Kaitherina » 08 июл 2013, 11:38
Последний год в магистратуре – это почти индивидуальная система обучения. Я готовилась к защите своей работы, которая, как я догадывалась, простой не выйдет. Мой новый профессор был известным искусствоведом, невероятно востребованным в своей области, и поэтому за год я видела его только три раза. То он читал лекции в Гарварде, то улыбался на открытии выставке в Пекине, то презентовал книгу в Лондоне. В общем, занятой был очень. И помнил меня и мои проблемы смутно. Каждый раз, сочиняя ему очередной мейл, мне приходилось копировать приветствие с подробным объяснением, кто я такая, откуда, кем ему прихожусь и зачем его тревожу. Темы письма приходилось придумывать в жанре сомнительных сайтов: «Срочное сообщение из Сорбонны, касается профессора…» и его фамилия. Или: «Перезаключение годовых контрактов, новые условия оплаты…». Иначе он просто не открывал письма). Но когда открывал и даже прочитывал, то мог черкануть пару строк, направив меня, так сказать, на путь совершенствования. Его короткие сообщения очень помогли мне с написанием работы, хотя хотелось, конечно, полноценных консультаций. Но спасибо и на этом!
Поскольку я дополнительно взяла программу преподавания и готовилась получить сертификат, то для этого мне нужна была практика. Сначала я попрактиковалась в качестве ассистента у одного профессора, затем мне доверили провести пару семинаров у младшекурсников. Втянулась. На основную практику напросилась в один из лицеев при Сорбонне, где читала лекции по истории искусства. Ох, как меня это захватило! Готовила собственные слайды, выискивала интересные факты, подбирала литературу, и даже пару раз устраивала выезды с подростками в музей. Практику мне засчитали, и я принялась готовиться к экзаменам и защите. Естественно, факт присутствия в комиссии моего давнего профессора вызывал у меня определенный стресс. И мысленно я старалась просчитать все вопросы, которыми тот мог меня завалить. Но! Это же невозможно. У него 25-летний опыт преподавания, а кто я? Поэтому я постаралась не думать о неизбежном провале, и готовилась, готовилась, готовилась.
Интересна методика обучения юных французов в лицее и колледже. Уже многие годы в обществе и профессиональных кругах бродят мнения, что систему среднего образования Франции необходимо кардинально менять. Если начальное образование считается одним из лучших в Европе, да и высшее не вызывает вопросов и является престижным, то со средним – беда. Возможно, кто-нибудь смотрел фильм Канте «Класс», в этой картине максимально правдиво отражена сегодняшняя ситуация в сфере образования в колледжах и лицеях. В бесплатных заведениях царит хаос и бардак, дети из малообеспеченных семей не хотят учиться и не понимают, для чего им нужно «просиживать» штаны на занятиях, когда на улицах есть возможность и без всякого диплома зарабатывать евро. Учителя из таких колледжей предпочитают уходить, а если и не уходят, значит, либо это люди, которым некуда уходить (недостаток опыта, плохое резюме, престарелый возраст), либо это энтузиасты (но их меньшинство, и надолго, обычно, не хватает).
У учителей в государственных колледжах не высокая зарплата, которая зависит от уровня успеваемости учеников. И выходит замкнутый круг. Ученики не хотят учиться, - оценки низкие, - зарплата маленькая. Многие ученики бросают колледж, даже не переходя в лицей, то есть остаются без бака. В богатых районах, конечно, совсем другая история. Там все чинно и благородно, красивые класса, умные дети в дорогой форме идеально выглаженной, высокообразованные преподаватели. С каждым годом разрыв между этими двумя мирами растет. Ни один родитель в своем уме не отдаст ребенка в муниципальную школу, потому что там арабы, африканцы, наркотики, безысходность. В свою очередь последние «варятся» в своем кругу, и не видят другого выхода. Плюс и в тех, и в других колледжах и лицеях предельно либеральное отношение к ученикам. Есть законодательно закрепленные нормативы, по которым в любом конфликте оказывается виноватым учитель. То есть ученик может орать, плеваться, ходить по классу, кидаться предметами, выходить из класса, есть и пить на уроке, задирать других учеников и учителя, - ему ничего не будет. Он – ребенок. Учитель за него в ответе, он не имеет право применять физическую силу (то есть даже схватить за руку, например), не имеет право «осадить» задиру словами, повысить голос. Все, что он может – ну максимум поставить неуд за поведение. Но поставит он неуд, - уровень успеваемости снизится, - зарплата будет маленькая. Опять замкнутый круг. Или учитель может для беседы вызвать родителей такого проблемного подростка в колледж. Но обычно родителям нет дела, нет времени, а если они и приходят, то говорят одни и те же фразы: «Вы учитель, Ваша работа заставить моего сына учиться, почему у него такие плохие оценки, это Ваша вина. Вы его притесняете, потому что он мусульманин (другого цвета кожа, выглядит не так все и многие другие варианты)». Но чаще всего они просто не приходят на собрания или на вызов учителя.
