Наше путешествие началось в Моши - небольшом городке в Танзании. Мне там нравилось все. Утром водитель, по нашей просьбе, привез нас to somewhere where we can have a cup of coffee. На витрине стояли миски с самбусой – маленькими треугольными пирожками с хрустящей корочкой и острой мясной начинкой. Мы заказали по две, потом еще по две, потом еще по две. Кусочек лайма после каждого пирожка усиливает гастрономический восторг до уровня «жизнь прекрасна» или hakuna matata на местном языке. Из соседней закусочной выходит босая женщина, видимо - хозяйка, и начинает мыть пол перед своим заведением. Под полом я имею в виду каменные тротуарные плиты. Она выливает на них ведро воды, закатывает длинную цветастую юбку, наклоняется, и, что-то напевая, начинает размашисто и с видимым удовольствием возить тряпкой по камням, пока те не начинают чисто блестеть на утреннем и теплом африканском солнце. На сердце появляется какое-то трепетное, едва уловимое чувство новизны и радости.
День первый, Machame Camp.
В Моши нас встретил Джаспер – владелец небольшой туристической фирмы, которая организует восхождения и сафари. Вместе с нами в это путешествие отправились еще семь человек: два гида, повар и четыре портера. Вход в парк находится в 30 минутах езды от Моши, там же начинается и Machame Route – наш путь к вершине Килиманджаро. В первый день этот путь лежит через тропический лес, вокруг все - как в волшебной сказке: четырехметровые папоротники, полотна из мха, свисающие с ветвей переплетенных между собой деревьев, огромные влажные паутины, маленькие причудливые цветы под ногами.
5 часов пути прошли незаметно – наконец-то у меня появилась возможность поговорить на суахили! Прошло 15 лет с тех пор, как в Университете мы разучивали сказки на суахили, и теперь было приятно осознавать, что я понимаю очень многое из того, что говорил Джон, наш гид. Постепенно начало получаться говорить, из глубокой памяти выскакивали слова и получали одобрение у Джона, что приводило меня в восторг – мы общались на суахили!
В этот день мы поднялись до 3.000 – высота Machame Camp. По прибытии отметились в журнале, позже мы делали это в каждом лагере, и я с удивлением обнаружила, что мы были единственные, кто в графе Country отметил «Russia». Пролистала журнал на много страниц назад и дошла середины июня – ничего, сотни посетителей из самых разных стран, но ни одной русской группы за три недели. Возле нашей палатки нас ждал Hemedi – повар. Смущенно и как-то немного пригнувшись, он поправил свою вязаную шапочку с помпоном, широко улыбнулся и, не теряя белоснежной улыбки, представился: I’m Hemedi, your waitAr. Все также пригнувшись и улыбаясь, и все время приговаривая “karibu sana, asante, karibuni” (добро пожаловать, спасибо) он привел нас в наш личный restaranti – крохотную палатку, в которую были втиснуты раскладные столик и два стула. Стараясь не нарушить геометрическую гармонию ресторана, мы аккуратно втиснулись между поверхностью стола и потолком и, придерживая одной рукой стульчик под собой, а другой – потолок, сосредоточились на первом пункте меню, который Hemedi торжественно разместил перед нашим голодным взором. На большой плоской тарелке толстым слоем был аккуратно разложен попкорн, а сверху на попкорне симметричным узором – несколько печенюшек. Чувствовалось, что наш повар готовил это блюдо с любовью! Помогая нам снять с тарелки прозрачную полиэтиленовую пленку, Hemedi с белоснежной улыбкой продолжал приговаривать слова приветствия: karibu sana, karibu, this is food for beginning. В общем, это был starter. Следующие 10 минут ушли на то, чтобы установить свечу на нашем почти праздничном столе. Hemedi долго пыхтел, но его усилия увенчались успехом – кусок скомканной фольги в основании свечки хлипко, но стабильно уплотнился между коробкой с чаем и термосом. Есть мы старались не дыша, чтобы не разрушить нежную гармонию теперь уже – романтики. Минут через 20 попкорн уступил место следующему блюду: супу из огурцов. Как это на вкус? Представьте себе подогретый огурец. Сделайте из него пюре и сварите в воде. Соль, перец – по вкусу. Увидев, что кастрюля с огуречным супом осталось полной, Hemedi очень расстроился и заметно переживая, начал расспрашивать, какой суп я люблю. Он начал перечислять различные фантастические виды супов, при слове «морковь» черт дернул меня кивнуть…
День второй, Shira Camp.
