voyager1970 » 10 ноя 2011, 20:41
Отмена крепостного права при царе Александре Втором в 1861 году явилась замечательным шагом на пути к прогрессу, хотя у этого социального акта имелись и свои минусы. Крестьянин стал свободным человеком, получил во владение участок земли. Минусы же заключались в том, что земледелец получал, как правило, не всю землю, которую обрабатывал до реформы 1861 года, и, кроме того, должен был довольно долго выплачивать выкуп за полученный надел.
Наиболее образованные подданные царя давно пришли к мнению, что отмена крепостного права является насущной необходимостью для страны, иначе та впадет в застой. Позорное поражение в Крымской войне выдвигалось ими как доказательство, что они были правы в своей оценке крепостных порядков. Но реформа 1861 года, подготовленная верхами, пытавшимися избежать революционных изменений в существующем обществе, учитывала интересы не только крестьянина, но и помещика. Поэтому крестьяне очень долго чувствовали себя обделенными ею и продолжали считать землю, оставленную царем их бывшим владельцам, своей собственностью по праву.
Но все же крестьяне многое выиграли в результате реформы, и они знали это. Вот цифры, приведенные недавно одним советским ученым: в 1859–1863 гг. было зарегистрировано 3579 крестьянских бунтов, а в 1878–1882 гг. – всего 136. Разве это не доказывает, что у освобожденного крестьянина стало намного меньше поводов для недовольства жизнью, чем иногда считается?[1]
Но справедливости ради признаем, что выкупные платежи были непомерно большими (хотя как раз западных областей, в том числе правобережной Украины, в силу особенностей тамошней исторической ситуации, это обстоятельство не коснулось), и они лежали тяжелым бременем на крестьянстве. Более того, начавшийся после освобождения бурный демографический рост крестьянского населения повлек за собой уменьшение размеров крестьянских наделов (в черноземных районах страны они уменьшились примерно на четверть). Накапливались недоимки. Наконец, правительство, хотя и с запозданием, отреагировало на эту ситуацию, и после ряда указов недоимки, а потом и самые выкупные платежи были сначала сокращены, а впоследствии вовсе отменены.
Выше упоминался демографический рост: между 1860–1897 гг. крестьянское население европейской части империи увеличилось с 57 до 79 миллионов человек, и тогда-то стала чувствоваться в стране нехватка сельскохозяйственных земель. Отметим, однако, что в 1877 году, например, средний крестьянский надел в России составлял около 35 с половиной акров, то есть примерно 16 га на хозяйство, а – для сравнения – во Франции в том же году средний размер всех хозяйств, как крестьянских, так и помещичьих, составлял менее 9 акров, то есть примерно 3,6 га. При этом три четверти земельных наделов во Франции, то есть участки подавляющего большинства французских крестьян, не превышали в это время 5 акров – чуть больше 2 га. Так что даже если принять справедливые поправки на лучшие климатические и природные условия во Франции, все равно получается, что по сравнению с европейскими достижениями русский крестьянин тогда не умел эффективно использовать даже ту землю, что у него уже имелась.
Но это, так сказать, относительные по отношению к Европе показатели. В абсолютных же цифрах был заметен впечатляющий рост именно в эффективности сельского хозяйства по сравнению с крепостным периодом: в 1861–1870 гг, (когда действовал еще полукрепостнический, так называемый «временно-обязанный» порядок) объем сельскохозяйственной продукции, собираемый с акра крестьянского надела (акр равен примерно 0,405 га), составлял 387 фунтов, то есть примерно 175 кг. Через четверть века, в 1896–1900 гг., он увеличился до 520 фунтов (236 кг), то есть более чем на треть. Кроме того, сам факт формального уменьшения надела не полностью отражал реальную экономическую ситуацию, поскольку, помимо собственного надела, средний крестьянин, как правило, еще арендовал землю – примерно один акр арендованной земли шел в добавку к шести, находившимся в его законном владении. Часть крестьян имела приработок, именно сдавая свою землю в аренду, а кроме того, они могли подработать, нанимаясь в батраки (таких батраков относительно было не слишком много – меньше двух миллионов). В целом, однако, крестьянству России, конечно же, жилось тяжело и трудно: достаточно напомнить, что на один двор в среднем приходилось всего одна лошадь.
