или
Колумбийский синдром
Среди нехоженых дорог одна - моя.
В. Высоцкий
– Какое у вас дело? – спросил майор иммиграционной службы, учтиво, ленинским жестом, указав на стул напротив его стола.
– В мае прошлого года, – начал я заготовленную речь, – я приехал в Эквадор как турист, но не смог выехать из страны через три месяца, потому что произошёл несчастный случай, – кивок в сторону костыля, – потом гипертонический криз, потом Денге... В итоге я нахожусь в стране уже полтора года. Нелегально. Теперь хочу выехать. Как?
– Ваш паспорт, пожалуйста.
Клац-клац по клаве и уже не новость:
– Нужно заплатить штраф.
– Сколько?
– Двести долларов.
Какое счастье! Это минимум. Согласно новому закону, с которым я ознакомился в Интернете, от двухсот до двух тысяч. Звонил в наше консульство уточнить. Сказали, от двухсот до полутора. И добавили: кажется.
– Где платить? Здесь, в Эсмеральдас?
– Да.
Ещё одно счастье! Не нужно переться в столицу. Семь часов в один конец, плюс столько же баксов на дорогу.
– Когда хотите выехать?
– На следующей неделе.
Две минуты, и у меня в руках «направление» в банк «Пичинча», с номером счета Управления по делам эмиграции и числом «200» в графе «сумма».
– Когда заплатите, придёте сюда. Но только после того, как точно определитесь с отъездом, потому что после того, как мы вас зарегистрируем, вы должны будете покинуть страну в течение сорока восьми часов.
– Я хочу выехать в Колумбию, на судне, что ходит из Эсмеральдас в Тумако по средам.
– А его уже нету.
– Нету?
– Нету.
– А куда оно подевалось?
– Утонуло.
Майор, с едва заметной улыбкой, изобразил рукой процесс погружения.
– А из Сан-Лоренсо?
– Да. Из Сан-Лоренсо ближе всего.
Я уже заранее, на всякий случай, выяснил, что из Эсмеральдас до Сан-Лоренсо, что вблизи границы с Колумбией, автобусы ходят каждые полчаса, начиная с половины пятого утра. На основании полученной ранее информации я знал, что из Сан-Лоренсо в Тумако местное население беспрепятственно курсирует туда-сюда на лодках.
– А иммиграционный пункт в Сан-Лоренсо есть?
– Есть.
Я встал и протянул майору руку. Парень вежливо приподнялся.
– Большое спасибо, сеньор.
Сеньора я долепил исключительно из чувства симпатии.
Это было в четверг. Штраф я заплатил в пятницу, решив, что в понедельник получу заветный штамп убытия, завершающий моё нелегальное пребывание в банановом раю, и во вторник, часов в пять утра, отчалю на Сан-Лоренсо.
В понедельник приезжаю в контору. Моего майора нет. Улаживает дела в аэропорту. Будет часов в десять-одиннадцать.
Жду.
Посидел в одном месте, в другом, в третьем. Половина двенадцатого. Спрашиваю, где майор. В аэропорту. Будет в половине четвёртого.
Тем временем внушительно дал о себе знать желудок. Пошёл в забегаловку через дорогу и – впервые более чем за год – заказал курицу на гриле, с рисом и фасолью. А в соседней забегаловке высосал здоровенный стакан ледяного лимонада. Нажрался до последней возможности. Посидел, остыл маленько и двинул в центр покупать футляр для нового фотоаппарата, который приобрёл в субботу на деньги, полученные в качестве аванса за готовящиеся к печати книги о моем пребывании в Эквадоре, Гондурасе и Перу.
Того, что надо, не нашёл. Взял более-менее подходящий футляр для мобилы и поехал обратно в контору.
Приезжаю. Жду половины четвёртого. Выходит в коридор мужик и спрашивает, чего жду. Майора. Сегодня приёма не будет. Завтра.
Ничего не попишешь. Таковы, как теперь модно выражаться, реалии действительности.
Прихожу завтра. Майора нет. То есть того, что был раньше, нет. На его месте другой: начальник конторы.
Дождался своей очереди, выдал ему все в том же духе, но уже с приложением квитухи об уплате «мульты» и спрашиваю, есть ли в Тумако иммиграционный пункт. На всякий случай, уточняю, есть ли таковой в Сан-Лоренсо, и как оттуда добраться до Тумако.
