Эмоции в деталях о посещении Октоберфеста в Мюнхене '07

[Masquerade]

тем не менее, несмотря на пертурбации, новый кусок почти закончен и до моего завтрашнего отбытия в Питер появится)

[Masquerade]

Парижского Сашхена, бодрым бризом ворвавшемся в нашу скучную житуху, я воспринимал сквозь полусон в состоянии «пока всё окей, но вот-вот». Это значит что пока еще вчерашние пары нежно колышат кондуиты мозга, заставляя их нежно барахтаться в нирване, но они уже сели на измену, ожидая скорый отходняк. Поэтому, несмотря на вышеупомянутый полусон, я был корыстно заинтересован в скорейшем же попадании концессии на луг.

Саша-2 добирался с Парыжу до Мюнхена с некоторыми лишениями, потому что ехать целую ночь, а европейские поезда слабо приспособлены к ночевкам, куда им до моего родненького «Мурманск – Вологда». Он долго эмоционально описывал какие-то тамбуры, какое-то отсутствие места, какого-то марроканца, но я слабо все это воспринимал, ибо начал тихонечко себе охуевать, потому что состояние «всё окей» плавно приступило к перетечению в состояние «вот-вот».

Поскольку Саша-2 так же бил копытцами в пол нашего номера, сучил ножками, всячески рвал удила и стремился скорее в бой, то есть на луг, то мы не стали искушать судьбу. Все мы без промедления вывалились из готеля, с шага перешли на рысь, аллюр, а там и галоп своей участи не избежал. Ведь надо было занимать место в палатке, а оно, как известно, пусто не бывает.

Но... ничто не вечно под крупою... нам удалось беспрепятственно проникнуть аж в две палатки, но и в десять утра там было не сесть. Можно было ходить кругами между тысячами алкашей, можно было постоять в сторонке, можно было поглазеть на сочные бычьи туши, вращающиеся на гриле, но не смотря на все эти бесспорные блага человечества, пива стоячникам не давали. Кыш, пархатые. Более того, стоячников всячески шпыняли и постоянно шипели, мол садитесь же. А садиться некуда, потому что там всё занято походу еще со времен объединения Германии.



Вообще классический павильон представляет собой весьма большую территорию, на которой стоят сотни деревянных столов, все как надо: выцарапанные надписи «Англия сосать» и «Луиза с Ляйпцигштрассе – стерва». Пара пристроек на втором этаже – это вип-зоны для всяких мажоров, ну из тех, которые виллы закладывают за право качественно впасть в нирвану раз в году. Зона для готовки. Она с прозрачными стенами, чтобы синева видела и млела, как там для неё суетятся сотни человек, жаря перепелов, быков, поросят, и, естественно, сосиски. Мне вот как давеча понравились сосиски черного цвета с какой-то дрянью (я вообще обожаю дрянь), так я их с тех пор нигде найти и не мог. И тут вот нет.

Всю эту вакханалию разбавляют пара сотен официанток, на каждую приходится более полтинника алкоклиентуры, но они не унывают – наоборот, они – составляющая самой алкоклиентуры, без них ничего вообще бы не было. Официантка – это очень почетно. Все любят, уважают, кричат, зовут, целуют ручки, отвешивают комплименты перси – один краше другого. Доминирует над всем пара мощных оркестров, любая российская фабрика по производству консервов, она же консерватория, плакала бы синими слезами при виде столь благодарной аудитории, чувственно, всеми фибрами алкающей каждую ноту. Аудитория боготоворит оркестр. Она – сама часть оркестра, а оркестр – часть её.

Баварский оркестр – это Феерия, всеобщий экстаз. Оргазм. Двоечник получает пятерку в четверти. Левитан зачитывает по радио приказ Верховного Главнокомандования от 8 мая 1945 года. Милиционер метрополитена нашел на перроне купюру в пять тысяч рублей. Принцесса Лея рапортует повстанческой армии об уничтожении Звезды Смерти. Одни словом – это полная аллилуйя, триумф воли, когда играет баварский оркестр в пивной, для своей же публики.

Вот какое масштабное зрелище открылось четырем мушкетерам караля в десять утра. Мест нет. Сесть некуда. Кругом все пьют, некоторые, судя по лицам, с восьми утра. Ну или вечера – какая разница. Судя по некоторым лицам – вторую неделю. Кажется, некоторые экземпляры только-только прибыли с задворок луга, где они спали, только-только они отбросили в сторону «полицейское» одеялко с криком «Я остаюсь! Я! Остаюсь! Я буду здесь жить!», как их уже вновь закутывают в одеялко и выводят из палатки снова спать на задворки.

Ну что, мест нет. Экзамен отменяется, все билеты проданы. Приходится снова уходить, но это ничего, чай, не земля обетованная, и на улице хорошо. Именно там, на улице, мы и нашли аутентичный кабак в какой-то щели, где ютилось около трехсот обделенных алкоголиков, не имеющих счастье осветить собой и своей аурой палатку. Да и черт с ними. Таких, внепалаточников – добрая половина посетителей луга.



До этого мы успели пару раз хлопнуть в каких-то шарагах «за прибытие», а самое главное (самое главное!) - сфотографироваться. В лучших домах Европы и Филадельфии оказывается нехитрая услуга – вы одеваетесь в одежду былых времен и вас фоткают на фотоаппарат этих же самых времен. Получается желтый проржавевший фотоснимок, где ты стоишь как молодой Гарри Гудини, с полностью офонаревшим личиком, или же позируешь у трофейного орудия в иллюстрациях к журналу «Летопись войны с Японией» от февраля 1906 года, ну или же тривиально подписываешь Версальский мир с английской стороны, в общем – всё что угодно можно изобразить, любой каприз за ваши ойро.

При каждом таком фотопункте, помимо собственно фотографа, с агрегатом времен конца позапрошлого века, присутствует и костюмер, который и решает, что же тебе, пьяная скотина, пойдет. А при нем, костюмере, гигантский гардероб всякой всячины. Мы были ещё в состоянии «я уважаю тебя, о собеседник», поэтому особо не паясничали при подборе костюмов, тем более с нашими габаритами особо не распоясаешься. А то можно вообще нахрен без фото остаться.

На меня налезла странная пыльная синяя форма с фуражкой, все, включая меня, дружно решили, что это форма офицера баварской армии 19 века, тем более, что к ней мне выдали сабельку. Так то, по уму, форма крайне напоминала железнодорожную, в ней кондуктор должен был ходить, с большими карманными часами, и свистком, и орать: «Все на посадку, следующая остановка – Аугсбург». Но сабелька путала карты. Так я и остался офицером баварской армии.

Оба Саши чрезвычайно напоминали потомственных баварских мажоров – шляпа с перьями, ружьё, трость, чистые сюртуки с галстухами, благородный откровенный взгляд. Мол, сейчас стрельнем фазана в своих угодьях под Регенсбургом – и домой, проиграть пару борзых в карты соседу - молодому дворянину из Нойвайнштайна. Но, естественно, лучше всех получился Лёшенька. Какой там офицер армии, какие потомственные дворяне – мажоры.

Лёшеньке выдали такие упоительные полосатые штаны, такую трость, такое кепи, что ни у кого не останется сомнений: вот он, король беспризорников с Лиговского рынка. Акула, собирающая дань с барсеточников, наперсточников, шулеров, псевдокалек и голимой уличной босоты. Это именно он продает кокаин через кондукторов трамваев. Это именно он стоит за дерзким налетом на инкассаторов на Гороховой улице с помощью цыганского табора и двух медведей. Это именно он инкогнито шантажирует испанского посла с помощью двух грудастых выпускниц Смольного института.

Всё, всё это читалось в спокойном, уверенном лице Алексея Роскошного – короля петербургского дна.



Когда эту фотографию нам наконец-то сделали, мы там чуть не описались от счастья. Во-первых, мы допивали третий литр, а во-вторых, фото было нереально брутальным и без пива. Мы долго рассматривали её, обсуждали, чирикали, болтали, как студентки-отличницы после успешного экзамена. Мы были счастливы. До такой степени, что разглядывание фотки плавно перетекло в концерт «Песня-2008»



Проорав традиционный джентельменский набор («Ничего на свете лучше нету», «Луч солнца золотого», «Без милой прынцессы мне жизнь не мила-а-а-а-»), мы решили перейти от салатов к горячим людам и бросили в бой самую тяжелую артиллерию, что имеется в нашем алко-запасе. Итааак...

ПРОЩАЙ, СО ВСЕХ ВОКЗАЛОВ ПОЕЗДА
УХОДЯТ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ-А-Я-А
ПРОЩАЙ, МЫ РАССТАЕМСЯ НАВСЕГДА
ПОД БЕЛЫМ НЕБОМ ЯНВАРЯ-А-Я-АААА

Это идеальная пивная песня. Если и любить русский язык, так за то, что на нем пел великий Ленин. Пел эту песню, конечно. Там так тянутся гласные (а что еще нужно алкоголику?), такой надрыв, такая патетика, что не мудрено, что всю немецкую пивнушку пробила благоговейная дрожь от раскатов этого ВЕЛИЧИЯ.

ПРОЩАЙ, И НИЧЕГО НЕ ОБЕЩАЙ,
И НИЧЕГО НЕ ГОВОРИ,
А ЧТОБ ПОНЯТЬ МОЮ ПЕЧАЛЬ,
В ПУСТОЕ НЕБО ПАААААААААСМАААААТРИ-И-И-И-И

Но это-то ладно. Это лишь фон, так сказать прелюдия к основному калибру – припеву «Лай-ла». Лайла – это вообще вне категорий, вне планеты, вне вселенной. Это высший разум, демиург, вдохновитель бытия. Я не собираюсь расписывать здесь переливы а ля «лай-ла-ла-ла-ла» ну так далее. Негоже унижать великое. Назовем его просто и скромно: Лайла.

Скоро и куплеты были забыты, хотя и там присутствуют бросающие в благородный пот строки, чего только стоит «Прощай, уже вдали встает заря и день приходи в города-а-а-а». После одухотворенного гимна Союза мы переключились исключительно на Лайла. Немцы пытались нас перепеть, но Лайла загасит любую нацию, любую самую мощную силу. Скоро соседний столик просил нас снова и снова: «хей, русиш, лайла битте». Мы не могли отказать братьям. Лайла плыла над Октоберфестом.

