Три дня, что мы жили в Венеции, было так: утро принадлежало мостикам, вечер — большой воде. Этот распорядок сложился сразу и непроизвольно. Гораздо сильнее больших мостов, вроде Риальто или моста Академии, мне нравились те, что во множестве пересекают маленькие каналы, названия некоторых из них я уже и не помню. Взгляд, пущенный с такого мосточка, начинает петлять как бумажный змей между стен домов, подныривает под встречные скобки мостов и, наконец, сливается с дробящимся ликом еще не проснувшейся Венеции. Днем город мистифицировал меня и с легкой насмешкой щелкал по носу, избавляя тем самым от книжно-киношного, немного восторженного, представления, владевшего мной по приезду. Поэтому к вечеру начинало тянуть к большой воде — лагуне, Гранд-каналу или каналу Джудекка, — остудить взгляд на их просторе. Особенно вспоминается заросшее камышом лоно лагуны… Как-то вечером мы возвращались в Венецию. Пока город был далеко, вапоретто встречались редко. Иногда лишь проходило мимо какое-нибудь дальнобойное — в Пунта Саббиони или на Бурано, унося на своей открытой палубе задумчивую японку с томиком в руках. Лагуна давала мне передышку, успокаивала эмоции и освежала голову, разгоряченную августовской жарой. А когда на горизонте появились узкие, словно заточенные карандаши, башни Венеции, я не отрываясь смотрела, как они растут и обрамляются зеленью. И радовалась курсу вапоретто.
В первое утро я проснулась от чистого, ясного звука. Звонил церковный колокол. Через открытые ставни солнце и волны канала пускали на занавески змеек. Все вокруг покоилось в свете и тишине. Единственно возможным движением в этом мире было дыхание. Пять минут спустя мозг потребовал дать определение всему происходящему. И потому, смирившись с тем, что буквы лишь схематично донесут смысл, я отправила sms ангелу. У ангела было очень подходящее для этих существ имя: Светлана. Помимо нашей очевидной общности (работа, курсы итальянского) и практической помощи мне (подробный материально-топографический инструктаж перед поездкой), ангел обладал тем типом душевной организации, который позволял поймать и освободить свет, заархивированный в скупой текст на дисплее телефона.
«Наслаждайся! Походи по закоулочкам. Соно контента пер те!» — написал ангел в ответ.
И когда круглые часы на здании рядом с вокзалом Санта Лючия, установили свои стрелки на девяти, мы с Денисом нахлобучили панамку на голову будущей второклассницы Алёны, завернули в соседний номер, где стащили с подоконника маму, вздыхающую над водами канала, и гуськом спустились по узкой лестничке. Наш скромный двухзвездочный отельчик помимо явных преимуществ: близости к пьяццале Рома и виду на Гранд-канал, который к нашему приятному удивлению был доступен из обоих номеров, имел пару достоинств, которые меня околдовывали. Первое — это шелковистая, мягкая обивка стен номеров. Я трогала ее всякий раз, когда оказывалась рядом. Иногда контраст бывает действеннее аналогий. При первом же прикосновении, пружинистая теплота стен почти осязаемо приблизила меня к одному из самых любимых произведений, автор которого мерз в венецианском феврале и тянул с подругой жребий, кому спать сегодня у холодной каменной стены отельного номера. Казалось, мои пальцы касаются не шелковой обивки, а потрепанной от постоянного путешествия из сумки и обратно распечатки с «Набережной неисцелимых». Второе очарование — это лестница. Ну, тут все просто — она соответствовала тому идеалу настоящей венецианской лестницы, который я представляла, живя еще в критской Ханье: узкая и деревянная. И бонусом к воплощенному образу — на ней всегда пахло печеньем.
