Да-а-а…. После всего увиденного за день холодная волна воспоминаний ретушируется удивлением от возрождённого города. Ещё только въехав в Чечню через её красочные многочисленные ворота, я дивился на красивые фасады современных домов. На огромные надписи благодарности Рамзану Кадырову за тот или иной преображённый город. На всех воротах портреты Путина и отца и сына Кадыровых.
Главная магистраль республики огорожена от жилой зоны сплошными фундаментальными заборами, отстоящими далеко от проезжей части. Все выходы поперечных улиц теперь закрыты, чтобы не дай Бог, кто-нибудь не шмальнул из гранатомёта или автомата. В прочем, соседи говорят, что в Чечне сейчас спокойно, как никогда. Это вам не безмерное чрево рынка в дагестанском Хасавюрте или в «зелёнке» Ингушетии. Хотя фантастическое гостеприимство народа в тех местах уже начало стирать стереотипы сложившегося мышления.
Легко общаясь с помогающими мне людьми, я двигался на Грозный, лишь иногда выходя из умилённого состояния при виде БТРов наших войск или бородатых ребят в камуфляжной форме непонятной принадлежности. Очень красивые кованые украшения на воротах богатых домов, скверы и ухоженные газоны с фонтами приятно радовали глаз. Не раз я замедлял шаг, любуясь то Гудермесом, то Аргуном.
Даже некогда кровавая площадь Минутка, уже залечила все свои раны. Но центр Грозного меня поразил. Современнейшие здания, огромная красивая мечеть, набережная реки с подсветкой – это лишь малая часть предполагаемого плана перестройки столицы Чечни. Отсюда долго не хотелось уходить, а сидеть отдыхать у фонтанов, либо прогуливаться во дворике мечети прячась от дождя.
Конечно, я не оставался без ненавязчивого внимания. Имея походное обмундирование, да почти армейский рюкзак, я, может, и вызывал подозрение. Подкатил чёрный джип и тонированный уазик и со скоростью пешехода они не навязчиво сопровождали меня через мост, пока я фотографировал. Надо отдать должное, они не испортили складывающегося восхищенного настроения своими проверками. Намётанным глазом поняли, что это всего лишь путешественник.
Предыдущие встречи с чеченцами уже убедили меня в искреннем гостеприимстве этого народа, несмотря на пережитое. Деды рассказывали, как при депортации погибали девушки в теплушках от разрывов мочевого пузыря. Ведь они были воспитаны в скромности и не могли ходить в туалет при мужчинах. За сутки всех собрали и вывезли. Даже заслуженных фронтовиков не пожалели. Потом многие умирали в казахских степях от болезней.
Только никогда я не ощущал укора и претензий лично в свой адрес, как представителю русского народа. Кстати, я удивился, на сколько некоторые чеченцы внешне похожи на нас, если не начинают говорить. Фривольность в одежде, присущая нашим городам, тут отсутствует. Ещё на въезде в Дагестан, меня предупредили, что шорты здесь лучше не носить. Но это и так было понятно.
Гость для чеченца – это радость и гордость. Даже если женщины накрывают стол по еле уловимым жестам мужчины, то он сам может очень тщательно и с любовью заваривать, например, чай для гостя. Хозяин начинает волноваться, если ты мало кушаешь и пьёшь. Если ты очень сыт или потребности твои малы, то ешь медленно, не обижай хозяина. А уж разговор скучным точно не будет. Для его завершения и пожелания уйти, нужна целая ритуальная наука, заключающаяся в благодарности, искренности и уважении к принявшему.
Моё путешествие предполагает, прежде всего, общение с людьми. Тем не менее, я люблю чередовать ночлег в селениях и на природе. Окрестности Грозного защищены густой «зелёнкой». Меня подмывало сойти и заночевать там. Долго ли натянуть меленькую палатку или повесить гамак. Ни кто не заметит и следов, потом не останется. Однако, провидение спасло меня от такого шага в этой местности.
Тут шли тяжёлые бои. Многие поля до сих пор заминированы и подрывается скот. А уж в лес вообще лучше не соваться. Мины-лягушки! Один человек рассказывал, как у него разорвало быка, наступившего на противотанковую мину. Все проходили по ней у водопоя, а этот был очень тяжёл.