Потом я осознал себя, стоящим перед аттракционом «Молот силы». Надо хлопнуть здоровой кувалдой по кнопке и тебе будет конфета от фабрики «Красный Октябрь». Молот силы опробировал Саша I, но поскольку лайла забрала у нас остатки всего самого хорошего и доброго, включая сознание, то качок Саша I по кнопочке так и не попал. Пришлось потерять с горя Лешеньку и Сашу II, сесть на алко-карусель и забыться в тяжелом вине. Ну, вернее, пиве.

На карусели у меня и начала происходить пятигорская достопримечательность, то есть Провал. Мы там с Сашей сделали наверное около трехсот оборотов, после чего окончательно и бесповоротно потеряли честь, совесть и мораль советского человека. Несмотря на пятигорские достопримечательности, я смутно помню каких-то трансвеститов, вновь проснувшийся дар беглой английской речи, на этот раз с вкраплениями немецкой, знакомство с местными клетчато-грудастыми девочками, падание им на плечо, несколько кружек пива, после которых Пятигорск меня накрыл окончательно.







Очнулся дома в номере. Вернее, меня очнули. Саша I лютовал, поднимал наши хладные с Лешей тела, взывал к нашей совести («Мы же в Мюнхене!»), аппелировал к совестливости («На Октоберфест же приехали!»), и в довершение ко всему что-то бодро пел. Проспали мы часов пять, а домой попали около шестнадцати нуль-нуль., судя по косвенным признакам (мрачная рожа портье, дата отправки смс-ок с текстом «хрцпшшшыыы» абоненту «Витя-Торты», последние фотографии с блондинками на сашин мобильник). Домой дошли сами, никаких полицейских и одеялок, браво, Киса, вот что значит школа!

Вчетвером мы отпаивались чаем в китайском ресторанчике в паре кварталов от нас, ели беззащитных малюток-креветок, думали о вечном, рассуждали о былом, планировали суровое настоящее, и, естественно, верили в светлое будущее.

Светлое будущее заключалось в том, что уже вечер, на Мюнхен легли тревожные сумерки, и вновь засверкали неоновые контуры женских тел и надписи «Хот асс онли», и вновь улицы пропитываются импозантной немецкой похотью. Но не нашей, о нет, мы все пристроены, домашние мальчики, веревки вей. Мы решили прочесать так много эро-заведений, как только можем. Мы обязаны познать эту великую часть немецкой культуры. Мы чувствовали себя исследователями-первооткрывателями, не говоря уже о том, что были пьяны. Пятигорск кончился, потому как я все-таки поспал, остальные тоже были достаточно бодры, а потому, город ждет!

И вновь тактика «Выжженая земля». Заходим в одно консумационное заведение, там выпиваем, смотрим, что к чему, нет ли среди танцующих девушек наших одноклассниц или одногруппниц, удостоверяемся, что нет на планете учебных заведений чище и светлее душой, нежели ярославские, и идем в следующее. Естественно, продегустировав огненной воды.

Прошли заведений пять, описывать их конечно не имеет смысла, потому как в целом все одинаково – девушки, мужики с невинными глазками и твердыми штанами, запах пота и пива. Конечно, это описание подойдет любому из учебных корпусов нашего Педуниверситета, но все-таки есть одно небольшое отличие – мы в Мюнхене, а не на Которосльной набережной г. Ярославля, а это дорого стоит. Так, на Которосльной набережной до сих пор не существует такого порно-клуба, до которого наконец добрались и мы. На нем я и хочу чуточку остановиться, потому что это, друзья, снос башки. Ленин стал бы капиталистом, увидев такое. Путин (В.В.) бросил бы все и пошел бы работать швейцаром в такой клуб.

А сначала ничто не предвещало беды. Вход как вход, неон, мигание, витрина с порнухой, в общем, классическая иллюстрация к картинке в советском журнале из серии «Этот гниющий Запад», её еще потом вся страна вырезала бы – и под пластиковое стекло на письменный стол. Почаще любоваться на продукты гниения.

Заходим, слева и справа длинные ряды передёрг-кабинок. Как для фотографирования, с экраном и стульчиком, только на том месте на стене, куда нужно «приблизить лицо на двадцать сантиметров и замереть», то есть на мониторе, крутится жесточайшее порево. Германия думает о всех. Это вариант для неимущих слоев населения и турок. Им же тоже нужна разрядка. Что, неимущие не люди что ли. Бросаешь два евро, выбираешь фильм, закрываешься изнутри и радуешься тому, что ты турок. Также стоит стакан с салфетками и урна – ну, осознал тот факт, что ты неимущий, вытер с горя писю и пошел домой.

Лично я считаю, что передерг-кабинка – одно из высших достижений немецкой социальной машины. Никто не остался в стороне, каждый член германского общества должен остаться довольным и удовлетворенным.

Для тех, у кого денег чуть поболее, чем два евро, на входе выдают два жетона, в обмен на некую сумму упомянутых всуе евро. Проходишь в небольшой центральный зал, посередине гордо возвышается бар, в котором ты жетоны можешь обменять на выпивку, на любую по твоему желанию. Но кроме нас никто этого толком и не делал, потому что вся публика, а было там человек семьдесят народу, оккупировала соседние залы. Из центрального барного холльчика ведут четыре выхода в соседние залы.

Три из них – небольшие кинозалы с огромными экранами, где показывают крупным планом писи чужих дядь и теть, сопровождая показ мощным звуком, а четвертый – обычная стойка со стриптизом, только не классическим, из серии ля-ля-ля, покрутилась, махнула на прощание трусами и ушла, а брутальным. Немецким. В этом то зале и трется большая часть народа – смотрит, как женщины хоть живут то, кто это вообще такие, и что у них там.

Большая часть посетителей – одинокие мужчины в длиннополой одежде: плащах, накидках, свободных майках. Они степенно перетекают из зала в зал, не разговаривая и не общаясь, это не клуб по интересам, но и не лондонский Клуб Молчунов – порноклуб в Мюнхене гораздо выше какой-то там английской швали.

В центральном зале висят телевизоры, на которых одновременно показывают все фильмы, крутящиеся во всех залах. И прямой репортаж из комнаты с шестом. Кругом динамики, звук вокруг, снуют мужчины в плащах, иногда они алчно смотрят на нас, иногда безмолвно берут себе выпивку.

Я родился в 1981 году в Союзе Советских Социалистических Республик, в городе Ярославле, это недалеко от Москвы, красивом городе на Волге. Меня принимали в пионеры, я хотел закончить школу с золотой медалью, стать моряком, потом вступить в ряды коммунистической партии, если, конечно, я буду этого достоин. Я хотел достойно прожить свою жизнь. Я никогда не был в порноклубе около вокзала в городе Мюнхене, и никогда не предполагал, что я когда-либо туда попаду.

Вот почему я охуел.

Биография моих спутников если и отличалась от моей, то лишь незначительными нюансами. Максимум, что мы могли сказать друг другу, так это два лаконичных, емких, глубокомысленных слова: - Это пиздец. Мы стояли около барной стойки, робко прижимаясь к единственному существу женского пола (окромя конечно тех, у шеста) – бармену. Взяли по шнапсу – вдруг вольемся в среду. Может плащи выдадут. Не выдали. Не влились. Наоборот, все начало становиться еще более робким, воздушным, к поцелуям зовущим.

Походя из зала в зал, в последнем я обратил внимание, что благодарная аудитория не пялится на экраны и не шевелит руками у себя под плащами, как в прочих залах, а сгрудилась на последнем ряду. - У меня богатый жизненный опыт, успокаивал себя я, усилием воли направляясь к небольшому кругу в углу кинозала. - Ты ночевал в зале ожидания вокзала г. Можайска, теперь тебе ничего не страшно – увещевал я себя, заглядывая внутрь круга.

На заднем ряду мужчина порол старушку. Ей было под шестьдесят, она была невероятно отштукатурена, но такой возраст не пропьешь. Я не знаю, как она попала в этот клуб по интересам и кем ей приходился импозантный мужчина с усами в плаще, пристроившейся к ней сзади. Если бы она и хотела сказать, то не смогла бы, потому что сладострастно пыхтела, а если и смогла бы, то я бы не понял, потому что допустил роковую ошибку и в школе начал учить английский вместо рявкающего языка философов и ученых.

Мужчины, образовавшие круг, были довольны, на экран не смотрели, и, храня гробовое молчание, интенсивно шевелили руками под одеждой. После мысли о ночном вокзале г. Можайска я расхорохорился, подошел к зрителям близко, но практически через минуту старушка выпрямилась, оправила платье, кокетливо улыбнулась аудитории и на своих шпильках направилась на выход. Скоро вышел и усатый. Зрители взволнованно выдохнули и снова повернулись к экрану.

Второй эпизод косвенно или явно заставил нас покинуть пельменную. Уже с самого начала я косо смотрел на красную лестницу, ведущую на второй этаж – единственную лестницу в заведении. Я чувствовал, что там что-то нечисто, какая-то она нехорошая, эта лестница. Но шило же. Интересно же. Как же там красная лестница без меня жила-то все эти годы. Поднялись мы туда с Сашей – ну так и есть. На экране порются мускулистые гладковыбритые мальчики, в зале стоят четыре мужика и взволнованно дышат, и как только мы зашли, все обрадованно посмотрели на нас.

Мы не стали искушать судьбу и сразу же скатились по лестнице вниз, как горох, вновь по мере сил прижавшись к женщине-барменше, и попросив шнапса и на второй жетон. Со второго этажа спустился высокий лысый дяденька в длиннополом плаще, встал рядом и благосклонно стал смотреть на нас. Я не боюсь показаться слабым. Этой психологической атаки мы не выдержали и дружно пошли на выход из кафе-закусочной. По пути Саша толкнул дверь одной из передерг-кабинок и вспугнул там взволнованного турка с бумажкой.

