Урок плавания: зарисовка Филиппинских нравов

[Golondrina]

Специально для пользователя Мамонтов.

[Golondrina]

Урок плавания

На Филиппины я попал из-за Пржевальского. Именно Николай Михайлович, великий исследователь, сказал: «Путешествия потеряли бы половину своей прелести, если бы о них нельзя было бы рассказывать». Я жаждал рассказывать о путешествиях. В письменном виде. Еще мне мечталось за рассказы получать вознаграждение моральное – стайки юных и, естественно, ослепительно красивых девушек у подъезда небольшого каменного дома, с глянцевыми журналами в руках, изнывающие от желания получить автограф на очередной блестящей статье – и материальное. При соответствующей экономии дом медленно, но верно, года за три, вырастает в большую виллу. Оплата билетов - но не куда-нибудь в Среднеколымск, а в Веллингтон, Кейптаун или на Большой Барьерный риф – подразумевалась. 22-летний выпускник журналистского факультета, карьерный путь молодого специалиста я видел четко и ясно, как свои большие уши в зеркале по утрам. Первые пять путевых заметок - «Еноты Игуасу: похитители булочек в национальном парке», «Как не стать негром в Конго», «Покорение Ройорамы: путь Доктора Мориарти», «Приключения китайского зонтика в Рио-де-Жанейро», «Такие маленькие рифовые акулы: исповедь съеденного» - почти готовы. Любой дипломированный журналист скажет, что главное – название. Названия были, да еще какие. Оставалось заключить контракт с фирмой, которая отправит меня в кругосветку, а главный редактор будет сидеть у компьютера, затаив дыхание и выпучив глаза, в ожидании очередного шедевра.

Они не понимали, как крупно им повезло. Молодой, талантливый специалист, голова которого забита, как поросенок-копилка малолетнего скряги, гениальными идеями, а ноги сами несутся навстречу приключениям, пришел к ним сам. Сам! Да еще готов по молодости работать буквально за кусок кукурузного кекса. Странные – я бы даже не побоялся назвать их недалекими и недальновидными - люди.

Пришлось начать с путешествий маленьких. Все гении испытывали лишения. Я слишком скромен, чтобы выделяться. Продав бесценную свободу за некоторое количество бумажных и металлических рублей, я стал курьером. Год работы позволил мне собрать необходимую сумму на первое серьезное путешествие. За этот очень долгий год были основательно изучены необъятные просторы родной Москвы и ее далеко заползшие пригороды. Одна только поездка на маршрутке №1005 в Безобразово достойна повести в семи частях. Но не хочется отнимать хлеб у коллег-романистов. Пусть себе балуются сказочками с плохими или хорошими концами – труд документалиста в разы сложнее. Выдумать может всякий. Взять хоть неверных жен – их историям можно позавидовать. Моя зарисовка филиппинского быта - не плод разыгравшегося от голода воображения и длинных перелетов в эконом-классе, а факты – голые, мокрые, обгоревшие на тропическом солнце.

Ее звали Марина, и она не умела плавать. Я ждал в маленьком ресторанчике на острове Негрос (негров, заметьте, нет, есть черный вулканический песок) очередную лодку. Лодка должна была доставить меня на пляж, объявленный командиром и рулевым – то есть мной - на ближайшие пять дней раем на земле. Сахарный пляж. Пять дней – и букет соблазнов. Мои «я» рвали меня на части. Рыбак, до этого таившийся и вылезавший в редких случаях появления на тарелке в ресторане какого-нибудь зажаренного чешуйчатого, выплыл и грозно требовал поимки сорокакилограммового тунца, обещанного в здешних водах. Поэт тихо стоял в сторонке и, всхлипывая, четырехстопным ямбом умолял позволить ему посмотреть незабываемый закат – Сахарный пляж ориентирован строго на запад. Бездельник насвистывал – «сахарный песочек, ляжем на бочечек и поспим часочек». Юный натуралист, вроде бы убитый в пятом классе незабвенной Екатериной Львовной, нашей учительницей биологии, возродился из пепла птицей Феникс и собирался отправиться на близлежащий остров Данхуган, поросший мангровыми зарослями с девятью видами летучих мышей. В отдалении, сквозь толщу воды различал я и призыв ныряльщика-самоучки, успевшего прослышать, что дайвинг в районе Сахарного пляжа – один из самых лучших на Филиппинах.

