Сюр Америка. (Колумбия-Эквадор-Перу-Боливия+треккинг в Андах)

[Libertad]

Я лежала бездумно и только просила в следующей жизни сделать меня уточкой на Титикаке

Бар "Уточка": только качественный алкоголь!
Женя, обдумай эту возможность.

[Hispano]

Genia с удовольствием читаю, некоторые фразы просто 5 баллов

Туман придает разговору некую интимность, а высота 4500 – легкое сексуальное задыхание.

[Genia]

Глава двадцать первая. Соленый пот Уюни.

Я готовилась к ночному автобусу старательнее, чем Наташа Ростова на первый бал. Почистить зубы, расстегнуть лифчик, натянуть теплые носки, теплые перчатки, теплую шапку, умыться, открыть вино, перелить в пластиковую бутылку, выпить вина, почистить зубы. До Оруро мы ехали вполне нормально, а в Оруро прежний экипаж вышел, пожелав приятного полета. Новый водитель скорбно вздохнул и нажал на газ. В этот момент, а также на протяжении шести часов, оставшихся до Уюни, я осознавала, что являюсь счастливой обладательницей печени, почек, селезенки и прочей требухи – все внутренности нежно вибрировали, когда автобус прокладывал свой путь по стиральной доске, которую они называют дорогой.

Без десяти шесть мы остановились с видом на помойку, стюарт разнес завтрак и десять минут автобус стоял, чтобы страждущие не выбили себе зубы при приеме пищи. В шесть, вцепившись зубами в ложечки от йогурта, мы въехали в Уюни.

Автобус немедленно окружили люди, предлагающие прям сейчас ехать смотреть на соляные озера, но нам хотелось разместиться и умереть. Я еще бонусом мечтала пристрелить блондинку, которая отказывалась от третьей ночлежки подряд – в одной нехорошо пахло, в другой на стенах был грибок, в третьей хозяйка напоминала пиранью.

- Наташа, нам же всего одна ночь, - подвывала я, взглядом испепеляя спину Блондинки.

- И что, - испепеляла она меня в ответ. – Это не повод ночевать с грибком на стене.

Наконец нам подвернулся хостел kory wasy, где ничем не пахло, стены были голубыми, а хозяйка приветлива. В отличие от меня хозяйка продолжала оставаться приветливой, когда Наташка вздумала поменять номер – как оказалось, в нашем не было окна.

- Наташа, я же уже разделась, и хочу в душ и умереть, - рыдала я в безоконном номере.

- Так иди, - пожала плечами блондинка.

– Нельзя, нам же номер меняют, этот должен остаться чистым, - стенала я, прижав к груди потную футболку.

– Ха, после того как боливийская женщина прыгала на унитазе, показывая как включается горячая вода, твое посещение душа ничего не испортит, - отрезала блондинка.

Через час нас перевели в другой номер.

– Хм, я забыла уточнить, что хочу окно на улицу, а не во внутренний коридор, - задумчиво обронила Наташа. Я всхлипнула и стала собирать вещи.
– Да ладно, и правда всего одна ночь, - успокаивающе похлопала меня по плечу блондинка. Я обняла рюкзак и разрыдалась с облегчением.

Уюни это дыра. Нет, не очаровательный уютный городишко с пыльными улицами, а мрачная дыра с остовом паровоза в качестве памятника и вынимающим душу холодом. Здесь нужно покупать тур и валить. Тур – это джип, шофер он же гид иногда он же повар, попутчики, и вперед на три или четыре дня по кругу три лагуны и соляр. В основном все едут посмотреть на соляр, огромную плоскую поверхность земли, покрытую слоем соли. Если соляр вспоминает, что когда-то был озером и застенчиво покрывается водой, то оборачивается зеркалом, в котором отражаются облака и острова.

- Покупать тур и валить, - мрачно повторила я и вышла на улицу. На мне была вся взятая с собой одежда, надетая последовательно, а мокрые свежевыстиранные вещи свисали с рюкзака в поисках солнца. Я раскрыла путеводитель на странице «рекомендованные агентства», и мы пошли.
Восхищаюсь этими боливийскими турагентами – практически никто из них не говорит по-английски, и они нисколько этого не стыдятся. Правда, пообщаться с ними во множестве не удалось, потому что мы встретили Андреа.

- Послушайте, сеньоры, вы уже нашли себе тур, - бросился к нам мужчина средних лет с пронзительными голубыми глазами. Я испуганно шарахнулась в сторону, но наблюдательная Наташка пояснила, что этот придурок приехал с нами на автобусе из Ла Паса, и вот уже пол утра, выпучив глаза бегает по городу – Наташка видела его несколько раз сегодня утром, когда блуждала в поисках работающего скайпа.

- Еще нет, - растерянно покачала головой я, и попалась. Андреа, брызгая слюной, стал рассказывать, что он фотограф и ищет попутчиков на частный, привадо тур.

- Понимаете, обычные люди набиваются в джип вшестером, поджимают колени, вначале едут на соляр когда уже полдень и самый ужасный прямой свет, потом лагуны и взад. А я хочу вначале лагуны, а на соляре рассвет, когда солнце окрашивает розовым облака и они немедленно отражаются в зеркальной поверхности озера. Только я, вы и красоты альтиплано, - на чистом испанском языке искушал итальянский мужчина.

Как оказалось, у Андреа было два недостатка – он не говорил по-английски и был невероятным занудой. Блондинка под видом лингвистического кретинизма устранилась из наших бесед и все три дня, которые длился наш тур привадо, я принимала огонь на себя. Впрочем, Андреа говорил медленно и членораздельно, и в испанском я продвинулась.

Уже втроем обойдя несколько агентств, остановились на туре против часовой - три дня, заканчивающихся рассветом на соляре, и все за сто девяносто долларов с лица при трех участниках.

Я мнила себя фотографом и предвкушала. Наташка хотела скайп и разговор с семьей. Поговорив с семьей, особенно когда муж включил камеру и позвал к экрану младшенького, золотистокудрявого Андрюшку, Наташка захотела домой. Уюни очень располагает к тоске по дому и депрессии, особенно когда муж Петр на другом полушарии печально улыбается и говорит что у них все хорошо, а младшенький тычет пальцем в монитор и лепечет «мама».

Развлечь Наташку можно было только джунглями.

– Есть идея, - искусительно сказала я, усаживаясь на лавочку и немедленно развешивая вокруг мокрые носки. Достав из кармана мятую бумажку под названием «план», я закусила губу, помычала многозначительно, почеркала карандашом и объявила, что у нас есть четыре свободных дня. Как раз на боливийские джунгли.

Наташка утерла слезы, и мы стали подгонять маршрут – в представительстве авиакомпании Амазонас купили билеты в столицу боливийских джунглей Рурренабаке, а в другом агентстве – авиабилеты Ла Пас – Куско. Первоначально я хотела и обратно в Перу ехать на автобусе, но, насмотревшись приграничных забастовок, решила лететь.

Бюджет всхлипнул и оскудел. Здесь же состоялся второй разговор с банком, когда я выяснила, что заблокирована береженная как зеницу ока кредитка.

- Вы три раза неправильно ввели пинкод, - непримиримо сказал банковский юноша на другом конце земли.

- Придурок, это я его перед отъездом вспоминала и думала, что вспомнила, - огрызнулась я.

- Ни фига, - не остался в долгу банковский юноша. – Заблокирована, хуле.

- Ну так разблокируй, - кипятилась я на темной улице Уюни.

– Гавновопрос, - отвечал юноша. - Номер российского паспорта, кем и когда выдан, и свободна.

Я похолодела. Волею случая и предусмотрительности мой российский паспорт лежал дома у подружки, в Москве была ночь, а подружка девять из десяти была на даче. Я всхлипнула и нажала отбой.

- А на хрена понадобилась кредитка, - спросит пытливый читатель и будет прав. – У вас же с собой куча дебетовых карт.

Да, они у нас были. Наташка поставила себе лимит на снятие 300 долларов в сутки, а у меня была сложная система с переводом с основного банковского счета на карточный счет, и этой системой я могла воспользоваться только в пределах банковского дня в России. А тут авиабилеты в джунгли по 100 с лишним каждый, и авиабилеты Ла Пас – Куско по 180 на лицо. … Тур на соляр с предоплатой….

И вот я в полном финансовом кризисе и коллапсе внезапно вспоминаю, что в электронной почте висит анкета на оформление загранпаспорта, где есть все необходимые реквизиты.

– Ну ничего, Юникредитбанк, ты у меня еще попляшешь, - злобно шиплю я, волоча за руку блондинку. Мы ввалились в интернет кафе, я позвонила в банк, продиктовав необходимые данные, и, все же хвала банку – карту немедленно разблокировали.

После захода солнца холод перестает держать себя в рамках, набрасывается яростно, кусает за пальцы…Мы трусливо бежим в кафе и прячем в ладонях раскрасневшиеся щеки. После захода солнца здесь перекресток миров. Хрупкая француженка держит за руку бронзовощекого боливийского парня, смотрит нежно, мы с Наташкой медленно поджариваемся на огне собственного любопытства….. Молодая европейская пара поглощена спагетти, их трое детей с визгом носятся вокруг столика, кудри вразлет, зачем им здесь дети, на краю альтиплано…. Или им не нужно альтиплано без детей…

Мы выезжаем в одиннадцать утра. Андреа вращает глазами и объективами. Кухарка сидит рядом с водителем. Наташка злится, пыхтит, знаками показывает кухарке пересесть назад, и торжествующе взгромождается на переднее сиденье, крепко сжимая в руках термос с неизменным мате де кока.



Мы так высоко, что до неба можно достать рукой. Как иногда проходишь под низкой крышей и сам не ожидая, вдруг подпрыгиваешь вверх и рукой касаешься потолка. Под ногами горит красная земля, по обочинам немного стеснительно вырастают горы, некоторые называют себя вулканами.





– Запомни, милочка, у нас приватный тур, - поучает меня Андреа. – Пейзажную остановку, пожалуйста, - машет он рукой с двумя объективами. Водитель Хорхе послушно останавливается.

У меня не хватает слов описать красоту этих мест. Откуда на высоте четыре километра тысяча оттенков жженного кофе, марсианского грунта, охры и терракоты… Что за безумный художник раскрашивал эту землю мазками изумрудного мха, что за безумный скульптор комкал горячу лаву и она застывала под пальцами в немом крике.. а после медитативно разглаживал склоны вулканов, добиваясь идеального конуса. Повсюду, словно опрокинутая палитра – лагуны самых немыслимых цветов, вдоль их берегов доверчиво бродят викуньи…







Когда мы подъехали к лагуне Колорадо, Красной лагуне, погода уже портилась. Небо заволокло, ветер словно сорвался с небесной цепи и остервенело хватал за одежду. Казалось, еще немного и меня сдует с этой небесной крыши, с фотоаппаратом, тремя свитерами и двумя штанами, с любовью к билтам, путешествиям и крепким спиртным напиткам.



Ветер брезгливо отшвырнул меня по направлению к машине и принялся за фламинго. Птицы напряженно гнули шеи и упирались розовыми ногами. Казалось, ко дну их приколотили, иначе ошметки розового пуха должны были с визгом летать над поверхностью кровавой лагуны. Фламинго мечтали об Африке, прикрыв круглые глаза, и проклинали постылую генетику, сделавшую их южноамериканскими. Они тоскливо поджимали ноги и мечтали, чтобы порывом ветра их немедленно унесло в Кению, на худой конец в Эфиопию.





Верховный бог Виракоча, сумрачно расхаживающий по чердаку Южной Америки, решил заварить кашу, причем манную – для этого он добавил в ветер снежной крупы и щедро плеснул туману. Ветер жалобно взвизгивал и бился в лобовое стекло, с другой стороны стекла не менее жалобно скулил водитель Хорхе и тревожно щурился. Видимость была нулевая. На заднем сиденье мы с Наташкой округляли глаза не хуже фламинго и поджимали ноги. Внезапно Хорхе подрулил к невесть откуда взявшемуся бараку и заглушил мотор.

– Ну что, насладились, - ехидно сказал он.

- Это что, - брезгливо спросил итальянец Андреа и ткнул в кирпичный сарай скрюченным пальцем.

– Это отель, - бесстрастно ответил Хорхе и еле заметно улыбнулся.

-О, у нас тут обед, - тешил себя надеждой итальянец. - А после обеда зеленая лагуна, лагуна берде, не так ли, мой милый друг, и прочие горячие источники?