Психологическая атака на пионеров 80х была мощной. «Хуя» и «пиздец» – вот какие два слова последующие пятнадцать минут только и могли выговорить люди, мечтавшие стать моряками, космонавтами, летчиками. Мы шли куда глаза глядят, плутали по мюнхенским улочкам, стыдливо опуская глаза при неоновых фрагментах женских тел.

Поскольку Саша II на утро отчаливал на самолетающем аппарате, а Саша I был вместе со мной пьяноват еще с Милана, то почетная обязанность доставить самолетчика в аэропуэрто легла на мужественные плечи Лешеньки. Вечером завтрашнего дня мы теряли и второго Сашу, только уже из франкфуртского аэропорта. Туда надо было еще и доехать, и Лешенька спасал ситуацию, уйдя спать вместе с утренним Сашей. Мы же с вечерним Сашей решили устроить Мюнхену войну до победного конца и пошли на Мариенплац, где, по слухам, несмотря на два часа ночи, еще работала какая-то всемирно известная пивная.

Во всемирно известной пивной на лавках тихо-мирно почивали пьяницы, весь пол был залит пивом, как и кусок площади перед заведением, поэтому нам ничего не оставалось, как не мешать людям спать, взяли по литровой кружечке да и учалили побродить по улицам. В праздник полиция закрывает глаза на пьянку на улице. Пусть порезвятся пока, мол.



Не закрыли глаза на происходящее две датчанки, которые пытались нас усовестить, увидя такой нереальный по европейским меркам хаос (два здоровых мужика плетутся по улице, орут «Ярик намбер ван», чокаются литровыми кружками, плещется пивас, все это на фоне гробовой тишины центровых безлюдных офисных улочек). - Господи, ребята, откуда вы взяли эти кружки? Вы их забрали из кафе? Вы украли их? Это же нехорошо! - и смотрят на нас так, как сестра-обладательница красного диплома смотрит на брата-наркомана.

Ну что мы могли сказать в ответ... мы же в состоянии «мы любим всех»...
- Мы? Мы не украли... Нам... п-п-подарили. - А вы откуда девочки? Ой, из Дании... Копенгаген так сказать... красивые в Копенгагене девочки... пока девочки... да не украли мы эти кружки... п-п-подарили... пока-а-а-а говорим... а нету тут нигде полиции... пока-а. Ярик намбер ваааан.



К четырем утра мы плавно перетекли в состояние: «Кто?!? Я-я-я? Да я всё могу!» и пошли в ночной клуб. То, что это именно ночной клуб, мы поняли по второму этажу, нависающему над улицой, он имел полностью стеклянные стены, а за ними кривлялись силуэты. На Родине такое заведение без вариантов назвали бы «Стекляшка». У входа в него сиротливо терлось человек двадцать подростков, а у железной бронированной двери стояло два жлоба со скрещенными руками, ба, да это ж картина Репина маслом - «Несостоятельные тинейджеры не проходят фейс-контроль в желанный ночной клуб».

Ну мы протиснулись сквозь это жиденькую толпу к дяденьке охраннику, Саша поднял свои лучезарные глаза и сказал кротко: Ви хэв мани. Ви вонт ту спенд ит ин ё найс клаб. Охранники ночных клубов в целом любят иностранцев, в любой стране. Ну кроме может таджиков. У них суровая мировая репутация.

Стоим мы у стойки, виски взяли. У меня опять пошли пятигорские достопримечательности. У Саши тоже. Поломались на танцполе, вернее, на его подобии, там какое-то мажорно-нажорное место и танцуют между креслами или впритирку к стеклу, чтобы люди снизу видели и слюнями текли. Только мужиков в плащах из порноклуба внизу под окнами не хватало.

Сегодня праздник у девчат
Сегодня будут танцы
И щеки деееевушек горят
С утра горят румянцем!

Я познакомил столицу Баварии со своими любимыми танцевальными приемами: «смерть от ржавого топора», «слава Украине, героям слава», а также внедрил новинку - «князь Олег прибивает щит на врата Царьграда». Столица Баварии как-то не оценила моих синих порывов, вдобавок, там у каждой персоналии был свой набор танцевальных приемов, все были на своей волне (некоторые, судя по лицам, уже около недели), и друг на друга внимания не обращали.

Познакомились у стойки с какой-то девочкой. Лица не помню. Имени не помню. То, что девочка – 100%, никаким ледибойством и не пахло. То ли из Австралии, то ли из Канады, какая разница. Болтали о чем-то (о чем, конечно ни я, ни Саша не помнит), а девочку вспомнили назавтра вообще потому, что в кармане обнаружили клочок бумажки с каким-то электронным адресом.

А все потому, что я наконец-то достиг состояния «Я еду в Ригу». Спасибо Лешеньке – это он надоумил меня прочитать рассказ Зощенко, где описывается это прекрасное состояние. Там мужичок выпил, решил в кино сходить, сидит стало быть в кинозале, фильм начался, кругом зрители, тепло, комфортно, ну он и чувствует – все вокруг фильм смотрят, а он в Ригу поехал!

Вот и я так. Стою, облокотившись на стойку, гублю виски, пользуюсь в очередной раз обретенным даром английской речи. Рядом эта канадка-австралийка стоит, щебечет что-то, а я чувствую – что в Ригу поехал!

Не успел выехать даже из Москвы – клуб в пять утра закрывали и всех нас выгнали, даже меня, с моей блаженной улыбкой при мысли о том, что скоро я увижу шпили соборов Риги...

Реальность наступила быстро, потому как очень хотелось есть, пришлось брать у турка донер-кебаб (я все на продавца подозрительно смотрел – по-моему это был тот, которого Саша шуганул в передерг-кабинке), и жрать его прямо на тротуаре. Потом мы снова попели песни, встречая зарю из-за остроконечных мюнхенских крыш и наконец-то прибыли в отель.



На выражение лица портье я забил – понял, что не уместно сейчас обращать на это внимание. Саша тоже забил, снял в номере своего тезки большое зеркало и положил на его на оного спящего тезку, чтобы он «посмотрел какой он красивый». Тезка матерился очень мерзко, отвратительно было слышать такие недоброкачественные слова, гадкие ругательства в наш адрес, но увы, зеркало пришлось с источника ругани снять.

Потом также были сняты несколько гравюр из серии «Баварское общество 19 века», висящих в коридоре, и соскладированы с неизвестными целями у нас в номере. В качестве мажорного аккорда Саша попытался втянуть в номер мотороллер со стоянки, находящейся за нашим окном («а чтобы был»), но эту попытку пресек спящий сном ангела Лешенька, потому как именно он спал у окна и мотороллер пришлось бы провозить через его кровать.

Проснуться наутро было делом страшным. Я даже когда на Любовь Слизку смотрю, не так боюсь. Я бы предпочел двойку по географии в аттестат получить, лишь бы не просыпаться в то утро ТАК. Хорошо еще, что удалось выгадать пару часов, пока Леша увозил Сашу в аэропорт. Но и это меня не спасло. Я был на самом дне синего омута, и не было во всем мире того водолаза, что поднял бы меня с этого дна. Даже пиво не помогло бы. Лечит только время. Надышаться можно только ветром. С годами приходят истинные ценности. Не все то золото, что блестит. Не пойду на луг опохмеляться.

Лешенька был свеж и бодр, ночной герой Саша в отличие от меня еще получал удовольствие от алко-ямы, и они решили проникнуть в павильон еще раз, и еще было невозможным уехать с фестиваля без шляпы с пером. Ну... мы развесили «Баварское общество» по стенам коридора, вяло улыбнулись портье и сдали нумер.

Машина все это время стояла прямо на улице – что-то как то мы как позавчера луг увидели, так особо по поводу стоянки и не загонялись. Сели. Поехали. Я что шел до машины, что садился в нее, что ехал – всё это я осуществлял примерно в том же состоянии, что и главный герой в культовой киноленте «Карты-Деньги-Дваствола», когда он проиграл в карты полмиллиона. Я, пожалуй, тоже предпочел бы проиграть полмиллиона лишь бы дали поспать. Одно лишь грело меня – пока они там шляпу с пером покупают, я могу в машине додремать.

Мы остановились на перекрестке Хайзештрассе и Ландверштрассе, перед самым пешеходным переходом. Это совсем недалеко от луга, оживленное место. Я был счастлив. Я могу спать еще как минимум два часа. Я раскинул переднее сиденье, ноги положил на торпеду, а лицо накрыл итальянским атласом автодорог Европы «Атланте Страдале». Это было божественно. Я спал. Я был идеален.

Кругом шумел рабочий день, Мюнхен трудился в поте лица, а совсем рядом в праздновании проводили своё время сотни тысяч алкоголиков. По людным привокзальным улицам бежали ручейки людей, они огибали маленький черный «Рено», бежали через пешеходный переход, расходились в разные стороны и снова сходились. Родители вели детей в школу, турки шли открывать свои лавочки, работники вокзала выходили из метро и шли к своей любимой железной дороге. А навстречу им, с вокзала, спешили сотни и сотни нарядных людей – они приехали со всей Германии, взяв выходной день и спеша на фестиваль. Они болтают, смеются, у кого-то уже пиво в руках.

Некоторые из них мельком смотрят на здорового парня, который растянулся в маленькой машинке с атласом дорог Европы на лице. Ян Александрович спит. Вот уж одна нога и в форточку высунулась – на торпеду две не влазят. Ему хорошо. Он блаженен. Кругом шумит Мюнхен, и шумит вся Европа, потому что рабочий день начинается. А где-то совсем недалеко, в паре тысяч километров восточнее, на Родине молодого человека – разгар рабочего дня.

Качается нефть, впаривается газ, покупается недвижимость и продаются автомобили в кредит. Закончилась смена на Моторном заводе в одном из тысяч русских городов – городе Ярославле, и рабочие повалили валом из проходной, растекаясь по проспекту Октября и штурмуя маршрутки. В кабинете мэр подписывает указы, а дворники метут улицы. Мужик с гитарой на улице Кирова косит под Высоцкого, а водитель первого трамвая опять матерится, потому что его все подрезают на Мукомольном переулке.Город живет своей жизнью. Он – часть единого целого под названием РОССИЯ. А Россия – часть целого под названием планета Земля. Это – система. Она живет своей жизнью, как была она запущена когда-то миллионы лет назад.