– Дважды в день ходит лодка.
Вернув мне паспорт с вложенной в него квитухой и ничего никуда не записав, начальник конторы объяснил, где в Сан-Лоренсо находится аналогичное учреждение. Это надо было понимать как то, что все остальные формальности улаживаются там, что было очень кстати, поскольку, получив штамп убытия в Эсмеральдас и выехав на другой день, я терял часов двадцать из отведённых мне сорока восьми на то, чтобы убраться из страны.
Какое счастье! А то я уже начал прорабатывать вариант выезда через Ибарру и Тулькан в колумбийский Ипиалес, по панамериканской трассе (Тулькан-Ипиалес – основной переход на границе между Эквадором и Колумбией), а это намного дальше, и я, не зная расписания автобусов по тому маршруту, боялся не успеть уложиться по времени. Это большой крюк, навскидку, километров триста. Даже если и уложился бы в один день, прибыл бы в Колумбию затемно. Не лучший вариант.
С другой стороны, если окажется, что в Тумако иммиграционной конторы нет, поскольку судно туда уже не ходит, то пришлось бы чесать за штампом из Тумако в Ипиалес автобусом, а это часов пять в один конец и практически в обратном направлении.
Тумако от Сан-Лоренсо – на север. Ибарра – на юго-восток. Тулькан – на восток.
Ладно, рискнём. Не впервой по нетоптанному. «Надежда – мой компас земной, а удача – награда за смелость».
На другой день, встав в четыре утра, собрался и, оставив в окне ключ с запиской (о своём отъезде я никого не предупреждал), вышел на улицу.
На углу, через дорогу, возле дома сидели два туземца, и орала выставленная на тротуар колонка. Обычное дело в этих местах. Такие концерты иногда можно слушать с двенадцати ночи до восьми утра. В зависимости от настроения владельца аппаратуры.
Минут через пять тормознул тачку, а ещё через десять был на новом, открывшемся год назад автовокзале, который заменил собой десяток растыканных по центру города автостанций.
Ехать три часа. Автобус почти полный. Большей частью – чёрные. Это в пять утра. Чего им не спится?
По пути заезжали в два населённых пункта: Рио-Верде и Борбон. В Борбоне остановились прямо на берегу довольно широкого водоёма, через который туда-сюда сновали лодки: и моторные, и весельные. Последние – узенькие! С полметра, не больше. И гребут в них стоя. Такой манеры я в этих краях ещё не видал.
Постояли с четверть часика и двинулись дальше. По дороге выяснил у кондуктора, что будем проезжать полицейский участок, на территории которого базируется эмиграшка, и попросил там тормознуть.
Поскольку автобус был забит под завязку, выбраться из него с моим рюкзаком, не оскорбив при этом действием стоявших в проходе пассажиров, не представлялось возможным, и я попросил своего соседа подать мне рюкзак в окно.
Операция десантирования была проведена успешно, и я остался на обочине шоссе в полном одиночестве, ожидая, когда проносившиеся мимо машины предоставят мне возможность беспрепятственно форсировать эту транспортную артерию, на другой стороне которой располагалось полицейское управление.
Только я приблизился к будке у ворот, как ко мне обратился один из стоявших там ребят в униформе, с вопросом, чего я ищу.
Получив ответ, этот парень подцепил мои торбы и поволок их в будку, а другой любезно пригласил следовать за ним в глубь территории.
Провёл он меня через двор к одноэтажному зданию, постучал в первую налево дверь, открыл её и, доложив о прибытии моей персоны, тотчас же пригласил войти.
Захожу. В кабинете два стола и пара не отличающихся особой роскошью кресел. На одном столе компьютер.
Помимо мебели и оргтехники в помещении находились двое ребят в униформе. Мне сразу же предложили занять одно из кресел, стоявшее возле стола с компьютером, попутно поинтересовавшись о цели моего визита.
Выдал я в очередной раз свою трагическую повесть, но никто из них слезы не уронил и даже головкой участливо не покачал.
Парень, что помоложе, сев за стол с ПК, взял у меня квитанцию об уплате штрафа и, тщательно исследовав содержание последней, сказал, что... мне нужно улаживать это дело в Эсмеральдас, там, где я платил.
