Myrzik61 » 15 мар 2014, 16:51
.
АНГЕЛ СТЕПА
Видишь свет габаритных огней
Белые крылья, тайные знаки
Кто эти парни, что клеят модели
Крылатых существ из белой бумаги
Видишь два неба, одно - над тобой,
Другое небо в её глазах
Пока ты спишь воздушный конвой
Мёрзнет как птицы на проводах
(Ундервуд, «Ангелы и аэропланы»)
Началась эта странная история с того, что я опять опоздала на работу. Такое, в общем, случается время от времени, не скажу, что со всеми, но со многими. Со мной, вот, регулярно случается. В общем, опоздала на работу, на которой я и так на не слишком хорошем счету. Ибо ничего такого особенного делать не умею, а также, не отличаюсь ни блистательным умом, ни чрезмерным тщанием к работе. Ну и, соответственно, ценным сотрудником не являюсь, и держаться за меня никто не собирается. А, с другой стороны, тот, кто умеет делать что-нибудь особенное, не станет это особенное делать за мою зарплату. Так что с организацией, в которой я работаю, мы квиты, ничего друг другу не должны и состоим в некоем негласном паритете: я иногда опаздываю на работу, а они иногда задерживают мне зарплату. Но, вот, как раз сегодня, все шло к тому, что опоздать я была не должна. И, все же, опоздала. По причине того, что автобус, на котором приходится ехать как раз на ту самую работу, мало того, что не припозднился, так еще и уехал раньше времени. Причем, и на него я успевала, но в десяти метрах от остановки каблук застрял в расщелинке тротуарной плитки, и никак не желал оттуда вылезать. И, что самое обидное, как только непунктуальное облезлое корыто, поморгав издевательски фарами, закрыло двери и махнуло мне хвостом, я моментально оказалась свободна от каких бы то ни было расщелинок. В состоянии крайней досады, посылая проклятия и пожелания всяческих неудач тому, кто придумал выложить улицы нашего города поганой плиткой, я притащилась на остановку. Сама не знаю, зачем – следующий автобус аж через полчаса. Возможно, подсознательно надеясь на чудо – внеплановый автобус, или какое-нибудь подобное счастье, никогда, впрочем, со мной не случающееся. Однако, впоследствии я кардинально поменяла свое отношение к человеку, гениально придумавшему подложить мне под ноги благословенную плитку, за которую зацепился сегодня мой каблук, и вознесла хвалу и пожелания всевозможного благополучия ему самому и всем его близким до седьмого колена. Потому, что автобус тот, выехав на шоссе, столкнулся с груженым грузовиком, вылетел в кювет, перевернулся, и там, в кювете, сгорел. Об этом я узнала в родном офисе, когда, наконец, туда добралась на следующем драндулете, ибо поездка на работу на такси видится нецелесообразной из-за ничтожности получаемого там заработка.
- Ой! Майя! Целая и невредимая! - заверещала чувствительная и сердобольная мать-одиночка Аллочка.
- Май, ты не знаешь, что ли? Твой автобус в аварию попал, - прояснила ситуацию сообразительная моя здешняя, почти что приятельница, Катерина.
- Ты, видимо, опять на автобус опоздала! - выказала заботу о моей жизни и здоровье наша доброжелательнейшая начальница Кира Константиновна, - тебя, в конце концов, уволят, и правильно сделают!