Все были единодушны в одном – необходимо как можно скорее попасть на этот пляж. Время не ждет, но все мы ждали лодку, которая никак не появлялась. Все мы – это я видимый, многочисленные внутренние «я», незаметные для посторонних нескромных взглядов, и два немца. Они ждали лодку не в праздности – пили пиво. Обоим было немного за тридцать. Высокий, кудрявый блондин – назовем его Питер – отличался фигурой пловца. Облик красавца портило лишь надменное выражение лица. Низенький блондин – пусть будет Хайнцем – практически лыс и красен от макушки до пяток, видневшихся из-под стола. Питер – поджар и мускулист, Хайнц – подтаявшее молочное желе из кокоса. Особого раздражения по поводу не приходившей лодки они не проявляли, желания познакомиться и выпить со мной на брудершафт – тоже. Хайнц и Питер скромно заняли большую часть деревянного стола и скамейку с подушками, я, как король, сел чуть поодаль – на табуретку. Два часа ожидания нас сроднили, мы растворились друг для друга в окружающей обстановке. Мои немецкие друзья даже вроде подремывать начали, и тут к нашей мужской компании присоединилась Марина.

Она производила впечатление не евшей неделю и ехавшей всю эту неделю на автобусе. Была вся какая-то запылившаяся и усталая. Длинные печальные русые волосы и мужская рубашка с длинными рукавами дополняли облик горя лукового из русских сказок. Нашу национальную общность я определил с полувзгляда – глаза, родные серые глаза идеалистки. Марина молча перебралась через наваленные около стола чемоданы Питера и Хайнца, села рядом с ними на скамейку, достала какие-то распечатки и сосредоточено стала их изучать. У меня появилась отличная возможность рассмотреть обладательницу серых глаз повнимательнее. Тщательный осмотр показал, что худоба природная, а не приобретенная, волосы, если их расчесать, красивые, кожа, если отмыть от пыли, бледная.

Лодка появилась. Вернее, вошел филиппинец и анонсировал ее прибытие. Сначала туда попали чемоданы немцев – чемоданы огромные. Два филиппинца, их грузившие, издалека казались подростками. Так создаются легенды об эксплуатации детского труда в третьих странах. Это я как журналист вам говорю. Потом мы четверо – Марина и я с рюкзаками, Питер, Хайнц с недопитой бутылкой пива в руках разместились в лодке. Немцев свежий воздух и сигареты – позволения закурить они у дамы не спрашивали – оживили. Они начали общаться. Я по-немецки не говорю, но Питеру и Хайнцу в этом не признавался. Дальнейшее развитие событий показало, что они пребывали в благостной уверенности в том, что их язык могут понимать исключительно на территории родной страны надежных машин. Питер и Хайнц некоторое время вяло лепетали – о природе и погоде, думал я. Не произнесшая до этого ни слова Марина неожиданного вступила в разговор. По-немецки она говорила быстро. Хайнц поставил бутылку пива, которую он никак не мог осушить, на пол. Выражение лица Питера стало еще более надменным. Марина, высказавшись, несколько демонстративно отвернулась. Щеки ее под слоем пыли пылали. Сахарный пляж уже был виден. Я облизнулся, предвкушая сладкую жизнь.