Я, ещё накануне предвидя вероятность такого поворота событий, пребывал в полной психологической готовности к этому, а потому без малейших колебаний, с полной уверенностью в юридической правоте своего дела (поскольку шеф в Эсмеральдас явно знал, что делает, возвращая мне квитанцию), ответил, что начальник управления в Эсмеральдас направил меня в их контору, поскольку мой выезд из страны должен был осуществиться из Сан-Лоренсо, а не из Эсмеральдас.
Далее последовала томительная процедура ввода моих паспортных данных в ЭВМ, во время которой чиновник упорно пытался скопировать туда моё имя на русском языке, игнорируя второй вариант в латинской транскрипции. Бедолага никак не мог взять в толк, что помимо известной ему с детских лет латинской азбуки, есть какая-то ещё.
Следующим препятствием для него оказался тот факт, что латинский вариант располагался под русским, а не наоборот. Третьим – тот факт, что в русском варианте моё имя состояло из трёх слов (с отчеством), а в латинском – из двух. Четвёртым – то, что у меня всего одно имя и одна фамилия, а не по два, как у них.
И напоследок он принял за номер паспорта дату его выдачи.
Пока парень вводил моё имя и фамилию, поочерёдно произнося вслух каждую букву, у меня возникло некое смутное подозрение, и тут уже я сам принялся тщательно изучать его антропометрические данные.
Разглядывая форму его черепной коробки, я никаких принципиальных отличий от конфигурации, характерной для современного гомо сапиенса не обнаружил. Но некоторое сомнение по поводу соответствия содержимого этого черепка у меня все же осталось.
Пока этот феномен разбирался в моих данных, его коллега, что постарше, выяснял по телефону, могут ли они принять мою квитанцию, выданную в банке города Эсмеральдас.
Наконец, был получен положительный ответ. Тем временем завершилось введение моих данных в ПК, и открылось моё досье. Тут чиновник опять наткнулся на препятствие, обнаружив сведения об уплате мной мульты ещё три года назад. Пришлось ему объяснять, что та мульта не имеет ничего общего с этой и что платил я её в Кито.
В конце концов, сомнения добросовестного чиновника по поводу правомерности его действий развеялись, и он, положив квитанцию на чистую страницу моего паспорта, всунул их в какую-то машинку и нажал какую-то кнопочку. При этом машинка застрекотала, как игольчатый принтер, и парень принялся заталкивать страницу паспорта в прорезь машинки.
Машинка смолкла, паспорт был извлечён на волю. Но дело на этом не кончилось. Злополучная машинка оставила на странице всего три строчки, вместо семи, причём вторая строка отпечаталась каким-то уменьшенным шрифтом, а третья представляла собой смазанную красную полосу.
Ни даты, ни слова «выезд».
Показывает мне чувак эту красоту и говорит, что, мол, вот тут так получилось, но ничего страшного.
И у меня не будет неожиданностей на колумбийской стороне, спрашиваю. Не будет, говорит.
А если я захочу вернуться в Эквадор?
Все будет нормально.
Ох, не верится мне что-то! Тут, говорю, даже даты нет. И морду при этом постарался максимально выразительную скривить.
Чувак покрутил, покрутил мой паспорт, почесал темечко, молчит. Типа думает.
– А что, нельзя другой штамп залепить, нормальный?
Да нет, говорит. И начал мне тулить что-то про квитанцию. Я, ни хрена не понимая, продолжаю смотреть на его художество в моей ксиве, все с тем же выражением на своей физиономии.
Парень поёрзал на своём стуле с колёсиками, перебросился несколькими словами с коллегой, подъехал к своей чудо-машинке, покрутил там что-то и опять паспорт мой в неё сунул. Но уже без квитанции.
На этот раз штамп вышел на славу. Видать, нечасто бедолаге приходится это делать. Навыков устойчивых не приобрёл ещё.
Подъехал обратно ко мне, показывает страницу со смазанным штампом и говорит:
– Этот – не годится, – и, перевернув страничку, – а этот годится.
– Красиво, – говорю.
Надо же было его хоть как-то за труды поощрить.
Взял я паспорт, поблагодарил, простился и свалил из кабинета, ободрённый удачным завершением эпопеи моего нелегального проживания на территории «пупа Земли».
Подхожу к будке у проходной. Сидевший там полицейский, которого раньше не было, увидев меня, кивнул на мои вещи и спросил:
– Это ваши?