Это был уже второй день пути, а мы совершенно не видели куда идем, гора не показывалась до самого вечера, и только ближе к закату, когда мы уже были в 100 метрах от лагеря, туман и облака расступились и обнажили даже не огромную, а гигантскую ГОРУ. И, несмотря на то, что мы были уже на приличной высоте - 3.850 метров, широкая снежная вершина, казалось, была где-то там: высоко-высоко в небе. Наш путь до лагеря занял около 8 часов, шли не спеша – азарт фотографа упорно вмешивался в начинавший было складываться ритм подъема, а горный пейзаж вокруг вызывал восхищение: камни покрытые шапкой из цветов, метровые, похожие на каменные, колонны, увенчанные гигантскими кактусами и, облака – самые разные облака были везде: над нами, внизу, мы входили в них и они проносились прямо перед глазами. Где-то рядом была мысль: я больше этого не увижу, такое бывает только один раз, и тут же другая разворачивалась в мгновенно родившийся план: нужно будет еще раз поехать, позовем друзей, и все выстраивалось в какие-то детали будущей поездки… Ночь в Shira Camp была немного беспокойной, я долго не могла уснуть, несмотря на полный покой, пульс был очень частый и сердце билось как-то необычно громко, как будто пыталось соответствовать новой для меня высоте – раньше я не ходила в горы высотой более трех тысяч.
День третий, Baranco Camp.
Третий день был интенсивный: сначала мы поднялись на высоту 4.500 метров, а потом спустились до 3.950 в Baranco Camp. Такая смена высоты способствует лучшей акклиматизации – организм приспосабливается к нагрузкам в высокогорных условиях. Или не приспосабливается, это уже кому как повезет. Подъем до Lava Tower был великолепным, пейзаж вокруг менялся несколько раз в день, а ГОРА начала стремительно приближаться. Физическая нагрузка доставляла удовольствие и вознаграждалась – поднимаешься до новой метки, оглядываешься – а картинка уже поменялась, как будто калейдоскоп рассыпался и сложился снова в потрясающей красоты пейзаж.
На высоте 4.200 уже ничего не загораживает горных просторов, чувствуешь себя маленьким, но одновременно сильным - кажущиеся такими большими горы послушно остаются позади. И где-то в этот момент все изменилось... Мы приближались к отметке в 4.500, когда я поняла, что уже некоторое время чувствую себя по-другому. Идти стало тяжело, как будто все тело находится под водой, а ты с огромным трудом переставляешь ноги в больших и тяжелых ботинках, преодолевая сопротивление воды. И только голова – наружу, и где-то на уровне горла стягивает вода. Я даже не сразу поняла, что меня уже давно тошнит. В горле и голове мутило, села передохнуть. О горной болезни я читала, перед тем как отправиться в это путешествие, но мне очень хотелось верить, что я попаду в число избранных, которых горняшка обходит стороной и была убеждена, что со мной этого не случится. Я постаралась успокоить себя, что все это состояние – временно, оно пройдет, когда я акклиматизируюсь, настроила себя и решительно встала, чтобы продолжить путь. Решительность была лишней, в глазах поплыли желтые зайчики, голова кружилась, стало немного страшно. Потом я научилась вставать медленно-медленно или pole-pole, как говорят местные гиды.
на берегу облачного моря
День четвертый, Barafu Camp.
В этот день нам предстояло преодолеть последний переход перед штурмом - подняться в лагерь Barafu на высоте 4.600 метров. Настроение утром было сложное. У палатки суетился улыбающийся Hemedi, теперь уже кутающийся в клетчатый плед – было холодно, камни светились инеем. Метрах в 30 призывно возвышалась деревянная туалетная будка. Я долго смотрела на нее, как будто оценивая свои шансы дойти до этой очень нужной сейчас цели. Идти нужно было вверх. Пошла pole-pole, сердце ухало с каждым шагом, я даже оглядывалась, мне казалось – все слышат, как громко оно стучит. Как-то очень не хотелось выглядеть слабой в этом месте. Когда мимо кто-то прошел, я даже постаралась улыбнуться, но эта улыбка, казалось, отняла все силы, началась сильная одышка, руки и ноги тряслись, в глазах все дрожало. Дверь в туалет была сломана, что полностью выбило из колеи – облокотившись на этот деревянный сарай, я долго размышляла, стоит ли мне пойти в другой туалет в 70 метрах отсюда или же забить на дверь и остаться в этом. Решение пришло минут через 5-7 – забить. Вернувшись к палатке, я попробовала завязать ботинки, наклонилась, и камни на земле как-то слишком быстро начали приближаться, пришлось сесть на землю. С этого момента и дальше мне стало все равно куда садиться, впрочем, как и многое другое. Откуда-то почти из под локтя снова появилась лучезарная улыбка Hemedi и этот восторженно-гостеприимный голос: “Julia breakfast is ready karibuni restaranti!”. При слове restaranti тошнота поднялась от уровня горла до уровня рта и вылилась в простое и резкое “NO, asante sana”. Однако, посидев и покачавшись на ветру, а также посмотрев на ожидающую нас стенку Baranco, я буквально приказала себе пойти поесть. Это была грандиозная пытка – пытаться проглотить то, что наш любезный повар называл porridge в то время, когда тебя крепко тошнит. Кашу я преодолеть не смогла, решила дерзнуть на омлет. Отрезала кусочек 2х2 см, долго на него смотрела и пыталась сосредоточиться на положительных чувствах. Положительные чувства не приходили - пришлось зажмуриться и проглотить. Дальнейшая пытка была бессмысленной - я не могла есть.