Как и следовало ожидать, после грозы начинается затяжной дождь. Становиться темно. Я захожу в первую лавку и спрашиваю, где найти ночлег. Мужчина советует идти в мечеть. Ну что ж, в мечеть так в мечеть. Современные мечети тут очень красивы, а старые, зато, имеют свой сложившийся приход и традиции. Но для всего мусульманского мира является законом предоставление приюта путникам.
По чёрному дождевому костюму стекают капли воды. Я похож на некого посланника тёмных сил. За время путешествия через всё страну странник приобретает определённое амбре, замешанное на поте, дыме, пыли дорог. Спрашиваю мужчину, можно ли мне, не мусульманину, переночевать в мечети. Без тени сомнения он проводит меня внутрь, выбравшись под дождь из своей машины.
Снимаю обувь и носки, оставляя их в специальных отсеках. По мягким коврам, сплошь устилающих пол, идём к другому молодому человеку, выполняющему роль, вроде распорядителя. Люди встречают вежливо и доброжелательно. Спрашиваю, как вести себя здесь мне – христианину. «Не волнуйся», – говорят, и предлагают выбрать место для отдыха.
Оставляя рюкзак в углу, иду в специальное помещение и мою ноги. Делаю маленькое отступление, вспоминая, как один из гостеприимных хозяев сам помогал мне мыть ноги в его доме, вызвав некоторый конфуз с моей стороны. Туалет находится на дворе мечети, а для выхода туда есть специальные тапочки.
Как же приятно идти босому и освежённому по мягким коврам! Несколько человек уже находятся в мечети и либо молятся, либо готовятся. Я же оттаиваю душой. Потихоньку, к определённому часу, стекается народ. Мулла начинает читать общую молитву. И вот, когда надо всем встать в ряд перед муллой, на меня устремляются косящие взоры.
Особо нетерпеливые кивают встать рядом с ними, пока, им не объясняют, что-то не объясняют о моём статусе. Я вижу искренне недоумевающие взгляды, как можно быть не мусульманином и не молиться. Только наступает секундный перерыв в поклонах, как все взоры устремляются на меня. Всё-таки, как верующему человеку, мне было бы совсем неудобно сидеть, когда люди молятся. В знак уважения встаю, но держусь у стены. Про себя читаю «Отче наш». Когда все троекратно садятся и встают, делаю то же самое. Считая, что Бог един, а только люди избрали разные способы выражения своей веры, не считаю зазорным быть в мечети, храме или церкви.
По окончании молитвы ко мне подходит парень в повязке на лбу и очень вежливо, извиняясь, говорит, что тут место святое, а я отвлекаю верующих. Многие из молодёжи не понимают моего поведения, и даже само присутствие нарушает их убеждения. Даёт понять, что ночевать здесь без разрешения имама нельзя.
Не проблем! Я собираю вещи и, стараясь не привлекать внимание, выхожу. Но более старшие мужчины, видя это приходят в недоумение и просят остаться. Тот же распорядитель предлагает дождаться имама к следующей молитве. Не успеваю вернуться, как ко мне начинают подходить один за другим и задавать вопросы. Всё происходит предельно корректно и доброжелательно.
Но вот в разговор вступает юноша лет 20-ти. Он начинает доказывать мне, как плохо быть кафиром, то есть неверным. Какие они презренные, духовно бедные и пустые. Как ошибаются христиане в своей вере. Несёт какую-то ахинею от лица нашего патриарха, услышанную из чужих уст. Конечно, безгрешность любого священнослужителя вопрос спорный. Источники информации тенденциозны. Но юноша делает это так безаппеляционно, что диву даёшься.
Стараюсь не спорить и слушаю человека, который, по его же словам, пришёл к истинной вере всего год назад. Задаю ему несколько вопросов и сравнений из истории. Видя, что его что-то ставит в тупик, он быстро находит выход, говоря, что это путь шайтана. Всё противоречащие его взглядам и мировоззрению – путь шайтана. Контраргуметировать бесполезно, особенно при таких обстоятельствах.