Спит Западное полушарие, трудится Восточное, в Южном больше отдыхают, в Северном больше работают. В воздухе одновременно десятки тысяч самолетов, океанские волны бороздят десятки тысяч кораблей. Миллионы сигналов летят на спутники с мобильных телефонов. Рождаются люди, умирают люди – и всё это за секунду.

Жизнь не останавливается. Но Ян Александрович выпал из неё на время. Он же блаженен, он спит. Он – вне системы. Вращается вокруг Солнца Земля, вместе с ней вращается маленькая страна на запаже Евразии – Германия, а вместе с Германией крутится крупный немецкий город на юге – Мюнхен. А в городе Мюнхене, на пересечении Хайзештрассе и Ландверштрассе, крутится маленькая машинка «Рено», а в ней спит молодой человек по имени Ян Александрович, и он тоже вместе с ней вращается относительно Солнца. Он – в системе. Но в ней только его тело, а душа у него давным давно улетела, поднялась над всей этой системой, видит её, чувствует каждой своей неописуемой частицей.

Она видит, как в городе Лас-Вегас, США, за пять минут женятся новобрачные, а в Кировском ЗАГСе г. Ярославля за пять минут разводятся. В Париже на Монмартре пьют коньяк, а русские бородатые полярники на полярной станции Мирный пьют спирт. Судно с грузом джута из Бангладеша заходит в Суэцкий канал со стороны Красного моря. Оно идет в Катанию, что на Сицилии. Японские рабочие насыпают землю, отвоевывая новые площади для Токио, Сахара наступает на Чад, эскимосы просят новые подачки от канадского правительства, а президент Венесуэлы подписывает в своем кабинете в Каракасе новый акт о национализации нефтяного сектора.

Ту-134 делает посадку в аэропорту Кольцово, что в Екатеринбурге, а Боинг-737 взлетает из аэропорта Бен Гурион, что в Тель-Авиве. Индусы спустили на воду новый крейсер, а в лесах Индонезии пойман очередной людоед. Несется сквозь джунгли по Трансамазонской трассе грузовик из Икитоса, Перу, в Манаус, Бразилия, а скорый поезд «Россия» ползет через туннели Кругобайкальской дороги в сторону Владивостока.

В мире живут миллиарды людей. Они созидают, уничтожают, трудятся, бездельничают, смеются и плачут, рождаются и умирают. Они – живут. Они в системе. И Ян Александрович, спящий на перекрестке Хайзештрассе и Ландверштрассе, тоже в системе. Через два часа он проснется и поедет во Франкфурт-на-Майне, тем самым выполняя свои естественные функции винтика этой гигантской системы под названием «Планета Земля». Эта функция - жить.

А пока – он вне её. Он спит. Он поднялся над ней, летает над ней, вглядывается, изучает, смотрит. Он молнией летает от Анкориджа на Аляске до Дурбана в ЮАР. За секунду он перемещается от Мельбурна до Мурманска. Но только один маленький, очень маленький вопрос мучает его – а чтобы вот так вот полетать, вырваться из системы, стать вне её, подняться над ней – обязательно для этого надо нещадно пить три дня подряд?

[Иван67]

Вот это да! Супер! Великолепно! Ух как меня пробрало!
Ян, это нечто. Припасть к первоисточнику, прочитать шедевр в день опубликования, это уже прекрасно.

[Иван67]

Ян Александрович. Прошу Вашего разрешения на цитирование выдержек из Ваших постов в моих туристических отчётах, с указанием источника и автора. Гарантия неиспользования Ваших материалов в коммерческих целях, только моё честное слово.

[Иван7777]

Ян Саныч! Есть ли что нового?

[Иван67]

Этот гад явно где то оттягивается.
Впрочем такие опусы с кондачка не пишутся. Остаётся только ждать

[poront]

Отлично, жаль только что в этом году не получается попасть на этот праздник жизни. В следующем обязательно наверстаю упущеное...

[Masquerade]

Текут мысли, текут мечты и грезы в спящей головушке, но им положен конец дерзко распахивающейся дверью нашей уютной «Жопорезки». «Га-а-а-ады» - стонет головушка, а скоро перед ней (головушкой) появились и сами гады – Алексей и Александр. Александр был в баварской шляпе с пером и судя по космическому брутальному уверенному взгляду, утренний луг не прошёл даром. Чуваков наконец-то пустили в шатер и даже качественно обслужили – как говорится, пацаны шли к успеху, и фартануло.

Уже втроём, уже у нас потери,
Но жизнь - дуэль, чего же мы хотели?
Девиз наш - все за одного,
И в этом наш успех...

Полеты от Анкориджа до Мурманска стали в голове прекращаться, всему хорошему на этом свете наступает конец, нирвана кончилась, Курт покончил с собой, всё, аллес, полный 1994 год. Лёшенька планомерно, не спеша, приступает к вывозу тел из Мюнхена строго на север, в сторону Нюрнберга. Одно тело было счастливое, довольное, размахивало шляпой с пером и пело под нос нехитрые песенки. Второе же тело, о, оно было телом страдальца – это подтверждала и надпись «Атланте Страдале» на большом синем атласе автодорог Европы, который оно, тело, сжимало в своих ослабевших ручонках, и который вот-вот грозился выпасть из них.

Тело было настолько измучено, что даже не могло воспротивиться проезду мимо приглянувшегося магазинчика – именно там на тело идеально налезла бы баварская клетчатая рубашечка с подтяжками и кожаными заплатами. В такой не стыдно пропустить пару пинт после тяжелого рабочего дня в баре «У Братьев» на улице Кудрявцева. Я эту алкорубаху не далее, как вчера, заметил, вспомнил интерьер «Братьев», физиономии завсегдатаев, и страстно её, рубаху, захотел.

Но злой Алексей на болту вертел все эти подтяжечки и кожаные заплатки. Уверенно вцепившись в баранку, он умело маневрировал сначала по узким улочкам центра, а потом и по широким проспектам сытых, изнеженных мюнхнеских предместий. По арийскому лицу Алексея можно было написать идеологический плакат «Молодежь, вступайте в гитлерюгенд» - такое точеное и уверенное в себе оно было. Глядя на него, сразу было ясно – такое лицо у магазинчика с клетчатой рубашкой не притормозит. Вдалеке просвистел олимпийский стадион музей БМВ. Крепчало. Смеркалось. Быдлилось.



На сороковом километре автописты «Мюнхен – Нюрнберг» у меня приключились видения. Тяжело-нежное состояние « - база, база, посадка, выпускаю шасси» плавно сменилось на «и никуда, никуда мне не деться от этого», вкупе с легкой оглядкой на пошатнувшееся здоровье. Мне чудилось, что ведущий «Эрудициона» Нянковский (который, как мы знаем из начала этой увлекательной истории, меня и споил в шестнадцатилетнем возрасте) стоит в клетчатой рубашке с кожаными заплатками в центре зала дорожной шашлычной «Вдали от жен», под мышкой у него атлас «Атланте Страдале», и грозит мне пальцем, завывая: «Яяяян...Яяяян... не пей»

Ведущий плавно сменился понурым личиком ребенка с плаката социальной рекламы, с подписью «Папа, не пей!». Потом надпись сама трансформировалась в «Папа, налей!». Потом в голове закрутилась песенка «И с полей доносится – налей!», её сменила «Баллада Дэви Крокета», мелькнул образ бывшего губернатора Ярославской Области Анатолия Ивановича Лисицина, он, с напудренным ликом пел матерные частушки в обнимку с Николаем Валуевым на Силикатном шоссе, от этого зрелища мне окончательно и стало плохо.

[/

Ресторан с самообслуживанием при заправке. Набираем гору всего, немцы несколько косятся на наше трио – чувака с плаката гитлерюгенда («Данциг принадлежит Германии», «Аллес фюр Дойтчланд», «Не остановлюсь у магазина с клетчатой рубашкой»), а также блаженно улыбающегося малого в нежно-голубой майке, в шляпе с пером, и на парня в тельняшке с вечным страданием и невыносимой болью в глазах. Пусть косятся. Нехай.

И был огонь, и была победа. И был аэропорт города Франкфурта, и были проводы малого в нежно-голубой майке и в фетровой шляпе с пером. Отметить проводы никто уже не смог. Саша улетел, но обещал обязательно вернуться.

Увы, мой друг, теперь нас только двое,
Но то же в нас стремленье роковое!
Девиз наш - все за одного,
И в этом - наш успех...

Мы вырулили в центр Франкфурта-на-Майне. В перерывах между видениями, песнями, шляпами с перьями и матерными частушками на Силикатном шоссе нами было сделано очень важное, полезное дело: забронирована гостиница. Ну, чтобы на ночь глядя в чужом неизведанном мегаполисе не блуждать. Естественно, забронировали мы самую дешевую трехзвездочную гостиницу, что попалась нам на глаза в современной системе связи «Интернет». Естественно, она носила подозрительное название «Rossija», вызывающее задумчивое треньканье балалайки на дальнем плане, запах свежих березовых банных веников, чувство вечной вселенской тоски и желания ополоснуть керзачи в Индийском Океане. Всё, просто всё было в названии этой гостиницы.

Несмотря на физический недуг, я всё-таки сохранил свойство изредко поднимать иссохший морщинистый пальчик, еле слышно шептать «налево... туда-а», и снова опадать на комфортные кресла «Жопорезки». Таким нехитрым макаром «Rossija» и была найдена. Поскольку особые уполномоченные боги охраняли нашу поездку, «Rossija» находилась в самом эпицентре блядского привокзального квартала – порноцентра всея Германии, сосредоточенного вокруг привокзальной Кайзерштрассе. Прибывали мы ближе к вечеру, вокруг сверкает неон, в витринах лежат меховые наручники, квадрочлены, вакуумные вагины, переливаются надписи «НОН СТОП ТРАХ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ», кучки дисков, золотые коллекции «Охотники за меховыми треугольниками-3», «Мохнатое золото-18», на улицах парочка дам с элементами латекса в гардеробе.