– Да.
Парень встал, подхватил шмотки и выкатил мою торбу на самую обочину.
Я спросил, далеко ли до порта.
– Пять минут на такси, – ответил он и тут же тормознул тачку, ехавшую в обратном направлении.
Шофёр был совсем не против лишний раз развернуться, чтобы заработать лишний доллар, и через пять минут мы остановились у какой-то лавчонки, которая выполняла функции «морвокзала», где продавали билеты для переправы на колумбийскую сторону.
Здесь за десять баксов мне продали вполне приличный голубой билетик и попросили посидеть на стульчике, пока не наберётся восемь пассажиров, минимум, с которым лодка отходит от причала.
Пока то да се, выяснил, что здесь не река, как мне говорили мои друзья, а океанская затока, что лодки до Тумако уже несколько месяцев не ходят; только до Пуэрто-Пальмы, а дальше – машиной. Что это за Пуэрто-Пальма? Где это? Хрен его знает.
Ждал довольно долго. Наконец, мне сказали, что можно идти на посадку, и я потопал к причалу.
Широкая бетонная платформа на сваях, вымощенная тротуарной плиткой. По обе стороны платформы к воде спускаются бетонные лестницы. Прямо со ступенек – в лодку.
Загрузили багаж. Расселись по лавкам. Отдали концы.
Судно – деревянный баркас с пятью скамейками на пятнадцать посадочных мест, покрытый несколькими слоями краски в полсантиметра толщиной. С двумя «ямахами» по три с половиной штуки баксов каждый.
Шли с ветерком. Причём с хорошим ветерком. Таким и с башки что хочешь сдует и из нагрудного карманчика рубашки что хочешь выдует. Шли, виляя по бесчисленным протокам и заводям посреди сплошных мангровых зарослей (в туристическом просторечии – мангры).
Никаких пограничников, ни партизан, засевших в мангровых кушурях по берегам проток замечено не было. А на пристани в Сан-Лонерсо не было видно даже полиции.
Плыли, плыли – приплыли. На берегу какой-то узкой затоки с высокого берега прямо в воду идут бетонные ступени без перил. Это – уже Колумбия. Встал я с лавки в два приёма: ноги от долгого сидения в одном положении перестали слушаться. Причиной тому нарушение кровообращения. Только и всего.
Поставил я одну ногу на ступеньку, хотел было вторую через борт перетащить – ан не тут-то было. Стою: одна половина меня на лестнице, другая – в лодке.
Тут из кучи полуголых туземцев, что торчали на площадке над лестницей в ожидании клиентов, подскакивают ко мне двое, чернее ночи, подхватили под белы рученьки и поволокли наверх. Вроде как багаж.
Я за ними копытами перебирать не поспеваю, за ступеньки цепляюсь, а они знай себе – волокут. Я им: «Чуть помедленней, ребята, чуть помедленнее!» А они мне: «Транкило! Транкило!» («не беспокойтесь», по-ихнему) и волокут себе, как мешок с органическим удобрением.
Доволокли до площадки с ограждением, откуда лестница сворачивала налево под прямым углом, поставили и оставили один на один с костылём.
А сами – вниз: нормальный багаж из лодки таскать.
Посмотреть на парней – любо-дорого: каждый мускул под кожей – как нарисованный. Видать, упражнения с чемоданами ничуть не хуже тренажёров действуют.
Какой-то парнишка лет тринадцати, не сильно чумазый, хвать мою торбу и кричит:
– Чей чемодан?!
– Мой! И ещё рюкзак вон там!
Парнишка чемодан на плечо, рюкзак подцепил и наверх мимо меня. Куда – хрен его знает!
Я стою, ногами поочерёдно дрыгаю: чувствительность восстанавливаю.
Подрыгал минут пять, чувствую, что могу идти, и погреб наверх.
Едва половину лестницы одолел, как догоняет меня один из тех, что из лодки выволакивали. Беззубый, рожа зверская! В одной клешне сумка чья-то, другой – цап меня подмышку.
Я ему:
– Спасибо, я сам.
А он мне:
– Транкило! Транкило! Это бесплатно.