- Не так, – довольно осклабился Хорхе. – опасно, очень опасно, впереди высокие горы, суровые перевалы, проехать невозможно, непогода... И вообще вы, придурки, мне до смерти надоели. Я на стоматолога учился, просто денег обставить кабинет не хватило, вот вожу вас по альтиплано, убогих, - и Хорхе бочком протиснулся на кухню.



Наташка вышла в разбушевавшуюся манную кашу на улице и пнула колесо джипа.
– И чё этот идиот не едет, - пожала плечами блондинка. – Прогнать бы его по трассе Харьков – Днепропетровск в феврале, - задумчиво добавила Наташа и нехорошо улыбнулась. – На Таврии, - добавила она кротко, обходя джип Тойоту.



Постояльцев в унылом бараке только прибавлялось. Наташка скрылась в спальнике в компании плеера. Я обхватила коленями буржуйку, а руками – книжку. В углу самозабвенно ругалась компания израильтян – они ехали на двух джипах, и один сломался. Теперь перед ними стояла неразрешимая задача кто виноват и как разместить в одном джипе двенадцать человек.

Андреа злорадно поглядывал на израильтян и назидательно пояснял, как нам повезло очутиться в приватном туре, когда как сыны Израиля будут штабелем наслаждаться в багажнике. Я мечтала обменять одного итальянского Андреа на шесть израильтян.

Стекла дрожали от ветра, в оконные щели задувало снежную крупу. Время от времени в столовую заходил Хорхе и рассказывал, куда мы не поедем – за бортом осталась зеленая лагуна, гейзеры и горячие источники.

– Очень опасно, - достоверно изображал печаль Хорхе.



Утром мы проснулись в пять с надеждой на ясное небо и горячие источники. Небо сговорилось с водителем Хорхе и продолжало изображать манную кашу. Блондинка еще могла победить боливийского стоматолога, заставив ехать немедленно, но небо неподвластно даже блондинке. И в восемь утра мы унылым караваном из четырех джипов поехали обратно, опять через кровавую лагуну Колорадо, обед и вид на вулкан Оллагуе, и к вечеру приехали в Сан Хуан.













В Сан Хуане мертвые тесно соседствуют с живыми. Это поселение, заблудившееся в межвременье, на границе соли и солнца.

- Кто эти люди, кто эти кости, - спрашиваю я Хорхе, заглядывая в конусообразную башню из вулканического туфа. В башне, скорчившись на земле, позвоночной дугой выгибается скелет.

- Инки, - привычно машет рукой Хорхе. – Всюду Инки.



У мертвых есть остатки волос и глиняные черепки. Я ничему не удивляюсь в краю кровавых лагун и терракотовой земли, в краю опрокинутого крещенской прорубью неба, в краю соли и солнца, где снег мешается с солью, приходит внезапно и исчезает бесследно в складках плаща Виракочи. Здесь мертвые перебирают глиняные черепки, а живые охраняют покой. Потом на живых и мертвых нисходит закат, я выбегаю под эти краски и подставляю руки. Мне не хватает слов, чтобы назвать цвета, лиловое зарево облаков и ржавую землю. Я хватаюсь рукой за колокольню из вулканического туфа. В горле соль, в глазах лаванда и золотая небесная пыль. В Сан Хуане отель из соляных кирпичей, в номере Наташка и бутылка вина. Я стараюсь вином погасить закат внутри.









- Пусть наш водитель – раздолбай, попутчик – зануда, погода - гавно и только кухарка ведет себя достойно – зато мы встретим рассвет на соляре и будем смотреть на солнце до слез, – бодро чирикала я для себя и блондинки. Хорхе гордо нёс звание раздолбая и бессовестно опаздывал.

– Молодой еще, - оправдывалась кухарка, донья Хуана.

– Опоздаем на рассвет – убью ленивую скотину, - кротко сказала Наташа. Хорхе виновато прокрался в кабину и повел джип навстречу солнцу.



Солнце не спешило выходить навстречу Хорхе и выжидало, понемногу растапливая соленый лед. Горизонт полыхал всеми оттенками цитрусовых. Облака опрокидывались в соль. Джипы бродили по колено в воде словно фламинго. Джипы бороздили просторы озера словно верблюды. Солнце перестало прикидываться сицилийским апельсином, выкатилось, чуть помедлило, со сна пытаясь разобраться, где небо и где его отраженье.







– Вот придумали угадывать каждое утро, - капризно сказало солнце, зажмурилось и покатилось, то ли по небу, то ли по огромному зеркалу соляра, в котором плавали облака, а острова изображали наконечники стрел и целились в бесконечность.





- Пора завтракать, - ласково позвала нас кухарка, словно заигравшихся детей.

– Женя, Наташа, бросайте свои облака, острова и солнечные блики, хватит смотреться в это зеркало и облизывать соленые пальцы. Сейчас я накрою под островом с кактусами и будем есть оладьи.





Остров с кактусами, он же Инкауаси, он же Пескадо, рыбачий или рыбий остров – излюбленное место завтрака для встречающих рассвет. Кактусы гордой мужественностью возбуждают аппетит. После завтрака следует бродить по этому коралловому рифу, называющему себя островом, и стеснительно хихикать над вздымающимися достоинствами кактусов. Если с вами блондинка, немедленно гоните ее от церемониальной площадки на вершине островка, иначе она, мило улыбаясь, выгребет все иностранные монетки из углубления в священном камне.

– Мать-земля, пачаМама, обязательно со мной поделится, ведь у меня три друга нумизматика, - убежденно говорит блондинка.

По окончанию завтрака на запекшуюся соль солара выскочили две ламы, возбужденные стоячими кактусами, и исполнили несколько па из камасутры.



Конечно, я лизнула соляр. Конечно, было обжигающе солено. Еще пыталась прочитать узор на его поверхности, но солёная сказка солончака была слишком уныла – он вспоминал года, когда был озером, потом года, когда перестал быть озером, когда его вода была выпита безжалостным солнцем, до дна, представьте себе, до дна, - всхлипывал солончак.



– Хватит с меня одного зануды попутчика итальянца, - в сердцах бросила я бывшему озеру. Хорхе направил джип в сторону вулкана Тунупа., гонять лам у подножия всех 5 432 метров вулкана, ломать голову, почему не рассыпается от ветра небрежная каменная изгородь, заглядывать в пещеру где, обняв колени, прячут провалы глаз древние мумии древних людей.



Последнее развлечение – смотреть как вручную, при помощи грузовика и лопаты, добывают соль. Пытаться запомнить эти резиновые сапоги, скупые движения и слепящее солнце, выжигающее глаза. Подойти к худому пареньку в красной кепке и попросить. Когда буду рассказывать, как устаю в офисе – хорошенько размахнуться и дать мне лопатой по загривку. А если буду жаловаться, как не хватает денег – въебать лопатой два раза.









Мы въехали обратно в городок Уюни, пыльные, пропахшие солью и кладбищем паровозов. Туристы на улицах были двух видов – приехавшие сегодня ночным автобусом по стиральной доске, время от времени дрожащими руками проверявшие, на месте ли печень. И туристы, в глазах которых отражалось огромное зеркало соляра и ужас перед дорогой обратно. Адская грунтовка Уюни –Оруро, потирая руки, ждала любителей наслаждений.

- Ром, - сказала я Наташе.

- И вино, - откликнулась блондинка.

Помимо рома и вина мы купили аутентичный килограмм крупы киноа в предвкушении треккинга в Андах. Еще гетры боливийских женщин и рис с мясом в пакетике.

– Хочу мяса, - застенчиво сказала блондинка, и большая женщина, улыбаясь в медные щеки, перемешала варево и щедро положила из огромного таза. Такие мелочи, как вилки или ложки, к уличной еде не полагались. Наташка отошла под дерево и запустила пальцы в пакетик, вылавливая куски мяса и обжигаясь. Шелудивая собака оценила скорость, с которой мясо исчезало в блондинке и с грустью отошла, поняв, что ловить здесь нечего.

- Иди, милая, поищи нормальных туристов, - напутствовала собачку Наташка. – Добрых и богатых. Вон, итальянец Андреа идет, он подаст.

[Aromo]

Потрясающе!

[Genia]

Judson, Constax, Hispano, Aromo - спасибо, что отзываетесь:)!
Олечка OlgaBetina, ты мне там такое спасибо закатала, что я аж краснею от удовольствия.

продолжаю выкладывать изо всех сил - ужасно хочется поделиться этой СюрАмерикой...

[Genia]

Глава двадцать вторая. Джунгли, глаза аллигатора и аяуаска. Мадиди атакуют.

Мы так устали наслаждаться, что еле проснулись на въезде в Ла Пас.

– Эй, вы же хотели аэропорт, вот он, аэропорт, если вы сейчас же не откроете глаза, мы его проедем, - настойчиво бубнил стюарт и пихал меня в бок. Я лениво отмахивалась, глубже надвигая шапку, как вдруг вылетела с кресла в проход, сопровождаемая визгом блондинки – Женя, выходим, мы летим в джунгли!

- С чего вы решили, что летите в джунгли, – снисходительно улыбнулся брюнет в белом, регистрировавший рейс авиакомпании Амазонас.
– Вот, смотрите, вот ваш билет, здесь две мелкие буквы сбоку, OR, то есть or request, по запросу. А вы, убогие, подумали, что сейчас летите? Нет, сейчас летят граждане Америки, и все двенадцать мест в самолете заняты, приходите часа через три, на последнем самолете попробуем вас отправить.

Вначале я услышала визг, он нарастал. Потом я нашла свои руки – вместо того, чтобы нервно теребить подол, мои кулаки были уперты в бока на манер торговки с бессарабского рынка. Визжала тоже я, самозабвенно и без всякого стеснения.

–Убью ту суку, которая продала мне этот билет, - ревела я нездоровым носорогом перед растерянным брюнетом, – тебя тоже убью, не обольщайся, - сказала деловито и сунула ему билет под нос.

– Звони, - опять взвизгнула я, пораженная новобретенными возможностями - ранее я считалась трепетной девой, не способной на крик. Вероятно, стоящая рядом блондинка и шорох, с которым хлопали ее глаза, открыли во мне невиданные резервы.

- Звони в Уюни этой козе, которая ни словом не обмолвилась, что места надо подтверждать! И не говори, что я должна была читать билет внимательно – я клиент и всегда прав. Крутись как хочешь, но чтоб через пол часа мы с подругой уже летели в сторону джунглей, - свирепела я и орала так, что в аэропорту Ла Паса дрожали стены.

- Наш агент в Уюни просит прощения, она ошиблась. Приходите позже, сеньориты, я постараюсь что-нибудь придумать, - неохотно признал брюнет.

- Мы отсюда не уйдем, - взревела я как раненый буйвол и вцепилась в стойку. Стойка скрипнула и накренилась. Брюнет нервно икал и испепелял меня взглядом, Я как птица феникс пила ром и возрождалась из вулканического пепла, помахивая билетом.

Нет, ну конечно вряд ли авиакомпания Амазонас организовала для нас чартер в Рурренабаке – да, в самолете летели только мы с Наташкой и семья из четырех человек, но все потому, что группа американцев задержалась на плече Штаты – Ла Пас, - прошипел сквозь зубы брюнет и выдал посадочные талоны.



Струйки пота обреченно стекали в штаны, но Наташка самозабвенно искала жилье – всего лишь на одну ночь, Наташа, - стонала я и заплеталась шагами позади. Неумолимая блондинка, прислушиваясь и приглядываясь к тайным знакам, привела меня в конец улицы, к реке. У реки стоял большой трехэтажный дом.

- Наташка, но здесь же нет вывески, это не отель, - я с несчастным видом осела на обочину и скорбно качала головой.

- Женяспроси, - раздалась знакомая команда, и большой дом обернулся гостиницей. На втором этаже были скромные комнаты с москитной сеткой и видом на реку. Стоило это 50 боливиано, или около 8 долларов за ночь. Бонусом к гостинице прилагалась тайна в виде седого мужчины, который, узнав, что мы из России, протянул руку и коротко представился – Володя. Волк.

Я не могу себе простить одного – почему вечером, когда, устало распростершись под москитной сеткой, услышала, как он говорит по телефону, и звуки властного голоса сложились в библейский иврит – почему не встала и не пришла к нему и не вызнала, не расспросила, как?
Что в богом забытом боливийском захолустье делает Володя, Волк – крепкий пожилой мужчина, лет восьмидесяти, седой, с властным голосом и взглядом, надсадно кашляющий по утрам, осторожно вспоминающий русские слова и без запинки говорящий на иврите?