Можно подумать, что если бы я не опоздала на автобус, то явилась бы сегодня вовремя. Ну, да фиг с ней, с Кирой Константиновной, у нее свои резоны, у меня – свои. Я-то, как раз, от непопадания в перевернувшийся автобус пребывала в состоянии тихой радости. Под осуждающим взглядом суровой мадам уселась за свой стол, и прилежно проработала до самого конца рабочего дня. А возвращаясь с работы, вспомнила, что есть дома абсолютно нечего, (вспомнить об этом было совершенно нетрудно даже при моей дырявой памяти – у меня практически всегда есть нечего), и зашла в кафетерий-стекляшку. Как она сохранилась в своем девственно-первозданном совковом убожестве, почему не сгинула под натиском чистых и нарядных заведений – это вопрос первый, философский и почти риторический. Вопрос второй – почему я завернула именно сюда, а не в уютную кофейню в двух кварталах отсюда с хорошей кухней и вежливым обслуживанием – на этот вопрос ответ был и вполне себе закономерный: на данный момент я располагала средствами, пригодными к походу исключительно в стекляшку. Да и, в общем-то, в ней есть свой, вполне определенный, неповторимый (а точнее – неповторяемый в наше время) стиль. Допотопные тюлевые занавески, окна во всю стену, буфетная стойка с неопрятной теткой, какие-то невероятные, теперь уже даже, можно сказать, антикварные, пластиковые столы на железных ножках, и такие же стулья…
Я устроилась у окна со стаканом чая и бутербродом с рыбой – люблю бутерброды вообще, и с рыбой в частности, и уже приготовилась откусить кусок повкуснее, как, вдруг, услышала голос. Но как-то странно услышала, не извне, не от кого-то постороннего, а - не то в своем мозгу, не то вообще, не пойми откуда:
- Не ешь этот бутерброд.
Я могла бы подавиться от неожиданности, если бы было чем, но, поскольку бутерброд остался ненадкушенным, то я и не подавилась, а просто огляделась. Посетители в зале были, но не рядом, и озабоченные не моим питанием, а своими личными обстоятельствами.
- Бутерброд положи! Экая ты тупая. Не видишь, что ли - рыба не первой свежести! - донеслось опять непонятно откуда.
Можно было бы предположить, что я попросту сошла с ума, но подавляющее большинство моих знакомых считает, что ума у меня настолько мало, что и сойти с него невозможно. Откровенно говоря, жизнь постоянно доказывает, что не так уж они и неправы. Ну, сошла я с ума, или не сошла – это еще вопрос, но, приглядевшись повнимательнее к бутерброду, нетрудно было заметить, что и выглядит, и пахнет он очень и очень так себе. А точнее, довольно плохо пахнет. И есть такой бутерброд не то, чтобы нежелательно, а даже невозможно. Ну, и я не стала. А, пожелав владельцам стекляшки напасти в виде визита санэпидстанции, направилась в супермаркет, где взяла кошачьего корма, любительской колбаски и свежий батон. Причем, именно в такой последовательности. Владельцы кошек меня поймут: в доме может не быть чего угодно, но только не кошачьего корма, иначе пушистое созданье вас замучает, задолбает и сведет с ума, даже если у вас его нет. Кошкам еще и не такое удавалось. Никакие голоса более ко мне не приходили, я успокоилась, накормила кошку, поела сама, и просидела остаток вечера в интернете - жизнь в сети выглядит гораздо ярче моей реальной жизни. Так, в покое и скуке прошла рабочая неделя, и наступила суббота.
Субботнее утро выдалось промозглым, и я решила согреть себя горячей ванной. Вода же из крана текла еле теплая и согреть могла разве что моржа, или, на крайний случай, снегурочку. Вернувшись на кухню, я попробовала выжать все, что можно из допотопной газовой колонки, ворочая по сторонам света ее рычажки. И отчетливо услышала стук со стороны балкона. Не в голове, не со стороны двери, а именно с балкона. Оглянулась, и увидела длинного несуразного парня, колотящего в балконную дверь. Выглядело это крайне экстравагантно, учитывая, что живу я на четвертом этаже, и балконы расположены не рядком, а по отдельности. Не дожидаясь, пока незваный гость разобьет стекло – только замены стекол мне и не хватало, я открыла. И в этот момент грохнуло, полыхнуло и задымилось. И сразу затихло. Остался лишь легкий дымок и развороченная колонка. И озарение, как же вовремя (не важно, каким образом, и за какой надобностью) залез на мой балкон чудной незнакомый парень.