Оно, конечно, легче, когда с одной стороны костыль, а с другой – папуас; тем более что бесплатно. По ходу дела он крикнул наверх, чтобы подождали «ветерано». По-ихнему, этим словом называют не участников какой-нибудь войны или тружеников тыла, а таких, у кого труха из задницы сыплется. Но у них это наименование считается уважительным, а потому я не обиделся и выбивать ему оставшиеся три зуба своим костылём, «мейд ин Перу», не стал.
Поднялись на какую-то корявую площадку. Там какие-то домики и два пикапа с четырёхдверной кабиной. В одном уже все занято, в другом – никого, только в кузове пара сумок и мои шмотки.
Тут мой папуас от меня отцепился и поволок к пикапам только торбу, с которой меня догнал.
По информации, полученной в Сан-Лоренсо, где-то здесь должны были менять деньги. Спросил, где. А здесь, напротив. Только хозяина нет.
Ну, а как за машину платить?
Тут шофёр свободного пикапа подруливает и говорит:
– Я могу поменять. Сколько?
– Тридцать долларов, – говорю, понимая, что в этом, весьма отдалённом от любой Диканьки, хуторе предложат не самый выгодный обменный курс.
– Садитесь в машину. Деньги отдам, когда рассчитаюсь со всеми пассажирами.
– Сколько за машину?
– Пять тысяч с человека.
Это примерно два с половиной доллара.
Тут откуда-то вывернулся пацан, который тащил мой багаж.
– И две тысячи мне!
– Разумеется!
В пикап, кроме меня, села женщина лет пятидесяти, от которой я узнал, как нам предстоит ехать до Тумако, что там есть иммиграционное управление (у них называется ДАС: Административный департамент безопасности), а также, где в Тумако лучше обменять бабки.
Ждали мы, ждали, в конце концов пришёл водила и предложил нам ехать вдвоём за пять баксов с носа. Мы возражать не стали, поскольку следующая лодка должна была прибыть через сорок минут после того, как в Сан-Лоренсо в неё сядут не менее восьми человек. То есть хрен его знает когда.
Начальный участок дороги от этой глухой приграничной деревухи представлял собой узкий проход, прорытый в косогоре, высотой метра два, с высыпанной посередине кучей гравия, которую полноприводной пикап взял со второго разбега.
Минут сорок по колумбийской лесостепи, и мы уткнулись в неширокую речку. Возле берега две или три лодки и несколько мужиков.
Здесь водила отдал мне сдачу, и мы с тёткой сели в моторку.
– Сколько за переправу?
– Две тысячи песо.
Быстренько переправились.
Лодочник, подхватил мои шмотки и рванул налево за бугорок. Я следом.
Обогнул я бугорок и вот оно: армейский блокпост. Человек пять мальчиков в камуфляже, с автоматами, и какое-то сооружение из тонких брёвен: не то элемент полосы препятствий, не то коновязь. Пропускник, так сказать. Вместо турникета. За деревяшками – пара пикапов. У входа в «лабиринт» лежит мой багаж. Подхожу к своим торбам, и тут один из мальчиков вежливо так спрашивает, не будет ли сеньор против того, чтобы ознакомиться с его барахлом.
Да боже упаси! Только за! И я полез в карман за ключиком от замочка на моей двухколёсной торбе.
Мальчонка тем временем расстегнул молнию на рюкзачке, обнажив литровую кастрюлю, в которой сеньор полтора года варил борщ из эквадорских овощей, и запустил ручку вглубь. Шарил он в недрах рюкзака совсем недолго и, очевидно, не найдя там ничего более железного, кроме фонарика китайского производства, купленного в Перу по дороге в сельву, счёл свою миссию выполненной. А может, увидав кастрюлю, сразу понял, что явился я в его чудесную страну исключительно с туристическими намерениями, а вовсе не для того, чтобы варить в ней кокаин, и, когда я протянул ему ключ, он только отмахнулся и застегнул рюкзак.
Ну, и слава Богу! А то черт его знает, что могло прийти ему в голову, раскрой он мой чемодан, наполовину заполненный книжками с какими-то иностранными словами на обложках.
Сели мы с моей попутчицей в пикап. И тут лодочник затребовал с меня уже четыре тысячи песо. Надо понимать, за услуги носильщика, что выходило далеко за рамки его основной деятельности.
Ехали мы долго и нудно; сперва по грунтовке, местами довольно корявой, а местами, на глинистой почве, укатанной как асфальт, а затем выехали на шоссе Пасто – Тумако.