- Все русские приходят в этот дом, я сам женат на русской, - сказал поднимающийся мимо по лестнице черноволосый боливиец, я уже забрала рюкзак и, расплатившись, уходила.

- Кто он, - взвыла, взмолилась я, поджаривающаяся заживо на костре собственного любопытства. И он отвечал по-испански, что Волк родился в Польше, что его семья бежала в Россию, в Сибирь, что после увиденного он переехал в Израиль, ближе к Богу. Я напряженно слушала чужой язык, но мужчина извинился и обогнул меня на лестнице, пробормотав, что Волк не любит ждать.

Полцарства за историю. Идите по ул. Comercio в противоположную от центра сторону, вдоль реки. Дойдете до почти последнего на этой улице, немного обветшалого деревянного дома с рестораном на первом этаже – зайдите, покричите на пустынной кухне. Когда подойдет один из многочисленных домочадцев этой странной семьи – скажите, что вы русский и спросите Володю. Скажите, что я не могу спать от любопытства в далекой Москве. Пусть он расскажет свою историю. С меня полцарства.

В этом пыльном городке нет асфальта, но есть тысячи турфирм. Турдеятели предлагают ехать в джунгли и в пампасы, по научному – сельву и пампу. Наша участь была решена, потому что блондинка хотела романтические джунгли. По мне пампасы гораздо романтичнее, их топтал Паганель и прочие дети капитана Гранта, но Наташа неумолимо твердила «джунгли».

- Зачем тебе джунгли, Наташенька, - сквозь зубы шипела я, выходя из очередной турфирмы.

- Хочу посмотреть, - цитируя моего четырехлетнего племянника, отвечала блондинка.

По прошествии пяти часов блужданий по трем улицам, мы стали счастливыми обладательницами тура в джунгли на три дня с размещением не в постылых лоджах и прочих шалашах, а на лоне природы под аутентичной москитной сеткой. Блондинка вытребовала себе спальник, чтобы прятаться от змей, я попросила легкое одеяло. Гид клялся, что английский ему как родной и любой каприз за наши деньги. К слову, наши деньги оказались сто сорок долларов на человека, и Исмаэль, или Негро, как гид предложил себя называть, отработал их на все сто. В туре мы были вдвоём, но Наташкиных желаний хватало на пятерых.

Рурренабаке мнит себя столицей джунглей. На его улицах четыре бара с европейской едой и затейливыми коктейлями, рынок, где будущие экотуристы выбирают средство от насекомых и прочую экипировку, и задняя сторона рынка, где следует покупать мандарины по принципу чем страшнее тем вкуснее.

Такой мелочью, как банкомат, столичный город Рурренабаке обзаводиться не стал, исповедуя принцип моего студенчества «птицам деньги не нужны». Потом, правда, сжалился и в банке Prodem разрешил выдачу наличности по карточкам за людоедскую комиссию. Если хотите посмотреть на очередь оборванных европейцев в мокрых носках – приходите за час до закрытия банка, наслаждайтесь типажами. Европейцы пахнут носками и джунглями, и на данном этапе вашего путешествия это будет вполне уже пристойный запах.

Для романтически настроенных туристов Рурренабаке приготовил точку созерцания заката – если вы зазевались в пылу торгов и закат неминуем, хватайте за шкирку мототакси и кричите в боливийское ухо –Oscar Butterfly Pool Mirador, пор фавор.

Можете плавать, можете не плавать, а можете сесть за столик и смотреть, как на Рурренабаке, растерявший к вечеру столичную спесь и понты, медленно опускается влажный туман. Напоследок солнце заливает холмы и деревья, весь этот изумруд вспыхивает, отдают тепло плоские крыши, жители разжигают жаровни у дома и пекут лепешки. На городок снисходит умиротворение, затихают крики у рынка, мандарины укладываются аккуратной горкой, бананы теснее прижимаются друг к другу. Оглушительно вступают цикады. Тело внезапно отказывается подчиняться и перечисляет тебе все ночные автобусные переезды, особенно последний, по стиральной доске из Уюни. Тело жалостливо намекает, что заслуживает лучшего, и что его нужно немедленно уложить на белую простынь, хорошо, не белую, оно не привередливо, но хотя бы положить и не трогать до утра. И ром тоже не надо. Спасибо, выключите свет, пожалуйста….



За рассвет над рекой Бени, за клочья тумана, лениво просыпающиеся над рекой, я прощаю Наташке всё – и капризы в выборе отеля, и начинающийся в самое неподходящее время поиск горячей воды для термоса. Умиротворенное течение, плеск плоских лодчонок, влажные испарения, окутывающие тебя, словно москитная сетка – все твои дни в джунглях большая река Бени будет где-то рядом, наблюдать бесстрастно, напевать свои песни.



Боливийцы считают, что белые люди без присмотра умрут от голода, и во все туры включают самого главного члена команды – кухарку. Наша почтенная донна Роза взяла с собой дочку – девятилетняя Нина была егозлива как евражка и полностью оправдывала свое имя на кечуа – беспокойная, огонек. Мы погрузились в лодку и неторопливо поплыли в природный парк Мадиди по другой, но столь же неторопливой реке Туичи.

Основной девиз боливийцев, занятых в турбизнесе, это «сытый турист – довольный турист». Поэтому, проплыв по реке около часа, мы вышли на землю под аккомпанемент «а сейчас вам будет предложен горячий обед». Отказаться не было никакой возможности – гид Негро твердо решил освоить бюджет.

Мы были на земле индейцев такана. Сами индейцы давно перебрались поближе к городу, школам и больницам, но здесь еще оставались поля, стоял лодж для размещения туристов, между деревьев провисали гамаки, а вокруг летали бабочки.



Когда бабочка распахивала крылья, то оказывалась абсолютно лазоревой. Она делала это немного задумчиво, раз – и расплескивала небесную голубизну, вспыхивала лазурным сполохом. Раз – меланхолично сложила крылья, окаймленные черным бархатом. Над бабочкой нависала американская женщина Дорин с фотоаппаратом. Ее муж Марк лежал в гамаке и повторял испанский минимум – баньос, бамос, тенго омбре.

- Тенго омбре – это разновидность испанского для мужчин, - охотно пояснил Марк. Означает «хочу есть немедленно».

Дорин и Марк, пожилые жизнерадостные гринго, возвращались из тура в джунгли.

- Потная, но счастливая, - кратко высказала впечатления Дорин, почесывая мочалку, в которую превратилась ее прическа.

- Нет-нет, зеленый салат не надо, - вежливо отказалась Дорин за обедом, и громко прошептала – вы же знаете, что в листьях салата самые дизентерийные микробы – боливийцы никогда не промывают салат должным образом. Наташка, вспомнив тонны немытого салата, который мы употребили в Копакабане., испуганно икнула.

- Мои боливийские дочки сразу меня предупредили – что угодно, только не салат, - продолжала Дорин. Она оказалась преподавателем высшей школы из Массачусетского университета и брала там на адаптацию в семью студенток из Боливии.

- Мы все умрем, - напряженно спросила блондинка. – Я - мать двоих детей, - вдруг вспомнила она.

- О, бедная курочка, где же твои дети, - заворковала Дорин.

- С мужем, - немного подумав, отвечала Наташа, – должны быть с мужем.

- А что же твой муж, он совсем не любит путешествовать, – огорчалась Дорин, потом всплеснула руками и рассмеялась – да что я, Марк вот тоже совсем не любит это занятие. Я прихожу к нему с горящими глазами, он вздрагивает и спрашивает, ну что на этот раз. Чарующая Боливия, - отвечаю я, - если ты не хочешь – не надо, милый, я поеду одна. И тогда Марк мрачнеет и спрашивает, ну, и когда мы едем?

Мы прощаемся с жизнерадостными американцами и продолжаем свой путь по реке. Сегодняшний день и должен быть таким – у реки, слушать ее шепот, невнятное ночное бормотанье, спать бок о бок с рекой.



Выгрузившись на берегу, мы побросали вещи и, захватив купальники, пошли за Негро - мы будем купаться и ничего не делать, - анонсировал гид.
Негро привел нас к речной затоке, утопавшей в грязевых берегах. В затоке следовало плавать по плечи, а грязь размазывать по себе и верить, что это новомодное грязевое обертывание по-амазонски.

- Ай, ой, - взвизгнула Наташка, погрузившись в реку.

– Ну что еще, - утомленно обернулась я.

- Меня кто-то ест, – кротко сказала блондинка.

- Пираньи, - с любопытством вгляделась я в мутную воду. Наташка взвизгнула ультразвуком и подпрыгнула метра на три.

- Сардины, - разочарованно отвечал гид. – Твою блондинку покусывают маленькие рыбки, это не опасно. Наташка с плеском вернулась в реку с трехметровой высоты.

– Я б и сам не прочь посмотреть кто кого – пираньи блондинку, или наоборот, - задумчиво сказал Негро.

– Ставь на Наташку, - посоветовала я.

После непременного ужина – кухарка Роза не то поймала, не то отобрала у стоявшей выше туристической группы большую рыбину, мы отправились на ночную прогулку.

- Джунгли у реки – это совсем другие джунгли, не такие как джунгли в джунглях, – пояснял гид. – Слушайте. Смотрите. Когда я выключаю фонарик – выключайте свои. Когда я включаю фонарик – смотрите в ту сторону.

Я чувствовала себя собачкой из экспедиции полковника Фоссета и шумно кралась. Под ногами скрипела галька. Сзади шумно восторгалась кухаркина дочь. Внезапно Негро выключил фонарик. Наступила тишина, в которой я негромко давилась проглоченной мошкой, а егозливая кухаркина дочь без умолку шептала:

- Мама, мама, неужели мы увидим настоящего аллигатора, я кажется вижу его глаза, мама, мама!
Сдавленное шиканье, звук затрещины. Издалека доносится крик ягуара.

- Мама, мама, я ягуар может съесть крокодила? А крокодил – ягуара?

- Сейчас я съем тебя, - рявкает блондинка. – Заткнись, отродье.
Звук затрещины, сдавленное шиканье.

- Ненавижу детей, я приехала отдыхать от детей, за что мне кухаркины дети, - доносится шепот блондинки.

- Если ты не заткнешься, я скормлю тебя аллигаторам, - кротко поясняет она подпрыгивающей на бревне Нине. Нина в испуге падает с бревна. Аллигаторы и ягуары с шумом разбегаются, оставив нам небо, гулкое кваканье лягушек, зеленое сверканье глаз из темноты, чавканье, шорохи, хлюпанье, булькотенье - джунгли ворочаются, никак не могут улечься, насмешливо наблюдают за нами, скорчившимися на бревне и оглушенные звуками.

Небо над нами разметалось, рассыпало звезды, все незнакомые. При входе горел Южный крест, приветливо шевелила хвостом Южная Рыба, Индеец крался за Туканом – небо жило своей напряженной Южной жизнью.

На ночь мы прикрылись от неба брезентовой крышей на трех палках, а под брезентом натянули москитную сетку.



- Бамос, - поутру предлагала Наташа гиду. Типа вперед, джунгли зовут.

- Э…ну….ну твоя подруга еще спит, - отвечал тактичный Негро.

- О, это не проблема, - счастливо улыбнулась Наташка, подобрала палку побольше и скрылась в сторону брезента на трех палках, изображающего спальню.

Джунгли перестраивают тебя так мягко, что ты не замечаешь. Здесь не нужно печатать землю широким шагом со взглядом, устремленным вперед. Незаметно рассеивается взгляд, походка становится пружинистой, нога немного медлит и осторожно опускается на тропу. Тело покрывает привычная влажная испарина. Ветра нет. Неба нет. Влажный воздух густой, сытный, напитанный запахами земли, травы, плодов маракуйи, прелых листьев. Тысячи глаз наблюдают за тобой, лианы похлопывают по плечу, огромные деревья валятся на тропу и ждут.

И ты забыл, зачем в той жизни нужно было прыгать выше, идти быстрее, заработать больше и всех победить – здесь ты добрался до конца дня и вот награда – ты живой и видел. Глаза аллигатора, следы капибары, полет попугая, прыжок обезьяны.

– Спайдер манки, - кричал гид, ты отбрасывал тарелку в строну и бежал. А в кронах деревьев, весело стрекоча, бежали спайдер манки, паукообразные обезьяны и показывали на тебя пальцами.











На вторую ночь мы попросили Негро разбить лагерь совсем в лесу – подальше от обеденного стола и москитных сеток под крышей, где фирма размещала туристов.