В начальных классах с математикой мы дружили. Мне нравилось вычитание. Если отнять у соседа два яблока, у того не останется ни одного. Меня, несмотря на маленький рост, боялись. С процентами и прочими сложными действиями отношения были натянутыми. Не могу вам сказать, какова была вероятность того, что мы все остановимся в одном отеле. Всего отелей на пляже – четыре. Все оказались во втором по счету. Немцев встретили как родных и увели в большой домик под белы ручки, Марина исчезла, я долго ждал ключа от моего маленького бунгало. Эффектно зашло солнце.
Утром мы познакомились с Мариной. Марина – Константин, Константин – Марина. Я предложил совместный заплыв.
- Я не умею плавать.
- И отправились на Филиппины? А Вы авантюристка.
- Я буду жить не на побережье. Здесь я на пару дней – немного отдохнуть от переездов.
- Жить?
- Шесть месяцев. Я приехала по волонтерской программе – учить детей английскому. Вы чем занимаетесь?
- Собираю материалы для автобиографии.
- А если серьезно?
- Я серьезен, как памятник Ленину. Откройте мне тайну – о чем вчера говорили наши попутчики?
- Обо мне. Обсуждали недостатки моей фигуры. Не в моих правилах кому-то указывать, но сдержаться было трудно.
- Вы живете по правилам?
- Пытаюсь.
- Не скучно?
- Я не рассчитываю провести жизнь в праздных удовольствиях и веселье. Я, по мере моих скромных сил, пытаюсь быть полезной.

Песочные крабы бегут к воде по одиночке. Человек предпочитает компанию. Пляж вытянулся на километр, но заходили в море все приблизительно в одном месте. Питер прервал своим появлением наше уединение и обсуждение смысла жизни. В шортах он был хорош – загорелый, подтянутый, белокурые волосы на солнце отливали рыжиной. Я вполне понял Марину, забывшую на некоторое время и о своих правилах, и о нашем разговоре. Вскоре к плавающему Питеру присоседилась филиппинка. Стандартный типаж местной красотки. Длинные шелковистые волосы. Достаточно мягкие – для азиатских стран – черты, фигурка статуэтки. Они заплыли подальше и стали целоваться. У Марины, видимо, проблем со зрением не было – она возмущенно отвернулась. Я, как всегда, не сдержался.

- Они явно рассчитывают на праздную жизнь, полную удовольствий.
- Любовь за деньги – это отвратительно.
- Вы думаете, она его содержит?
- Вы отлично понимаете, что я имею в виду.
- Оба молоды, оба красивы – что здесь плохого? То, что у нее кожа более смуглая?
- С мужчиной такие вопросы обсуждать бессмысленно.
- Спасибо, что не намекнули, что я еще маленький и все равно не пойму.
Она в ответ даже не улыбнулась. Глаза злились. «Эге», - подумал я, - «Уж не хочется ли нашей красавице оказаться на месте филиппинки?».
После завтрака во мне проснулся Пржевальский, и мы с ним отправились осваивать окрестности. Мы намеревались идти пешком. Получилось несколько иначе. Николай Михайлович – хитрюга этакий – специально не напомнил про приливы. Ему-то уже все равно – вещей нет, мокнуть нечему. Это мне пришлось сначала идти по пояс в воде, а потом плыть, гребя одной рукой. Другой рукой я пытался удерживать на голове рюкзак с джентльменским набором журналиста – фотоаппарат, вечное перо, блокнот, банан, ключ от бунгало. Когда я – мокрый и довольный - и Николай Михайлович – сухой и ехидно посмеивающийся – возвращались в место нашего обитания сушиться, я услышал доносящийся из одного из бунгало голос Марины. Она что-то зубрила - вероятно, начала учить местный язык.

Вечером пошел дождь. Обыденная, ужаса ни у кого не вызывающая фраза. Пошел дождь. Нет, он не пошел. Он прискакал, примчался, никто его не ждал – даже солнце удивилось и прятаться не хотело. Дождик первые десять минут был грибным. Представляю, какие грибы вырастут после такого полива. Мухоморы размером с обожающих их, по слухам, распространяемым лесной общественностью России, лосей. Чуть позже половину лосиного поголовья смыло. Вторая половина уплыла в Австралию, испугавшись громовых раскатов. Так что не удивляйтесь, оказавшись на Филиппинах и не найдя здесь этих благородных животных. Шел дождь, я был один на этом мокром свете, я качался в гамаке на веранде и ел промокший банан. Всем стало ясно, что дождь не кончиться никогда.