Стена Baranco немного привела в чувства. Трекинговые палки здесь были не нужны. Это – единственный участок на всем маршруте, где наверх нужно не идти, а карабкаться. В одном месте мы перешагивали над небольшой пропастью, прижимаясь к камням. Было даже как-то жаль, когда стена закончилась и снова – плавный и неумолимый подъем. К полудню мы добрались до промежуточного лагеря Karanga. Я и не знаю, что написать о том, как мы поднимались до Barafu, уже сутки я как будто находилась в трансе – все вокруг происходило очень и очень медленно. Облака никак не кончались, рваный туман все время мельтешил перед глазами, идти просто так я уже не могла – нужна была какая-то промежуточная цель: я искала глазами большие камни наверху и шла к ним. И так повторялось десятки раз - десятки, сотни камней. И – тошнота. Она настолько въелась в меня, что я уже не помнила, когда это началось. Мне начало казаться, что меня тошнит с рождения и что теперь это всегда будет так.
День пятый, Штурм.
Подавляющее большинство альпинистов выходят на штурм ночью, около полуночи, и достигают вершины к рассвету, около 6.30 утра. Мы решили иначе – выйти около полудня и прийти к закату. Тем более что сил стартовать в тот же вечер, казалось, просто не было. Наши гиды нас поддержали, и зря. Скажу сразу, что это было неправильное решение. Вечером я думала, что вот сейчас я закутаюсь в спальник, усну, и проснусь с новыми силами, которых хватит на то, чтобы добраться до легендарных снегов Килиманджаро. Но ничего подобного не произошло. За всю ночь я несколько раз проваливалась во что-то похожее на сон, но полностью отключиться так и не смогла. Постоянно тошнило, болел желудок и, несмотря на гусиный пух, бил озноб. Я слышала, как стучали палками отправлявшиеся на штурм группы, как шутили и смеялись наши гиды, и мне казалось, что я одна вот такая – слабая, что все остальные – гораздо сильнее, оживленно переговариваются, идут, поднимаются. Больше всего мне хотелось, чтобы ОНО ушло, вот это состояние, когда постоянно тошнит не только в горле, но во всем теле. А когда утром стало еще хуже, я поняла, что организм уже не восстанавливается. Сон и отдых уже не помогают, и есть только два пути – вверх и вниз, бездействовать нельзя. Я пошла наверх.
Для тех, кто не совсем знаком с темой: Килиманджаро – неактивный вулкан, огромный кратер которого находится на высоте выше пяти с половиной километров. На несколько сот метров выше поднимаются края кратера, окружая его кольцом, на котором находятся три квалификационных вершины: Gilman’s point (5.685), Stella point (5.756) и Uhuru Peak (5.895) – самая высокая точка африканского континента. Нам предстояло подняться до Stella point, а потом по кратеру пройти до Uhuru Peak.
