If I was the praying kind
I would beseech you
If I was an image divine
I would forgive you
If I was the trusting kind
I would believe you
If I had the faith in mankind
I wouldn't need you
I bite the hand
That feeds me
I burn the ground on which I stand
I keep my eyes
On the blinding dark
Если бы я был верующим,
Я бы умолял тебя.
Если бы я был святым,
Я бы тебя простил.
Если бы я был доверчивым,
Я бы поверил тебе.
Если бы я верил в человечество,
Ты бы был мне не нужен.
Ну а так, я кусаю ту руку,
Что кормит меня.
Я сжигаю ту землю,
Что держит меня.
Я не спускаю глаз
С ослепляющей темноты
Музыка билась у меня в ушах, за окном зелень слилась в полотно размытых волокон, а внутри скреблись кошки, усталость накатывая волнами укачивала, но сон не приходил, глаза пусто смотрели на красоты штата Джорджия, уши регистрировали болтовню соседей по Грейхаунду, а желудок требовал снедь. Вот с таким настроем я въехал в Атланту после перипетий ньюёриковских событий, хмель уже вычхался из сознания вместе со злостью и гневом, остались только разочарование и грусть, рядом где-то ходило отчаяние иногда заглядывая на «огонёк» попить с подружками чаю. Все важные и волнующие решения вроде бы откладывались на неопределенный срок, мой мозг был весьма рад ухватиться за эту мысль и покумекав, решил, что и волноваться, и переживать, испытывая столь неприятные ощущения не стоит. Посему всё, что меня беспокоило было заперто в шкаф и закрыто до поры до времени.
Отоспавшись и вернувшись в привычную колею жизни, где извилины не требовалось использовать и все что я с ними мог делать это гладить. Я принялся это делать с ещё более рьяным усердием.
Дни бежали, работа шла своим чередом иногда пропадая, а иногда одаривая всех своей щедростью. Надо сказать, что мне тогда было весьма наплевать на сии факты и я просто растворился в дневных приколах на работе, вечерних посиделках с такими же прокрастинаторами и диванными философами, чередуя это все с периодическими посещениями клубов и стрипбаров. Я затолкал все будоражащие меня мысли глубоко в чулан и жил насущным днем. И депрессия начала потихоньку отступать, правда, тогда я и не осознавал наличие оной у меня – мне просто стало лучше.
Однако вот в Атланте походу депрессия начала только разворачиваться, повлияв на бизнес, особенно отельный, до такой степени, что управляющие отелей начали подтягивать ремни и скупиться на рабочие часы, урезая их рабочим. Сей факт был воспринят естественно плохо всеми иммигрантами, а вот секция 8, выдохнули с облегчением, ибо как раз то они и могли теперь расслабиться. Эти товарищи жили в постоянной борьбе, лавируя на лезвии бритвы в попытках сохранить соц. пособие по бедности не переработав положенных 20 часов в неделю и поэтому вертелись на рабочем месте со скоростью хомячка в колесе, пытаясь справиться с работой в два раза быстрее. Это было абсолютной противоположностью тому, что делали все другие законные и незаконные иммигранты, работающие по обычной схеме и мечтавшие в своих снах пресечь границу в 40 часов и получить «манну небесную» в виде овертайма. Ну и конечно же в своей основной массе в секцию 8 входили представители расы столь недавно бывшей под гнетом и поэтому именно они считали своей обязанностью пользоваться благами современного политкорректного общества, пользуя с радостью деньги бывших опрессоров, т.е. белых налогоплательщиков.
Наш отель не стал исключением и вот поползли слухи по узким коридорам подсобных помещений о будущих урезаниях рабочих часов и увольнениях. Болгары с болгарками начали плести интриги, начались разборы полетов и поиски предлогов кого-нибудь уволить. Контингент работающих в отеле нельзя было назвать людьми интеллигентными в общей своей массе и поэтому в хоромах, где царствовало грязное белье и порошок начали перемывать не только его, но и кости всем, кто мешал и не соответствовал гордому предназначению. Почувствовав это, я решил обратить свои затуманенные бездельем, алкоголем и сигаретным дымом очи в другие места.
В общажной квартире, тоже назревала революция. Потянулись туда друзья друзей с мольбами о дешевом проживании, и просьбе приютить соотечественников на неопределенный, но вроде как очень короткий срок. И некоторые из постояльцев не устояли, и началось паломничество. В отдельных комнатах тела начали собираться в штабеля и раскладывались по уже двухэтажным кроватям. К Сереге – мой сосед по залу – на огонёк приехала подруга из славного града Кёнигсберг, так гордо называют выходцы из Калининграда свой город. Надо сказать, что усилий он приложил не мало, что бы сие благое событие случилось, и теперь летал на крыльях, которые ему одолжил амурчик после того, как нагло обстрелял его с вышеупомянутой девицей стрелами. И стали они радоваться встрече каждую ночь, да так, что мне уже не особо удобно было занимать койку за ширмой, которая, естественно не являлась хорошей защитой от звуков их радости.