Но, как бы то ни было, я оглядела своего спасителя. Длинные прямые волосы цвета спелой соломы. Бледно-голубые глаза под светлыми ресницами. Веснушки на молочной коже. Когда-то белый, а теперь в следах сажи и копоти, длинный, расклешенный к низу, балахон. И - крылья. Да-да, из- за спины моего гостя отчетливо выглядывали два больших, из мелких белых перышек, крыла. Поскольку сойти с ума мне невозможно по причине почти полного его (ума) отсутствия, я приняла всю эту фантасмагорию как данность, существующую наяву. И попросила у гостя объяснений его причудливого вида, причины, и, особенно, способа появления на моем балконе.
- Чего тут непонятного, - пояснил парень, - я твой Ангел-хранитель. Являться наяву нам, конечно, не положено, да ты ж намеков не понимаешь, пришлось нарушать. Да, Степа меня зовут, Степан.
- Что же ты так плохо мне помогаешь, Степан? Посмотри, квартира у меня – убогая хрущевка, работы нормальной нет, личное все тоже наперекосяк - перечислила я свои претензии к Степиной работе.
- Этим мы не занимаемся. Мы только охраняем, - он ничуть не смутился плохим качеством устройства моей жизни
- А кто, кто - занимается?
- Да никто, откровенно говоря. Это вы, люди, сами… А охраняю я тебя, кстати, очень даже хорошо, если ты до сих пор целая и невредимая, несмотря на полный свой пофигизм и крайнее разгильдяйство. Колонка твоя давно уже огнем плюется – трудно газовщика вызвать было?
- Да как-то недосуг все… С работы отпрашиваться, потом газовщики грязи поразведут – одна морока.
- Это с тобой одна морока. У нормальных людей Хранители на печи лежат, жизнью наслаждаются, а с тобой – как белка в колесе вертишься. Да ты и сама знаешь…
Что это я сама знаю? Чем это я так уж плоха?
- Ну и катился бы к нормальным людям…
- Не могу. Я буду с тобой, пока ты не выйдешь замуж.
- А когда выйду – я что, так останусь? - всего-то десять минут, как вообще узнала о его существовании, а уже не хочется остаться одной.
- Нет, конечно. К тебе приставят специалиста по замужним, а мне назначат другую одинокую. Только, кто ж на тебе женится… Поэтому, я с тобой навечно, - вздохнул Степа, демонстрируя, как ему со мной тяжело.
- Почему это на мне никто не женится? Я что, самая страшная? - услышать такое от странного существа было довольно обидно.
- Нет, так-то ты очень даже… - он одобрительно меня оглядел, - Но у тебя ж руки не откуда надо растут, и в голове вместо мозгов не пойми что…
- А опоздание на автобус, и тухлый бутерброд – тоже твоими трудами? - проявила я чудеса сообразительности.
- Конечно. И антресоли, и трамвай, и… да можно неделю перечислять.
Я помнила про антресоли. Каждую зиму на них хранилось штук сто, или четыреста трехлитровых банок смородинового варенья. И, возможно, чего-нибудь еще - я помню только варенье. И прямехонько под теми антресолями вешалка, на которой, в числе прочего, висела и моя синтетическая шубка. Было мне лет, примерно, пять. Я, уже тогда пребывая в состоянии перманентной задумчивости, стояла столбом возле вешалки, собираясь одеваться, как, вдруг, из-под вороха шапок и шарфов выпорхнула бабочка. Большая, шоколадного цвета, с узорами на крылышках, и полетела через коридор. Я, понятно, метнулась вслед за ней - не каждый день посреди зимы в квартире бабочки летают. И тотчас же антресоли вместе со всем их содержимым обрушились на то самое место, которое я покинула. Висящая на вешалке одежда оказалась обильно полита смородиновым вареньем, больше всех досталось моей шубке. Ее потом как-то отмыли, да, видно, не до конца. Зима в той местности была холодная, но бесснежная, зато с постоянными песчаными бурями. Песок налипал на остатки варенья и скрипел при каждом движении; меня это забавляло. Подружки вставали в очередь потрогать замерзшую песчаную корочку. Я стала зимней достопримечательностью нашего двора.