Среди всего этого счастья притулилась вывесочка «Hotel Rossija» и арка, ведущая в это средоточие счастья. Гостиница оказалась именно тем, что я и предполагал – она основана эмигрантами, всё дёшево и чисто, на стенах фотографии молодого Аркадия Укупника, постер с автографом «Я вышла на Пиккадили. Новый альбом обворожительной Лаймы» , скупые записи Шуфутинского в книге отзывов. Триумф девяностых. Ныне же пустует, укупникошуфутинские в наши славные нулевые теряют позиции, даже в Германии.



В университете мне, как будущему учителю английского языка, призванному воспитывать генофонд Заволжского района города Ярославля, долго и упорно ставили произношение и фонетику оного языка (на этом усилия и ограничились). Благодаря этому секрету иностранцы во мне не так быстро спаливают жителя Российской Федерации, потому что я могу кобениться, избегать фразы «Хау матч», правильно говорить определенный артикль «зе», с язычком между зубами, и бегло тараторить заученные тексты из учебника Аракина из серии «Хелоу, Элис, хэв ю бин вэйтин лон, ай эм соу сорри, ай эм лэйт». Данные выкрутасы мне позволяют на протяжении хотя бы десяти минут играть роль как минимум австралийца, и не выдавать карты.

Иногда я бываю в духе, вспоминаю четвертый курс, устойчивые выражения вроде «вы так импозантны», английский аналог выражения «вам то, сударь, какая печаль?», это позволяет мне держаться около 15 минут и не выдавать факт моего русского происхождения. В данном случае и я, и портье были в духе, поэтому факт того, что мы оба русские, и можем не изъясняться на варварском бусурманском языке, осознали спустя довольно значительное время. При переходе на могучий язык контакт ускорился и совсем скоро мы заселились. Мы так никуда в ночь и не решились спуститься, в это царство телес, плоти и «Мохнатого золота», сильно устали после предыдущей ночи и перегона из одной части Германии в другую.

С утра всё преобразилось, у меня появились новые силы, Лёшенька их так и не терял, поэтому мы бодро, на рысях отправились на осмотр города. Франкфурт всегда был одним из самых больших немецких городов, оставался он таким и к середине XX века, это то его и сгубило, как, собственно, и всех его товарищей: всё в труху английской авиацией в 1944-1945. Восстановили лишь небольшие кусочки в историческом центре, самые культовые здания, вроде собора и ратуши, сохранена историческая планировка, уцелели некоторые предместья. На этом всё. Ныне Франкфурт – один из самых современных городов Германии, полигон для модерновых архитекторов, экономическая столица страны. Там находятся самые узнаваемые немецкие небоскребы – только в этом городе есть какое-то подобие даунтауна в американском смысле этого слова, с группкой сверкающих высоток. Сейчас конечно яростно развивается Берлин, но Франкфурт тоже не промах, он был экономическим сердцем ФРГ во времена раздела, и во многом остается им и сейчас.







Ну прошли мы типа по улицам. Утро. На углу квартала у отеля ненавязчивый сутенер вяло предложил утреннюю подержанную леди. Мы грустно, с галактической печалью в карих глазах посмотрели на него, потом на неё, да и пошли дальше – осматривать. Народу вообще никого. Утро, выходной, а те немногие люди, что есть – все передвигаются на автоматических мобилях. Телевидение снимает что-то там на улице. На ратушной площаде для восстановления пошатанного здоровья выпил сидра – обожаю этот напиток. Особенно Очаковский, он реально натуральный, полезный, дешовый.

После двух-трех часов хождения между всеми этими небоскребами, редкими восстановленными историческими постройками, сквериками и меховыми треугольниками, мы собрали манатки и в путь.



На выходе из «Rossiji» командировочный соотечественник с грустным лицом, потухшим взглядом поведал нам: «Не рассчитал по грузу. Зарубят на таможне. Возьмите бочонок пива за пять евро, честное слово, купил вчера в супермаркете за девять», ну мы решили уважить земляка, кинули пятилитровую баклашечку в багажник видавшей виды «Жопорезки», оставили за кормой грустного командировочного, гостеприимное укупникошуфутинскую «Rossiju», оставили Кайзерштрассе с её ХОТ ТВИСТЕД ГЕЛЗ ОНЛИ НАУ ВЕРИ ЧИП, оставили огромный современный Франкфурт, оставили мы и Германию... оставили её всего за час. Именно через это время мы переехали реку Рейн, в радио начала воодушевлять Эдит Пиаф, на улицах начали курить «Галуа», крыши домов стали из грязноватой черепицы, а дороги чуть похуже, ну в общем всё, решительно всё, стало свидетельствовать о том, что мы во Франции.

[Masquerade]

Ян Александрович. Прошу Вашего разрешения на цитирование выдержек из Ваших постов в моих туристических отчётах, с указанием источника и автора. Гарантия неиспользования Ваших материалов в коммерческих целях, только моё честное слово.

хоть и поздний ответ, но естественно да!

[bronko]

Автору респект!!!!!

[bronko]

Давно слежу за творчеством Яна Александровича!Очень и очень забавный слог!!
И один вопрос-по моему зря автор не отразил значение сортиров на празднике пива!!!Это ж главное удовольствие!

[Masquerade]

В куртуазно-манерно-буржуазном государстве галлов Ян Александрович доселе не бывал. Хотя, казалось бы, любой нормальный советский человек должен начинать свои поездки по миру именно с Парыжу. В Париже, по плановому советскому сценарию, нужно отстоять пару часиков в очередь на башню Эйфеля, посидеть в кафешке на Монмартре, потолпиться вокруг маленького полотна, с которого блаженно давит лыбу дамочка с пастельным миловидным личиком, оно находится под пуленепробиваемым стеклом. Но это всё не самое главное в посещении Парижа. Самое главное в посещении Парижа – это потом по приезду начать небрежно называть свою Родину «Рашкой», поставить на работе в рамочку свою фотографию «Я на фоне Эйфелевой башни», и «Я на фоне ещё какой-то хуйни, забыл как называется, длинное французское слово, но все знают, что это в Париже».

Для русского человека уже парочку-троечку столетий самое главное в посещении французской столицы – это факт самого посещения, это вот как раз именно эта возможность поставить рамочку с фотографией «Я на фоне Эйфелевой башни», это возможность небрежно бросить «а, кофточка эта? да, неплохая, в Париже купил», это повод сказать: «мда, ну и дороги же в нашей Рашке... а вот в Париже»... Ну и так далее. Париж – это не город, это – фетиш. «Слышали, слышали, а Светкин то, Светкин, в Париж её ВЫВЕЗ. Вот повезло. ОТХВАТИЛА.».

Наверное, вот почему город-фетиш меня всегда в какой-то степени отталкивал. Париж – город-попса, образ, испоганенный нашим же народом. Поехать в Париж, тем более, если в первый раз заграницу – это то же самое, что сходить на концерт Валерия Меладзе.

Так я думал много лет, и Париж был чужд Яночке, Яночка чурался Парижу, Париж наверняка тоже бы чурался Яночку, но увы, не знал. Потом мне стало окончательно насрать на социальные образы, стереотипы, многочисленные рамочки с Эйфелевой башней на многочисленных рабочих столах и побывать в городе, рулившем и рулящим развитием мировой цивилизации, мне таки захотелось. Это ж в конце концов мой город, а не Светкин, и жить мне с самим собой, а не со Светкой. Вдобавок, где-то же в это время у меня в самых дальних и загадочных задворках подсознания родилась мечта в синеньком состоянии сигануть в Сену с моста Александра III.

Вот почему я стал поглядывать в парижеву сторону, когда мы сорвались из Франкфурта на юг. Тем не менее, попытка достигнуть французской столицы сорвалась двумя месяцами ранее, сорвалась она и сейчас. У нас не было достаточно времени. Мы и так аж на целую неделю блондились по Европе, в отличии от задуманных четырех дней.

Всё это проникновенное, чувственное мини-эссе, основанное на элементах зависти и брызгах конъюнктурщицы, вызвано лишь одним фактом: стало быть мчимся мы на своих традиционных ста тридцати по трассе Страсбург-Лион, а на каждой второй отворотке такая стрелочка направо, и маленькая надпись: Paris. И циферки расстояния, что под надписью, всё меньше и меньше становятся. Смотрю я стало быть грустновато, представляя мост Александра III, на эти уменьшающиеся цифры, потом они достигли своей кульминации – триста километров что ли, а потом вновь стали увеличиваться. Это означало, что мы с уверенного западного направления плавнехонько перешли к юго-западному, а там и южное своей участи не избежало. Ночевать порешили в городке Безансоне, во-первых, мне очень нравилось название (говорить надо с прононсом, именно так, как мадам Петухова выговаривала слово «сон»), а во-вторых, городок по всем внешним признакам обещался быть крупным культурно-досуговым центром, так, там нас вполне могла ждать старая крепость и недурное вино.

Несмотря на то, что никаких признаков немецко-французской границы не осталось и в помине, ну, за исключением реки Рейн, смена культур была очевидной. Для меня, естественно, этам самая смена заключалась в ползучей эволюции архитектуры – так, если в долине Рейна это было не так заметно, благодаря тому, что Эльзас, через который мы ехали, на протяжении долгого времени испытывал нежную негу немецкого владычества, то при углублении вглубь страны пошел уже некий миксованный вариант. Остроконечные немецкие шпили кирх эволюционировали и стали покоиться на крутобоких рыжих черепичных крышах. А потом и острота шпилей пропала – пошли приземистые кресты-крепыши, вкупе с толстыми, сладострастными мазками штукатурки на крестьянских домах вещавшая нам: чуваки, вы в Бургундии.



