я спросил: "Скажите пожалуйста, а скоро ли будет Национальный Парк "Бенито Хуарес"?" Водитель ответил: "Еще каких-то полчаса", после чего меня вырвало в открытое окно прямо на ходу. Все рано или поздно кончается. Через примерно 200 поворотов вправо-влево мы, наконец, куда-то доехали. Расплатившись, я спросил у водителя: "А где же вход в Национальный Парк "Бенито Хуарес"?" Он ответил: "Иди по этой улице и увидишь такси". Я так и сделал. Такси, представлявшее из себя тот же Ниссан Тсуру, было на месте, но мы еще ждали людей, так как это было не полноценное индивидуальное такси - удел эгоистов и расточителей жизни, а очередная маршрутка. Мексиканский водитель маршрутки считает ниже своего достоинства заводить своего железного коня, если у нет полного набора ровно из 5 страдальцев - 3 сзади, 2 спереди - справа от водителя. Итак, через каких-то сорок минут ожидания пятеро были собраны, упакованы в Ниссан и отправлены в путь.
Ехали каких-то 15 минут обратно в сторону Оахаки по тому же серпантину. Остановились. Я заплатил 8 песо и спрашиваю у водителя: "Скажите пожалуйста, а где вход в Национальный Парк "Бенито Хуарес?"" Водитель показал мне на небольшое озеро с утками и сказал: "Вот!" Я, рисуя в своем воображении горы и долины, ручьи и реки, разнообразную флору и фауну, тропинки на десятки километров, спросил: "Это что, разве похоже на Национальный Парк "Бенито Хуарес"? Отвечая мне, он сделал движение рукой, подобно земледельцу, разбрасывающему зерна: "Конечно, чем же это не парк?"
В общем, меня отвезли на 60 километров от города Оахака (полное название которого "Оахака..."Правильно! "...де Хуарес") в город Ихтлан Де Хуарес. Причем, сделано это было не из злого умысла, а с искреннем желанием помочь.
-------------------------------
Так что мексиканское понимание времени и пространства, скажем так, имеет свои нюансы. Кстати, в тот день мы проработали в поле около 6 часов.
Постепенно я вошел в ритм. Нарсиссо Мачуче затянул крестьянскую песню, которая подразумевала некие диалоги и подпевания, и Руис с Мигелем, каждый на свой лад, стали помогать ему. Это был один из моментов, когда ты становишься частью народа - не гринго, не банкоматом, а просто одним из равных, который не имеет языка или национальности, а просто так же как и ты машет мачете, покрывается потом и обгорает под солнцем.
-------------------------------
Эта песня навеяла на меня воспоминания о том как за пару дней до того мы с моим другом познакомились с музыкантами из туны. Туна - это студенческий ансамбль, играющий средневековую музыку. Когда они узнали, что я из России, то их предводитель сказал мне без всякого пафоса: "Наши страны далеко, но музыка - это то, что сближает наши сердца" и для нас на бандурриях и гитарах были сыграны и "Очи черные" и "Подмосковные вечера", и что-то еще. Мексика, Оахака де Хуарес, 11 часов вечера, улицы почти опустели, площадь перед старинным собором Санто-Доминго, молодые люди в костюмах испанских трубадуров, согласованно и неистово играют "ООООЧИИИИ ТТЩЩЩЕЕРРРРНННИИИЕЕЕЕ". Говоря о сюре... Потом, предводитель хитро улыбнулся, что-то сказал своим коллегам и заиграл на бандуррии первые ноты Чардаша. Может быть это генетическое славянское, но при первых же звуках, я закрыл глаза и из них потекли слезы. Это была НАСТОЯЩАЯ ИСТИННАЯ музыка. Музыка, которая звучит для тебя и про тебя. Музыка, которая, как цунами, ворвалась в твою душу и переполнила ее края. Музыка, которая пришла в мир из-за великой трагедии, вызванной великой любовью. Когда я посмотрел на моего друга - 70-летнего Джона (у которого корни тоже славянские), то увидел, что и он был не в лучшей форме - глаза и нос красные, руки мокрые от вытираемых слез. Уже после того как мы ушли с площади, он сказал мне, что на несколько мгновений он словно вернулся в детство и увидел свою любимую бабку-колдунью, которая, прихрамывая и сверкая единственным имеющимся глазом, танцевала ему Чардаш.
-------------------------------
Возвращаясь к плантации... Новизна ощущений сменилась уверенностью в том, что я делаю. Уверенность сменилась рутиной. Затем рутина стала надоедать - мачете вверх, мачете вниз. Снова и снова. Бесконечно... Уже не болели ни рука, ни нога - все тело превратилось в равнодушный кусок мяса, совершающий монотонные движения. Мачете вверх, мачете вниз, мачете вверх, мачете вниз... Я невольно представил себе, что это моя каждодневная жизнь. И тут меня осенило. Дайте мне минутку на отступление.
-------------------------------
Как-то я разговаривал с одной студенткой о бедных индейцах из Чиапаса, которые вместо того, чтобы получить образование и изменить свое существование, наполнив его знаниями и, соответственно, перспективой, стоят себе на коленях по храмам и надеются, что жизнь их станет лучше. "Они из поколения в поколения просят бога, чтобы он им помог. Никакой помощи нет. Как они не понимают, что эти мольбы просто не работают? Как они были голытьбой, такими же и остаются из столетие в столетие."