- Не вопрос, - пожал плечами Негро, и мы натянули москитную сетку на лесной полянке.

- Хочу ночную прогулку, - капризно сказала блондинка за ужином. Негро лишь улыбнулся и поудобней перехватил мачете.





Ночь падает внезапно, словно с востока швырнули покрывало, и оно обвисло на кронах деревьев. Мы долго стояли среди леса, выключив фонарь. Джунгли сверху настолько густые, что звезды не просвечивают, и только прелые листья под ногами светятся несмело. От оглушающей темноты становится жутко, от осознания одиночества в этом чужом шевелящемся мире. Чтобы развеять некоторую меланхолию, гид включает фонарь и долго светит в глаза обезьянки, затаившейся в кроне дерева. Глаза обезьянки отблескивают зеленым, она раздраженно стрекочет, но, пойманная в луч фонаря, не в силах отвести взгляд.

У ночных джунглей свой набор аттракционов для привередливого туриста – если наконец отстать от обезьянки и перестать светить в глаза затаившемуся на берегу ручейка аллигатору, можно порыться в кустах и найти роскошную паутину – кружевную, тщательно закрепленную по краям. В середине паутины, поджав мохнатые ноги, лежит хозяин. Теперь нужно нагнуться, нащупать муравья и швырнуть в паутину. Паук подпрыгивает похлеще паукообразной обезьяны, молниеносно кидается к муравью и, не прошло и минуты, как организует аккуратный кокон. В коконе хлопает глазами офигевший муравей. Ну вы понимаете, это развлечение круче тетриса и прочих компьютерных игр.

Так мы бродили и развлекались допоздна. Время от времени гид выключал фонарик и плечи вздрагивали от рушащейся на них темноты. Вскоре я привыкла к этой тяжести.

Я проснулась внезапно, словно от пинка. Пожала плечами и повернулась на другой бок, но пинок повторился, сопровождаемый яростным шепотом блондинки, что ее укусил муравей.

- Забудь и спи, - попыталась спустить на тормозах я. После ночных прогулок по джунглям спать хотелось невыносимо.

- Я не могу забыть. Он укусил меня в глаз, - жаловалась Наташа. Она завозилась в своем спальнике, потом взвизгнула так, что несколько обезьянок свалились с инфарктом.

– Мы спим в муравейнике, - вопила Наташа, выскочив из-под москитной сетки и угрожающе размахивая спальником. Я отодвинулась подальше и натянула одеяло на голову, но неожиданно подскочила, словно в меня ткнули окурком, вернее потушили сигарету. Маленькие черные муравьи, эти фашисты невидимого фронта, целеустремленно карабкались по мне и обжигали сигаретами.

- Женя, скажи гиду, у нас муравьи, - приказала Наташа, завернувшись в спальник на манер полководца.

- А, муравьи, - сонно отвечал Негро. – Это мадиди, самый распространенный вид в этом национальном парке. Они атакуют. Убейте их, - и перевернулся на другой бок.

- Что, - рассвирепела Наташка и выдернула палку из-под москитной сетки гида. – Мадиди атакуют?! Блондинка в опасности! Спасай нас немедленно!

Негро выполз, кряхтя, и долго возился в нашей москитной сетке, хлопая ладонями по незадачливым муравьям. Он как-то убедил их изменить маршрут, чтоб он не проходил через нашу спальню, и мы вернулись.

Муравьи ушли, но пришел дождь. Светало. Наташка вылезла из спальника и твердо заявила – хочу утреннюю прогулку. Гид безропотно улыбнулся, взял мачете и мы пошли.



Сидя на поваленном дереве, под легкий шорох дождя, когда крепко спала разбуженная нами на ночной прогулке сердитая обезьянка, сыто икал и улыбался во сне щедро накормленный нами паук, мы вели светскую беседу.

- И как в ваших краях обстоит дело с аяуаской, - начала Наташа.

- Обстоит, - немедленно согласился гид. Я дрыгнула ногой в испуге.

- Не хочешь – не пей, - сказала в мою сторону Наташа и продолжила – хотелось бы приобщиться к культурным традициям индейцев амазонки.

- Дык ёпть, - радостно отвечал гид. – Я – потомственный шаман, у меня дед шаман, брат шаман, друг шаман. Как соберемся вместе – сразу припадаем к истокам.

- И почем истоки, - оживилась блондинка. - У нас сегодня свободный вечер в Рурренабаке, хотелось бы тоже припасть.

- Вы – мои друзья, мы вместе победили атакующих мадиди, - клялся Негро и что-то подсчитывал в уме, – как потомственный шаман и друг шамана, заявляю – церемония - это лишнее. Возьмем литр, а пару песен я сам спою, я ж друг шамана, слышал три раза и все запомнил.

Так мило беседовали блондинка и Негро, а я переводила и офигевала. Вопрос с аяуаской оставался у нас с Наташкой открытым – я опасалась безудержного поноса и рвоты, которые должны сопровождаться глюками в индейском стиле. Наташа опасалась друзей и как она им признается, что была в сердце Амазонки и ни разу. Друзья у Наташки сплошь практикующие йоги, буддисты и прочие музыканты, они не поймут.

- Я и так не знаю как сказать, что была в Колумбии и ни в одном глазу, - жаловалась Наташка.

- Вообще-то в Колумбии ты еще не была, - язвительно отвечала я. – Она у тебя предполагается на обратном пути. И кто знает, доберешься ли ты до Боготы после опытов с аяуаской…

Блондинка презрительно отмахнулась от голоса совести, который я тщетно пыталась изобразить, и, обольстительно улыбаясь, договорилась с гидом на семь вечера на углу.

Мы еще немного развлеклись, преследуя стадо пекари – испуганные свинки очень забавно стучат клыками, когда убегают. Потом, в ходе познавательной части экскурсии, Наташка съела жирную белую личинку – нет-нет, она не сразу схватила ее с куста и зажевала, но попросила гида оторвать личинке голову, потому что трепетная блондинка не может есть, когда на нее смотрят. Конечно, Наташка купилась не на тушку, богатую протеином, а на вкус кокоса, который личинка должна была издавать при разжевывании.



Вернувшись в Рурренабаке, мы переселились в другой хостел – в доме Волка мне не хватало цивилизации и напора воды. Отмывшись после джунглей, вышли на рецепцию ожидать Негро. Он подъехал ровно в семь, и, изобразив шаткую фигуру «трое на мопеде», мы отбыли в неизвестность.

- Взял? - крикнула я в смуглое ухо. Гид кивнул с достоинством. Наташка опасно покачивалась сзади. Негро вдруг резко вильнул в сторону, объезжая валяющуюся на дороге пеструю ленту.
- Боа, - прокричал гид и зачем-то пояснил – это такая змея. Дохлая.

Мы мчались через поля, пока Негро лихо не притормозил возле какого-то сарая.

– Дом моего друга, - сказал он гордо, - подождите здесь минуточку, сейчас все будет тип-топ.
Я пожала плечами и приготовила деньги.

– Заходи, - приоткрыл Негро узкую дверь и мы протиснулись в сарай, освещенный свечами. На земляном полу лежала скатерть. Посередине стояла пластиковая баклажка.

У меня есть целых три причины вернуться в Рурренабаке – расспросить Волка за жизнь, побродить по джунглям дней десять, и наконец выпить настоящей аяуаски.

Негро наспех пробормотал песню и разлил. Вкус был травяной и терпкий.
- Он может налить нам что угодно, и мы никогда не узнаем, - прошептала Наташка и храбро выпила. И еще. Раздался звонок мобильного, какая-то женщина плакала в трубку нашему гиду. И снова.

- Может, ты съездишь уже ее успокоишь, а мы тут сами допьем, - предложила Наташка.

- Никак невозможно, - испуганно отвечал Негро. – Аяуаска штука опасная, я должен бдить и наблюдать за вами.

Мы с Наташкой оказались ужасно заняты – пили и, простите, писали, и я никогда не думала, что в моем теле может быть столько воды. Сидя на корточках в дальнем конце огорода приятеля нашего гида, я напоминала себе пол лошади барона Мюнхгаузена на водопое. Я ждала декораций в индейском стиле, но словно проваливалась в черную дыру. В этой черной дыре я, вероятно, неплохо проводила время, потому что следующий раз всплыла на поверхность посреди какой-то фразы. Выждав момент, с удивлением осознала, что фразу произносила тоже я. Причем совершенно не помнила ни тему своего вещания, ни на каком из трех языков (русском, испанском или английском) была трансляция.

Все же, обрадовавшись включению сознания, поворочала языком в пересохшем рту и выдавила что-то типа бамос. Мол, не спать же нам в этом сарае, едем домой.

- Вы уверены, - Негро внимательно вгляделся в мои глаза. Вероятно, его затянуло в ширь моих зрачков, потому что дальше у меня провал, а потом опять объезжаем змею, а я заново учусь складывать слова.

Мы ввалились в хостел, пряча глаза, и поутру там еще была черная дыра.

Утром, пряча глаза, мы явились на регистрацию в офис Амазонаса – аэропорт в Рурренабаке столь непригляден, что авиакомпания регистрирует всех в офисе напротив рынка и организованно везет в аэропорт.



Авиакомпания Амазонас играла в шахматы. Или в третий лишний. Не помню, как называется эта игра, когда вчера большая половина рейсов не вылетела из-за дождя и нужно попытаться отправить сегодня. Вчерашних и сегодняшних. Вчерашние сидят отрешенно, стойко пахнут мокрыми носками, и смотрят на стену дождя за окном. Сегодняшние заламывают руки, льстиво заглядывают в глаза девушкам флайт-менеджерам. Делая страшные глаза, рассказывают что если не улетят сегодня все пропало, любимого дядюшку в Ла Пасе похоронят, мокрые носки завоняются, а билеты завтрашним утром из Ла Паса Куско сгорят. Последняя сказка, то есть печальная правда, была моя – Наташка пихала меня в бок, а я делала грустные глаза и призывно размахивала злополучным билетом.



Мы улетели в 15:00 вместо 9 утра. Самолет опасно раскачивался, оставляя джунгли под крылом, сзади неудержимо рвало японского туриста.

Ла Пас честно пытался нас развлечь – снеговой глыбой вулкана, нависающей над рабочими кварталами, европейскими высотками в тесном соседстве с лачугами, усохшими тушками мертвых ламьих детенышей на закрывающемся ведьмином рынке, но мы пресыщено отмахивались.



Тогда Ла Пас судорожно вытащил из засаленного рукава последний козырь – шумную ленту гей парада, радужной рекой текущего по центральной авениде. Блондинка не выдержала и бросилась наперерез громадному голубому мужчине в виде женщины с криком «сними меня». К слову, крик был обращен ко мне и фотоаппарату.



Мы засыпали устало, баюкая в себе чарующую Боливию – ледяной пляж Копакабаны, кровавую Лагуну Колорадо, зеркало соляра де Уюни, влажный спутанный лес национального парка Мадиди.

[Libertad]

- Дык ёпть, - радостно отвечал гид. – Я – потомственный шаман, у меня дед шаман, брат шаман, друг шаман. Как соберемся вместе – сразу припадаем к истокам.

- И почем истоки, - оживилась блондинка. - У нас сегодня свободный вечер в Рурренабаке, хотелось бы тоже припасть.

- Вы – мои друзья, мы вместе победили атакующих мадиди, - клялся Негро и что-то подсчитывал в уме, – как потомственный шаман и друг шамана, заявляю – церемония - это лишнее. Возьмем литр, а пару песен я сам спою, я ж друг шамана, слышал три раза и все запомнил.

Женя, я перечитала это себе вслух четыре раза, каждый раз на "возьмём литр" меня разрывало от смеха. Браво!

[Genia]

Глава двадцать третья. И прочая МачуПикча.

Мы превратились в искушенных наслажденцев Сюр Америкой – если раньше по прилету в очередную столицу я растеряно озиралась в поисках такси и, заикаясь, называла адрес – теперь я уверенно печатаю шаг в сторону остановки общественного транспорта, и ни один таксист не смеет броситься под ноги с предложением подвезти.

В Куско победно реял майский ветер, размахивал флагами, каждым столбом напоминал, что знаменательной находке Мачу Пикчу вот-вот исполнится сто лет. Я верила и победному ветру, и каждому столбу, и глубоко под ложечкой, как пузырьки от инка-колы, щекоталось предвкушение.