И он все не кончался, не кончался и не кончался – целую ночь. На рассвете, не попрощавшись, ушел, таинственным образом вытерев за собой все лужи. Но это было не единственное непостижимое явление этого солнечного утра.
Марина и Питер завтракали вместе. Войдя в ресторан, я протер глаза, решив, что съеденный на ночь банан оказался волшебным, навевающим миражи. Это был не мираж. Они ели блинчики, поливая их кленовым сиропом, и беседовали по-немецки. Что это? Марина за одним столом с прожигателем жизни, любителем продажной любви филиппинок, предпочитающим праздные удовольствия служению людям? Пока я ждал своей порции блинчиков, я все понял. То есть, конечно, я не понял ни слова. Еще одного чуда в это утро не случилось – язык Гете не стал для меня родным. Но интонации Марины ясно показывали, что она ведет агитацию. Возвращает грешника на путь истинный. Пусть я молод, пусть я не знаю жизни, но и мировая художественная литература стояла за мной и причитала: «Ах, на опасный путь ступила Марина, на опасный. Добром это не кончится». Я ей поддакивал, кудахтая, как добренькая бабушка на скамейке у подъезда: «Марина, почему так блестят твои глаза? Отчего то краснеешь, то бледнеешь? Одумайся, Марина, остерегись!».

У меня много общего с Наполеоном. Нас роднит маленький рост, большое честолюбие и любовь забраться куда-нибудь повыше, обозревая покоренные земли. На третий день пребывания на Сахарном пляже я заполз на огромный валун и вознагражден был весьма интересным зрелищем. С валуна видна уединенная бухточка. В бухточке Питер учил Марину плавать. Тихоня Марина хохотала, как Любка Петухова из седьмого А, вкусив шампанского, тайком пронесенного на первую в школе дискотеку.

Через три дня ночью снова пошел дождь. Меня разбудил гром. Электричества не было. Ночной мотылек в объятиях белой москитной сетки, я пытался найти фонарь. Безуспешно. Вспомнив про оставшееся висеть на улице полотенце, я решительно вышел его спасать во тьму. На веранде у Марины был отчетливо виден огонек сигареты. Потом огонек погас, силуэт исчез. Я услышал голоса – мужской и женский.

- Уже семь. Вы обещали, что лодка будет здесь в полседьмого.
- Сейчас попробую позвонить.
Я злился. Да, рассвет был красив, но я встал рано не для того чтобы сидеть на берегу и ждать проспавшего лодочника. Филиппинка, ранее виденная мной плававшей с Питером, закутавшись в желтый платок, по-птичьи сидела на деревянной скамейке.
- Через два часа уходит мой автобус. Единственный за день. Если лодка не появиться через десять минут, я опоздаю. Может быть, Вы позовете кого-нибудь из мужчин?
- Муж все равно не знает языка.
Она приложила ладонь к глазам, вглядываясь в безупречно тихую водную гладь.
- Я вижу Вашу лодку. Если бы Вы знали, как трудно вести этот бизнес. Я здесь родилась, я знаю этих людей, и ничего с ними не могу поделать. А Питер только кричит. Он не понимает, что это ничего не изменит.
- Питер – Ваш муж?
Да, - она, слегка улыбнувшись, добавила, - законный. Здесь, правда, это важно больше для него. Иначе ему было бы трудно вложить деньги в строительство отеля.
Лодка пристать к берегу не могла. Я снял сандалии, привычным движением засучил брюки и вошел в теплую мягкую воду.
Я покидал Сахарный пляж, Хайнц, Питер, его жена и его очередная пассия оставались. Интересно, успеет ли Марина научиться плавать до того, как Питер ее бросит? Этого я уже не узнаю.

Пляж под лучами солнца превращался в розовую сахарную вату, пока окончательно не растаял вдали…

[Golondrina]

IMG_2506.JPG

[Golondrina]

IMG_2509.JPG