Большой любитель автостопа,
Дивлюсь всегда однообразию —
Прошу подкинуть до Европы,
Но почему-то еду в Азию.
Приезжая из заграничного путешествия хочется непременно рассказать друзьям о полученном впечатлении, о пережитом и увиденном. Каждый из нас замечал, что в восторженном потоке описания красоты архитектуры или природы обязательно будет присутствовать история о забавно-конфузной бытовой ситуации. Было ли причиной возникших трудностей незнание языка или столкновение разной ментальности, непривычного уклада жизни — в этот момент не важно. А важно совсем другое: чем глупее и нелепее подробности, тем сильнее и вдохновеннее их смакование.
К примеру, я всегда с особым красноречием вспоминаю случай, как на второй день пребывания во Франции, перепутал жидкости в ванной комнате отеля и с большим наслаждением вымыл голову унитазным гелем.
Что интересно: увеличение количества таких историй сильнее врезает в память время проведённое за рубежом.
Думаю, именно в этом кроется основная причина возрастающей популярности автотуризма. Передвигаясь по незнакомой стране в составе тургруппы и выполняя подсказки всезнающего, услужливого гида невозможно полностью погрузиться в чужую языковую среду, нереально вкусить полной ложкой обычаи гостеприимного народа. Другое дело самостоятельный вояж! Предстартовое волнение и последующие адреналиновые составляющие совершенно необходимы для туристической эйфории. Главное только не переусердствовать с этим, как один бывший коллега по цеху.
Работал в нашем коллективе щуплый, хилый деревенский мужичонка всю жизнь отдавший заводу. Под занавес, перед пенсией, поощрили его загранкомандировкой. Не знаю какое чувство пришло к нему первым: счастье или страх — больно уж робок был Николай. Дядька этот далее родного Воронежа никогда не выбирался. Разве что в лес на шашлыки. Потому волновался, переживал крайне сильно. В Шереметьево, перед рейсом, на нервной почве заскочил он в туалет. Как такое произошло неизвестно, только закрывшаяся дверь упорно не желала отворяться, а посадку уже объявили. Растеряно подёргав замок, Коля стал барабанить в перегородки панически вопрошая первое пришедшее в голову:
— Здесь русские есть?
Что прозвучало вполне органично, ибо русских не оказалось и ему пришлось перелазить верхом, под потолком. Перепуганный, вымазанный с ног до головы побелкой, успел-таки прибежать Коля на регистрацию.
На обратном пути Николай снова отличился, но теперь уже в парижском аэропорту Шарль де Голль. У регистрационной стойки огромный темнокожий служащий проверял паспорта у пассажиров. Заурядная процедура, заученные движения:
-Бонжур! — проверяющий протягивал руку за документом.
Короткая сверка и пожелание приятного пути:
-Бон вояж!
Очередь неспешно двигалась, всё повторялось однообразно и монотонно. Рука- паспорт, проверка — улыбка, затем дежурная фраза с лёгким оттенком то ли надменности, то ли ощущения маленькой власти. Дескать: «тут тепереча от мене всё зависит».
Регистрирующиеся текли сплошной рекой, бесконечным потоком лиц. Коллега сумел добавить в процедуру эмоций и запомниться таможеннику. Увидев перед собой руку контролёра, Коля с жаром сгрёб её в свою пятерню, сотрясая в длительном рукопожатии. Вышло это у него совершенно инстинктивно, не нарочно, а осознание своей ошибки ввело в некий ступор.
Богатырь-абориген за стойкой и щуплый воронежец около минуты растерянно не могли расцепить руки, оцепенело изучая друг друга под общий смешок присутствующих. Подобно Давиду низверг Николай французского Голиафа, придав его глазам сначала испуганное, затем ироническое и как итог живое человеческое выражение.
Читающий эти строки, конечно, уже понял, что перед ним не обычный отчёт о поездке, а скорее попытка ещё раз вспомнить и пережить те самые адреналиновые инъекции. Этакие психологические якоря, задерживающие в нашей памяти скоротечное путешествие.
Ещё в самолёте, подлетая к Парижу, начав изучать французский язык по разговорнику, я с большой радостью обнаружил: многие слова совпадают до буквы, а некоторые схожи и понятны. Например, бортовой иллюминатор — окошко в которое можно что-то рассмотреть, обзывается почти родным словом «Юбло». Что пытаемся разглядеть подходя к человеку? Правильно. Но это так, отвлёкся. Хотя с другой стороны вот такие лингвистические находки или мелочи быта, встречающиеся повседневно как ничто другое помогали нам впитывать новизну.