Я не мечтала о том, чтобы покорить Килиманджаро, моей целью был Uhuru Peak – пик СВОБОДЫ. Неважно, почему это так, я просто безгранично люблю свободу и все, что имеет к ней отношение, не анализируя причинно-следственных связей. А что касается гор, я люблю их с юности, в моей жизни были трекинги на 50 км. в сутки в Саянах и хребтах Хамар-Дабана в Сибири, перевалы с рюкзаком весом 25 кг., холодные ночевки без палаток, я тонула в ледяной горной реке, спала под куском полиэтиленового мешка в грозовом облаке. В общем, от недостатка уверенности в себе и собственных силах я не страдаю. Но все это было на высоте 3.000 и ниже. А вот теперь, перед таким желанным штурмом, перед восхождением-мечтой я ощущала себя полным инвалидом... Я была абсолютно выжата за последние два дня, мне было невероятно сложно дойти даже до пункта отметки в журнале, который находился в 50 метрах, каждый шаг казался пыткой, каждое движение вызывало тошноту. Первое время нам навстречу спускались группы, которые ушли на штурм поздно вечером, лица у них были невеселые. Некоторые люди даже не отвечали на приветствие - отрешенный взгляд смотрел куда-то сквозь нас. Двух женщин вели под обе руки сопровождающие гиды. Один американец, в ответ на приветствие и поздравление, сказал: "It's not fun, it's not funny at all, I tell you." Все это немного осложнило наш собственный настрой - попытка раззадориться растаяла в первые полчаса.
Джон, наш гид, оценил реальное время штурма – 8 часов. Что такое 8 часов?, спросила я себя – это всего лишь восемь часов, это так мало по сравнению с той дорогой, которую мы уже проделали, это всего лишь – полдня. Я прокрутила в голове какой-то очень строгий и взрослый монолог о том, что многие люди проходят через это, что многим людям – плохо, но они находят в себе силы и преодолевают все трудности, мне нужно просто собраться и начать работать. Я так и сделала. Первые два часа прошли «на физике», те крохи физической энергии, которые еще оставались, продвинули до пятитысячной отметки. То что было дальше – было вполне ожидаемо: тело не хотело ни идти, ни подчиняться разуму, и бессильно опускалось на камни, прячась за мыслью: I can’t do it. Я была готова к этому и мне казалось, что я знаю, как с этим справиться: сфокусироваться на самом хорошем, что было в моей жизни - следующие три часа я думала о косичках… Я представляла себе, как я заплетаю своей дочурке косички, сначала обычно, потом колоском, потом вокруг головы… Этот подъем давался мне настолько тяжело, что мне было просто необходимо обмануть себя, спрятаться от того, что происходит на самом деле, абстрагироваться от этого каторжного труда, убежать в какую-то тайную комнатку в сердце, где есть только я и Алиса, ее волосы, я вспоминала их запах, как они пахнут после ванны с пеной, после того, как она побегает, или когда они измазаны в шоколаде, или когда она спит. Ее волосы всегда пахнут по-разному, а я всегда знаю, что она делала до этого – по запаху от волос. Косички довели меня до высоты пяти с половиной тысяч.
Там стало совсем худо. Пришло время включать силу воли, такую мантру: ты сможешь, ты сможешь, ты сможешь, ты сможешь, ты сможешь… Пару часов эти слова сливались в одно большое «ты сможешь», а тем временем я уже перестала рассматривать пейзаж вокруг – все начало сливаться в неразличимый, большой и холодный камень. Джон пытался поддержать, посоветовал: vomit, it’s normal, you’ll get better. Я последовала его совету, отошла немного и засунула два пальца в рот. Немного вырвало, и полегчало, но ненадолго – тошнота и зайчики вернулись через несколько минут. Следующий час я шла и все время повторяла себе: это временно, это сейчас пройдет, это временно, это сейчас пройдет, я вот-вот акклиматизируюсь и все пройдет… В это время мы уже остались одни с Джоном, незадолго до этого мы разделились – Дима со своим гидом ушел вперед. Разделяясь, он сказал: увидимся наверху! В этой фразе было столько поддерживающего воодушевления¸ что я поняла: никто не верит в то, что я дойду. Мысли доходили до меня очень медленно, и, уже когда его фигура была где-то гораздо выше, я крикнула с какой-то дрожащей злостью: «я все равно дойду!». Меня злило все - горы, Дима, проводники, но больше всего меня злило… я сама. Мне казалось, что я превратилась в какое-то насекомое, которому оторвало лапы, крылья и голову. Я очень часто останавливалась, чтобы засунуть два пальца в рот, но тошнота где-то застревала, где-то в пальцах или в ногах – я уже ничего не понимала, сила воли утонула, в душе был хаос и пустота одновременно. Как будто сквозь сон я слышала: Julia, it’s twenty minutes to crater. Наконец, немного вырвало… вода… нужно пить, твердил разум. Вода в бутылке стала ледяной, маленькие кусочки льда вызывали боль в зубах, солнце село, было очень темно и очень холодно, воздух вокруг ощущался как твердый и острый лед. Разум где-то далеко говорил: нужно было выходить ночью, сейчас был бы рассвет, а теперь... А теперь вершина встречала нас пронизывающим ветром и холодом. «Julia, it’s five minutes, look, that’s Stella point”. Я верила Джону и пыталась смотреть вверх, он говорил – Килиманджаро в пяти минутах, но я ничего не видела, вокруг меня была только темнота. Я больше не могла идти вообще, мне было очень плохо, ветер был сильный, разговаривать было сложно и Джон почти кричал: Julia, it’s five minutes and you’ll get the certificate. Эта фраза казалась мне абсурдной.. No, I don’ want certificate. – So, what do you want, Julia? – Я чуть не заплакала: I want to Dima. John продолжал – Okey, Dima is UP, the same way is certificate! Я не помню, как прошли эти пять минут, но они как-то прошли, или я их прошла, я даже не знаю, я уже не понимала, что происходит со мной.