Трамвай… Трамвай тоже помню. С трамваем странно вышло. Так странно, что я тогда поверила в существование высших сил. Как-то поздней осенью, в пору моей бездарной учебы в институте, уже под утро, мне приснился неприятный и странный, но очень правдоподобный сон. На середине пути от метро к тогдашней моей альма матер, на небольшой площадке, трамвайный заворот; кучка прохожих, внеурочно остановившийся трамвай, и сбитая им женщина поперек путей. На этом месте зазвенел будильник, и я отправилась на занятия уже в реальной жизни. По дороге думалось о чем угодно – сейчас уже не вспомнить, о чем. Из задумчивости меня выдернул мужчина, которого я даже не успела разглядеть. Причем выдернул в самом буквальном смысле, за шиворот, прямо из-под несущегося трамвая, на том самом месте, на котором не далее, как сегодня утром, во сне я увидела сбитую женщину. История эта была обмусолена со всеми знакомыми и полузнакомыми, но внятного объяснения так и не получила.
Мы со Степаном повспоминали еще - похоже, он, действительно выполнял свою работу с огоньком и усердием, не то, что я свою. Однако пора уже было вернуться в мир обыденный и оценить размер ущерба. Собственно, ущерб оказался не таким уж и значительным: сама колонка и следы копоти на всем остальном. А заодно и веселое и увлекательное занятие для «пофигистки и крайней разгильдяйки» на весь субботний день. Отмыла я все уже к вечеру, замена же колонки затягивалась примерно на неделю; это приводило меня в состояние крайней степени огорчения. Во-первых, горячая ванна перед сном давно стала непременной церемонией, завершающей очередной день, а, во-вторых, конкретно сегодня она (ванна) была уже просто насущной необходимостью, ибо смотрелась я трубочистом, облазившим половину городских труб. А возможно, даже хуже трубочиста – точно не знаю, так как ни разу ни одного живьем не встречала. Но, как бы они, трубочисты, ни выглядели, а мне всю эту грязь с себя надо было как-то отмывать. Где-то когда--то я краем уха слышала, что ловкие люди берут горячую воду в стиральной машинке – там же есть нагревающее устройство. Где был и что делал в это время Степа – осталось загадкой; возможно, взял отгул: сегодня у него был трудный день. И, соответственно, напомнить, что способ этот годится только для людей ловких (я же таковой не являюсь даже с большой натяжкой), было некому. Я выставила максимальную температуру, и включила пустую машинку, кинув в ванну сливной шланг. Сама же, в ожидании будущего блаженства, полезла в интернет.