Совершенно неподдельный восторг накрыл меня с головой, когда в поезде Париж — Шомон захотелось вымыть руки. Сколько не нажимал снизу на краник, сколько не изучал его на предмет открывающих ручек — тщетно, вода отсутствовала. Лишь посантиметровое обшаривание пространства подсказало выход: кнопка для её пуска располагалась под ногой. Понимание того, что так удобней, что это норма, всё приходит позже. Сколько же эмоций в начале, сколько скулящей и повизгивающей радости! Да, да, именно! Ибо со стороны я сильно напоминал молодую собачонку обнюхивающую новую незнакомую среду.
Один из самых чистых бриллиантов в копилке историй о нашей непуганой наивности – маленький эпизод с ещё одним великовозрастным «щенком» по прозвищу Самоса. Лет пятьдесят ему было, может чуть больше. Зачем считать года? Да затем, чтобы убедиться: и в этом возрасте мы бываем сродни слепым кутятам. В Миланском аэропорту встретили его коллеги, прожившие там достаточно долго, съевшие не один килограмм макарон. Достаточно долго для того, чтобы бил ключом в них стержень бывалых, коренных миланцев.
Прекрасно понимаю я Самосу( в миру Александра): когда с трапа смотришь на всё большими глазами, воленс-неволенс проникаешься доверием к опытному руководящему спутнику. Матёрое всезнайство необходимо своей услужливостью: «стань сюда, иди туда, возьми это, нажми то» — иначе нельзя, ведь голова кругом идет. Наступил момент небольшого затмения и у Александра. Подобно мне у рукомойника, в поиске открывающих элементов, вопросительно посмотрел на аборигена. Последовала подсказка:
— Надо поднести руки и назвать фамилию. Встроенный чип, запомнив её, будет впредь открывать при произношении.
Самоса кивнув легкомысленно выполнил указание, поднося ладони:
— Чааалыых…
Двенадцать лет назад я с группой коллег находился в служебной командировке во Франции, в регионе Шампань-Арденны. Примерно с мая по ноябрь.
Работали в местечке Ножан, на фирме «Форж де Курселль». Это Верхняя Марна. Первое время знанием языка похвастаться мы не могли, разве что старший группы знал три слова: «Мерси», «Пардон» и «Па проблем». Последнее регулярно употреблялось им во всех случаях, когда первые два явно не подходили для обоюдного взаимопонимания. Как нельзя лучше подходило оно для заказа еды, соглашаясь с гарсоном, перечислявшим возможные варианты.
Помните: «Счастье – это когда тебя понимают»?
Устав от ежедневных винных вливаний, решил попросить я стакан молока в уютном ресторанчике. Но, вот беда: вылетело из мозговой шкатулки нужное слово, коротенькое «ле», а молока хотелось нестерпимо.
Спиной, затылком, всеми нервными окончаниями улавливал я волну блаженства, которая как цунами шла по лицам сидящих за столиками. Перебрав все подходящие звуки французской и английской речи, уже перешёл к мычанию и приставлению рожек к голове. С улыбкой смотрела этот театральный этюд молоденькая официантка Ан-Софи. Она, конечно, всё давно поняла, но помогала публике получать наслаждение. Скучное, дремотное поедание сыра прекратилось здесь после первого же появления нашей четвёрки.
Вместе с Ан-Софи работала ещё одна прелестница, звали её Изабель. Скажу честно: на целых шесть месяцев влюбился в эту девушку. Она была обворожительна, я готов был бесконечно долго наблюдать, как она мотыльком облетает столики, но каждый раз ресторан неизбежно закрывался и надо было уходить. В такие минуты хотелось писать стихи и непременно высоким стилем. К сожалению, для меня это бесполезное занятие. Всё равно бы ничего не вышло. Позволю себе маленькое лирическое отступление, чтобы стало ясно почему я так считаю.
Вспомните, с каких стихов все мы начинаем в юности? Речь о чувственной, возвышенной, можно даже сказать возвышающей лирике. Той, что силой слова поднимает человека то к заоблачным горизонтам сладких грез и мечтаний, то тисками сжимает душу и заставляет реветь белугой.
Это заряд, заряд романтики на всю жизнь и я не был исключением.
Много-много лет назад, впервые, придя утром домой со свидания, был полон могучего, бурлящего вдохновения.
