Самое яркое впечатление за пять дней оставила по себе тибетская баня: Бутан—это тоже исторический Тибет. Домик в горах—это, конечно, декоративная первобытность, лакированная. Самогонная водка—но не хлебное вино, а картофельное: называется «раки»--это словечко разошлось широкой полосой от Индонезии до Балкан, знать, истинные арийцы были не дураки заложить за несуществующий воротник сари и дхоти. Хотя, честно говоря, может, и дураки: Бутан—он почти в историческом центре индоевропейщины, и если тутошняя водка—такая же,, как первозданная, значит, хлебали косорыловку, низкоградусную мутную сивуху, чуть крепче кефира и сногсшибательно вонючую. А тибетская баня—это лоханка, разделенная продырявленной заслонкой, сквозь которую вода циркулирует туда-сюда: оранжевый от жара камень бросают в один отсек, а кипяток растекается оп всей ванне. Ночами здесь всегда стыло и студено, а потому и такие простецкие купания в кайф. Умением готовить Авалокитешвара бутанцев обделил, да им, по правде говоря, особенно экспериментировать не с чем. Одно оригинальное блюдо запомнилось: вареная картошка, добавляют туда мягкий сыр и мелкорубленный свежий стручковый перец, затем на малом огне, помешивая, томят минут 10. Вот если кто пробовал ядреный том-ям, то это тоже самое, только со вкусом простым и ясным, как мычание—со вкусом богоблагословенного капсаицина. Есть тут курятина—но она хуже, чем у полковника Саммерса, есть капуста-бобы-рис, но все это тоскливо, как детсадовская каша и молоко с пенкой. Заранее оплаченный тур предполагает, что вас постоянно будут сопровождать гид и водитель, а жить вы будете в отеле далеко-далеко за городом: то есть, без присмотра и контроля можно только нырнуть в ночную тьму и попытаться сломать ноги на горных склонах не сразу, а чуть погодя, не в первом обрыве черепушку размозжить, а во втором-третьем. Вроде, его величество Джигме Вангчук, вернее, последний из Джигме Вангчуков, даровал народу конституцию, хотя не похоже, чтобы благодарные бутанцы подарком пользовались—зачем? Страна называется Королевством громового дракона, а цель и смысл существования государства—счастье граждан, Это не просто факт, так оно и есть на самом деле: здесь буквально замеряют и оценивают ежегодно валовое национальное счастье. Министерство счастья есть. И, по статистике, уровень наслаждения бытием растет, хотя уровень жизни—как сейчас на Украине.
Присмотр-присмотром, но тут он какой-то ненавязчивый и жесткий: ни шагу в сторону с туристских тропок. И отыскать некитайский сувенир в путешествии давно уже проблема, а в Бутане с этим и вовсе катастрофа—вот только и сыскался дротик: пластиковое оперение, деревянный стабилизатор, стержень из гвоздя-стодвадцатки.
Стрельба из лука и метание дротиков—это всеобщая бутанская страсть. Тут по деревне или городу не пройти, чтобы стрельбище не встретить: на нем—очередные полсотни мужиков в юбках, которые проводят спартакиаду колхоза имени его величества Вангчука. Человеку подслеповатому такое кажется магией: тибетский вильгельм телль стреляет куда-то в толпу судей, а попадает почему-то в мишень, которую, в отличие от судей, вовсе и не видать даже. Ну, карты, курево и алкоголь Громовым драконом запрещены, а телека здесь почитай что и нет—и оно точно не для тебя, если ищешь скверны и порока, а не попеть хором «Ом мани падме хум». Приходится стрелять. Хотя храмы здесь затейливые, конечно: лингамы, понимаешь—точно как в европейских сортирах, только благостнее и с тщательной прорисовкой, высокохудожественные. К религии, к буддизму, в Бутане отношение спокойное, как и к правительственному требованию быть счастливыми: надо—будем; полагается—станем верить. Храмы всюду и порой вполне можно встретить вот таких вот паломников: страна небольшая, но километров 20-30 между городами будет, а этот джентльмен пресмыкается от самой столицы Тхимпху в направлении дзонга Пунакха—и, кстати, «Пунакха», вы не поверите, переводится как «Приют великого Счастья». По правде говоря, вся бутанская история—она довольно мутная и смутная, более-менее достоверным ее событиям—лет сто, ну, может, 150. В столичном королевском музее—какие-то тряпочки-деревяшки-бусики, которым может быть и век, и 10, и 100. Хотя, конечно, с высоты дзонгов-пирамид глядят не сто веков, все они молодые, толстостенные: в общем, гениями их архитекторы не были, но трудолюбцами—весьма и весьма, такой-то куличик из глины соорудить. Хотя еще 80 лет назад в Тибете большая часть населения была рабами, человек, его руки и его жизнь здесь всегда были дешевы—вот еда и тепло на вес золота, а люди сами родятся, они—как песок, их можно бы и поменьше. Потому, кстати, и дзонги: монастырь был крепостью, в которой окрестные крестьяне укрывались. Средневековые полувыдуманные царства возникали вокруг этих замков: дзонги слипались в административные единицы, из которых вырастали королевства—или не вырастали, если монахи соседнего дзонга были зубастее, рукастее и до битвы более лютыми.