Французские дороги значительно хуже немецких, конечно, они чуточку получше покрытия улицы Спартаковской, что находится в ярославском микрорайоне с названием, ласкающем слух любого образованного человека, вот вслушайтесь, только вслушайтесь в эту чарующую симфонию звуков: «Резинотехника». По этой причине поездка затянулась. Я продолжал страдать, расплачиваясь и за канадско-австралийскую девочку в клубе-стекляшке, и за аттракцион «молот силы», и за баварок на алкокарусели, и за порноклуб, и за то, что в девятом классе пошел на поводу у толпы и подглядывал вместе с малочисленной мужской частью класса за оставшейся многочисленной женской частью в раздевалке перед уроком физкультуры. Я платил за то, что оформил визу по левым документам, за то, что не всегда был достаточно вежлив с дамами в очередях в поликлинике, в конце концов за то, что будучи студентом, три года бесплатно ездил в общественном транспорте по удостоверению водителя автобуса. А еще более вероятно, я платил за те десять-пятнадцать литров пива, что был вынужден принять мой организм за предыдущие два дня.

В крупнейший город региона Франш-Конти я прибыл измученным физически, но несколько приободренным морально. В конце концов, я первый раз прибыл во Францию. Страна не была похожа не всё виденное ранее, и несмотря на моё заочное легко-неприязненное отношение к обитателям этого государства: ( « - Переговоры! - Господи, накажи тех, кто вообще придумал переговоры. - То есть всех французов»), мне было интересно. Город загадочнел в дымке осеннего вечера. Гостиница нашлась без особых проблем, номер оказался в мансарде, вид оттуда был упоительно аутентичным, мы там как два Карлсона на крыше высовывались из окна. Да, пусть Лёша тоже будет Карлсоном, я конечно визуально больше похож, но одному как то западло, а с Алексеем не так страшно.





Бродили по ночному городу, он, как водится в порядочной благородной Европе, вымер нахер, даже таксисты обленились и не ездиют. Несмотря на обилие красот и всяческих там музеев, город не сильно избалован туристами, потому что во Франции таких Безансонов пруд пруди и туристов на всех не хватает – Франция засосет сколько угодно туристиков, даже китайско-японских. Захавает и не подавится. Поэтому толп хлипеньких людишек, тщедушные силуэты которых давят огромные фотокамеры, да такие, что можется сдаться, что аппарат перевесит человечишку и он упадет, вот-вот, именно таких толп с верными признаками японско-китайскости, не было и в помине. Что было хорошим признаком, что город не засран и не избалован. Так и вышло.

Безансон – типичный французский городишко средних размеров, тыщ сто там живет. Бурное историческое прошлое, отсюда хорошо сохранившийся, обширный исторический центр. Река с поэтическим названием, которое нами по зелености изначально было прочитано как «Доуббе» (оказалась, конечно, просто Ду) делает в предгорьях Альп небольшую петлю-излучину, причем описывает такая петля почти полный круг. Не влиться саму в себя реке Ду помешала гигантская гора-скала, она направила речку течь себе подобру-поздорову дальше. Естественно, на такое уникальное природное сочетание – благодатный круг земли, с трех сторон окруженный рекой, а с четвёртой – отвесной скалой, не могли не обратить внимание хитрожопые римляне. Здесь они построили свой Бизонтиум – военное укрепление против неугомонных германских племен. Потом племена, как водится, отогнали за кудыкину гору, но ушлые римляне как обычно знали, почем фунт изюму и куда ветер дует, и продолжали укрепляться по инерции.

Город занял всю излучину, расползся по другому берегу, потом была всякая Бургундия-Шмургундия, Безансон брали пять тыщ раз, потом под французской короной, потом родился Виктор Гюго, потом недвижимость стала стоить в историческом центре четыре тыщи за метр, потом приехали Ян и Лёша. На этом краткий экскурс в историю города можно считать законченным.



Хотя отнюдь – я упустил очень важный момент – где-то в конце семнадцатого века один мегакрутой французский перец по имени Вобан воздвиг на скале крепость. Вобан вообще был гуру стиля, золото Альп, оплот нации, человек и пароход, вернее человек-крепость. Он построил по периметру Франции несколько десятков сверх-современных крепостей, которые великолепно сохранились, то ли от того, что они были очень качественные, а скорее всего потому, что французы в случае нападения на их страну быстренько сдавались и крепости поэтому никто не трогал.



Одна из таких крепостей – на отвесной безансонской скале, той самой, что запирает излучину на реке Ду, она тотально доминирует над городом. Туда мы решили лезть завтра. А сейчас, поздним вечером, несколько побродили по городу, посмотрев на бытовые французские зарисовки, а ля «негры пропивают дневную выручку после продажи сувениров заезжим лохам», «дедушка закрывает свою невостребованную кондитерскую лавку», «задумчивый гордый араб ссыт в реку Ду». От таких картин нам захотелось перекусить, найти кафеху, удовлетворяющую изысканным ярославским вкусам лучшим сынам своего народа, удалось не сразу в такой поздний час, но всё-таки удалось. Садимся на старенькой брусчатой площади, в голове уже битый час крутится фраза «Я родился во французском городе Безансоне...» - именно с такой фразы, по детским воспоминаниям, должен начинаться «Гаврош» или на худой конец «Отверженные» Гюго.

В кафе я занялся своим любимым делом: поскольку французам насрать на всякие там международные языки общения, то меню только на французском, и никаким языком, кроме упомянутого французского, персонал не владеет, ну а я по- французски знаю только «вимерсипардон» и «а ля герр ком а ля герр», то и пришлось тыкать в меню наугад. Принесли божоле – то, что оно обитает где-то в этих краях, я знал еще с одной свадебной истории. У меня друг тут как-то подписывался под своим жизненным приговором и женился, и стало быть мы, коллектив верных друзей-событулосоратников, провожали его в последний путь. Во время проводов на улицах древнего русского города на Верхней Волге мы встретили компанию старичков-интуристов, их летом очень много у нас шныряет, хуже голубей. Я был в духе, и, услышав краем ушка элегантную романскую речь, полез расспрашивать, из какого же те города.

- Из Лиона – молвили сурово иностранные старцы. Есть у меня дурная привычка – как мне скажет кто-нибудь, откуда он, я начинаю типа втираться в доверие и называю какие-нибудь ближайшие географические объекты. Ну, конечно в случае знакомства с москвичами фразой «О, а я знаю, у вас город на Москве-реке стоит» в доверие не вотрешься, но с иностранцами идет на ура. Ну стало быть говорю под парами нижегородского шампанского, о, дрррузья, Лион, это так замечательно, он стоит у слияния двух рек – Соны и Роны. Это так прекрасно, камераден. Некоторые старцы от такого знания прослезились, некоторые похлопали, а третьи наверняка себе в дневниках напишут что-то вроде: «Суббота. В затерянном среди снежных лесов городке Jaroslaw наш карательный отряд встретил молодого парубка с балалайкой, он знает реки, на которых стоит наш город. Удивительная страна». Но для меня самой главной была реакция одного старичка, откуда-то из центра группы, он весело прогорланил мне: « - А ещё, мой друг, в Лионе течет третья река – Божоле, а-ха-ха», и сопровождает свои похабные крики соответствующими, понятными всему цивилизованному мировому алко-обществу, жестами. Группа иностранных старцев смеется, кто-то всхлипывает на этих словах (с этими всё понятно, очень хочется, но уже нельзя), кто-то достал запыленную бутылочку из-за пазухи, в общем, сплошной позитив.

К чему лирическое отступление – благодаря этой встрече на улицах родного города, я знал, что именно заказывать нам за поздним ужином в городе Безансоне в октябре две тыщи седьмого. Съестные же блюда дались с трудом. Путем хитрых ползающих жестов объяснили, что хотим улиток, на этом старания закончились, и мы просто потыкали пальцем в меню. Принесли что-то запеченное, мы так до сих пор и не поняли, что это было, горку креветок, плавающих в какой-то дряни, и старой доброй нарезанной пармской ветчины – она триумфально владеет кулинарной Европой испокон веков. Ну и мной вместе с Европой.

За трапезой мы, как ни странно, общались друг с другом (ы-ы-ы, клево, Бивис, до чего ж я люблю все эти бабские группы... ыыы... а почему... а потому что в них одни бабы ы-ы-ы-ы), ну и на наш качественный великоросский язык клюнул обитатель соседского столика. Знакомьтесь: Швейцарец. Швейцарец был, как ни странно, из Швейцарии, имени его мы не запомнили, оно нам нахрен не сдалось, поэтому мы его называли вот так вот, по простому, по месту рождения и обитания. Швейцарец был в Петербурге еще при царе Горохе, то есть при Брежневе, и русский немного знал. Он вообще много где был и выглядел подозрительно.

Швейцарец владел картинной галереей у себя в городе на границе с Австрией, в данный момент на выходные он ездил в Монте-Карло, так сказать поставить пару фишечек, а ночевать приехал в Безансон, город, который он очень любил. Поболтали с ним о том, о сем, потом к нам подошел заросший бородатый типан с кучей сумок, визуально неуловимо напоминавший жителя города Ивано-Франковска, что в Западной Украине, и обратился к нам с пламенной французской речью, Жанна Д'Арк описалась бы от зависти. Мы вежливо послушали, покивали, и денег не дали. Швейцарец дал один евро. Нам объяснил, что он просил хлеба со стола, но мол он ему нахрен не нужен, ему только бабло надо.

Потом швейцарец грустно покачал головой, глядя вслед удаляющейся грузной фигуре жителя Ивано-Франковска, немного подумал, вздохнул, и родил суперперл, который попал в анналы нашей разговорной речи: - «ЧТО ДЕЛАТЬ... ФРАНЦИЯ – БЕДНАЯ... У НЕЁ МНОГО ПРОБЛЕМ.....» С тех пор мы тоже активно используем этот устоявшийся фразеологизм, по поводу и без поводу... главное, говорить грустно, вздыхать, цокать язычком, покачивать головой.

- Франция – бедная... у неё много проблем... грустно качали мы головой с утра, стоя в очереди в кондитерской за клубникой со взбитыми сливками, глядя на упитанных горожанок.

После легкого, бедного завтрака, мы приступили к восхождению на безансонскую крепость. Можно и на машине, но решили, что сбросить пару килограмм не помешает (а именно столько можно потерять, если штурмовать крепость пешком). Пыхтели почти час, но дошли.