Вот как раз в эти времена и поселилась в моей голове идея о том, что пора бы сменить место пребывания. Мелкие интрижки в отеле, «санта барбара» вперемешку с «основным инстинктом» и «дикой орхидеей» в квартире воняли как канализация и мне жутко не хватало свежего воздуха. Надо отметить, что к такому умозаключению пришел и еще один товарищ из той «клоаки», в какую превратилась общажная конура. Перец он был довольно интересный и слыл весьма начитанным интеллигентом из того же славного Кёнига, что и Серёга. Время коротал за музицированием с гитарой и бутылкой винца подешевле и думал, что этим действом излучает лучи утонченности коей и не пахло в остальных. По причине его чрезмерных для нас лет – ему было 30 – все звали его Стариком. Эрудиция и весьма недурные вкусы в музыке, книгах и кино стали, так сказать, магнитом для всех остальных, и я не был исключением. Так что мы часто проводили вместе время в жарких спорах о сущности бытия, запивая это все не столь уж утонченными напитками, да и количество этих напитков, так сказать, интеллигентно намекало на отсутствие этой самой утонченности вообще.
Вот как раз за одним из таких обсуждений работ Ницше параллельно с очередным сезоном «Друзей» он и выссказал свое желание свалить на пляж в какой-нибудь куррортный городок. И как ни странно у него был знакомый, который ошивался в Южной Каролине, работая на какую-то там Викторию. Эта, судя по его словам, Мать Тереза раздавала работу всем нуждающимся и имели они её (работу, в смысле) в больших количествах и гребли деньги лопатами по причине курортности города и наступающего сезона(был апрель, если не ошибаюсь). Виктория, как оказалось была обычной иммигранткой и держала она обычную недоконторку, где с успехом «эмплоила» легальных студентов и нелегальных всех остальных, прикрываясь гордым названием «Агентство по найму рога и копыта». Имела она не только раюоту для дешевой раб.силы, но и предоставляла ей же квартиры для проживания и машины для развоза скота….. упс, простите, работников. Естественно, никаких документов и разрешений не требовалось, если их не было. Она была одной из тех мадамов, джоб офферы которой успешно торговались в постсоветском пространстве среди представителей студенческого сословья. Вот ими – легальными товарищами она и прикрывалась, подсовывая всех остальных между строк.
Мне эта идея понравилась и вот я уже мнил себя на пляже лежащим и холодное пиво откушивающим, обнимая девушку в бикини. Однако Старик собирался сваливать уже через неделю, а вот мне никак этот срок не подходил, ибо с этими недоконторками, на которую я впахивал в Атланте (аналог той, что Ю. Каролине), надо поокуратней обращаться, если хочешь забрать последние заработанные бабки. Мой мозг тут же составил план и решив, что он отличный, расслабился и вернулся к мечтаниям про пляжи и море.
Расставание с Атлантой и последний расчёт с конторой прошли на удивление без всяких засад и неожиданностей. Никто меня не держал и никто мне был не нужен, оставшиеся друзья, такими уже почти не являлись – та студенческая дружба, про которую слагают стихи на родине уже исчезла под гнетом реалий насущных и по причине полнейшего видоизменения нас самих. Так называемые собутыльники не принимали участия в моем решении, да и вряд ли хотели. Мой отъезд не менял в их жизнях ничего, да и их отсутствие мне виделось лучшим решением. Я менялся. И вот ранним прохладным утром с полным нутром, моего любимого коктейля из волнения, предвкушения, адреналина и ожиданием неизведанного я вышел на улицу и оставил всё позади… Закинул историю с геями в темный чулан, пнул ногой и спустил по лестнице бывшие дела любовные, со счастьем забыл квартиры, где жил, всех бывших работодателей и недодрузей. Этот этап заканчивался и только надеялся, что это всё стоило того.
You hold the candle
I once bled
You shine your light
When you forgive
I cry
You run your fingers through my hair
And tell me it's worthwhile
It's all worthwhile
Even when i hate myself
Even when i feel your pain when you cry
Even when my heart is cold
You assure me it's worthwhile
It's all worthwhile
You see, see what can't be seen
You repair the damage done to me
Ты держишь свечу
Которую я выстрадал
Ты озаряешь своим светом
Когда прощаешь всё
А я плачу
Ты проводишь пальцами по моим волосам
И говоришь мне, что это всё стоит того
Это все стоит того
Даже когда я ненавижу себя
Даже когда я чувствую твою боль, когда ты плачешь
Даже когда мое сердце холодно
Ты уверяешь меня, что это всё стоит того
Это все стоит того
Ты видишь, видишь то, что не дано узреть
Ты восстанавливаешь ущерб, нанесенный мне
А ехал я в сдавный град Чарлстон, оплот начала Гражданской войны, что весьма символично ибо именно там и произойдет гражданская война во мне и много чего поменяется. Мой мозг изродится весьма удачными решениями, а пятая точка словит очередную порцию приключений. Там я встречу свою судьбу, что приведет меня в Казахстан. А пока Чарлстон мне улыбнулся)))