В нескольких метрах от этих проклятых досок я споткнулась и упала. Тут же откуда-то из темноты вынырнул второй гид – они как раз вернулись с Ухуру, вместе с Джоном они подхватили меня под руки и буквально прислонили к доскам, надписи на которых поздравляли с победой и сообщали высоту: 5.756 метров. Что я чувствовала в этот момент? У меня почему-то снялся с головы капюшон и упала шапка, и мне казалось, что ветер продувает голову насквозь, и как будто тысячи осколков холодного стекла режут голову. Вот это были мои чувства, когда я поднялась на кратер Килиманджаро. Джон спрашивал, пойду ли я на Ухуру. Я знала, что до Ухуру – совсем недалеко, меньше часа и подъем не такой крутой – отсюда доходят все, но мне не хотелось на Ухуру. И вниз не хотелось. Вообще ничего не хотелось, кроме одного - остаться здесь и смотреть на камни в тишине, чтобы меня никто не трогал. Все остальные действия казались бессмысленными. Гиды практически танцевали от холода, Дима меня фотографировал на фоне этой надписи, я услышала слово Down, и даже не сразу поняла, что это я сама сказала, и тут же почувствовала, как становится хуже с каждой секундой. Меня начало рвать. И это уже было не для облегчения, рвало так сильно, что мне казалось – сейчас легкие и сердце просто выпадут на землю, я даже зачем-то держала руку у рта, как будто надеясь, что смогу удержать свое сердце, ели оно вдруг начнет выпадать. Я понимаю, это звучит нелепо, но тогда мне было очень страшно. Очень и очень страшно. И это было только начало… Приступ не прекращался, рвать уже было абсолютно нечем, но спазмы не проходили. Все внутри, казалось, превратилось в желе и существовало отдельно от тела, никак к нему не прикрепляясь, я делала шаг, тело двигалось куда-то, а внутренности оставались на прежнем месте и больно стукались обо что-то. Я потеряла ориентацию. Почувствовав это, я изо всех оставшихся сил пыталась контролировать ситуацию: задавала себе вопросы – где право и где лево, поднимала руки в нужном направлении, делала попытки успокоить себя, что все в порядке, но дезориентация проявлялась совсем по-другому – когда я делала шаг, я не могла найти почву под ногами, ботинок всегда оказывался выше или ниже того уровня, где, как мне ощущалось, должна была быть почва под ногами. Джон крепко взял меня под руку и практически поволок вниз с горы. Идти было очень тяжело – ноги не понимали, где находится почва и каждый шаг был похож на прыжок, который отдавался внутри острой болью. Я долго отгоняла от себя эту фразу, но в какой-то момент она меня победила - я вырвалась из под руки Джона, упала на камни и сказала ее: I am going to die. Наверное, где-то внутренне я надеялась услышать насмешку – мол, не волнуйся, тут не умирают. Но никто не смеялся, и от этого было еще хуже… Сказать, что в этот момент было страшно – не совсем правильно, скорее – было обидно, и очень досадно, такое чувство: ну как же так, неужели вот сейчас всё… Очень хотелось выбраться из этого ада и ЖИТЬ. Этот ад продолжался четыре часа. Я практически боролась с Джоном, тянула его на землю и вырывалась, в голове был какой-то обрывок мысли - нужно как-то убедить Джона в том, чтобы меня оставили здесь посидеть, а я потом догоню... Больше всего тогда мне хотелось перестать идти, сесть на землю и засунуть голову куда-то глубоко под камни, чтобы желе внутри тоже окаменело и перестало приносить боль. Но, несмотря на мое сопротивление и не прекращавшуюся рвоту, Джон упорно и быстро тащил меня вниз до самого лагеря…
День шестой, спуск.