Сооружение конца XVII века месье Вобана – самое яркое впечатление от Безансона. Крепость - мощная, красивая, крепкая, а самое главное – оставляющая чувство удивительного совершенства и законченности. Глядя на систему укреплений на практически отвесной, неприступной скале, не понимаешь, как крепость можно взять, в неё и пешком то сложно попасть. Ныне крепость используется как музей и зоопарк. В одном из десятиметровых рвов разбиты вольеры, там радуются жизни какие-то блаженные мохнатые зверушки. В одном из бастионов – аквариум. Кафешечка тут же. Старый колодец несколько сот метров глубиной – ну чтобы защитнички крепости не ссохлись от жажды, когда враг пожелает зла и устроит блокаду. Всем, всем хороша крепость, идеальна она – да вот только построена не в той стране. Её ни разу не брали, потому что до штурма дело никогда не доходило – французы всегда сдавались раньше.

Глядя на потрясающую панораму большого римско-средневекового города, которая открывается с крепостных стен, на это море черепичных покатых крыш, шпилей, набережных, соборов, несколько захватывает дух... и одновременно крутится в голове фраза,сказанная одним англичанином: «... хорошо сохранившаяся архитектура... вот верный признак нации трусов». Глядя на это архитектурное великолепие, на эти аккуратные, утопающие в зелени домики, вспоминаются три восстановленных исторических дома, оставшихся от миллионного Франкфурта, представляется огромный факел, в который превратилась Москва осенью 1812го, вспоминаются кадры военной кинохроники с развалинами Лондона, как перед собой вижу единственный целый каменный дом, оставшийся от Мурманска... а от Сталинграда и этого единственного не осталось...



Смотрю на это французское архитектурно-историческое пиршество, а в голове проносятся совершенно другие картинки, стою, думаю, и не знаю, что лучше. Каждому своё...

Однако, сейчас такие раздумья излишни... от крепости получаешь в высшей степени удовольствие, оно удесятеряется тем, что в ней вообще никого нет, кроме нас и вчерашнего швейцарца – повторюсь, несмотря на удивительную сохранность и крепости в частности, и города в целом, туристов в нем практически нет, потому что во Франции каждый город – подобный этому. А туристы... туристы все в Парыже, на фоне Эйфелевой башни фотографируются и кофточки покупают.

Кстати, о кофточках. Я ж не рыжий. Было невозможным упустить шанс, и не купить в столице мировой моды – городе Безансоне, шляпу и бабочку. По приезду в фатерлянд мы с Алексеем Геннадьевичем были приглашены на юбилей одного из участников регаты (ладно, хрен с вами,сдам – десятилетие свадьбы Александра Первого), а там надо было выглядеть подобающе. Поскольку всероссийские центры ярославской моды - ТЦ «Старый Город», барахолка на Заволжском Рынке, магазины «Ивановские ситцы» и даже ателье «Элегант» на улице Кирова - все эти уважаемые гранды ярославского шика и гламура, к сожалению, не могли удовлетворить нашим требованиям.

Поэтому было принято решение: бабочки и шляпы на юбилей покупаются в Безансоне. Я так-то ненавижу шмоточные магазины, мне от них плохеет, через полчаса поднимается температура, хочется начать блевать на маечки «Просто Кавалли». Поэтому я покупаю одежду два раза в год, зато массово, готовясь морально к каждому такому заходу заранее. В столице мировой моды городе Безансоне пришлось подзадержаться – уж очень сильно колебался между шляпой «как у Индианы Джонса» и обычной, рядовой, «я вернулся, мама». Победила обыденность – шляпа была куплена черная, как молдавская ночь.

В ней я и продолжал рассекать остаток поездки, и именно с её помощью стал неуловимо напоминать правоверного иудея, следующего со своим учеником в синагогу. Волосы из небольшого хвостика сзади можно было перекинуть через уши – и пейсы готовы. Очки придавали интеллигентность (погубил зрение при изучении Торы), благородно сверкающие из под полей шляпы глаза выражали одно: любовь к Яхве. Насвистывая по очереди «Хаве Нагилу» и «Семь Сорок», высматривая в придорожных забегаловках кошерную пищу, ну хотя бы мацу, мы помчались в сторону Альпийского хребта, а следовательно, итальянской границы, а следовательно, аэропорта, а следовательно, в сторону Дома и Родины.



Департамент Доуббе, он же Ду, находится не так уж и далеко от БАКа, то есть Большого Андронного Коллайдера, который как раз в ту пору активно строила малоимущая Франция, ну а то есть недалеко и от французско-швейцарской границы, а именно она, треклятая Швейцария, и мешала нам попасть в благословенные места обитания спагетти айя карбонара и ликерчика лимончелло. Меня вообще эта Швейцария нервирует – объявили нейтралитет, и думают, что всё можно. Зажрались, сыроеды. Все нормальные люди в радиусе тысячи километров давным-давно в Шенгене, только эти всё выпендриваются, типа все вокруг лохи, в Шенгене, а мы одни Д'Артаньяны, у нас свои визы. А ведь из-за этого приходится страдать великим людям с русскими паспортами, ну навроде нас.

Вместо того, чтобы пронзить горы насквозь, и параллельно глянуть, так ли богат Цюрих, как его малютка, нам пришлось пилить в обход через нищих французов. Оно конечно тоже хорошо, но всё равно факт того, что меня куда-то не хотят пускать, меня несколько волнует. Начали объезжать женевский аппендикс, трасса проходит в паре километров от границы, с предгорий было видно саму Женеву. Тыкнув негодяям фак, новоиспеченный раввин и его молодой падаван просвистели в сторону итальянской границы.

Так то мы конечно хотели попасть и в Лион, достойный город, но увы, было совсем немного времени, так как большую часть времени мы потратили на осмотр безансонских фортификаций и приобретение раввинской атрибутики. Мы торопились, гнали, и решили проследовать через гигантский тоннель под Монбланом, а не ехать в сторону Гренобля и проныривать под Альпами южнее. Как говорится: - Я из Гренобля. - Откуда, бля?

Дорожка петляет всё выше и выше, машин всё меньше и меньше, на указателях названия, сами по себе вызывающие легкое сосание под ложечкой: Шамони, Альбервиль, какой-то Куршавель... А вот и Монблан. Мы покидаем забитую, нищую Францию, у которой очень много проблем. Факт того, что мы увидим гору-легенду, не входил в наши изначальные планы, просто случайно под ноги попалась. Ну Монблан, так Монблан.



Альпы сами по себе изумительно красивы, это я еще два месяца назад для себя выяснил, благостное сочетание зеленого с белым. Монблан – это чуть больше белого и поменьше зеленого. Мы занырнули под него в чрево тоннеля, машин там совсем мало, то ли потому, что он дорогой, то ли потому, что после недавнего пожара публика ссыкается там ездить и все едут через Грено, бля.
Тщательно соблюдая инструкции, выданные нам на бумажке главным тоннельным чуваком (расстояние между машинами сто пятьдесят метров, и если что, сразу кричите) мы ехали под горами, как гномы с Железных Холмов, ехали несколько десятков километров, пока наконец не вынырнули в Италии.

[Masquerade]

Италия встретила нас теменью и привычными хорошими дорогами. Ночевать мы планировали в Турине, на следующей день надо было сдавать иродам родненькую Жопорезку в аэропорту Мальпенсы в Подмиланье, а потом надо было дуть в Верону – именно оттуда мы должны были лететь в Рим, где нас наконец-то ждал родной борт не менее родной Алиталии. Несмотря на большое количество заморских названий, всё было более чем просто. Все эти Мальпенсы-Вероны легко поместятся на территории Ярославской области, и она ими даже не подавится.

Конечно, не обошлось без нюансов. Так, с самого начала завершающего этапа операции «Октоберфест 2007» нам начала вставлять палки в колеса некая группа «Police». Кто это такие, я толком не знал, так, слышал название, а еще я слышал, что они пидарасы. В тот погожий октябрьский день я в этом полностью убедился. Они давали свой концерт в Турине, и все туринские гостиницы были переполнены, очевидно, пидарасами-поклонниками этой великой группы. То-то я думаю, когда по современной системе связи «Интернет» лазал, гостиницы упоительно дорогие были. Решили брать на месте, а вот херушки. Все забито пидарасами. В итоге нашли что-то более менее вменяемое у ТКАДа, ну да ничего, на своей машине чай, свой руль - это независимость, ощути дух Свободы, подумали мы и поехали в центр на трамвае.



Турин – город конечно знаковый, культовый, великий, сыгравший ключевую роль в европейской истории, я этого не отрицаю, но меня че то не очень вштырил. Этому способствовало несколько факторов. Во-первых, население его кардинально отличается от населения всех виденных мною доселе городов. Турин – крупнейший индустриальный центр страны, там делают «Фиат» и еще до одури чего, поэтому, что логично, там немало гегемонов и прочих люмпенов, в просторечии гопничков-с. Они конечно итальянские гопнички, ну, у них там волосы напомажены, и пьют они не балтику трешечку, а Лимончеллу и Перони, но ключевое тут не прилагательное «итальянский», а существительное «гопник». Милан конечно тоже промышленный центр, но в Милане множество белых воротничков и любителей шмотья, у него совершенно другое личико. Народ, в итальянском смысле слова, побыдловатее. Это во-первых. И даже большое количество студентов (там немало учаг) не спасает ситуации.

Во-вторых, меня всегда напрягал тот малоизвестный факт, что Сардинское Королевство, ну это еще до объединения Италии было, в общем, тот же Турин, воевало с моей страной в середине 19 века. В принципе, конечно, с моей страной кто только не воевал, мы из европейцев разве только с Ирландией и Португалией не воевали, и что теперь, всех люто ненавидеть что ли, но эти туринские чуваки поступили особенно неприятно. Во время Крымской войны, когда Франция и Англия почти дожала нас под Севастополем, эти гады подло вступают в войну, когда дело было почти решено, и высаживают в Крыму свой пятнадцатитысячный макаронный корпус. Ну чтобы получить свою часть пирожка при подписании мирного договора. Нет, ну вы только вслушайтесь, участники Крымской войны: Россия против коалиции Англии, Франции, Турции и САРДИНСКОГО КОРОЛЕВСТВА. Ну тьфу же, тьфу.