Схватившись за ручку и возбужденно перебирая в уме красивые слова, образы стал писать строчку за строчкой. Впрочем, также быстро вычеркивая их, так как хотелось воссоздать пережитое в точности и деталях. Для первого раза трудно, невыполнимо, но мне почему-то казалось, что залог успеха именно в этом. Слова упорно не желали рифмоваться, но наконец, с большим трудом осилил свои первые в жизни четыре строки:
На скамейке с прелестницей Катей
Упивались горячностью губ,
А дворняги завистливо как-то
Разбегались на поиски сук.
Засыпал я счастливо и блаженно. Сознавая, что на одного гения любовной лирики мир сегодня стал богаче.
С тех пор мне не удалось написать что-то более сильное, более целостное по красоте восприятия. Следующие попытки зарифмовать пережитое поэтично и образно также очень хорошо помню. Они получились столь же немногословны. Но не это важно, главное в них присутствовала луна — самый неотъемлемый атрибут влюбленности.
Одну девчушечку весной
Сравнил с большой звездой полярной.
Чего не скажешь под луной,
Когда твой секс нерегулярный?
Поразительно, но как не старался так и не смог раздуть сердечные охи и ахи до больших поэм.
В те дни Изабель была для меня настоящим бриллиантом Франции, городка и ресторана в частности.
Называлось это чревоугодное заведение «Белая лошадь» (возможно, поэтому так непривычно было для всех потребление молока в нём) и располагалось по соседству с центральной площадью Ножана. Небольшого местечка с населением что-то около четырёх тысяч.
На здании мэрии, под самой крышей, невидимый для глаз, жил своей жизнью какой-то прибор издающий порой сильнейшую по громкости сирену. Звучала она не часто, несколько раз в месяц и как-то совершенно бессистемно. Могла заголосить в любое время суток, да так, что слышно во всех концах городка.
Однажды во время крепкого сна, при открытых окнах, меня буквально подкинуло с кровати неожиданным её рёвом. Вырывающееся из груди сердце и природная тяга ко всякого рода загадкам, укрепили меня в твёрдом желании всё прояснить. Утром, на почте, все мои вопросы мигом разрешились, но удивление осталось, по меньшей мере. Женщина терпеливо объяснила, что это сигнал для людей страдающих кардио-сосудистыми заболеваниями, особо восприимчивых к перемене атмосферного давления. Прибор предупреждает о необходимости принятия лекарства. Вот это да!
В голове мелькнуло: « от такой сирены сердечник ночью скорей до утра не дотянет, чем от не принятой таблетки».
Тихое, уютно-прелестное поселение, а по вторникам да четвергам ещё и прекрасное. По этим дням Ножан тонул в цветах, тогда как обычно в них просто купался. Центральная площадь, прилегающие улочки, подступы к ним, всё это погружалось в запахи и раскрашивалось замысловатой палитрой. Рынок, где торгуют одними цветами! Ни колбасы, ни окороков, ни картошки. Как же они любят цветы! Они везде: на клумбах, в окнах, за окнами, на балконах, на стенах домов.
Поразительно, но никто не ломает, не рвет, не изучает как устроен горшок с геранью внутри. Не любознательны видимо…
Но пошутить любят:) В фонтан, что ниже на фото, мальчишки иногда подсыпают стиральный порошок.
Один знакомый заводчанин прожил здесь чуть более года. И обосновано считал, что этого времени с лихвой хватило для завершения культурного самообразования, а потому стремился привить местному населению привычку вспоминать о русских с теплом и лёгкой улыбкой. Владимир Иванович носил очень подходящую кличку «Тарзан». Было в его характере что-то от киношного персонажа. Та же кипучая энергия, стремительность и чистота помыслов. Первое, что было сделано – установка прочных, дружеских отношений со старенькой аптекаршей. Зайдя в аптеку, Владимир мило улыбнулся и уверенно изрёк:
— Мадам, сильвупле, алколь.
— Алколь? – мадам явно растерялась, за несколько десятков лет работы такое просили впервые.
Переспросив несколько раз, крайне неуверенно, хозяйка всё же скрылась за дверью и вернулась с пятиграммовой ампулой спирта.
— Но, но, — замотал головой Володя и улыбнулся шире прежнего, — гранде алколь.
Руки его при слове «гранде» начали совершать «рыбацкое» движение, раздвигаясь вширь. Синхронно с руками движение сдублировали глаза старушки:
— Гранде?
Намеренно привожу их диалог без перевода, т.к. пояснять здесь что-то нет нужды, а по-русски пропадает весь смак этой тарабарщины. В конечном итоге сговорились на литре. Этого хватило дней на десять, а затем вновь аптека, вновь улыбка. Каким боком алкоголь к возделываемой ниве просвещения? Катализатор. Любое брошенное зернышко необходимо поливать, стимулировать, а уж зерно знаний тем более.