Сейчас будет маленькое отступление, и действие уже начнется. Потерпите чуть-чуть. Дело в том, что мне ужасно нравятся венецианские названия. Например, рио (rio) — маленький канал. Это короткое слово несет в себе отзвук карнавала и, на мой взгляд, очень подходит узким протокам, раскрашенным в зеленый цвет водорослями и разлитыми поверх синими, розовыми и золотыми отражениями лодок, цветов и кирпичных стен. Или, калле (calle) — улица. Произнеси вслух и рот наполнится перекатывающимися разноцветными орешками. Еще сестьере (sestiere) — то есть один из шести районов Венеции («sei» — «шесть»), например sestiere di San Marco или sestiere di Santa Croce. Хотя в итальянском языке это слово мужского рода, в проекции на русский оно приобретает мягкие, женские черты благодаря созвучию слову «сестра». А вся Венеция — это шесть обнявшихся сестер. И вот когда мы шли по улочкам к нашей первой цели — мосту Риальто, я думала, что для прогулок по Венеции тоже стоило бы придумать какой-нибудь особый термин, образованный, например, от «impuntura» — то есть, стежок, строчка. Так пересекая мостик над рио, сворачивая за угол, и выныривая в следующий переулок, ты словно кладешь стежки, штопаешь подошвами карту города.
Мост Риальто... Тут стоп. Тут со мной случился короткий пространственно-временной коллапс. Взойдя на вздыбленный белокаменный горб, я пару секунд растеряно хлопала глазами. Искала на канале — гребцов, на балконах палаццо — горничных, выбивающих ковры, и девушек, смотрящих из окон, — то есть, все то пестрое многолюдье, в обрамлении которого глядел на меня Гранд-канал с полотен Карпаччо и страниц Петра Вайля. И пока внутренние весы не выровняли на своих чашах свое и чужое, мною владело чувство растерянности, знакомое, наверное, большинству впервые приехавшим в Венецию. Когда сознание, давно определившее место всему прочитанному, не успевает соотносить его с увиденным.
Исходя из романтических побуждений, мы решили не брать проездной в первый день, а гулять — с утра до вечера. Дойти, что до моста Риальто, что до пьяццы Сан-Марко труда не составляет. Указатели делают жизнь простой и беспечной. Чем ближе к Сан-Марко, тем короче и чаще делает остановки взгляд. Улицы сужаются, магазины следуют друг за другом, от визуального пинг-понга: маски — стекло начинает кружиться голова. Около одиннадцати часов, когда мы вышли на площадь, солнце ударило в свою полную августовскую мощь. Со стороны лагуны прибывали туристы. Мы отступили обратно в прилегающие улочки, но их тоже уже поглотила извивающаяся многоножка человеческого потока, зажатого узкими проходами между магазинами и кафе. Словом, ад. Из ада решено было бежать в соседний район — сестьере Кастелло, в скуолу Сан Джорджо дельи Скьявони — бывшую славянскую общину, смотреть картины Карпаччо.
Едва народу стало поменьше, а муранских собачек и птичек в витринах сменили книги, выяснилось неприятное. В венецианских указателях есть своего рода снобизм. Пока ты идешь в сторону Сан-Марко или Риальто, они исправно ведут тебя по всем ступенькам и закоулкам. И так же заботливо указывают путь на выход из города — к пьяццале Рома. Если же ты затеял маршрут в обход туристических прим Венеции, ориентироваться придется самостоятельно. Вот как раз, когда я пришла к этому выводу, пытаясь повернуть карту и голову так, чтобы обуздать с помощью топографии прыскающие в разные стороны улочки, к нам присоединились японцы. Семеро жизнерадостных студентов петляли за нами минут двадцать. Не утратив веру в меня после двух тупиков и моста Сант Антонио. Под ним, по рио делла Фава, сновали моторки и плыл в гондоле, на зависть Аленке, такой же человек лет семи отроду, только в кепке и с водяным пистолетом. Всем хороший мост. Но его мы перешли трижды… Все это было нипочем группе японских товарищей. На нас они по-прежнему глядели в радостном ожидании чуда, как ребенок на арену, куда вот-вот должен выскочить лев. И упорно шли следом. Флэш-моб у них, что ли был задуман такой?
У склонившегося над аркой ангела с отбитым носом, что придавало его лицу немного удивленное и простодушное выражение, я попросила, чтобы японцы отстали. Через пару минут мы оказались на площади Санта-Мария Формоза. Пока японцы восхищенно цокали языками на кремовую колокольню с часами, пока мама пыталась улучить момент и сфотографировать двух монахов, но те отлично понимая ее намерения, внимательно за ней следили, не прекращая разговор, я мысленно благодарила каменного ангела. Потому что совершенно точно знала, где можно скинуть японский хвост и порадовать ребенка.