Утром было очень тихо. Полог палатки был расстегнут и в это окошко открывался вид на огромное море облаков. Желе внутри немного успокоилось и, боясь снова расплескать его, я очень медленно села и надела ботинки. Стараясь не поворачивать голову и двигаясь буквально по несколько сантиметров, я тихонько и осторожно прошла несколько метров к краю обрыва, на котором стояла наша палатка. Там валялся складной тряпичный стульчик. Как всегда неожиданно и ниоткуда заботливо появился Hemedi. По очереди растирая замерзшие руки и укрепляя ножки стульчика между покрытых инеем камней, он не переставал улыбаться. В лагере было очень тихо – те, кто ушли на штурм ночью, еще не вернулись. А сам лагерь походил на высокий скалистый остров с десятком утесов, на каждом из которых на разной высоте стояли палатки. И буквально у подножия этого небесного острова вздымалось море плотных облаков. Они наползали и заполняли ущелье справа, где-то поднимались тонкой пеленой над утесом и закруглялись, словно волна, которая вот-вот рассыплется о каменный берег. Я смотрела на это ватное море и думала - как же здесь красиво, уникально и неповторимо красиво. Именно думала, потому что чувствовать на этой высоте радость и восторг у меня не получалось. Те немногие чувства, которые вызывал у меня этот пейзаж, были одиночество и немая тоска - застывшее вечное одиночество вокруг. Вдруг - холодный разреженный воздух завибрировал: в метре от меня с мощным, почти металлическим шумом громадные крылья ворона рассекли воздушную пустыню. Все внутри снова всколыхнулось от размашистого маха, а воздух на несколько секунд превратился в ветер...
Вниз мы шли по другой тропе, спуск был очень легким и невероятно разнообразным: климатические зоны вокруг менялись каждый час. Уникальность Килиманджаро состоит в том, что преодолевая путь с вершины до подножия, вы проходите через все климатические зоны мира – от арктической пустыни утром до тропиков вечером. Это все равно, что пройти пешком от северного полюса до экватора за один день.
Когда мы снизились до высоты около двух тысяч, со мной что-то произошло – я начала бежать. Именно бежать – нелепыми широченными скачками, размахивая палками и странно для самой себя подпрыгивая в воздухе. Было такое чувство, что с ног, рук и головы сняли тяжелые цепи, и теперь все тело с жадностью рвалось в образовавшееся вокруг свободное пространство. Несмотря на то, что я прошла через тяжелейшую физическую нагрузку и совсем не ела уже три дня, у меня откуда-то вдруг появились силы, и не просто силы – колоссальное количество физической энергии. Меня буквально распирало от желания двигаться, казалось, что я могу поднимать и швырять огромные камни. Я испытала необыкновенную эйфорию. Тут же в голове пронеслась мысль – вот сейчас бы ТУДА, вот в таком состоянии я могла бы буквально добежать до пика Свободы! Но все уже было в прошлом и что-то изменить было невозможно – я уже ТУДА не дошла. В горле появился ком, возникло чувство огромного предательства – ведь ТАМ я так ждала этого облегчения, хотя бы на час, я так надеялась, что смогу победить горняшку и что вот-вот все пройдет. Я так верила в это… Я так мечтала побывать на Uhuru Peak… Градом покатились слезы, отвернувшись от всех, я размазывала их по лицу грязными руками и плакала как ребенок. Мне было очень обидно, мне казалось, что именно я хотела попасть туда больше всех, я так старалась и столько выдержала на пути туда, преодолев 5.750 метров в условиях каторжной физической нагрузки, а когда остались последние 140, все просто куда-то предательски исчезло… В те минуты я чувствовала себя единственной неудачницей на всем белом свете.
Сейчас я не жалею о том, что пошла туда, как и о том, что не смогла забраться на самую высокую точку африканского континента. Есть вещи более ценные – это время, часы и минуты, которые я провела там. И неважно, что ты чувствуешь в эти минуты – победу или поражение, в эти минуты ты живешь. Жизнь - самый великолепный дар, который может получить человек, и каждая минута жизни – драгоценна, ведь она бывает лишь однажды…
Я навсегда сохраню в своем сердце то время, которое я провела в этом удивительном месте – КИЛИМАНДЖАРО.
