Архитектурных чудес также не наблюдается, и даже тротуаров в привычном понимании европейца там нет. Вместо них - грунтовые тропинки, усыпанные ядовито-охряным песком, курганы мусора и вечный ремонт дорог. Более того, передвигаться пешком по столице Кении для белого господина еще и небезопасно. Даже по центру. Даже днем.
Гостей города об этом начинают предупреждать еще в аэропорту, отчего невольно думаешь, а вдруг это просто заговор таксистов? Но с выводами спешить не следует.
Через две недели пребывания на Африканском континенте было решено, что опыта и благоразумия нам не занимать, и, несмотря на знаменитую мантру старика Чуковского, мы отправились на длительную пешую прогулку.
Долгое время все шло хорошо: выгодный торг на масайском рынке, музей естественной истории, мавзолей первого президента страны Джомо Кеньятты, покупка в соборе Святого Семейства диска с конголезскими псалмами, африканский аналог KFC - день обещал быть чудесным.
Постепенно безопасный центр города кончился, и мы очутились в кварталах, где «мзунгу» - так здесь называют белого человека - бывать не следует. Куда-то исчезли высокие дома, стих трафик, солнце зашло за тучи и даже песок на дорожках стал особенно красным. Почему мы упрямо продолжали идти дальше, я сейчас и не вспомню. Должно быть, повернуть назад нам мешали гордость и кураж первооткрывателей.
Но вот лачуги расступились, и мы вышли на пустырь. Горький, где ты был в тот вечер? Перед нами сидел расширенный состав пьесы «На дне» в кенийском исполнении.
В самом центре возвышалась гигантская темнокожая мамочка. Она сидела на ржавой бочке, покрытой узорным половиком. От солнца ее защищал дырявый тент. Могучий зад атаманши был явно великоват для этого импровизированного трона и потому находился в постоянном движении. Казалось, что вместе с бочкой она исполняет какой-то древний ритуальный танец. У подножья трона теснились обитатели трущоб всех мастей.
Воцарилась гробовая тишина. Несколько десятков пар глаз внимательно изучали наши наряды, свертки с покупками, большой фотоаппарат у меня на плече. Первой нарушила молчание предводительница. Ткнув в нашу сторону указательным пальцем, она хрипло прокаркала: «A-a-aa-ah, that’s nice». Марабу, сидящие на деревьях, как по команде повернули клювы. В груди неприятно екнуло, а во рту стало сухо. Должно быть, точно так же чувствовали себя люди Джеймса Кука, когда поняли, что что-то пошло не так. Стоит ли говорить, что в те несколько мгновений мы напрочь забыли о гордости первооткрывателей и бросились наутек.
Жители пустыря пожали плечами и вернулись к своим делам.