В «нормальных» лицеях образование не стоит дорого, но живущие на пособие личности, конечно, не в силах себе его позволить. Вот так и получается, что «белые» дети получают образование в одних школах, а дети эмигрантов – в других. И это большая проблема для дальнейшего мирного развития такого мультинационального и мультикультурного общества как современное французское.
Я проходила практику в лицее при Сорбонне, и там, конечно, не приходилось объяснять детям, зачем им нужно образование. В классе преобладали типично французские подростки, но были и арабские дети, и афро-французы, родители которых могли себе позволить оплатить лицей. Они вели себя предельно вежливо, и никто не нарушал дисциплину. Хотя могли, например, некоторые ученики, независимо от национальности и расы, начать громко есть яблоко, чавкая на весь класс, или ходить туда-сюда с мобильным телефоном. Не представляю себе, чтобы это было возможно в обычной среднеобразовательной московской школе.
Как-то в середине октября до нас дошла ужасная новость, - дальние родственники Лорана (троюродный брат и его жена), молодая пара, разбились в автомобильной аварии. Мы их неплохо знали, нередко встречались в городе. Людьми они были веселыми, милыми и жизнерадостными. Новость эта нас потрясла. У них остался маленький сын, на тот момент ему было всего семь лет, он иногда бывал у нас в гостях со своими родителями, а мы – у них. Поскольку мы как-то по-дурацки получили это печальное известие, от третьих лиц, то на похороны не попали, но все же поехали выразить соболезнования родителям погибшего, так как у погибшей супруги родителей уже не было в живых.
Жили они в Париже, это была престарелая пара, за 70. Сын был их единственным и поздним ребенком, и я не могла представить себе, что они чувствовали. Предварительно мы сообщили им о нашем визите, и мсье и мадам согласились нас принять. Мы беседовали, пили чай-кофе, вспоминали погибших, а меня мысленно мучил один вопрос: «Где же их мальчик?». В большой аристократической квартире пенсионеров не было ни игрушек, ни вещей ребенка, - никаких следов присутствия внука. Видимо, сказался обостренный материнский инстинкт, и я допустила ужасную бестактность, и в конце разговора ляпнула:
- А где же ваш внук? Как он?
На что получила зубодробительный ответ, что мальчик находится в пансионе, куда на время его сдали бабушка и дедушка, а потом они хотят определить его в приемную семью, потому что сами не в состоянии заботиться о внуке. Мсье и мадам не производили впечатления недееспособных. Инвалидами они не были. Большая квартира, 4 спальни, автомобиль. Кажется, мсье шел 75 год, мадам – 73. Да, не молодые, но средняя продолжительность жизни во Франции, например, для женщин – это 84 года! Был единственный сын, теперь остался единственный внук… Это их решение было выше моего понимания.
Мы уехали. Лоран по пути, конечно, пожурил меня за не «комильфо», я бы ответила ему, что я думаю об этой ситуации, но хорошо, что сдержалась.
В течение следующих двух дней я почти не могла спать и есть. Меня преследовал образ семилетнего ребенка, только что потерявшего мать и отца, а теперь еще оказавшегося в пансионе. Что его ждет дальше? Да, во Франции нет детских домов. Ну вообще! Их нет! Нет домов малютки и прочих казенных заведений. Детей, оставшихся без родственников, отдают в приемные семьи (а спрос превышает предложение в разы). Есть даже семьи, для которых опека над детьми своего рода профессия. Им за это деньги платят. Но как можно отдавать малыша в чужую семью, если на свете есть родственники?