По выходным Володя развлекал на площади молодёжь игрой на гитаре, заложенной за голову. По вечерам в баре демонстрировал фокусы «втирая» монеты в рукав, затем на них же угощал «Пастисом» наивную подвыпившую публику. Попутно предлагая попробовать выпить пиво смешанное с водкой. Эта смесь до сих пор в Ножане называется «коктейль Владими'р»
Недалеко от Ножана, в Коломбье-лез-Дье-Эглиз, есть мемориальный комплекс памяти Шарля де Голля. Высоченный холм упирается в небо огромным сорокаметровым крестом — Голль тоже был немалого роста и размещает миниатюрный скверик с небольшим домом-музеем. Совсем рядом расположена могила Шарля.
В один из дней приобретенное в аптеке стимулирующее средство подтолкнуло Владимира к замечательному поступку. Очень я был горд за него потом, убеждаясь воочию, как не похожи мы на сонно-инертных европейцев. Поехал наш герой помянуть президента. Немного – немало. Кажется, дата на календаре этому способствовала. Забегая вперёд скажу, что все мои истории совершенно реальны.
У кассы вдруг обнаружил Вова небольшой пробел в знании языка. Спросить по-французски: «Как пройти к могиле?» — оказалось затруднительно. Память выдала только фразу: «Где сейчас живёт президент?» Именно с ней он и обратился к мадмуазель в окошке. Надо ли говорить, каково было удивление кассира!?
— Что Вы, месье, он давно умер!
— Да, знаю я, что умер. Где он сейчас…живёт?
— Говорю же Вам, месье Шарль более не с нами.
-Понятно, а где он …живёт?
Через десять минут такого общения девушку, возможно, хватил бы удар, если бы её всё-таки не осенило и она не указала путь настойчивому туристу.
Подойдя к захоронению, коллега влился в большую группу людей, молча стоящую у надгробия. Деловито протискиваясь меж ними, аккумулируя вопросительные взгляды, уверенно расположился со стаканчиками и бутылкой водки на плите спокойно спящего вечным сном Шарля. Наполнив до краёв оба, по традиции выпил один и не менее сосредоточено стал пробираться на выход. Откуда-то сбоку, очевидно от самого недоуменного, последовал вопрос, прозвучавший робко и приглушенно:
-Мсье, Вы кто?
-Я? Я русский.
Удивление достигло апогея, своего пика в огромной синусоиде пробежавшей по душам и лицам этих скорбящих, оказавшихся родственниками самого де Голля! Но это выяснилось позже, а до этого Владимир успел синусоиду зашкалить, вывести за пределы графика:
-Каждый русский, прибывший в вашу страну, считает своим долгом приехать сюда и почтить память великого Шарля — удивительного человека, большого друга России! -заученная фраза прозвучала эффектно.
Для понимания ситуации, надо знать одну особенность моего друга – чрезвычайно важное, серьёзное лицо, сохраняющиеся независимо от произносимого.
Французы что-то быстро и радостно заговорили, подтверждая искренность сказанного энергичными хлопками по спине Володи. До сих пор радостно за него: сумел-таки вырастить великолепный плод. Плод дружбы.
Следующая история родилась тоже исключительно из-за дружеских чувств. В один отель с нами поселилась бабулька лет восьмидесяти, француженка. Как и все женщины её лет выглядела мадам завзятой модницей: брючный костюм, шляпка, платок на шее. Ужинала она за соседним столиком, дополняя кулинарные запахи ароматом парфюма.
В один из вечеров, рассаживаясь по местам, пожелали ей приятного аппетита. Соседка казалось только этого и ждала, выдав в ответ длинную речь. Как и всем старым людям старушке хотелось общения. Голос собеседницы оказался настолько тих, что разобрать удалось немного, но суть сказанного всё же была ясна. Мадам — актриса! Самая настоящая, с кучей ролей.
Эти ежевечерние монологи переросли в ритуал. Бабуленция заказывала вино и настоятельно приглашала кого-нибудь из нас за свой стол. Обижать отказом не хотелось, да и роль отводилась несложная — время от времени кивать головой, произнося что-нибудь согласительное: «уи, уи!» или «дакор, дакор!» Актриса цвела и благодарно улыбалась. Ей так нравились эти посиделки, что даже перебравшись в другой, более дорогой, отель ужинала модница исключительно с нами.
Как-то в воскресный день, гуляя по городку, застали нашу знакомую плачущей около входной двери отеля «Ду коммерц».
— Кес ке пас, мадам?
