Есть у Островов несомненное достоинство: здесь можно совершить за три с половиной часа полноценную «кругосветку»--объехать по периметру тутошний мир.
Кукская кругосветка совершается либо «клоквайз», либо «антиклоквайз». Так и называются 2 здешние автобусные маршрута—«по часовой и против часовой стрелке»: тут есть две кольцевые автомобильные дороги, вложенные друг в друга, концентрические, и центром является всё то же жерло вулкана. Вот по ним и курсируют кругосветные автобусы, а поездка длится часа полтора. Пейзаж монотонный: по одну сторону—крохотные домишки из чего-то невесомого-несерьезного, по другую—полоса мелководья, которая завершается в полукилометре рифовым барьером. За рифами—бесконечный океан на многие часы лету и редкие вулканические прыщи, которые когда-то извергались гноем магмы, а сейчас тихо крошатся под сырыми ветрами.
Острова Кука отменили визы практически для всех—оно и правильно: сюда случайный человек не доберется. В Аваруа летают самолеты из Новой Зеландии да Австралии, откуда дорога занимает по 8 часов. Еще—маленький-дряхленький аппарат, прокряхтев под облаками 4 часа, прибывает сюда с Таити. Понятно, что из стран с лютым визовым режимом случайный человек на Кук-айлендс не попадет. И, я так понимаю, единственный способ без визы попасть, скажем, в Новую Зеландию—это погрузиться на самолет с Раратонги: тут ваши паспорта никто не проверяет, всем лень, а в Веллингтоне рейс из Аваруа считается внутренним. Дело в том, что Острова Кука—они, вроде как, новозеландская заморская территория: в Аваруа, километрах в 10 от местного градоправления, живет губернатор, назначенный Ее Величеством королевой—Острова состоят в Британском сообществе наций. Однако, все полномочия оборонные и внешнеполитические кукяне передали новозеландцам, так что и валюта здесь местная только для нумизматов чеканится, а так—с доллары с киви и колибри в ходу.
Острова—место дорогое, даже после Таити: я тут нашел один только хостел, где койка в палате-шестиместке стоила 30 долларов—по счастью, народу не было в помине и я получил индивидуальный номер. А побережье застроено пансионатами, где номер от сотни кивибэксов: сюда, в основном, новозеландцы летают, это у них такой не то Крым, не то Сочи—«кукнаш», короче. Зачем переться сюда 6 часов из страны, где с морем все в порядке—непостижимо: купания на Раратонге так себе—до барьерного рифа по пояс, а дальше все равно не пробиться, только трупом.
Еще здесь полгода бушуют тропические циклоны, которые сминают легкие домики как сигаретные пачки—в угловатые комки. От прочих обжитых мест отделяют Острова Кука тысячи километров и это сказывается на снабжении: вроде, всё есть, но без ассортиментной пестряди—один вид масла, молока, сыра. Мяса и вина много, разного—из Новой Зеландии, конечно: не дармовое оно все, понятно, после долгого-то путешествия. А туземному люду, кажется, дела до дефицита и дороговизны нет: полинезийцы жрут гамбургеры, булки-булки-булки, а добирают жаренной рыбой. Понятно, худобой они не отличаются и темперамент у них соответствующий: сонные, ленивые, добродушные—словно коалы, только покрупнее.
С достопримечательностями на Островах Кука так себе. Среди главных числится местный рынок: хот-доги, гамбургеры, соте из куриных жопок, кокосы-ананасы—воля ваша, культурное своеобразие минимальное. Здесь же—лавки со всяческой сувениркой: сотни разнообразных укулеле—ну, да они с Мэрилин Монро хорошо гармонируют, а с толстыми полинезийцами-полинезийками—так себе. Все здесь продаваемое, кроме сочащейся маслом рыбы-фри—привозное: в фиш-энд-чипсе даже картошка уже новозеландская. Про сосиски-булки говорить нечего. Из забавок местной фабрикации нашел четыре магнита от десяти долларов штука: чуть позже на почтамте увидел наборы здешних монет, но те стоили какие-то вовсе несуразные деньги. Все другие достопримечательности исчерпываются горкой в центре острова: туда возят на джипах, рассказывают про опасности джунглей, предлагают комфортабельные тяготы и лишения. Дорого, незабываемо, скучно: незабываемо-скучно.
На Раратонге быстро начинаешь опрощаться и полинезироваться: живот, груди, щеки и неукротимая сонливость набухают здесь в единый миг, как почки весной или от водки. От полинезийщины я чуть было и не погиб. Электровелик прислонил к пальме и улегся неподалеку слушать бормотание прибоя. Бродячий сОбак грыз блох поодаль: вдруг ему пригрезилось, что он настоящий, а не аборигенствует в Океании—подхватился, уронил тяжелый «байсикл» мне в висок и чуть было не принял я смерть от шелудивого пса.
Чем заняты туземцы—мне не известно: да и никому не известно, наверное. Часть работает в госконторах—почта-телефон-телеграф. Кто-то идет в новозеландскую армию—и гибнет в Ираке с Афганистаном, судя по надгробиям вдоль дорог. Часть пошла в отельную обслугу. Многие просто медитируют жизнь напролет. Есть странная такая публика, которую условно можно назвать «турпираты». Они ловят тоскующих новозеландцев и возят их в плоскодонках вдоль берега—туда-сюда, изображая дикарей и конструируя из любого мусора экзотику. Между берегом и рифами—пятьсот метров мелководья, чуть по пояс: есть тут жемчужная плантация, есть устричная. Есть маловидный весь из себя островок—пять пальм да беседка. Здесь был предложен туристам аттракцион, который объявили исконным полинезийским видом спорта: на Самоа, вроде, даже чемпионат мира проводится соответствующий. Взобраться на пальму и спуститься в кратчайшее время—чем, впрочем, хуже скелетона или керлинга? И главный из турпиратов тут же доказал, что принадлежит к высшей лиге планетарного спорта:
По правде говоря, мировой рекорд был побит так легко, словно его бьют в каждый заезд и лежит он, указанный рекорд, стеная и вызывая жалость многочисленными синяками, под шконкой туристического судна всегда. В общем, Острова Кука—страна маленькая, исполненная деревенского покоя, необоримой скуки и является вещественным доказательством бессмысленности человеческого бытия. Если в бессмысленности есть сомнения—приезжай сюда. Но осторожно: таможенные правила здесь строги, как в Австралии и Новой Зеландии—за провоз травки, семечка, косточки обещают многотысячные штрафы и годы тюрьмы, эквивалентные расстрелу—при неизбывной тоскливости, тюрьма, наверное, мух на лету морит. А, может, это я потому такой злой, что везомую с Таити баночку фуа-гра перед таможней выбросил—а вдруг не посадили бы, вдруг зря выбросил?