Служил я в 1991 г. В ооновской операции в Ираке, враз после первой войны. Был администратором, т.е. отвечал за все хоз дела 500-членного личного состава. Работы было мульён, работали без выходных, жара, уставал ужасно, но платили хорошо и надеялся на карьерный рост, поэтому пахал взапарку.
Офис мой был в Канал-отель (который потом в августе 2003 г. взорвали с моим будущим боссом Серджио де Мелло), а жил я в отеле Аль-Хамра, минутах в 35 езды. Канал-отель был на отшибе, буфета я там не успел еще сделать (это важно для контекста), рядом никакой жрачки не было.
В этот достопамятный воскресный денёк (что был как бы полувыходной) я выпилил сранья на работу выпив чашечку кофейку и забыв взять с собой жрачку, к трем часам наворочал кучу делов и почуствовал что жрать хочу-не могу-помираю и решил пошабашить – to call it a day и поехать домой в Аль-Хамру, где был бассейн, купить по дороге тонну кебабов и сожрать их жадно (в хорошей компании) около бассейна запивая заначенным пивком. Будущее было безоблачным.
Я прыгнул за руль и погнал, подстегиваемый несусветным голодом к качественной кебабной харчевне, парканулся, влетел и заказал кебабов, питы, хумус, салат, все дела, получил, заплатил и с вкусно пахнущим пакетом прыгнул за руль своего Лэндкрузера. Повертел башкой туда-сюда, как предписывают ПДД, врубил заднюю передачу и чуть-чуть сдал назад.
Раздался звон разбитого стекла и скрежет металла.
Оказалось что в те полсекунды что я отвел взгляд от зеркала заднего вида, ко мне сзади вплотную простроился иракский любитель кебабов и я в него въехал. Опаньки!
Выходим, смотрим: опаньки не такие уж серьёзные - я ему разбил левую фару, смял подфарник и слегка помял переднее крыло. Он, ессно, изображает безутешное горе, но я к этому готов. Поскольку к тому времени я знал что почем в ремонте машин в Ираке и поскольку доллар на черном рынке был в большой цене, то я объявляю: "30 dollars OK?” “Oh, no, no, no!” - тоскует жертва. “Kemme?- How much?” – интересуюсь? “”90!”. Сходимся на 60 зеленых. “Ну, пойдем в сторонку (т.к. незаконная валютная операция) и я тебе их отслюнявлю, предлагаю я выделяя голодную слюну в темпе бешеной собаки и с болью ощущая как стынут закупленные кебабы.
Чел глубоко задумывается, и потом объявляет - "Нет, машина государственная (врал, т.к. по виду была умыкнутая из Кувейта), надо сделать полицейский репорт". "О чём ты", изумляюсь я, "я тебе живые зеленые хорошие деньги плачу, а ты мне головолом (и знал бы я какой!) вчиняешь? Ты чё?!" "Ну, хабиби, авфан, хабиби, будь другом, ну очень надо полис репорт, участок здесь совсем рядом, минутное дело, авфан, сайид?!?!”. "Ну ладно", сжалился я и дал первую непростительную слабость.
По уму, надо было дать ему списать мои номера прав, личного удостоверения и написать на листочке из моего именного блокнотика “I acknowledge my responsibility for damaging the headlight and front left fender, etc.” расписаться и отдать ему и сказать, мол, присылай счет туда-то. И я был в полном праве это сделать поскольку никто был не ранен, повреждения у его машины минимальные, и т.п. Но жалость к малым мира сего (все же в пионерах воспитывался), его заунывные мольбы..., а хрен с ним, подумал я, что от меня убудет? "Ну, давай, по-быстрому", согласился я; "где тут участок?". "Да, рядом, раис-хабиби", засуетился жертва, "вмиг все утрясем".
Через 5 минут мы въехали на территорию участка. Пострадавший вошел туда и вышел минут через пять со старлеем (у иракцев знаки различия - пипс - по английской системе) который с суровым видом предложил мне пройдти в участок. Здесь и далее все разговоры шли на смеси арабского (я тогда где-то сотни три слов знал) и английского, который мои собеседники знали примерно как я арабский. Захожу. Выходит капитан, начальник по виду, и с роковым и суровым видом мне объявляет: "Вы совершили ДТП и повредили машину этого господина!". "Да я в курсе, вину не отрицаю, готов возместить ущерб, давайте я вам быстро напишу по-английски бумагу о том свидетельствующую и пойду отсюда - мне обедать давно пора, мне некогда". Это была моя вторая ошибка - я не оказал должного уважения высокому чину капитана и его важным обязанностям и повел себя кое-как. На Востоке, как форумяне твердо знают, так делать нельзя.
"Нет, - сказал капитан, "счас старлей будет составлять типа протокол" (Это я, канешна, вкратце пересказываю, на самом деле все говорилось долго, на двух как бы языках, с десятикратными повторами). После чего старлей с крайне значительным видом сколол четыре листа бумаги с копиркой и начал старательно и медленно писать по-арабски. Пострадавшего он отвел в какую-то другую комнату, и задав мне вопросы типа "где", "когда", "как", после каждого выходил по-видимому к нему и сверял ответы. Капитан сидел за отдельным столом и то смотрел в пространство, то изучал какой-то посеревший лист бумаги и в следственных действиях участия не принимал - это, по-видимому, было ниже его стратегического горизонта.