После отмены крепостного права сельские общины продолжали нести ответственность за выплату налогов и за дела местного самоуправления. Манифестом 19 февраля предусматривалось создание «сельскохозяйственного собрания» из глав хозяйств (по-украински «громады») для ведения местных дел. Еще в 1905 году свыше трех четвертей этих общин относились к так называемым «передельным», хотя половина из них не устраивала реальных «переделов» с самой отмены крепостного права[2]. Надо заметить, что на Украине общинное владение землей было распространено меньше, чем в собственно России, а в районах к западу от Днепра в 1905 году им вообще было охвачено меньше четверти хозяйств.
Это следование вековым общинным традициям заставляет иногда предполагать, что в своих общинах крестьяне жили в полном отрыве, в изоляции от городского, быстро развивавшегося мира. Но как далеко такое представление от действительности! Русские мужики куда в большей мере, чем европейские фермеры и бауэры, постоянно появлялись в городах, где устраивались сезонными работниками – на стройки, фабрики, в торговлю, плотничали и т.д. В северных же районах России, где сельское хозяйство не могло прокормить работников, почти все крестьянские хозяйства подрабатывали, как тогда говорили, «на стороне», то есть преимущественно в городах: там они добывали в среднем 44 процента своих доходов. Но даже в степных, плодородных районах три четверти хозяйств подрабатывало аналогичным образом, хотя здесь эти занятия приносили только 12 процентов общего дохода.
Вот несколько примеров. В 1912 году в 90 процентов всех крестьянских дворов Московской губернии кто-то в семье занимался несельскохозяйственным трудом «на стороне». Другой пример. В конце первого десятилетия 20-го века треть коммерческих и промышленных предприятий Москвы принадлежала членам крестьянского сословия, причем крестьяне составляли самый высокий процент среди владельцев торговых и промышленных предприятий (правда, если исключить из этого расчета текстильные фабрики)[3].
* * *
Тем не менее, социальный антагонизм в стране нарастал. Во-первых, экономическое давление на крестьян действительно был огромным, а во-вторых, почти все крестьяне в силу давнего внутреннего убеждения считали помещиков врагами, а их землю – по праву своей незаконно отобранной собственностью.
Существовало много форм традиционного крестьянского протеста: вырубка леса, незаконный выпас скота, кража сена и зерна с помещичьих полей, разбой, поджоги, отказы от выплаты арендной платы, иногда даже открытый захват и засев помещичьей земли. В 1902 году на Украине, в Харьковской и Полтавской губерниях, прошли очень серьезные беспорядки, в которых участвовало примерно 160 сел. В течение нескольких дней нападениям подверглись приблизительно 80 помещичьих имений. А в 1905–1906 гг. уже по всей России прокатилась волна мужицких бунтов.
* * *
Все политические движения в России согласны были в одном: положение в сельском хозяйстве опасно и оно может быть спасено только путем усовершенствования методов труда. Основная проблема формулировалась тогда так: если и в дальнейшем будут использоваться устаревшие методы земледелия, то площадь обрабатываемой земли постепенно окажется недостаточной для того, чтобы прокормить растущее население, и эта взрывоопасная ситуация со временем будет все усугубляться. Если анализировать эту идею объективно, то легко можно убедиться, что собственно самой-то земли было в России достаточно – необходимо было изменить не землеустройство, а организацию сельского хозяйства. Ему насущно был необходим технический прогресс. Поэтому к концу 19-го века в русском обществе возник, по словам Эстер Кингстон-Манн, настоящий культ сельскохозяйственной модернизации, «оправдывавший любые меры, которые могли способствовать „упразднению“ крестьянства до того, как это произойдет под воздействием „истории“ или законов экономического развития»[4]. Многие, кстати сказать, сами собой напрашивавшиеся предположения потом отнюдь не подтвердились. Например, будто бы общинные земли дают меньше сельскохозяйственной продукции, чем необщинные; или – что то же самое – будто бы община есть вид организации хозяйства более отсталый, чем частное хозяйство; или будто бы зато в общине царит что-то напоминающее экономическое равенство ее членов и т.д.[5]. Во всяком случае, все это не выглядело верным для эпохи 1880-х гг. Что касается практической модернизации сельского производства, то спрос крестьян на новые плуги превышал предложение[6], но даже в 1917 году только в половине крестьянских хозяйств пользовались железным плугом. Жали серпами, молотили цепами. И даже в 1920-е гг. урожай пшеницы на гектар еще составлял примерно 7–10 центнеров, что лишь незначительно превышало урожай в английских поместьях 14-го века[7].
