10 августа. Вчера мы спали в самолете. Из Лиссабона в Сан-Томе, столицу малоизвестного государства с неудобоваримой аббревиатурой ДРСТП (Демократическая республика Сан-Томе и Принсипи), летим авиакомпанией White, дочерним предприятием португальской авиакомпании TAP. В салоне холодно, но выдают пледики, так что мы сразу завернулись в них наподобие кокона и заснули. Ночью я просыпалась один раз, включила встроенный в спинку кресла экран: мы пролетали над Сахарой.
В аэропорту, пока оформляли въездные документы, видела одного комара. Муж говорит, что сидевшие рядом с ним в самолете европейцы еще перед выходом на трап энергично натерлись репеллентом. А у нас все в багаже. От желтой лихорадки мы привились, но от малярии прививок нет, а регион, куда мы прибыли, неблагополучен в отношении тропической малярии, самой опасной из малярий. В общем-то, мы знаем чего бояться и знаем что делать, если что (тьфу-тьфу-тьфу). Но все равно неуютно. Хоть бы маленький тюбик антикомариной мази надо было захватить с собой в ручную кладь. Сейчас было бы спокойнее.
Вялые после ночного перелета, мы вышли из здания аэропорта на улицу. И оглянуться не успели, как нас уже тащит к своей машине – видавшей виды тойоте – какой-то худосочный таксист. Открыв крышку багажника, он подпер ее дощечкой. Роса Сао Жоао, вот куда нам надо. "Десять евро", – быстро согласился таксист и начал запихивать рюкзаки в багажник. Надо же! А в турагентстве нам пытались навязать трансфер за 200 евро. Правда, туда и обратно.
Покончив с багажом и вздохнув свободнее, таксист переспросил: так куда поедем-то? Роса Сао Жоао, повторила я.
Росами (roçãs) тут называют остатки португальских поместий. А Сао Жоао – это так мы читаем по-португальски. Правда, таксист ничего не может разобрать. Пришлось сунуть ему под нос наш ваучер. "А-а, роса Сен Жон", – протянул он и, поскребя в затылке, назвал уже новую цену – 30 евро.
А дальше началось что-то странное. Едва отъехав от аэропорта, мы стали тормозить у каждого столба. Я силюсь разобрать, о чем это таксист разговаривает с прохожими. Прохожие качают головами и многократно употребляют смешное слово "жипи". Я начинаю понимать, что водитель наш никогда в этой росе Сен-Жон не был, а его все пугают, что дорога очень плохая и только на джипе можно доехать. Наконец какой-то мужик (мы остановились у мастерской, куда он таскал мешки с цементом) сказал, что да, доехать можно, он бы взялся, но ему некогда, много работы. Воодушевленный таксист заехал на заправку, плеснул немного бензина (стрелка едва дошла до четверти бака), и мы поехали.
Дорога протяженностью в 40 километров отняла у нас два часа. Я не преувеличиваю нисколько. Сейчас, говорят, ее уже реконструировали и покрыли свежим асфальтом. А тогда, в августе 2009 года, это была яма на яме, а в одном месте даже перепад высот сантиметров двадцать. Когда мы наконец добрались до росы, перепуганный и бледный таксист попросил с нас 70 евро. И мы без вопросов заплатили ему. Мы и сами были перепуганные и бледные. А ведь ему еще возвращаться.
Ему-то возвращаться, а нам тут оставаться. Еще не известно, кому хуже.
На росе нас встретили молча. Оттого как-то неприветливо. Возможно, дело в английском языке: никто тут на нем не говорит. А мы не говорим по-португальски. Кто-то молча сунул нам ключ, кто-то подал пять ветровок (дождь), кто-то зашвырнул наши рюкзаки в кузов пикапа и повез их через двор, к белому каменному строению напротив хозяйского дома. Над дверью этого двухэтажного сооружения написано Hospital de Сriação – больничный стационар. Почему нас селят здесь? Спросить не у кого, приходится делать вид, что все так и надо.
На первом этаже госпиталя - культурный центр и школа, а на втором, в двух имеющихся там комнатах, живем мы. Комнаты с балкончиками, с которых открывается вид на поместье. Я вижу, как по двору медленно-медленно бредет унылая черная фигура в резиновых сапогах. Небо серое, низкие облака, дождь. Кровати с москитными сетками. Несколько комодов, в одном мы нашли ящик с лекарствами, главным образом от диареи. На стенах картины местных художников... Запах сырости и плесени.
Добравшись до кроватей, муж и старшая дочь завалились спать. А мы с Ритусей и Янкелем, деваться некуда, пошли знакомиться с деревней. Грязюка там страшная. Женщины моют ноги в лужах. Про детей я уже не говорю. Правда, на автобусной остановке люди выглядят уже вполне цивильно. Не понимаю: почему в город надо ехать с чистыми ногами, а по деревне ходить с грязными? Грязь эта особо въедливая, даже с нежных детских ножек отмывается очень плохо. Была бы мочалка... У меня по случайности была с собой губка для мытья посуды, но я ее уже зачем-то приспособила мыть обувь. В госпитальной ванной есть одна мочалка, но пользоваться ею я брезгую. Никакая любовь к чистоте не заставит меня тереть ноги чужой мочалкой.