Считаю, что блондинкам нужно запрещать читать. Поблажку только для журналов мод и квитанций на оплату квартиры.
Вот Наташа например прочитала, что в Перу есть музей камней доколумбовой эпохи со странными рисунками древних ящуров, но такую малость, как местонахождение коллекции доктора Карбера, не запомнила. Даже город…
В Наске я как потерпевшая долго спрашивала дорогу к загадочному музею странных камней, пока милая женщина из офиса, где мы покупали полет над Наской, не включила Наташке сюжет на ю-тюбе.

- Ой, я совсем забыла, город назывался Ика, - бросила в сторону блондинка.

Андрейборисович сжал кулаки, но, будучи благородным доном, с трудом разжал.

Еще Наташа читала про очень древний церемониальный город в какой-то стране, но это не Мачу Пикчу. Перелистывая по очереди все четыре путеводителя и задавая наводящие вопросы, я выяснила, что сей таинственный город есть боливийский комплекс Тиауанако, но по причине предательского дождя в Рурренабаке, мы в него не попали.

- Здесь есть такие спиральные круги, которые концентрируют энергию и место силы и хорошо, - намекнула блондинка за обедом.
- Ты опять читала, Наташенька, - спросила я, стиснув зубы. – А название ты не помнишь, да?
- Да, - радостно отвечала Наташа. И произнесла заклинание «ЖеняСпроси».

Путешествующим с блондинкой надо читать. Много и разнообразно, потому что кто знает, что придет в голову этой женщине. Я заранее прочитала про странные спиральные террасы на перуанских полях, и даже узнала имя – лихой спиралью закрученные террасы отзывались на Морай (Moray).



Наверно я недостаточно просветленная для инских загадок. Дно широкого амфитеатра кололось свежей травой, словно стриженный барашек. Я медленно села, потом легла, раскинув руки. Просветление не приходило, энергетические потоки не сталкивались в моем туловище, высекая искры. Солнце ласково пригревало, трава пахло тепло и душисто, выпуклые облака пихались боками и хихикали надо мной, ждущей просветления в сельскохозяйственных террасах.





Когда я перестала изображать йога в приступе випассаны, то умилилась пасторальной красоте местности – золотые поля, скромный домик смотрителя и приглядывающая за этой идиллией снежная шапка неизвестной горы.

Террасы разбегались вглубь кругами, словно известный нам затейник Виракоча повелел местным предгорьям стать морем и бросал камни. Только Виракоча отвлекся, море с облегчением обернулось землей, а круги на воде остались. Первые инки удивились земле, разбегающейся кругами, и пристроили к ней свои знаменитые летающие ступени, чтобы позабавить потомков – на этом аттракционе подними колено выше уха мы с Наташкой развлекались долго, так долго, что чуть не упустили последнюю маршруту до перекрестка.



Уже в Куско, между седьмым глотком рома и бутербродом с авокадо, я призналась Наташке, что для созерцания давешних террас купила непомерно дорогие билеты. Хоть на заборе и было написано террасы чуть-чуть денег, девушка в окошке продала нам билет на осмотр всех объектов священной долины инков за большие деньги, что-то около семидесяти перуанских солей.

- Ну и зачем ты это сделала, - сурово спросила Наташка.

- Так тетя сказала… деньги давать сказала, - оправдывалась я. - Все равно мы уже приехали, надо было платить.

- Дура, ты же видела, у них там хлипкий забор, - отрезала блондинка.

- Все же, Наташа, мне кажется это повод посмотреть другие достопримечательности Священной Долины, - издалека начала я. – По дороге в Мачу Пикчу заскочим в Писак, там премилые развалины… Наташа тоскливо поморщилась.

– Постой, - закричала я, размахивая путеводителем, - в Писаке самый обильный сувенирный рынок!

- Что, там есть бусики, - настороженно спросила блондинка, и пол вечера я распиналась, какие прекрасные товары можно приобрести на рынке в Писаке.

Утром, зажмурившись, покупаю обратные билеты на через три дня на автобус Куско – Лима. Я зажмурилась от ужаса. В пути двадцать один час, - строго оповещает сайт Круз дель Сура. Двигаю компьютерной мышкой в прострации, прошу Наташку меня пристрелить, но она брезгливо отказывается.

- А может полетим, – в отчаянной надежде вскрикиваю я, но полететь стоит двести долларов на лицо, а двадцать один час наслаждаться в автобусе – всего щестьдесят. Экономия, вернее отсутствие денег – побеждают.

Маршрутка проехала Писак и устремилась вглубь Священной Долины, как вдруг с визгом притормозила, и под смех попутчиков из нее вывалились двое – я и блондинка.

- Простите, сеньориты, я задумался, но всего пара километров обратно и вы в Писаке, сегодня такая хорошая погода, прогулка вам непременно понравится, - оправдывался водитель.



Мы долго шли вдоль унылого забора с редкими вкраплениями фасадов домов, украшенных странными барельефами змей и прочих тотемных животных, пока не наткнулись на продавщицу уличной еды.
Наташка повеселела и знаками попросила женщину открыть свои кастрюльки. Из кастрюлек одуряющее пахло супом, рыбой и рисом. Наташка немедленно послала меня торговаться, чтобы за три копейки нам дали рыбу без гарнира и суп с двумя ложками.

- Дуры какие-то, - пожала плечами сеньора Гомес и щедро положила рису. - Если соседи увидят, что мою жареную рыбу едят эти гринго, чавкая и облизывая пальцы, то сделают мне двойную кассу.

– Эй, Педро, пойди дай им компот в подарок за рекламу, - скомандовала сеньора Гомес.



-Ну что, едем смотреть древний инкский город, а на обратном пути пол часика пробежимся по рынку, - предложила я и направилась к такси. За спиной раздался всхлип.

Я оглянулась и увидела, как в глазах блондинки цвета молодых побегов бамбука отражается разочарование в мире и во мне в частности.
- Ну тебя в пень, - чертыхалась я, всовывая Наташке бумажку в пятьдесят солей. – Иди на рынок, через три часа встречаемся на этом крыльце, и ни в чем себе не отказывай, -крикнула я вдогонку вприпрыжку удаляющейся спине.

Жесткое расписание объяснялось наличием билетов на поезд в Агуас Кальентас (для непосвященных это подножье Мачу Пикчу практически) из Ольянтайтамбо, а до этого самого Ольянтайтамбо лежала неизвестность и две маршрутки с пересадками.

Вообще Писак это инки хорошо придумали. Чтоб Мачу Пикчу, как счастье, не ударило по лицу, нужна акклиматизация, и неторопливые террасы древнего Писака подходят как нельзя лучше.











Вся эта древняя песочница предоставлена мне одной. Я играю этими лестницами, просовываю голову в бойницы, заглядываю в трапециевидный зев дверных проемов.

Писак снисходительно наблюдает за мной с вершины крепости, вглядывается до слез в плодородную долину реки Урубамбы, но тени врагов тают в полуденном солнце. Писаку тесно в расчищенных границах, следы мостиков и лестниц уводят на соседние склоны, уводят не меня, взгляд – глаз быстрее тела.

Я вижусь себе мальчиком этого города, с узелковой нитью кипу в смуглой руке и теплые глыбы ступеней помнят мой шаг. Отец дозорный в крепости, мать растит кукурузу и вычесывает лам. Если быть быстрым на земле как кондор в небе, можно стать вестником, часки. Мать утирает слезы и говорит, что быть гонцом тяжело и опасно, но я презрительно сплевываю горькую от коки слюну. Женщины глупы как ламы, Нет прекрасней инкской власти, Ты кладешь конец страданьям, Всем творишь добро и счастье!

Я чудом очнулась от судьбы инкского мальчика и со вздохом обернулась уставшей пыльной девочкой, которой ещё надо выдернуть блондинку с рынка и к семи вечера поспеть в Ольянтайтамбо.

Наташка, подпрыгивая, ждала меня на уговоренном крыльце.

- Побежали, - махнула рукой я, имея в виду на маршрутку.

- Побежали, - согласилась блондинка, и грациозной рысью скрылась в торговых рядах.

- Ты охренела, - шипела я, пока Наташка крутилась между мной и зеркалом, выбирая мозаичные серьги.

- Говори скорей, в каких серьгах я более прекрасна, - ворковала блондинка, не обращая внимания на взгляд, которым я грозно сверлила секундную стрелку.
Я сосчитала до десяти я и наспех ткнула пальцем в левое ухо блондинки.

Сижу на обочине привокзальной улочки в Ольянтайтамбо, грызу вареную кукурузу с сыром и предлагаю подступы к местному вокзалу объявить суверенной зоной, столько здесь иностранцев на метр квадратный.

Приходит поезд из другой жизни. Это самый дешевый поезд из ассортимента Перу Рейл, вариант бэкпекер, но он лучшее, что было со мной за последний месяц в плане перемещения. Охватывает чувство белого человека в третьем мире, с легким душком, но я запрещаю себе принюхиваться и чинно усаживаюсь в кресло. Почему-то вспоминаются школьники из последней маршрутки, теряющие под сиденьем бутылки с водой, радостно галдящие стаей галчат, жадно просыпающие чипсы… Я включала белую женщину и устало морщилась, но подбирала бутылки с водой и с пытливым любопытством прислушивалась к детским голосам.

В прекрасном поезде не звенят детские голоса. Возможно, они звенят в вагоне для местных, откуда иностранцев вежливо прогоняет проводник в ливрее, мадам, сюда нельзя, ваши мягкие кресла дальше по платформе…

- Слышь, какие-то тут туристы невеселые, - шепчу я Наташке в Агуас Кальентас. Агуас Кальентас - это городок из одной реки и двух улиц, построенный, чтобы удобнее было попадать в Мачу Пикчу. Городок живет особым графиком – ранним утром он провожает в древний город толпы наслажденцев инкскими святынями, а поздним вечером сводит их под руки, утешает вернувшихся из Мачу Пикчу, и кого отправляет в Куско, а кого берет под локоть и устраивает на ночь.

- Не стоит тебе сегодня никуда ехать, - шепчет городок усталому туристу. – Утро вечера мудренее, утром вернешься в славный Куско, а сейчас такой усталый, такой опустошенный свершением мечты, иди поспи на моих коленях….



Для нас Агуас Кальентас приготовил хостел Лос Каминантес, бродяги.

Как в новую квартиру следует запускать кошку, так и я первой запускаю в номер Наташку – она придирчиво рассматривает стены на предмет грибка и цветовой гаммы, а потом суровым шагом идет в ванную и ждет горячую воду. Если горячая вода запаздывает, хозяин, трудно заикаясь, просит посмотреть другой номер. Я стою несколько в стороне, облокотившись рюкзаком о стену, и с гордостью и умилением смотрю на работу блондинки.

Мы начали наслаждаться с раннего утра. Однако раннее утро у каждого свое, поэтому сверим часы – наше наступило в четыре. Я наслаждалась в очереди за билетами в Мачу Пикчу, а Наташка – в очереди на автобус туда же. Очередь за билетами это такой клуб общения анонимных неудачников – мало того, что мы не купили билеты заранее, в интернете или в Куско, так еще время от времени очередной лишенец с треском хлопает себя по лбу и судорожно выбегает из очереди за паспортом или к банкомату - пластиковые карты и доллары в кассе не берут.

Уезжаем на семнадцатом по счету автобусе, и в половине шестого присоединяемся к огромной толпе, с вожделением смотрящей на ворота. Ворота открываются в шесть, и мы куда-то бежим, отбрасывая клочья тумана, вверх по каменным ступеням, Наташа, куда мы бежим, зачем…
- Мы ищем Вайну Пикчу, - бросает ничуть не запыхавшаяся блондинка, - мы будем на нее восходить.

- Но я не хочу никуда восходить, я хочу стоять, и рассвет, и раздвигать туман рукой, и вытирать о штаны влажные от тумана ладони, и ловить горстями первые лучи солнца, куда мы бежим, Наташа, зачем. Я хочу полет кондора, и пушистую боками ламу, и как Виракоча на востоке ударил кресалом о земную твердь, и первые лучи пронзили туман и безуспешно искали просвет в тесной каменной кладке. Я хочу смотреть, как солнечный свет принимает столетиями отточенные формы в трапециях проемов и окон. Как солнечный свет занимает привычные места на каменных террасах. Я хочу посмотреть….









Наташка что-то рявкнула, и я скорбно замолчала. Отстояв очередь к калитке, за которой находится восхождение на Вайну Пикчу, гору, где рождаются слова «я таки залез сюда, преодолев ограничения на вход и крутой подъем», я обнаружила, что в наших билетах не хватает штампа «эти дуры хотят залезть на Вайну». Таких штампов ставят в день ровно четыреста, чтоб туристы не затоптали узкую острую гору.