Я брела по белому песочку, между высоких пальм, вдоль зеленого моря, когда услышала стук в дверь – не в балконную, а во входную. Что меня нисколько не удивило, поскольку звонок не работает уже года полтора. Стук не прекращался, а, наоборот, становился громче и чаще. Распахнув дверь, я обнаружила на лестничной клетке интересного брюнета, без каких бы то ни было крыльев и прочих причудливых признаков. Некоторое время мы молча пялились друг на друга. О чем думал мой визави – не знаю, я же думала исключительно о своем совершенно неподобающем для приема таких симпатичных гостей виде - вся замызганная копотью, в грязной футболке и еще более грязных лосинах. Мой поздний гость очухался первым:
- Там… Э… У меня с потолка капает… Я под Вами…
Я метнулась в ванную. Все было так, как и должно было быть у меня и мне подобных: шланг от стиральной машинки выскользнул из ванны, и давно уже лежал на полу. Вода, кстати, из него текла довольно теплая; если бы мне повезло больше, я вполне могла бы помыться и, даже, получить от этого удовольствие. Брюнет принял самое активное участие в устранении последствий моего разгильдяйства, и в четыре руки мы быстро вычерпали воду и почти насухо вытерли пол. Не предложить чаю было бы невежливо, и я предложила. Гость не отказался. Надо ли говорить, что чай у меня закончился, а ничего другого и не было изначально, на что Толя (так звали незнакомца) предложил спуститься к нему, мотивируя тем, что у него есть и чай, и колбаса, и печенье. И, до кучи, горячая вода. Если от печенья я, собрав волю в кулак, еще могла бы отказаться, то отказаться от колбасы и горячей воды было выше моих сил. Так, буднично, посреди залитой квартиры, в аромате краковской и свежего хлеба, начался наш роман. И продолжался остаток осени, и всю зиму, а весной подошел к своему логическому завершению. Но не такому, каким заканчивались все мои предыдущие романы – а практически невероятному, учитывая полную мою непригодность к ведению домашнего хозяйства. Да-да, мне было предложено выйти замуж. И переспросив, не тронулся ли жених умом, в здравом ли уме и твердой ли памяти, хорошо ли представляет, какая жизнь его ожидает с такой растяпой, предложение я приняла. И с головой погрузилась в праздничные хлопоты. Только одно обстоятельство ложкой дегтя в огромной бочке меда наводило некоторую грусть: как только я выйду замуж, Степа меня покинет. Конечно, вместо него придет кто-то другой, то я-то привыкла к Степе. Он, впрочем, давно уже никак не проявлялся, и это было даже обидно - вроде, не чужие…
В день своей свадьбы я сидела на кухне в ожидании жениха, в белом платье и фате, в растрепанных чувствах, и тупо смотрела в серое небо. Я любила Толю, и хотела за него замуж, и вообще, желала всей этой колготы, называемой семейной жизнью. Не хотела только одного – потерять Степу. Я уже сделала свой выбор, и более того, уверена была, что выбор этот правильный, но ощущение безграничного счастья затенялось горечью будущей потери. От копания в глубинах моего сознания отвлек осторожный стук в балконную дверь. Степан сидел на старой табуретке и выглядел каким-то потерянным.
- Ты, все-таки, выходишь замуж - это большая удача для такой бестолочи, как ты. И он хороший парень, ты будешь с ним счастлива, поверь, уж я-то знаю…
- Как я буду без тебя, Степа? - перебила я, даже забыв обидеться на «бестолочь»
- А я без тебя как? Тебе-то нового Хранителя дадут. Ты уж поосторожней там, кто его знает, как новый свои обязанности будет выполнять. А за тобой глаз да глаз нужен. Ох, куда-то меня не туда занесло, я ж поздравить тебя прилетел. Будь счастлива.
- Спасибо. Я постараюсь. Я буду без тебя скучать.
- А я-то как буду… Ну, да ладно, жених у же подходит, иди открывай. И береги себя, если это возможно, конечно.
Свадебная круговерть закружила меня, отвлекла и развеселила, но где-то в глубине сознания оставалось горькое ощущение утраты. И не оставляло ни у теплого моря, куда мы улетели сразу после свадьбы, ни по дороге домой.
Вернувшись, я загрустила совсем, и часами смотрела куда-то вдаль, пытаясь увидеть то, чего увидеть не дано. Но однажды утром, в кои-то веки проснувшись в хорошем настроении, вышла на кухню и открыла балкон. В лучах майского солнца на перилах сидел Степан, вид у него был довольный, как у кота, объевшегося сметаны:
- Я остаюсь с тобой. Все другие отказались, говорят – мороки много. Так что, придется опять мне…
Последний раз редактировалось
Myrzik61 15 мар 2014, 21:23, всего редактировалось 1 раз.