Погуляли около часа, поглазели на мальчишек, которые забавляются тем, что, завернув трусы по самое не могу, катаются по дороге на маленьких деревянных тележках.
– Вот, Янкель, если бы мы с тобой жили в Африке, ты бы сейчас тоже бегал с такой...
– Черной задницей?
– Нет, я хотела сказать – с такой тележкой...
Мальчишки явно рисуются перед нами. Рита говорит: "А завтра на нас еще сильнее будут пялиться, потому что с нами пойдет Соня. Она как улыбнется, как все увидят ее брекеты..."
Впрочем, это случилось не завтра, а уже сегодня. Мы вернулись в госпиталь, разбудили папу и Соню и пошли еще раз, уже все вместе. На этот раз дошли до пляжа. На берегу – тусовка: причалила лодка, и местные женщины покупают рыбу. Довольные расходятся домой, неся тазы с рыбой на голове.
Рыба сегодня двух видов. Фуфуль и мунит. Так мне сказали рыбаки (названия странные, но, как говорится, за что купил, за то и продаю). Фуфуль с голубым отливом, а мунит с желтым. Познакомились с рыбаками, я все имена записала – Лианду, Альсину, Лионель, Одлей, Нину. Все они анголареш, или анголарцы, потомки ангольских рабов, попавших на остров в шестнадцатом веке в результате кораблекрушения и основавших на краю дождевого леса свое поселение. Сейчас оно тоже называется Анголареш. (По другой версии – анголарцы жили на острове всегда, просто португальские мореплаватели Жуан де Сантарен и Перу Эшкобар, высадившиеся на Сан-Томе в 1471 году, их не заметили).
Один из рыбаков, Лионель, удивительно похож на Эдди Мерфи, только в рваных штанах. Что сильно мешает сравнению. Пока мы беседуем с Лионелем и рыбаками (это очень трудно, так как португальский разговорник совершенно случайно остался дома в Тюмени), вокруг крутятся мальчишки и с удовольствием позируют перед объективом. Пахнет от мальчишек ужасно. "А ты что, думаешь, они тут каждый день моются?" – спросил муж. Видимо, надо быть готовой, что к концу недели и от нас будет так же пахнуть. Вода в госпитальном кране холодная и течет еле-еле. Мальчишки заканчивают позировать и начинают откровенно кривляться, за что я пару раз, не удержавшись, называю их обезьянами. Я и своих детей так называю, когда они ведут себя подобным образом, но тут муж делает мне замечание, и он, само собой, прав: называть обезьянами незнакомых темнокожих детей мне не следует.
На пляже и на подходах к нему сильно пахнет фекалиями. На обратном пути видим два джипа с белыми туристами: они остановились у бара купить воды. Рожи у туристов постные. Как и у нас, наверное.
Вечером пришел парень "поговорить с нами". Оказалось – насчет аренды машины. Мы еще утром попытались сказать девушке, которая тут главная по хозяйству, что мы хотели бы взять машину с водителем. Она никак не отреагировала, но, видимо, все-таки догадалась, что нам надо. Парень – его зовут Лау Атай – неплохо говорит по-английски и понимает нас, так что мы практически сразу согласились на 60 евро в день, хотя, возможно, стоило бы и поторговаться, хотя бы из спортивного интереса. Но не сегодня. Сегодня мы немного подавлены, не выспались, а мне на каждом углу мерещится малярия, так что нам хочется какой-то уверенности в завтрашнем дне и чтобы не чувствовать себя идиотами на этой росе Сен Жон, где как будто бы никому нет до нас никакого дела.
За ужином неожиданно попали на выступление местного фольклорного ансамбля. То ли это так всегда по воскресеньям, то ли был концерт по особому приглашению (у одной девушки-туристки оказался день рождения). Исполнителей с десяток, столько же зрителей. Сперва все вежливо слушали, а потом постепенно разошлись, начали подпевать, вышли танцевать вместе с артистами. На криуло (креольский диалект португальского) исполнили "Happy Birthday". Внесли торт. Именинница всех угощала, а мы ее обнимали. Потом в ее честь ансамбль спел знаменитую песню Сезарии Эворы "Сан-Томе". Все плакали, а потом мы пошли спать.
Ну это сказать легко – пошли спать. Мы встали из-за стола, надели свои дождевики и шагнули со слабо освещенной веранды хозяйского дома прямо в непроглядную темень. Нам надо пересечь широкий двор росы, чтобы попасть в свой госпиталь. Хорошо, что над дверью госпиталя светится крест. Там в каменной кладке сделано отверстие в форме креста, и за вынутыми кирпичами горит лампочка. Кто-то ее, видать, включает. Зрелище жуткое, ведь вокруг черный лес, не видно ни зги. Вообще-то у нас есть с собой фонарики, но их света едва хватает, чтобы осветить мокрую траву у нас под ногами. Как будто тьма вокруг поглощает даже свет фонариков.
Продолжение следует.