Ах вы, пьемонтские подлецы, думал я, шагая по идеальной сетке узких улочек. Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите, думал я, глядя на Палаццо Реале 17 века.



Но все эти причины были смешны по сравнению с третьей. Дело в том, что одной из моих любимых детских книг была и остается книга «Сердце» итальянского автора Эдмонда де Амичиса, написанная в 1886 году. . Действие происходит аккурат в Турине конца 19 века, еще при короле Викторе Эммануиле II, и там у города Турина создан потрясающе романтический образ. «Сердце» - очень хорошая, добрая книга, от страниц веет теплотой, простыми человеческими ценностями, добродетелью, справедливостью, такими, которыми их видели современники автора – то есть люди, жившие на рубеже XIX и XX века, моей любимой эпохи. По такой книге своих детей учить надо. Вечные человеческие ценности автором искусно наложены на описание своего родного, любимого города – Турина, и всё вместе это вызывает непередаваемое ощущение, Турин видится каким-то волшебным городом-сказкой, небольшим, добрым, провинциальным.



Естественно, таким он не оказался. Не сказать, что я много от него ждал, но налицо конфликт несоответствия детским добрым впечатлениям и суровой реальности в виде фиатовских люмпенов. Ну да ведь, когда книга писалась, Фиат еще не построили.

Вот пожалуй - самая главная причина, ну а то, что это был уже занавес поездки, и присутствие группы «Полис», и вероломное нападение на Крым, это уж так, фон. Зато мы в Турине сделали крайне полезное дело: на городском рынке, который привольно растекся по старинной площади и близлежащим улочкам: мы прикупили одноразовый чемодан за десятку и направились в алколабаз. Здесь мы забили чемоданчик моими любимыми ликерами, и старым добрым винишком. С тех пор, в раввинской шляпе и с алкочемоданчиком, я стал похож на живой сюжет для военной хроники, там, где в титрах крутится что-то вроде «...и за 24 часа оставляют свои обжитые варшавские квартиры».

По старому доброму «Настра Азурро» в тихой кафешке на не менее тихонькой улочке – и в путь, прощаться с Жопорезкой. Мы, конечно, коварно лелеяли надежду, что прокатчиков удастся развести на жалость, и таки сдать машину в аэропорту не Милана, а Вероны, и воспользоваться на перегоне между этими городами если не нашей кровинушкой-кормилицей, то хоть любой другой, но что логично, мы были посланы. Прокатчики не очень любят, когда их машины сдают в других городах и тем паче странах, а если и любят, то за очень большие деньги. Мы оставили её там, в лабиринтах аэропорта Мальпенса, такую одинокую, чёрненькую, маленькую, ни разу не помытую. Две мужских слезы скатилась по заросшим мужским правоверным щекам и упали в благодатную ломбардскую землю. Оставить роднулечку еще хоть на чуть-чуть не помогли даже деньги, и вот итог: концессия трясется в рейсовом автобусе из миланского аэропорта на миланский железнодорожный вокзал. Круг замкнулся. Откуда стартовал вояж, там же он и заканчивается. Ну может, чуть дальше – до Вероны еще километров сто пятьдесят.



Эх, Люська, нам ли быть в печали... садимся в электричку Милан-Верона, всё как в старые добрые времена, пивас... советом в Филях принимается стратегически ключевое решение: на ночь глядя гостинку в Вероне не искать, по самой Вероне не гулять (это я пролоббировал, я ж там был уже, на меня не самое большое впечатление город произвел, хотя всё всегда под настроение). Публика в итальянской псине достаточно разношерстная – это вполне адекватный вид транспорта, ну не ночная собака Окуловка – Бологое, конечно, но где-то рядом. Практически сразу же сели в бас от веронского вокзала до аэропорта, что-то даже никакой грусти не было заметно по поводу того, что мы нагло манкируем всемирно известный город Одного Балкона, и меняем его на уютные покои зала ожидания аэропорта имени Героя Советского Союза Валерио Катулло.



Я впервые ночевал в международном европейском аэропорту. Мне было крайне странно, что его не закрыли и не выгнали нас, тунеядцев, нахер. Очень оживленный и сутолочный днем, ночью он напрочь вымирает – ни одного рейса. Наверное, не закрывают его исключительно лишь в целях послабления тем пяти бродягам, что там ночуют каждую ночь. Каждый юродивый должен на себе почувствовать длань щедрой европейской социальной машины. Сегодня двое из пяти бродяг – это мы. Поскольку попали мы туда часов в двенадцать, а рейс был только в семь, я досконально выучил ритм жизни этого благопристойного места. Каждую щелочку, каждый закуток, каждую ямочку на румяных щечках дежурного офицера полиции – казалось бы, единственного оставшегося человека во всём огромном здании.

\



Помимо нас, там коротали ночку еще трое любителей такого своеобразного досуга - ночевки в аэропорту. Одного из них – здоровенного негрилу, явно потомок эмигрантов первой волны, ну из тех, что из Туниса в Сицилию переплыл на автомобильной покрышке, я сверил взглядом полночи, да так, что он сам, бедолага, не выдержал и первым не спросил, не угодно ли мне, сеньору, что.

Кресла хоть и не снабжены высшим достижением цивилизации – подлокотником «антибомж», как у нас на любимой Родине, но всё равно спать на них тяжело. Так и не вышло. Игровые автоматы не интересны – у меня на них давно выпестована мана третьего уровня «Отвращение». - Не играть, не играть... главное не играть... дай пятихаточку в долг, завтра стопудово верну две.... так, не играть, не играть...

Зато как приятно было наблюдать, как уже с шести утра огромные просторы хаба наполняются рабочим и туристическим людом... я уж стал чувствовать собственную сопринадлежность к самому сеньору Валерио Катулло, хоть до сих пор и не знаю, кто этот мудрый муж, но наверняка достойный человек, раз его именем аэропорты называют. Следующий шаг – маленькие чугунные памятники в лестничных пролетах образцовых школ. После семи часов ночного кукования , надо будет соответствующий фонд создать - «Неспящие в Катулло», или что-то подобное. Зато ночевочка позволила впасть в состояние полного похуизма и отрешенности, мне стало плевать не только на пиво, но и даже на саму великую Единую Россию, и План Путина, не говоря уже о национальных проектах.

Осоловевший, с признаками лишений на в глазах, на лице, и на штанах, мы наконец- то подобрались к стойке регистрации, затем, чтобы узнать, что наш рейс отменили. Бодро расходящийся местный люд, со радостным щебетанием «а, опять отменили, ну ладно, пойду посплю» свидетельствовал о том, что фактам отмены веронцы подвергаются часто. Нас на правах ветеранов аэропорта, а также ещё несколько чуваков посадили на следующий рейс другой авиакомпании, следующий в Рим через час. В итоге мы все равно успевали на борт авьона Рим – Москва. А жаль. Я был готов еще побомжевать, у меня уже появилась одухотворяющая мой образ небритость, и мне начало казаться, что в мою уже несколько замызганную безансонскую шляпу особо жалостливые верончане хотят кинуть мелкую монетку.

В самолете локальной авиалинии мы были единственными неместными – все остальное – сплошь рабочий веронский люд, летящий в Рим на службу. Все эти дядечки из хеджфондов и тетеньки из страховых гигантов. И мы, пьющий подержанный раввин и его не менее бывалый ученик-алкоголик. Было конечно забавно наблюдать за всеми этими чуваками, каждый день летающими в свою столицу на работу, отличный график – помылся, подмылся, покушал – и в аэропорт. И так каждый день. Скоро и у нас народ пачками будет слетаться в Москву из соседних областных центров, да что там – даже из Тутаева и Пошехонья пойдут прямые рейсы. Для дядечек из пошехонских хеджфондов.

Рим, Москва, тихий мирный городок на Волге – все это было уже на автопилоте. Организм, глядя на стройные ряды «Перони», «Настра Азурро», и даже «Бирра Моретти», матерился и плакал, плакал и матерился. Потом, после трех часов лета, стройные ряды Моретти и Азурры превратились в Ярпиветти и Клинзурры, организм не сдержался и заплакал. За что ему такое. Ведь его первым пивом был «Факс». Интеллектуальная передача «Эрудицион» испокон веков учила ярославских школьников всему самому хорошему и доброму. Например, не пить отечественное пиво. Тысячи молодых отроков откликнулись на зов интеллектуального кумира. Один из них решил – увижу Октоберфест, и умру. Очередная мечта сбылась, да еще как. И увидел, и не умер. И очень, очень хочется еще хотя бы разик, ну вот хотя бы одним глазочечком посмотреть. А сейчас... сейчас всё... ты кладешь шляпу на полку, и ставишь литровую кружку-масу на кухне. Это как своеобразный символ. Всё. Праздник окончен.

И вот один - уже друзья далёко,
И трижды проклята моя дорога.
Девиз был "Все за одного",
И в этом был успех...

Успех пришёл - и никого.
Лишь я - один за всех.

[Masquerade]

Отчёт наконец закончен.

Резюме: 4 страны, 7 городов, 3 планера, 1 электричка и 2 300 верст на авто.



Всем спасибо за отзывы.

[Иван67]

Браво Ян Александрович! Благодарю. Получил удовольствие от прочтения.

[Masquerade]

Прошу ознакомиться с очередной эпопеей)

https://forum.awd.ru/viewtopic.php?t=63905

[Stekloduv]

Спасибо! Повеселило, ностальгнуло. Мюнхен, безансон. Ведь я там был - мёд - пиво (нет вру только пиво пил). А Париж и вправду раскрученный, и что главное зажравшийся бренд!

[balance]

так красочно описано будто сам побывал! и вчера чуть не сорвался огогодело отмечать день Св. Патрика))))
зарекся побывать!

[laggy]

Дорогие читатели, всем большое спасибо за приятственные отзывы и пардон муа за длительное молчание.

Извините, влюбился)

"20 августа 2008 года я влюбился и моя жизнь перевернулась" )

[Rapala]

Действительно, эмоции, эмоции.....
Молодец!
У тебя талант!
Я бы уложился на листе А-4 =)