Мне буквально физически было плохо. Я спросила у Лорана, имеют ли право вот так они отказаться от своего внука? Имеют. Никто их не осудит. Я спросила у Лорана, а могут ли они кому-нибудь из родственников передать право опеки? Имеют. Но кто возьмет на себя ответственность? Лоран посмотрел на меня, и всё понял.
Мы поехали к мсье и мадам, и Лоран разговаривал с ними о мальчике. Сначала они напряглись, так как подумали, что дело в деньгах. Когда поняли, что нет, - немного расслабились. Но оформить общую опеку для нас не согласились. Только на Лорана. Вдруг из недр старческой памяти возникли русская мафия и коммунизм. Мне припомнили диктатуру пролетариата, поголовное русское пьянство, проституцию и жажду наживы. Вот почему так всегда? Почему в связи с русскими не вспоминается, например, Дягилев? Наш балет, русские сезоны? Эрмитаж, Тарковский, полет Гагарина, Достоевский, в конце концов! Но нет – комми, мафия, водка, Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ». Окей. Я это пережила.
Мы свозили достопочтенную пару в Агентство по делам усыновления и опеки, и дело закрутилось. Вообще минимальный срок рассмотрения дел по усыновлению и опекунству – 9 месяцев (ох, как беременность!), но поскольку Лоран являлся каким-то там дядей мальчику (хотя это родство считается номинальным) и мадам с мсье сами были за опекунство, решение было принято за 4 месяца.
К нам ходили комиссии, с нами разговаривали психологи, инспекторы всех мастей и уровней вредности, проверяли чистоту полов и наличие паразитов у пса. Общались с нашими детьми, соседями и коллегами по работе Лорана. Наше дело состояло из двух томов по 250 страниц каждый. Там были собраны все документы о моем нахождении во Франции – с первого дня. И вся жизнь Лорана в справках, уведомлениях, дипломах, налоговых декларациях и рекомендациях от друзей, коллег и начальства.
Через 4 месяца состоялось заседание, и Лорану передали опеку над малышом. Так у нас появился третий ребенок. Это очень ответственный шаг, но мы о нем ни разу не пожалели. Первый день дома Кристиан не мог поверить, что он у нас навсегда, что больше не нужно спать в одной комнате с тремя незнакомыми мальчиками, что теперь мы, знакомые ему люди, будем заботиться о нем. Он то плакал, то радовался. Смущался, называл нас безлично – мадам и дядя, или тетя и мсье. Мы спросили у него, будет ли он посещать свою старую эколь, но Кристиан категорически отказался, и его можно понять, там все знали, что у него погибли родители, и все знали, что он был в пансионе.
Крис вообще отказался ходить в какую-либо эколь! Однако он учился в классе CE1 (нечто вроде второго класса российской школы), и пропускать занятия было нельзя, да еще и бросать на середине года. Мы посоветовались с инспектором из образовательного комитета, и она предложила нам надомное обучение. Четыре раза в неделю на три часа к нам приходил специальный преподаватель и занимался с Кристианом. Для детей-инвалидов, или детей, попавших в непростую жизненную ситуацию, подвергшихся насилию, стрессу, - это абсолютно бесплатная практика. Наш преподаватель оказался терпеливым, спокойным и веселым человеком, который очень помог Кристиану не только в учебе, но и в целом прийти в себя. Крис втянулся в процесс, и, как мне кажется, был нам благодарен, что мы не заставили его учиться в обычной школе.
Приходил в себя ребенок долго, и это было сложное время, но проходят недели, и становится легче. Даже такая сильная боль от такой жуткой потери успокаивается и дает жить дальше. Кристиан слился с нашей семьей, ему понравилось ходить в бассейн, ездить с нами на пикники, бывать на киностудии у Лорана. Он с удовольствием начал помогать мне с младшими детьми, а Соню полюбил как настоящий старший брат).
Спасибо за внимание!
Продолжение следует...