В дверь время от времени заглядывали с радостными улыбками нижние чины и пялились на меня - было видно что происходящее было им в диковинку.
Время шло к шести, на дворе темнело, жрать хотелось невыносимо, мысль о том, что кебабы вянут на корню вызывала бурный протест. Тут мне в голову вступило.
Я резко встал, и с достоинством громко обьявил: "Все, у меня больше времени нет, я человек с международным иммунитетом, я ухожу домой, мой адрес вам известен, завтра я приду сюда со своим адвокатом (такового в природе не существовало) и тогда мы это дело завершим". И сделал два шага к двери.
Капитан и старлей вскочили и громко заорали с выражением остервенения на лице, в проеме двери образовался боец с миной Матросова лезущего на амбразуру и с АК наперевес и дуло родимого Калаша уперлось мне прямо в пузо в тот момент как я переступил порог. Я охренел и оцепенел.
Оглушающий ор продолжался. Я разобрал только "I you arrest (непонятно было толи время глагола будущее, толи past perfect), Iraq law, crime” и еще что-то столь же впечатляющее. За бойцом с автоматом наперевес нарисовались еще двое в позиции "к бою". Я понял что малешко перегнул палку.
"Спокойно, спокойно", заверил я усевшись обратно, “давайте допишем протокол”. Тон ора снизился, но полностью он не утих. Писание протокола продолжалось еще минут 40. Наконец он был закончен, подписан старлеем, затем капитаном, затем пострадавшим и протянут для подписи мне. В этот раз, к счастью, разум мне не отказал, и я отказался его подписывать поскольку по-арабски не читаю.
Последовала следующая порция ора, но на более умеренных тонах и после долгих переговоров сошлись на том что я напишу свою объяснительную по-английски печатными буквами. Что я и сделал, потом он долго читался совместно старлеем и капитаном и, наконец они его заактировали, поставили на нем печати (иракская бюрократия страсть любила ставить массу печатей на чем ни попадя) и вроде дело было закончено. Я встал, вконец измотанный, и направился восвояси.
Не тут-то было.
Без прежнего ора, но жестко и настойчиво мне было объяснено что теперь я должен сдать кровь на алкоголь. Дышалки в их арсенале не было. Аргументы что они прекрасно видели, что никакого намека на алкоголь во мне нет - полностью отметались. Из их доводов я понял, что мой отказ будет равносилен признанию что я был выпивши и тогда дело переходит совсем в другую, более серьезную плоскость.
"Ну ладно, давайте, берите кровь" -согласился я, ожидая что счас придет ихний санитар и все сделает. Но все опять оказалось не так просто. Мне было объяснено что кровь на алкоголь берут только в госпитале Аль Ярмук и надо сразу сейчас туда ехать её сдавать. Время уже было больше восьми; но дворе была ночь. "Ладно", подумал я, “соглашусь, а сам домой поеду”. Но я переоценил свою хитрость.
Как только я согласился и побрел к машине, капитан дал команду и рядом со мной образовался крайне расхристанного вида боец с АКМ. "Это зачем?" "Так положено." Так скажите ему чтобы без оружия ехал". "Нет, нельзя". Т.е. я поехал в госпиталь как бы под конвоем. Воля моя уже ослабла, я плюнул, сел за руль (вяло отметив порочность полицейской логики дающий руль в руки человека под подозрением в пьянстве), рядом уселся боец с автоматом. Первым делом он осклабился и щелкнул себя по горлу, намекая, что - пьяный мол? Это меня взбесило, я стал орать на эту скотину, а он в ответ упер мне дуло АКМ в бок. Я еще более взбесился, прибежал старлей, дал команду бойцу, тот поставил АКМ между ног и мы поехали.
Перед тем как тронуться я решил сжевать хоть парочку холодных кебабчиков, но обнаружил что личный состав участка весь мой пакет благополучно скомуниздил видимо за мое плохое поведение. Впрочем, в этом развитии событий была своя логика.
Я знал что госпиталь Ярмук находится на другом конце Багдада, но где точно представлял смутно. Где-то через минут 30 езды я понял что не знаю куда дальше и объяснил на пальцах придурку-бойцу, что мол показывай дорогу. Он с уверенным видом кивнул - мол все ОК - и стал мне командовать - прямо, направо, налево. Вскоре я заметил что мы едем по каким-то невнятным, полуосвещенным пустырям, потом выехали на бетонку и вдруг впереди я увидел ворота явно армейского типа с иракским гербом и забором тоже явно военным. "Это, что, Ярмук", спросил я бойца. "Да, да" ответила зараза. Мозг мой работал тупо и вяло: "Наверно мы как-то с тыла к госпиталю подъехали, на хоздвор, но почему?" - пытался вычислить ситуцию я. Тем временем боец скомандовал мне - "стой", пошел к воротам и побарабанил в них. Из них вышел военный ("почему военный?" тупо подумал я) и они стали разговаривать. Мое стекло было опущено и я бессмысленно пялился на них и слышал весь разговор, но естественно ни слова не понимал.