Для непоместившихся на Вайну Пикчу инки бонусом построили еще одну гору – Мачу Пикчу. Туда мы и пойдем ввечеру созерцать закат, - утешаю я блондинку. А пока будем резвиться в затерянном городе.





Мачу Пикчу самый красивый город на земле. Города не бывают бывшими. Мачу Пикчу славит жизнь, складывая каменные гимны, спускаясь в джунгли торжественным стаккато террас, повисая лианами на склонах…

Самое красивое в этом городе - окружающие горы, вздымающиеся частым гребнем, поросшие курчавым лесом, влажные дыханием джунглей. Город осторожно разместился на небольшой площадке, и Вайну Пикчу, не дыша, протягивает его на ладони Инта солнцу.

Инки, сами того не зная, были немного буддистами. Мачу Пикчу это Ом мани падме хум по-южноамерикански, это сокровище в цветке лотоса. Лотоса, вознесшегося над долиной реки Урубамбы.









- Время созерцания заката с горы Мачу Пикчу, пора занимать места, - провозгласила я, отдирая блондинку от нагретой солнцем террасы.

- Какой нахрен закат, восхождения закончились, - строго заявил остроглазый мужичок в будке, внезапно материализовавшейся из кустов. – Нельзя. Закрыто, – и он с треском захлопнул лежащий перед ним журнал. В журнале восхожденцы отмечались перед выходом, и ставили галочки по возвращении.

- Посмотрите на меня, я лань и горная серна по совместительству, - я льстиво вскидывала пухлые коленки. Нужно было убедить стража вершины, что мы спустимся хотя бы к пяти, к закрытию.

- Я не желаю участвовать в спасработах. Если задержусь к ужину, моя Мария рассердится, - делал грозный вид мужчина, рассматривая коленки, почему-то блондинкины.

- На Вайну Пикчу я уже не попала, и если не пустишь на Мачу Пикчу, я тебе такие спасработы устрою, что век ужина не видать, - угрожала я. – Запишусь в твоем журнале и пропаду в кустах, и приписку на полях сделаю, в моей смерти винить дона Педро, наступившего на горло мечте.

Педро позеленел от ужаса и спрятал журнал. – Идите, идите, полоумные, а журнал не дам – нет записи – нет человека.

Мачу Пикчу это город, начисто лишенный закатов. У него есть ватное одеяло тумана, он зябко натягивает его поутру, но является солнце и, словно строгая мамаша нерадивого школьника, с треском сдергивает туман, развеивая его лоскуты по всей округе. Заблудившиеся облачные клочья льнут к стенам сахарной ватой. Под вечер Мачу Пикчу, крадучись, собирает облака в туман и пока мы пыхтим по вертикальной тропе, уже обложился со всех сторон туманом как так и надо. Я увещеваю его прерывающимся голосом ну на минуточку откинуть ватное одеяло, Мачу Пикчу капризничает, он разбаловался быть седьмым чудом света.





- Быть первым в Мачу Пикчу может каждый, а вот уйти последним… - назидательно говорю блондинке, в сумерках проходя через выключенный турникет и направляясь в кусты. В кустах лежала альтернативная тропа для любителей наслаждений – бесконечные лестницы вниз, на четыреста метров, пока не начнут дрожать колени, и ты шепотом ругаешь инков, ну кто ж так строит, кто ж так строит, чей шаг вы брали за образец, Виракочи, что ли?

Вывалившись на трассу, слабо машу рукой. Притормаживает пикап. Водитель показывает рукой на кузов, и мы валимся в него, соревнуясь грацией с мешком картошки.

Агуас Кальентас. Я приготовилась умереть на лавочке от усталости. Пришло понимание, почему люди здесь столь печальны – попробуйте встать в четыре утра, влезть на вершину горы по умопомрачительным инкским лестницам, осознать величие Мачу Пикчу, коленки дрожат, в горле пересохло, и эта продавщица в магазине косится на тебя странно, когда ты берешь бутылку пива и два яйца на яичницу….

- Пойдем, посмотрим перед сном на прекрасное, - предлагает блондинка.

- В музей? – тоскливо спрашиваю я.

- Что ты, как могла подумать - оскорбляется Наташа, - на базар.

В Куско я поставила Наташке ультиматум – или в оставшиеся три часа мы не заходим ни в один магазин, или через три часа встречаемся на крыльце хостела.

- Я с тобой, - кротко склонила голову Наташа. Достала зеркало, внимательно причесалась, спрятала зеркало, изящно повязала шарфик, достала зеркальце, попросила меня подержать зеркальце, скосила глаза, полюбовалась прекрасным и невинно спросила – а может, пообедаем…

Я расслабила челюсть и натужно улыбнулась в знак согласия. Наташка внимательно огляделась вокруг и уверенно подошла к сидевшей на обочине женщине. Женщина, закинув за спину тяжелую косу, с заразительным хлюпаньем ела из глубокой миски. Наташка подошла ближе, внимательно осмотрела миску, заглянула во внутрь и скомандовала: «Женяспроси». Женяспроси, спроси где она взяла аппетитное это.

- Да на рынке, у доньи Чоли, - махнула себе за спину пераунка. Вдоль обочины действительно тянулись рыночные навесы, и мы пошли.

Отыскав донью Чоли в чаду и гаме, Наташка смело рванула на импровизированную кухню и вежливо поинтересовалась, какое сегодня блюдо дня. Донья Чоли, оторопев от явления блондинки, выронила половник. Тогда Наташка подошла к плите и по очереди открыла кастрюльки. В кастрюльках плавало невразумительное и пахло.
Мы взяли как всегда, один суп, две ложки, и второе. Мое второе получилась типичная тарелка перуанского крестьянина, чья жизнь еще беспросветней соседского колумбийца – рис был перемешан с крупными зернами кукурузы, фаршем неизвестного происхождения и вчерашними объедками. Приправленная острым соусом, пища была божественна, как божественно все истинное.

Наташка разжевала свою еду и задумалась, затаив за щекой. Судя по всему, глотать она передумала.

- Странно, - с набитым ртом заявила блондинка, и после некоторой борьбы мучительно что-то проглотила. – Я думала, вареные коровьи желудки готовят только собакам…



Прогулка по Куско без магазинов скоропостижно закончилась на сувенирном рынке, куда Наташа тоскливо заглянула и испустила печальный вздох. В ходе прогулки мы совершили внешний осмотр церкви св. Каталины, а также выпили по два стакана тростникового сока, купили кусок куя и бутылку писки. Писка, не отходя от кассы, была немедленно перелита в пластиковую бутылку и продегустированна. Продавец посмотрел на нас с одобрением. Я с одобрением посмотрела на бутылку крепостью в сорок градусов и вкуса приличной раки.











Эти сувенирные магазины в Перу просто погибель. Кто нашептал им эти цвета, орнаменты и узоры, откуда взялось пиршество красок, полыхающие цвета адского пламени, буйволиной кожи, яйца дрозда, давленой малины, сорванной фуксии, запекшейся ржи…. Где, в какой природе подглядели они берлинскую лазурь и персидскую синь, таинственный индиго?











Автобус Куско – Лима длинной в двадцать один час обернулся изысканным наслаждением, самым прекрасным днем за два месяца непрерывных путешествий. Мы сидим на втором этаже, упираясь пятками в панорамное лобовое стекло. С одного бока широкого кожаного кресла льнет к руке бутылка писки, с другого бока ладонь ласкают упругие бока мандарин. Я безмятежна, сдав все ценные вещи в багаж, и оставив в салонном рюкзаке лишь теплые носки и подобные мелочи. Некуда бежать, стремиться, восходить и познавать. В маленьком экране телевизора мельтешат Шер и Кристина Агилера, они показывают фильм. Я глупо таращусь в экран. Наташка умиротворенно смотрит в окно и наконец-то не требует спросить или перевести. И так с шести вечера до трех следующего дня, когда мы, сгибаясь под тяжелой водой тумана, въехали в Лиму.

До очередного ночного автобуса в Уараз есть еще шесть часов. Сдав багаж на хранение, я объявляю, что для разнообразия не мешало бы посетить музей. Что за месяц путешествия с блондинкой я видела целых три магазина Тату – на Галапагоссах, в Лиме и в Ла Пасе, но в музее не была ни в одном. И что знаменитый музей доколумбовой керамики имени Рафаэля Ларко вполне способен заполнить этот пробел. Наташа покорно вздохнула.

Рафаэль Ларко, собравший эту обширную коллекцию, был великий человек – благодаря его стараниям возникло ощущение, что древние еще не инки только и делали, что ваяли горшки. Сосуды они украшали разнообразно, начиная от тотемных кошачьих, и заканчивая ритуальными сценами жертвоприношений или на приеме у врача.

- Мы не считаем нужным скрывать наши архивы, - висит табличка на стене. - Идите и бродите между высоких шкафов, где хранятся экспонаты, не поместившиеся в основные залы, только осторожно.

С полок стеллажей на тебя изучающе смотрят горбоносые лица с тщательно прорисованными глазами. Я оправдываюсь шепотом, что нет, великого еще не совершила, брожу по миру бесцельно, тем и живу. Мачу Пикчу просила кланяться и передавала привет. Нет, ягуары в Перу уже не встречаются, увы. Кондоры летают так же высоко, не волнуйтесь. Потом пришли инки и всех победили. Да, всех, и непобедимых индейцев Чиму тоже. А потом Франциско Писсаро грузно спрыгнул с борта в черный песок….

- Сеньориты, если вы хотите посмотреть эротические залы - поспешите, музей скоро закроется, - прервала нашу беседу смотрительница.

Древние индейцы воплощали в керамике все аспекты бытия, в том числе и процессы соития. Эти глиняные гимны плодородию и размножению порой шокируют, но покажите человека, кто останется невозмутимым, наблюдая глиняный слепок мастурбирующего мертвеца. На фоне любвеобильных мертвых представленные в музе сцены зоофилии выглядели вполне невинно.

[Genia]

- Дык ёпть, - радостно отвечал гид. – Я – потомственный шаман, у меня дед шаман, брат шаман, друг шаман. Как соберемся вместе – сразу припадаем к истокам.

- И почем истоки, - оживилась блондинка. - У нас сегодня свободный вечер в Рурренабаке, хотелось бы тоже припасть.

- Вы – мои друзья, мы вместе победили атакующих мадиди, - клялся Негро и что-то подсчитывал в уме, – как потомственный шаман и друг шамана, заявляю – церемония - это лишнее. Возьмем литр, а пару песен я сам спою, я ж друг шамана, слышал три раза и все запомнил.


Женя, я перечитала это себе вслух четыре раза, каждый раз на "возьмём литр" меня разрывало от смеха. Браво!

Оль, самое позорное в этом - всё истинная правда и ни слова отсебятины. мы правда взяли мутный литр в пластиковой бутылке. )))

[Genia]

Глава двадцать четвертая. Легкий треккинг в Андах.

Уараз, шесть утра. Дрожа от холода и внезапной тяжести рюкзака, стою на пороге своей мечты – посмотреть на Сьюла Гранде и прочие шеститысячники Кордильеры Уайуаш. Мне осталось всего ничего – найти хостел на эту ночь, продукты на следующие десять дней, и тех ослов, кто все это потащит в горы.

Пока мы там, в стылом Уаразе, в компании австрийского паренька и баскской пары – не вздумайте назвать их испанцами, как я, Иньяку немедленно оскорбился и ожег меня взглядом – пока мы бродим в поисках дешевого жилья, рыжий австриец клянется, что хостал Кэролайн с террасой на крыше будет в самый раз – я расскажу, почему Сьюла Гранде.

Вольный пересказ на основе прочитанной книги и просмотренного фильма. Touching the void. Enjoy. (Касайся пустоты. Наслаждайся)

Два друга раздолбая, по совместительству практикующие альпинисты, Джо Симпсон и Саймон Йейтс, отправляются в Перу чтобы покорить. В Альпах уже все покорено, а вот западный склон Сьюла Гранде манит первопроходом. В перуанских странствиях они встречают еще одного увальня, слава богу не альпиниста, и просят посторожить лагерь, пока сгоняют покорить.

Через три дня изнуряющего опасного подъема они стоят на вершине. Этот западный склон так и остался за ними, после так никто и никогда. На спуске, на высоте около шести, Джо прыгает как-то не так, и его левая голень проходит через коленную чашечку. Он лежит в снегу и ждет посмотреть в глаза Саймону. Он ждет увидеть в них свой приговор, потому что невозможно в одиночку спустить с шести тысяч, столь крутых и опасных шести тысяч, человека со сломанной ногой. Вертолеты здесь не летают. Саймон вздыхает и обвязывает Джо веревкой.