Если попытаться найти общий пункт для всех планов аграрной модернизации России в те времена, то он будет сводиться к следующему: трехпольная система севооборотов стала нерентабельной и уже несовместима с современными методами ведения хозяйства.
Консервативно настроенные специалисты отсюда делали вывод, что следует предоставить право самым предприимчивым из крестьян выходить из общины. При этом выделенный им надел будет состоять не из полосок на трех полях, а станет сплошным полем, и таким образом в России постепенно возникнет нечто вроде сословия западных фермеров, имеющих и стимулы, и возможности для улучшения своего участка и повышения его продуктивности.
Революция 1905 года благоприятно сказалась на судьбе крестьянства. Крестьяне были окончательно уравнены в юридических правах с остальными подданными царя, что нашло выражение в получении ими внутренних паспортов. Было резко увеличено финансирование Крестьянского банка, и это позволило ему выдавать ссуды крестьянам в размере до 90 процентов и более от сумм, необходимых для покупки земли. Наконец, в январе 1906 года премьер-министр C.Витте добился правительственного постановления о разделении общин на частные хозяйства. Этот план стал осуществляться уже при сменившем Витте новом премьере Столыпине, которому поэтому и приписывается самое авторство. Намерение Столыпина, в его собственной интерпретации, сводилось к тому, чтобы правительство сделало ставку «не на нищих и пьяниц, а на крепкого собственника, который призван сыграть роль в перестройке нашего царства на основах сильного монархического начала».
Даже Ленин характеризовал эти планы Столыпина как «прогрессивные в научно-экономическом смысле»[8].
Столыпинская программа была законодательно оформлена указами от 9 ноября 1906 года, 4 июня 1910 года и 29 мая 1911 года. В соответствии с ними любой крестьянин имел право требовать юридического оформления документов на владение землей, занятой его хозяйством. Это, конечно, не сразу привело к соединению «полосок» крестьянина в единый участок, считавшийся его, крестьянским, частным владением: полагают, что к 1917 году три четверти наследственных земель все еще разделялись на полосы. Но тем не менее, реальное слияние полосок в единый участок все же разрешалось и даже предусматривалось механизмом закона, и оно уже начало осуществляться в значительных масштабах.
Задача превращения средневековой системы землепользования в современное индивидуальное земледелие справедливо считается трудной до невозможности. В 1905 году девять с половиной миллионов крестьянских дворов состояло в общинах, а 2,8 миллиона владели землей на правах наследственной частной собственности. В 1916 году еще около двух с половиной миллионов дворов вышло из общин[9]. Следовательно, к 1917 году все российские 13–14 миллионов крестьянских наделов, по-видимому, можно было примерно разделить на такие категории:
5 миллионов оставались во владении на основе «передела»;
1,3 миллиона формально находились в частном владении, но фактически принадлежали общине;
1,7 миллиона – в переходном от общины к частному владению состоянии;
4,3 миллиона являлись частной собственностью владельцев, но все еще были разделены на полоски;
1,3 миллиона частично или полностью представляли собой объединенные, хуторские хозяйства.
На Украине (да и в других местах тоже) новые хуторские хозяйства часто разбивали не в самом селе, расположенном, как упоминалось, обычно в долинах ручьев или рек, а в стороне, прямо в степи, на пахотных землях. Есть данные, что в 1915 году там насчитывалось около 75 тысяч таких отдельно стоявших хуторов.
Эти своеобразные фермы почти сразу значительно увеличили объем производства[10]. Но к 1917 году масштабы слияний оставались недостаточно большими, чтобы вызвать намечавшийся Столыпиным переворот в сельском хозяйстве России. Сам Столыпин говорил о необходимости для завершения его реформы эпохи двадцатилетнего мира, а судьба отпустила ей меньше десяти лет. Окончательно итоги столыпинской реформы были почти полностью уничтожены революциями 1917 года, одним из главных результатов которых явился новый «черный передел» – стихийный захват крестьянами помещичьих имений, возрождение общинных порядков и, как следствие, исчезновение большого количества вновь возникших частных крестьянских хозяйств.
Роберт Конквест,Жатва скорби 1986 год
Carpe Diem
"He who controls the present, controls the past. He who controls the past, controls the future."
-- George Orwell