И тут я услушал одно слово - "мухабарат" - которое точно молнией пронзило мой осоловевший от голода и усталости мозг. А слово это было знаменитое и значило оно "безопасность" в смысле эквивалентном КГБ. Мухабаратов у Саддама было четыре или пять и один был не лучше другого. Тут же мощный вброс адреналина мобилизовал мою башку на ясное видение ситуации: провокация, под видом поездки в госпиталь они решили похититить меня для какой-то интриги и счас наступит мне полный и окончательный фильздепец. Надо спасаться, делать ноги. Я газанул и стал разворачивать Лэндкрузер чтобы рвануть обратно. Но сделать это одним махом было нельзя - стоял я не удачно - и как только я стал завершать разворот, я услышал короткую автоматную очередь и пару пистолетных хлопков. До меня не сразу дошло, что это в мой адрес. "Во как, ни фига себе" глубокомысленно подумал я и встал. День оказался более интересным, чем предвещало утро.
Ко мне подлетел мой придурошный конвоир и его собеседник с пистолетом в руках и начали бешено, брызгая слюной орать на меня. Я не остался в долгу (до сих пор не знаю то ли у меня была настоящая истерика, то ли я наполовину играл) и выпучив глаза и бия себя в грудь стал орать "ешку ар раис Саддам" (жаловаться Саддаму), "иль кобир кабир" (мол, я большой начальник), “биг дипломат” и тому подобную абракадабрическую хренотень. Через минут пять наверно ора, все устаканились и я со своим бойцом мирно тронулся в путь, а человек с пистолетом побрел обратно на службу.
На следующий день, на трезвую голову, я понял что все было намного проще: дурак боец не знал дорогу к госпиталю, но зато знал где находится знакомая военная часть и заехал туда чтобы объяснили дорогу, а мне с усталости и голодухи помстилось невесть что. Не знаю действительно ли они поминали "мухабарат" или мне музыка навеяла, но впечатление от этого эпизода было сильным.
Вскоре мы приехали в Ярмук-госпиталь и здесь впервые за день я оказался среди нормальных людей. Молодой врач с прекрасным английским быстро взял у меня кровь, попутно объяснил мне зачем и для чего, через полчаса вручил моему конвоиру запечатанный пакет с результатами моего анализа и мы тронулись в обратный путь.
Должен попутно заметить что Ярмук-госпиталь выгодно отличался от всех советских госпиталей которые я до того видал.
Поскольку дорога теперь мне была понятна, то обратно доехали быстро. Я подкатил к участку, готовясь высадить бойца и отправиться домой, но к машине подскочил все тот же до боли знакомый старлей и сказал чтобы я погодил. "Чего годить-то?" -спросил я. "А того что сейчас надо в суд отправляться!"
Опа-на! Чего суд, какой суд, на дворе 11-й час ночи, что за бред. Опять какая-то засада, может меня собираются судить за то что я только что пытался бежать из под конвоя, но откуда старлей знает - ведь рации у солдата не было. Шарики в голове ворочались с трудом. Мелькнула мысль чтоб опять сделать ноги, но реакция на предыдущую попытку как то не ободряла на действия. В голове был полный сумбур вперемешку с апатией.
Старлей сел со мной в машину, и через минут десять мы были в весьма презентабельном здании суда. Оно было совершенно пустым, но охранник суда направил старлея к какому-то залу. Оттуда вышел клерк в костюме и при галстуке, взял у старлея моё дело и сказал мне на хорошем английском что судья будет его слушать через 20 минут. Все казалось каким-то нереально кафкианским.
Внезапно появился мой "пострадавший". Это меня слегка приободрило - значит судить меня будут не за шпионаж и подрыв госустоев. Клерк пригласил нас в зал - светлый, очень прилично выглядящий. В нем был только судья (в мантии, но без парика, молодой парень лет 28) и секретарь, он же клерк. Весь суд продолжался минут пять. Судья спросил пострадавшего как было дело. Клерк перевел мне его ответ. Судья спросил меня согласен ли я с описанием происшествия. Потом поглядел в бумаги и объявил что я приговариваюсь к возмещению в размере 275 динаров (что по официальному курсу составляло US$825, а по курсу черного рынка $26) и обяснил как платить и как обжаловать. Спросил, есть ли у меня претензии к суду, и за неимением таковых брякнул молотком. Конец программы. Гора родила мышь.
Я не знал смеяться мне или плакать.
Я вышел из суда без конвоя и увидел около моей машины "пострадавшего". "Ну давай, дорогой, рассчитаемся?"- попросил он. "Чего?" "Ну, я имею в виду разницу с приговором, ведь мы с тобой за $60 договорились, а присудили $26, так что с тебя еще $34." А хохо не хохо, с неожиданной злобой сказал я. "Хотел официально, теперь получай официально" - отрезал я.
И отправился домой чувствуя себя актером в театре абсурда.