Они изобретают некую схему спуска с двумя веревками, узлом между ними и карабином. Впоследствии русскоязычный интернет называет их раздолбаями и дилетантами, не умеющими вязать специальные узлы и вообще кто прется в горы с таким снаряжением. Джо с Саймоном этого не слышат и в буран на шести тысячах на отвесном склоне борются за жизнь. Потом Джо висит над пропастью и понимает, что не может перещелкнуть карабин. Саймон, уперевшись ногами в снег, чувствует, как над пропастью висит Джо и своей тяжестью тянет в пропасть и его. Воет буран.

Съезжая к краю пропасти, Саймон вытаскивает из кармана нож. Зажмурившись, ржет по веревке. Потом откидывается в снег и засыпает.

Утро. Буран стих. Саймон заглядывает за край обрыва, и видит болтающуюся веревку и трещину внизу. Трещина кажется бездонной. С мыслью, что своими руками убил товарища, Саймон начинает спускаться.

Джо очнулся в темноте и тишине. Темнота и тишина давила. Он долго кричал в одиночестве от страха. Он не хотел умирать один. Потом он решил, что не будет умирать и исследовал трещину. Он закрепил веревку и спустился вглубь, отпустив веревку, когда она закончилась. Джо оказался на плоскости, куда из наклонного туннеля пробивался солнечный свет.

Утром пятого дня, без еды, воды и со сломанной ногой Джо лежал на крутом склоне около пяти тысяч метров. Он хотел жить, яростно, отчаянно и бесстрашно. Еще три дня он мучительно полз вниз, от камня к камню, проваливаясь в беспамятство и выныривая под звучавшую в голове музыку Битлз. Сдаться было бы гораздо проще, закрыть глаза, перестать двигаться, прислушиваясь к своей боли и своей жажде.

На седьмой день Джо дополз до лагеря.

Перенеся множество операций на злополучном колене, Джо Сипмсон продолжил ходить в горы. Также после пережитого он обрел дар писать книги.

А я хочу посмотреть на поле боя, где Джо боролся с отчаянием и смертным страхом. Хочу, чтоб вокруг меня вертелись в хороводе вершины и лагуны. Хочу смотреть на горы.

Пока Наташка караулила мужа в скайпе, чтобы попрощаться перед треккингом и попросить прислать денег, я отправилась искать ослов. Для треккинговых агентств Уараза запрос был неинтересен – вот если я возьму в довесок гида, повара, продукты и переносной треккинговый сортир, то нам будет о чем поговорить…. А два осла и третий, который их погоняет – нет, прибыль от этого заказа не окупит даже телефонный звонок в Llamac, где судя по словам турагентов, и есть среда обитания ослов и их погонщиков. Ненавязчиво слышалось, мол давай, крошка, езжай в Йямак, начало трека и там сама на месте все организуй.

- Ах раз так, - оскорблено говорю я, – да мне вообще никто не нужен, возьму в аренду палатку, куплю газ и три бутылки писки и покорю Сьюла Гранде по западному склону.

Мы с Наташкой запальчиво покупаем рис, две банки рыбных консервов, чечевицу потому что в Москве она очень быстро варится, горсть орехов и шоколадку. Арендуем палатку и коврики. В завершении покупаем два билета на автобус в Йямак на пять утра.

На исходе путешествия я отточила умение делать омлет с помидорами – в любых условиях, на сковородке любой кривизны, пользуясь ножами различной степени тупости омлет выходил неизменно воздушным и обитатели хостела завистливо провожали взглядом нас с Наташкой, удаляющихся со сковородкой на открытую террасу с зябким видом на ночной Уараз.

Когда за спиной раздалось робкое покашливание, я вздрогнула и уронила на колени кусок воздушного омлета.
– Кто здесь, - хрипло каркнула я, перехватывая поудобнее вилку.

– Простите, это я, Иньяку, – смущенно сказал баск. – Я видел сегодня, как вы в холле ставили палатку – по народной баскской примете это к дороге. Дальней.

- Выходим на рассвете, - сумрачно отвечала я. - Я, блондинка и таблетки для обеззараживания воды.

- Но вы приехали только утром, а пойдете на высоты в четыре – пять тысяч метров, как же акклиматизация, - беспокоился Иньяку.

- У нас за спиной большой опыт наслаждений на альтиплано, - я мрачно ухмыльнулась.

Баск уважительно помолчал, но недолго.

- Вы нашли себе ослов, - продолжал мешать моему ужину Иньяку.

- Ни одного, - злобно огрызнулась я. - Эти ослы сказали, что в Уаразе нет ослов.

- И как же быть, - растерялся баск.

- В традициях русских женщин останавливать коня на скаку, тушить горящие избы и носить двадцатикилограммовые рюкзаки в Кордильере Уайуаш, - пафосно заявила я. Иньяку с сомнением посмотрел на хрупкую блондинку. Наташка, не понимая ни слова из разговора, важно кивнула.

– Мы купили газ и продукты на двоих, и уходим в горы на рассвете, - мрачно отрезала я

Рассвет наступил неожиданно быстро, только успела сомкнуть глаза после унылых попыток впихнуть невпихуемое в шестидесятилитровый рюкзак. Поднявшись с этим рюкзаком по ступеням, ведущим к автостанции, я немедленно захотела мужчину. Любого, у кого есть два осла. Рядом невозмутимо пыхтела Наташка. Судя по выражению лица, она проклинала тот день, когда сказала "А чё все поедут наслаждаться в Южную Америку, а я как дура".

[Libertad]

купили кусок куя

Стесняюсь, но спрошу, что это.

[Genia]

День 1. Llamac – Pocpa

Мы вывалились из автобуса в одинадцать утра. Толпа грязных оборванных израильтян немедленно ворвалась в оставленный нами автобус. Они крепко вцепились в сиденья и напряженно ждали, когда автобус тронется в обратный путь. Судя по молчанию, обычно израильтянам не свойственному, они немного устали в этой кордильере и хотели в душ.

– Ишь, наслажденцы, - пихнула меня в бок Наташка.

– Мне нужен мужчина, - несколько не в тему отвечала я.

- Прямо здесь, - изумилась блондинка.

- Именно, - отрезала я и направилась к группке перуанцев, увлеченно деливших оставшиеся от израильтян продукты.

- Не подскажет ли благородный дон, где в этом селенье можно найти погонщика ослов и пару животных, - робко начала я, не веря в успех предприятия. Представлялось, как я являюсь в деревню Большое Грязюкино где-нибудь в российской глубинке и спрашиваю, кто из местных хочет быть мне проводником в поисках народного фольклора дней на двенадцать выходить немедленно. Так же ярко представлялось, как я буду фольклорно послана, потому что все мужское население Большого Грязюкина либо в запое, либо с похмелья, а еще у них семья, картошка и сенокос одновременно. Однако молоденький парнишка, ничуть не удивившись, сказал, что сейчас позовет соседа.

Сосед, крепкий дядька лет пятидесяти, с хитрым прищуром, не заставил себя ждать.

- Сеньор Назарио, - протянул он мозолистую ладонь. – Когда выходим?

Назарио поставил следующие условия – отдельную палатку, набор продуктов, питательный завтрак и ужин в должное время, и все это за пять долларов в сутки за осла, и десять – за их аррьеро, сеньора Назарио.

Пока супруга собирала Назарио в поход, мы со списком продуктов пошли в лавку. Сонная девушка заторможено пялилась в калькулятор, пока сыну Назарио, посланного в помощь и проследить, чтобы купили все по списку, не надоело и он перемножил в уме пропитание папаши. Вышло 37 солей.
Только благодаря аппетитам аррьеро мы оказались при сахаре – в Уаразе блондинка со словами «от сахара толстеют» вытащила пакет из продуктовой корзины.

- Итак, мои маленькие друзья, - начал разговор Назарио, походя огрев палкой заленившегося вдруг осла, – куда идем?

Я достала карту и развернула. Долго всматривалась в рельеф, пока Наташка не подошла и не перевернула карту согласно нашему местоположению.

– А, ну для затравки перевальчик в 4 300м, и ночуем у лагуны Yahuacocha, - храбро сказала я. Рюкзак лежал на спине у осла, и море было по колено.
- Вчерашний день, - поморщился Назарио. - Так никто не ходит. В этом сезоне модно ночевать в Matacancha, там есть уютные загоны для скота. Он пришпорил лошадь и вместе с женой скрылся впереди.

- Эээ, мы так не договаривались, - оскорбилась блондинка. – Что это, я иду пешком, а он верхом.

- Вообще-то его работа погонять ослов, и как он это делает его личное дело, - увещевала я блондинку.



Тропа легко поднималась вверх, вдоль звонко перекатывавшейся реки Llamac. Мы шли дворами деревушки Pocpa, и уже у околицы я разглядела под забором старушку и умилилась – дряхлая бабулька в живописных лохмотьях споро орудовала иголкой, сосредоточенно нависая носом над рукодельем.
– Как аутентично, - думала я с умилением и вертела фотоаппаратом, готовясь половчей ее сфотографировать. Бабулька подняла нос от вышивки и принюхалась в пространство. Ее рысьи глаза заметили вспышку, и старушка взвилась в воздух в яростном прыжке.

– Деньги давай, деньги, - клекотала она, несясь наперерез и всплескивая юбками. Я оторопела, блондинка спряталась мне за спину и осторожно выглядывала.
- Сгинь, нечистая, - сплюнула я три раза через плечо и, судя по визгу, попала в блондинку. Старушка неслась через овраг, отталкиваясь посохом.

– Вы проходите через независимое поселение Покпа, входящее в заповедник Кордильеры Уайуаш, муниципальный сбор двадцать пять, - тянула когтистую ладонь бабулька. Здесь открылась неприятная истина, что почти каждое село будет брать деньги на поддержание территории с проходящих треккеров. В путеводителе про это сказано не было, денег с собой в нужных количествах не было тоже.

Бабуся выписала нам билет и степенно вернулась к рукоделью. Я, напряжено пересчитывая в уме финансы, пошла дальше вверх, стараясь угнаться за Наташкой. Она шла как по своей харьковской сумской улице, легко покачивая бедрами и не делая попытки запыхаться или вспотеть.

Нас остановил дождь. Вначале он несмело накрапывал, а потом разошелся и стал лить без стеснения. Дождь был ледяным, до снега ему не хватало нескольких метров вверх. Назарио возился в кустах и ставил свою палатку. Мы с Наташкой стынущими пальцами поставили свою и обнаружили, что в ней нет тамбура. Ни с какой стороны. Самое обидное было, что в хостеле мы действительно натянули ее в холле и придирчиво щупали за тент. На такую мелочь, как отсутствие тамбура, никто даже не обратил внимания.

- Ну ты как, начала наслаждаться, - прожевав фундук, сумрачно спросила Наташка.
- Ммм, дай запить, - протянула я озябшую руку за бутылкой писки. Был первый день треккинга в Андах. Дождь оживленно барабанил по палатке и стекал вовнутрь крупными каплями.

День 2. Pocpa – laguna Mitacocha.

Палатку кто-то пнул снаружи, она сотряслась. От сотрясения с потолка сорвались капли воды и оросили спальник.

– Бамос, Эухения, - говорил кто-то снаружи, продолжая пинать палатку. – Ты же хотела наслаждаться перуанскими Андами и смотреть на горы – гор немножко не видно из-за дождя и тумана, но зато моя жена сварила кашу и у нас остались клеевые объедки.



Вышли под моросящим дождем и, оскальзываясь на мокрой тропинке, повлеклись вверх. Пройдя минут двадцать, я заметила бегущего веселой трусцой нам навстречу мужичка.

- Привет, девчонки, - радостно помахал он посохом. – Чегой-то вы тут одни?

- А мы и не одни, - осторожно отвечала я. – С нами два осла. И аррьеро. Догоняют.

- Ну, это в корне меняет дело, - одобрительно кивнул мужичок и взмахнул котомкой.

- А что это у вас в сумочке, уж не сыр ли, - продолжала я беседу, вспомнив, что в списке
продуктов, жизненно необходимых для функционирования сеньора Назарио, значился сыр.

- Сыр, сыр, - довольно закивал дядька. – А кто у вас аррьеро?

- Сеньор Назарио.