Всё это продолжается часа три, когда надо слушать собеседника и смотреть глаза в глаза. Человек, вроде, говорит правильные общепризнанные вещи о моральных ценностях, поведении, образу жизни. Делится радостью исповедовать ислам. Но только как-то напориста и внутренне агрессивна это доброта. Этот человек своё добро готов насаждать всеми способами. Он рассказывает мне, что видел пустоту в глазах умирающего кафира, и блаженство у «правоверного».
Даёт чётко мне понять, где грань между кафиром, которым являюсь я, и которого он пытается переубедить пока его слушают, и кафиром-врагом, которого он не пощадит. Этот парень, возможно уже где-то поучаствовал. Он считает обязанным выполнить свою мессианскую роль для привлечения меня в ислам.
Вокруг нас собирается уже кружок слушателей. Я привожу примеры о деяниях Мухаммеда на Синае и в Палестине. Парень включает телефон с записью молитв на арабском и переводом на русский. Он закатывает глаза и млеет. Он счастлив в своей вере, и, слава Богу, если его путь будет нести добро. Но мне кажется, что я вижу человека уже «заряженного», способного выполнить любой приказ, если понадобится. Он уже как чека, которую дёрнут, и мир взорвётся.
Даю ему понять, что если ради ночлега я скажу, что приму ислам, то он сам не поверит. Напоминаю о том, как сразу сказал, что являюсь христианином. С этим не спорили. За эти три часа обработки, я понял, что при всех моих грехах, стал ближе к православию. Что в дилемме: «Что такое прощение – слабость или мудрость», склоняюсь теперь ближе к последнему. Не увидеть в человеке другой веры врага – это всё-таки мудрость. Не лезть на пролом и не спорить, вызывая ярость – то же. Скорее – видя спокойное поведение и внимание к его речам, он сам невольно задумается надо ли создавать самому «врагов веры».
А имам так и не пришёл. Дождавшись окончания ещё одной молитвы, между которыми происходило какое-то обучение молодых, я собрался на выход. Раз нельзя без разрешения, то нельзя. Надо соблюдать приличия. Только мне опять старшие предложили остаться. Видя моё колебание и понимая, что предстоит ночная обработка на путь праведный, предложили переночевать дома.
Искренне и без обид я уходил из мечети, понимая, что и тут бы переночевал, но хотелось и поспать после дальнего пути. В доме хозяина, к которому был приглашён, уже накрыт богатый стол. Мужчину тут всегда ждут. Несколько женщин старшего возраста участвуют в разговоре. Хозяин очень радушен, но сдержан в эмоциях. Даже дети ведут себя с достоинством. Сделал им маленький подарок.
Кавказская кухня очень щедра и обильна. Так есть на ночь, я уже отвык. Слушал рассказы о прошедшей войне. Весь прежний двор был разбомблен. Этот богатый дом – уже новый. Внутри красивые хоромы с мебелью, видеотехникой, коврами. Во дворе коровы, индюшки и прочая живность. Я принял ванну, а одежду выстирали хозяйки. Давно уже так сладко не спал на широкой кровати.
Что сказать? На всём пути я был потрясён гостеприимством чеченского народа. Не смотря на всё пережитое, он только укрепил свои традиции, поражая нас, уже отвыкших от человеческого общения. Может и стоят эти многомиллиардные вливания в Чечню, чтобы показать, что можно достойно жить. Зависть нас и других соседей должна быть доброй, но деятельной.
Чтобы не только здесь, но и по всей стране народ без приказа вешал портреты своего президента за достойную жизнь. Чтобы не рассказывал мне с мужской скупой обидой бывший спецназовец поучаствовавший во многих точках, о своей жизни на 7 тысяч рублей и до сих пор не имеющий квартиры. Чтобы исчезли домыслы, нагнетаемые средствами массмедиа о злобном Кавказе ради оправдания будущих конфликтов.
22 года я был тут в последний раз и рад, что поехал посмотреть всё своими глазами. Всю дорогу меня предупреждали не садится на машины 05-го и 95-го регионов. Но теперь я эти номера предпочёл бы любым другим. Людям стоит сюда ехать, чтобы развеять страхи и злобу, основанную на лжи.
Ранним утром мне предстоял путь дальше через весь Кавказ. Где-то, говорят, опасно, где-то бедно, где-то богато. В Чечне – НОРМАЛЬНО!