-Жё пердю код…
Так и есть — потеряла бумажку с кодом. По-французски глагол «терять» звучит особенно выразительно. Надо сказать, на уик-энд маленькое поселение «вымирало» и превращалось в архитектурную пустыню, а вход в гостиницы охранялся только бездушным замком.
Изучив безлюдные улицы, были весьма обрадованы увидев в окне четвёртого этажа нашей «Белой лошади» хозяйку мадам Селин.
-Бонжур, мадам Селин! Маленькая проблема!
Пошла активная жестикуляция в сторону притихшей шляпно-брючной актрисы. К сожалению, слишком слабый голос не позволил той пообщаться напрямую с собеседницей под крышей. Пришлось выступить третьим передаточным звеном. Со стороны зрелище было отменным: две франкоговорящие женщины и россияне в качестве кривого зеркала.
Правда, были и противоположные случаи. Два заводчанина, скажем Гена и Пётр, улетели по служебной надобности в Китай. В азиатских странах заказчики не полагались на нашу лингвистическую сообразительность, поэтому прикрепляли переводчика. Гена же обладал настолько неразборчивой, невнятной дикцией, что его и Пётр то с трудом понимал. Чего уж говорить о китайце Лю.
Толмач от бессилия закатывал раскосые глаза, мотал головой и безнадёжно переспрашивал. Через несколько дней мучений выход был найден: сначала Гена высказывал мысль Петру, а последний переводил с русского на русский. Переводчик вздохнул с облегчением.
Ножан 2001
Но вернёмся во Францию. В сентябре нашу группу разделили и двух человек отправили на другую фирму, под Париж. Накануне отъезда к ним подходили наши местные друзья, с прежнего места работы, прощаться. Хлопали по спине, желали удачи, загадочно улыбались и советовали быть осторожней на новом месте проживания. Просьбу объяснить подробней такое предостережение встречал смех и обещание, что отъезжающие поймут всё сами. Уехали наши воронежцы слегка озадаченные.
Позднее мы с хохотом выслушали рассказ о хозяине отеля, где предстояло жить пару месяцев.
Мсье Жан оказался «голубых» наклонностей и первое время активно искал способы «подружиться».
Наших людей на фото всегда выдают пакеты в руках. Мсье Жан соответственно справа.
После нескольких месяцев проживания, прилетел к нам в группу инженер Валерий с родного завода. Напоил всех привезённой водкой под селедку «Иваси» (есть такой обычай среди заводчан, без данного набора продуктов прибывать за границу некрасиво) и попросил показать достопримечательности. Поколесив с нами на Рено-Лагуне часа полтора по окрестностям, он решился-таки задать вопрос, вертящийся на языке:
— А вы в бордель ездили?
Мы переглянулись и почувствовали себя пионерами на полянке:
-Нее …
-Нет? Да, вы, что охренели? Поехали немедленно!
Валера развёл руки от удивления и с жаром стал объяснять, что время, проведённое в этой стране, было потрачено впустую, что потеряно самое нужное, самое ключевое звено в цепи будущих воспоминаний о Франции.
Не знаю, какой фактор оказался решающим: интерес, водка или многомесячное сексуальное воздержание, но своего он добился – ближайшее злачное заведение уже приближалось. Припарковавшись метрах в трёх от входной двери, мы решили покурить для храбрости и чем меньше становилась сигарета, тем больше начинали одолевать сомнения в правильности принятого решения.
— Мужики, может, не пойдём? – кто-то предложил робко.
-Почему нет то? Почему? — кипятился Валерий.
-Да, Бог его знает… вдруг, денег не хватит, — загнанная в угол решительность подсказывала логическое оправдание.
-О-о… начинается!
-А, если не понравится никто? — душевный энурез продолжался.
-Мне вас уговаривать?
Даже сейчас, вспоминая, не берусь сказать, какой бы ещё довод последовал от оппонента, если бы не произошло непредвиденное. Заветные врата раскрылись и два огромных темнокожих секьюрити выволокли за шиворот, в чём-то провинившегося, клиента. После хорошего тумака он головой, как штопором, вошёл в брусчатку…
Четыре пары глаз в немом вопросе повернулись разом к главному желающему. После минутного молчания тот всё же обрёл дар речи и отрывисто выдавил:
-Так я ж… только из дома… ещё и не хочу совсем.
Труа 2001
Конечно, вспомнил и записал я лишь малую толику пережитого. А дополнить попрошу читателей. Пожалуйста, пишите в комментариях свои случаи, истории. Пусть это будет страничка, где мы все вместе улыбнёмся.