- О, Назарио, брат мой, - с размаху хлопнул себя по лбу дядька. - Сделаем так, - он хитро прищурился и забормотал – вы сейчас покупаете этот великолепный круг сыра – дядька развязал мешок и помахал этим кругом у меня перед носом, - и чтоб вам самим его не нести, о нежные крошки, я сам передам его ниже моему брату Назарио.

- Легко, - обрадовалась я и заплатила сорок солей, подсунув на всякий случай фальшивую двадцатку. Дядька чересчур довольно улыбнулся и поспешил вниз.

С Назарио мы договорились встречаться в Матаканче (Matacancha) – так должна была называться горная деревенька. К Матаканче вела асфальтированная дорога.

- Ну, по дороге неинтересно, и чё это, аррьеро верхом, а я, как дура, пешком, - капризно протянула блондинка и остановила огромный грузовик. Грузовик ехал в Хуаяйянку (Huallanca), где были рудники и полезные ископаемые.

Мы выскочили в Матаканче. Дождь не мог определиться стать ли снегом, и на всякий случай поливал и тем и другим. В долгой долине перуанцы собирали палатки.



Иностранцы выходили из палаток и печально шли на перевал. Петляли лабиринты загонов для скота, сложенных из просто камней, которые никогда не падают.

- Надо найти укрытие от дождя и определиться с планами, - скомандовала блондинка. – Женяспроси, где они здесь пережидают дождь.
Перуанец уныло махнул в сторону коровника. Там на камни была накинута солома в виде хижины.





Я с грустью смотрела на бутылку, чей уровень становился все мельче. В бутылке была писка. В хижину просунул голову Назарио. Он был без жены и без лошади

- Ну что, Эухения, надо бы тут заночевать, погода нехороша, - закинул удочку аррьеро и пытливо на меня посмотрел. Блондинка подпрыгнула в ярости, ударившись головой о соломенную крышу.

- Только вперед, и никаких компромиссов, - взвизгнула она, после чего вопросительно прошептала в мою сторону – а может того.. вернемся?
Домой?
Тут пришла очередь подпрыгнуть мне с воплями что это моя мечта, наконец я до нее добралась, и не позволю каким-то блондинкам…

- Понял, - кротко сказала Наташа и насупилась. – Тогда полный вперед. Раньше начнем – раньше закончим. Какой сегодня день – всего второй?

- Кстати, Назарио, - вдруг вспомнила я. – Мы тут встретили твоего брата…

- Но у меня нет братьев, - растерялся Назарио. – Только сестра, Хуана, она живет в Лиме.

- Ты не понял, Назарио, - тревожно повторила я. – Мы встретили твоего брата и купили у него сыр. Лицо аррьеро просветлело. - Давайте сыр, я понесу, - предложил он.

- Назарио, ты опять не понял, - вздохнула я, уже слишком хорошо понимая происшедшее. – Мы встретили твоего якобы брата, купили у него сыр и попросили передать тебе.

- И много сыра, - печально спросил аррьеро.

- Вот такой круг, - я щедро взмахнула руками и всхлипнула. – Меня обманули?

- Увы, - шумно вздохнул Назарио. Стоящий рядом осел выпустил газы.

- Духам, это было приношение местным духам кордильеры, весь этот сыр, эти уплаченные сорок солей - задыхаясь, думала я, карабкаясь на перевал. У перевала не было имени, только высота – 4 685 м. В горах высота важнее имени. Наташка скрылась далеко впереди. Назарио иногда поджидал, а я все делала эту трудную работу идти вверх, когда легкие растягиваются дырявой гармошкой. То, что ты втягиваешь на вдохе – дождь и туман. В ботинках хлюпает. Окоченевшие руки накрепко обхватили треккинговую палку. А пейзаж, драматические горные вершины, ледяная просинь лагун в узких долинах – все то, ради чего я иду в горы, что должно помогать, насыщать взгляд, наполнять окоём - скрыто завесой тумана и дождя.



Спустившись с перевала, оскальзываясь в мокрой ослиной тропе, я не обнаружила блондинки.
- Где твоя подруга, Эухения, - спрашивал Назарио, ловко переступая рядом с моими подгибающимися коленями.

- Будем искать, - прошипела я, и коротко добавила – найду – убью.

Наташка нашлась около будочки, где опять просили заплатить. Денег у нее не было, и она кротко сидела на крыльце.

- Ну где ты ходишь, разве можно быть такой медленной, - напустилась на меня Наташка, - я совсем замерзла…

- Наташа, а вот помнишь, мы были на Титикаке, и поутру надо было восемь километров за полтора часа, и ты там еле плелась – это было что, - взвизгнула я, напугав стоящего рядом осла.

- Ну… мне просто было неинтересно, - промямлила блондинка.

- А здесь интересно, - грозно наступала я.

- Неинтересно, - призналась Наташка. – Но очень холодно.



Мы шли через поле к берегу лагуны. Лагуна должна ластиться к подножью Ширишанки(Jirishanca), но туман тщательно прикрывал горы. Было очень обидно.

- Эухения,, что у нас на ужин, -вывел меня из печального ступора Назарио. Наташка сидела в палатке и разглядывала мокрые носки. Уже третью пару. Я вздохнула и склонилась над горелкой.
В моем дневнике этот день заканчивается так: «забились в платку к аррьеро, доготовили, поели, дождь, холодно, спать».

[Genia]

День 3. Laguna Mitacocha – laguna Carhuacocha.

Дождь не прекращался. Спальники были неизменно сырыми. Особенно было жаль настоящий пуховой – его я выпросила для блондинки у Кости для полного опасностей высокогорного треккинга.
- Хорошо, дам, только чур в спальник не ссаться, пух не любит влаги, - неохотно отвечал Костя.

И теперь меня беспокоило две проблемы – откуда в палатке конденсат и как отдавать спальник, вероятно он безнадежно испорчен влагой и отсутствием возможности просушить.

Наташка сидела в палатке и ела шоколад.

– За день должно случиться хоть что-то приятное, – назидательно сказала она, шурша фольгой.

Снаружи ходил Назарио и шумел с намеком. Мол война-войной, а завтрак по расписанию. Я закусила губу и натянула мокрые носки, мокрые штаны и вывалилась из палатки. Наташка продолжала шуршать фольгой и заворачивать ноги в целлофановые пакетики для завтраков. Она считала, что так носки промокнут не сразу.

- Ну что, Эухения, - печально спросил Назарио, облизывая ложку из-под овсянки.
- Бамос, - не менее печально отвечала я.

Треккинг в кордильере Уайуаш устроен следующим образом – каждый день перевал. Иногда два. Перевала. Еще почти каждый день лагуна, это такой бонус в конце дня. Горы вокруг около шести тысяч, и стоя на четырех, ты можешь разглядеть каждую трещину в их ледниках и дотянуться рукой. Это Гималайские вершины своими восьмитысячами приводят в благоговейный восторг, а здесь с толпой шеститысячников ты общаешься по свойски, по соседски, без желания упасть ниц и размахивать молитвенными флагами.

На сегодня нам уготован перевал в 4 650, туман, дождь со снегом и иногда открывающаяся полынья голубого неба. Перевал не крут, скорее уныло медитативен, я перебираю виртуальные четки в озябших руках и думаю про Сережу.

Сережа – это serebr с форума винского, опубликовавший отчет о треккинге в этой кордильере. От его фотографий леденела кровь, от этих драматических видов, и все, что я сделала потом – уволилась, прошла Колумбию, Эквадор и Боливию – все это была дорога сюда, в кордильеру Уайуаш. Я отодвинула в сторону ужас перед преступниками, карманниками, вероятностью оказаться посреди Южной Америки ограбленной и без паспорта, одна или, что еще хуже, с блондинкой. Я вспоминала Сережин отчет снова и снова, но блин, там нигде не говорилось про дождь, вот уже третий день полощущий мое терпение.



Когда ты мокр, мерзл и устал, развивается апатия. Я апатично передвигаю ноги, изредка оглядываясь на Наташку. Наташка плетется сзади, в ее рюкзачке – термос, шоколадка и мандаринка, на ногах – пакетики для завтраков. Пакетиков для завтрака не видно, но я знаю, что они там есть.









Ставим лагерь над лагуной. Ее должны окружать Ерупаха, Ерупаха Чико и Ширишанка, но из-под завесы тумана выглядывают только их подножья.

Готовлю ужин, кашу из киноа с луком и морковкой. Назарио сидит рядом и зачем-то рассказывает, какой вкусный сыр делает сеньора неподалеку.

- Назарио, если мы купим сыр, то я не смогу оплатить все пермиты по маршруту, - печально отвечаю, помешивая кашу. При слове сыр Наташка высовывается из палатки с воплем Где. И мы принимаем суровое решение в пользу сыра, потому что где те пермиты, и не отправят же они нас обратно, а сыр будет здесь и сейчас.



- Знаешь, Женя, я наверно больше не могу, - просто говорит Наташка, дрожа в мокром спальнике. Она лежит там в пуховике, шапке и пенополиуритановой сидушке. Я лежу рядом, в шапке, пуховике и варежках на ногах. Мокрые носки разложены на бедрах – я слышала, что так, на своем горячем теле, сушат вещи альпинисты. Понимаю, что Наташка права – это уже наслаждение за гранью, ходить на высоте в мокрых вещах и спать в сырых спальниках.

- Давай подумаем об этом завтра, - предлагаю я. И, чтобы отвлечься от холода, начинаю читать:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф…

Читаю я, если честно, распечатки из путеводителя с описанием маршрута. Вначале обычную страничку, поднялись на 500 м, спустились на 200, перевал 4600. Потом перелистнула и вслух прочитала заголовок «Альтернативная высокая тропа». Подъем 700м, спуск 400, перевал 4800.

- Ну-ка – ну-ка, с этого места поподробнее, - оживилась Наташка, и я продолжила «этот тяжелый путь приведет вас очень близко к ледникам, но потребует великолепных навыков ориентирования на местности, умения читать карту, опыт или гида. Это наиболее вероятный участок для печальных инцидентов. Но, если погода хороша, здесь будут одни из лучших видов за поход».

-Ура, опасность, - оживилась блондинка.
Я промолчала и глубже зарылась в спальник.

[constax]

Стесняюсь, но спрошу, что это.

Крыса... просто крыса... ну или морская свинка, что во вкусовом плане монопенисуально...

[KAA1]

про " закидают банановыми шкурками" улыбнуло
однако как у женщин все жестко,
мне друзья ни слова бы не сказали по поводу отсутствия Тайки или Кубинской мулатки, наоборот - даже у одного некоторый шок и увереность в некотором безрассудном геройстве(начинаю понимать фразу "измельчал мужик")

По поводу вылазки в Панаму не понял - это нелегально что ли было(без визы)?

[Genia]

По поводу вылазки в Панаму не понял - это нелегально что ли было(без визы)?

если придерживаться буквы закона, то нелегально. Но, когда ты приходишь именно на этот пляж, вроде как с местными на лодке проплываешь, то пограничник даже паспорт не просит. И по поселочку можно панамскому погулять.
там просто такая карибская расслабленность....

[Дмитрий]

Женя, Женька, Женечка!
прочитал первую страницу. Бля, как же это здорово, когда мысли о Южной Америке совпадают! Твой Рай и мое Чичиревиче. Менталитет колумбийцем и венесуэльцев сходен, оказывается. Мысли о Макондо меня не покидали на всем протяжении поездки. Оставлю две страницы на завтра для прочтения

[Genia]

Дима, спасибо! мне кажется, на менталитет очень влияет использование гамака:) в плане раслабления менталитета:))

(и если вдруг еще раз решишь назвать меня мастером описания женских страданий в горах - обижусь:)))

[Дмитрий]

если вдруг еще раз

не ну это было один раз и в нужном контексте
здесь контекст другой...
хотя, все твои "страдания" читаю взахлеб, с огромным удовольствием, как будто сижу в кресле (гамаке/на пенополиуретановом коврике), где-нибудь на краю света, откуда видно, как мясной кусок солнца падает в море (за горы / деревья), с бутылкой хорошего коньяка (вина/рома/виски/водкисперцем - "факовки"), а тебе вдруг рассказывают удивительные вещи о местах, где ты был, но такие подробности, о которых ты подозревал, но не смог уловить (унюхать/распробовать), - в общем, нечто иное, и недоступное твоему разуму с первого взгляда.
За тебя, акын в юбке, которая называется джинсы

[*Эльфа*]

Eugenia! Феноменально. Такой слог...читала запоем. Как хорошо, что есть еще 8 отчетов. Ушла читать.