Так вот в тот день, среди агавы, которая колола меня то в задницу то, в спину, то в ноги, меня осенило. Человек, который занят тяжелым монотонным физическим трудом, нуждается в вере, иначе у него просто поедет крыша. Нужно иметь какой-то просвет, надежду. И, если у современного образованного, разностороннего человека с приличным заработком и без особых трагедий в жизни, просветом является, например, поездка в Прагу или рафтинг в Бразилии, то человеку с тремя классами образования, который работает с малых лет в поле, и мир которого ограничен этим самым полем, а также друзьями и родственниками такого же уровня образования... такому человеку единственная отрада - это мысли о том, что на ТОМ свете все будет иначе: справедливее, разнообразнее, легче. Когда я поделился этими мыслями с моим другом - антропологом, он рассказал мне об одном католическом священнике … атеисте, который в то же время был вдохновенным пастором, так как знал, что вера - это единственное, что может принести лучик надежды в тяжелые будни крестьян...
-------------------------------
В конце концов, все клубни лежали на земле , и мы, кряхтя, погрузили их на пикап в 3 слоя. К тому времени под'ехала машина с владельцами плантации и фабрики, они пригласили меня присоединиться к ним и мы тронулись в обратный путь.
Так как я допил свою воду часа за два до конца работы, всем своим обезвоженным существом я мечтал только об одном: о бутылке ледяной Короны. Мы купили 18 бутылок, чтобы хватило на всех и не по одной, и по прибытию моя мечта почти осуществилась. "Почти", так как я хотел сделать так: втиснуть дольку лайма в бутылку золотистого искрящегося напитка, встать в позу горниста и выжабить всю бутылку в один присест. К сожалению, я не рассчитал размер лайма, и при запрокидывании бутылки, долька лайма перекрывала горлышко, так что выпил я свою порцию нирваны не залпом, а маленькими глотками, как чай. Но может это и к лучшему.
Уже на фабрике, мы пожарили вкуснейшее мясо на углях мескито и с'ели его со свежайшей оахакской брынзой и кукурузными лепешками. Затем, я уселся на стул рядом с боссами и мы стали пить мескаль из частного резерва. Мескаль был приготовлен не из голубой агавы, а из разновидности агавы со странным для Мексики названием Карвинский. Этот частный резерв не разливается в бутылки, а просто живет себе в бочонке, из которого боссы наливают себе и своим гостям. У этого мескаля действительно уникальный вкус, как будто он настоян на множестве трав, но как только ты думаешь, что узнал одну из них, вкус ускользает и сменяется другим. Мы пили мескаль, а мои друзья Руис, Мигель и Нарсиссо Мачуче продолжили работу: сначала взвешивание, затем рубка клубней на части, затем разжигания огня для того, чтобы накалить камни, которые будут прогревать порубленные клубни в течении 36 часов - в общем, для моих друзей день был далеко не закончен.
Владелец фабрики Алекс сказал, смотря на них: "Они работают очень много и тяжело. Они настолько бедны, что готовы работать просто за еду." Сказал он это без насмешки или злорадства, но что-то все равно смутило меня в его словах. Уже сейчас я понимаю, что это были слова человека, который, курсируя между своим дорогим домом в Нью-Йорке и своим хобби - фабрикой мескаля, постоянно видит ужасающую несправедливость, проявляющуюся в том, что одни рождаются с возможностями и перспективами, а другие на всю жизнь обречены на тяжелый каторжный труд. Так вот, Алекс говорил как человек, который давно уже привык к этой несправедливости и принял ее.
Принял ее и Нарсиссо Мачуче - единственный из нас, который за обедом пил воду вместо пива. Единственный из нас, который брался рубить и таскать самые большие клубни. Единственный, кто заметил, что я хромаю, и бережно обработал мою рану.
Когда мы с Алексом уезжали в Оахаку (де Хуарес), Нарсиссо один вышел меня провожать: "Будешь в окрестностях, заезжай." Мы крепко обнялись.
Приехав в город, я повстречался со своими неутомимыми балбесами, которые нашли новую едальню с недорогим мескалем и вкуснейшими стейками. После мескаля и стейков мы пошли танцевать сальсу, потом переместились в какой-то бар. Там мы все перессорились, затем помирились, затем снова перессорились и, затем разбрелись каждый в свою сторону, чтобы никогда больше не встретиться.
Проснувшись утром, я не жалел о распаде тусовки. Такие знакомства по умолчанию ярки, беспокойны и скоротечны. Что-то другое тревожило меня. И тут я понял, что мое сердце было не в светлой просторной комнате с окном, смотрящим на памятник Бенито Хуаресу.
Мое сердце находилось с моими товарищами: Руисом, Мигелем и Нарсисо Мачуче Доменгесом, которые уже наверняка были в поле. И которые будут в поле каждый день, пока смерть их оттуда не вытащит ногами вперед.
Спасибо за внимание,
Роман
Оахака-де-Хуарес - Сан-Франциско, 2012.
