В поисках прошлого. Родос в сентябре 2018 г.

[винфор]

Я считаю, что ваш отчет - самое лучшее, что можно найти по Родосу в последнее время. Вы посетили все более-менее значимые точки на острове и дали точное и в меру краткое описание, что каждая точка представляет, с минимальным количеством отличных фотографий (меня, признаться, сильно раздражают некоторые отчеты с "потоком сознания" из однотипных и не откомментированных фоток, типа, "смотрите, кому охота") ("минимум", естественно, относится к количеству, а не к качеству).
Можно брать как руководство к действию "Что стоит посмотреть на Родосе".
Остались 2 места - "Долина бабочек" и "Поцелуй двух морей". Будут?

[Daily]

Большое спасибо за высокую оценку моих трудов, я сейчас вне компа, отвечу позже.

[Daily]

Вы знаете, Долина бабочек и Прасониси стояли на последнем месте в ряду обязательных для посещения. Для бабочек - несезон, а Прасониси - больше для неисправимых романтиков, к коим мы с женой не относимся. Жена была на этом мысе раньше, и отговорила меня посещать его.

У меня остался к повествованию вечерний Родос, Вторая турецкая осада города и заключительные дни экскурсий.

[Daily]

Выезжаем на западное побережье и по дороге мимо огромных фешенебельных гостиниц, в плотном потоке движения, въезжаем в город, на уже знакомую удобную и уютную стоянку. 5 евро в сутки – и свободен на все четыре стороны.

Уже вечереет, и солнце из медного раскаленного Гелиоса превратилось в добрую золотую старушку. Крепостной камень вспыхнул переливчатым светом.

«Это был один из тех фантастических родосских закатов, которыми еще в средние века так восхищались путешественники, плававшие по Эгейскому морю. Вся улица Рыцарей воспламенилась. Дома начали словно бы загибаться по краям, как горящая бумага, и по мере того как солнце скользило к темному холму, высившемуся над нами, розовые и желтые тона сгущались, они перебегали от угла к углу, с фасада на фасад, и в какой - то миг темнеющие минареты мечети зажглись голубым сиянием, это было похоже на свет, которым отливает свежая копирка.» Л.Даррелл

Город стал рельефнее, объемнее и романтичнее.

[Daily]

К вечеру город определенно похорошел.



Даже памятник евреям-жертвам геноцида из скорбного стал нарядным и веселым.


Большой яркий ара атакует собачку.


Раскуроченный еврейский квартал заулыбался уходящему солнышку.











Чтобы запечатлеть улицы Родоса безлюдными, надо иметь терпение паука и реакцию боксера.

[Daily]

Это не Греция, это какая-то другая страна.




Мезуза на двери родосской синагоги. Внутри – стихи из Торы с благословением сему дому.


Уличные арки Родоса – самые узнаваемые элементы городской архитектуры.







Остатки католического храма свечами вспыхивают на солнце.





Родос гордо несет свой средневековый тлен.

[Daily]

Живая статуя у Нового госпиталя.







Резиденция «языка» Овернь.





Солнце свалилось за невидимый здесь горизонт, настало время отдохнуть и перекусить.



Я ударил по пивку, которое мне принесли в огромном стеклянном сапоге. Жена изволила откушать мороженое, тоже в гигантском исполнении.





Сгущающиеся сумерки не стали препятствием для пакета, они все также покорно шли стройными рядами за клетчатыми флажками и зонтиками.





Опустилась ночь.

[Daily]

На улице Рыцарей, где-то вдали, звучала флейта, туристы пропали, зажглись желтые фонари.





Проулки тоже стали лимонно-желтыми и пустынными.











Продавец машинок для починки капроновых колготок сворачивает свой нехитрый скарб.


Нам тоже пора закругляться, еще ехать в ночи в Стегну.

[Daily]

Перед сном - Вторая османская осада, год 1522 от рождества Христова.

Незадолго до военных действий в ордене иоаннитов состоялись выборы магистра, в которых сошлись два славных рыцаря и столь же жестких конкурента – француз Л’Иль Адам и португалец Д’Амарал. Еще в 1510 году в битве при Лайаццо у кипрского побережья у них был серьезный конфликт по поводу тактики применения войск и сил, теперь Адам победил на выборах, даже не присутствуя на них. Д’Амарал остался в должности канцлера Ордена.

Магистр Л’Иль Адам


Корабль «Санта Мария» со свежеизбранным магистром Л’Иль Адамом на борту был поражен молнией в Мальтийском проливе. Меч магистра превратился в уголек, а на самом – ни царапины. Это было воспринято как предзнаменование, и как выяснилось позже, не зря.
Родос опять готовился к обороне. Вход в торговую гавань был перегорожен двумя цепями. Галерная гавань завалена камнями с оставленным узким входом на одно судно.

При подходе турецких кораблей, высадке и выгрузке на родосский берег магистру предлагали подготовить брандеры и из галерной гавани направить их в сторону турецких кораблей, повзрывав их немножко, чтобы туркам служба медом не показалась. Но магистр, по своему обыкновению, поосторожничал, или порох сэкономил, но эта шикарная идея не была реализована.

Памятуя предыдущий опыт горе-командира Мисака-паши, османский султан Сулейман Великолепный отказался от штурма города со стороны моря, сосредоточив усилия на сухопутных направлениях. Основной упор был сделан на артиллерийские обстрелы города вкупе с активным проведением инженерно-саперных и подрывных работ.

У турок была артиллерия численностью не менее 34 стволов различного калибра, плюс всякая мелочь и стрелковое оружие. Большой калибр обстреливал бастионы и другие укрепления, мортиры били навесом по городским кварталам. Опять удивительно, но за время осады только 25 человек официально считались погибшими от артиллерийского огня (стреляли каменными ядрами, некоторые из них до сих пор торчат в крепостных стенах).

Венецианец Габриель Тадини да Мартиненго, лучший на тот момент военный инженер и сапер, несмотря на запрет, сбежал с Крита на помощь Родосу. Во время осады возглавил противоминную войну, обезвредив десятки турецких пороховых зарядов, заложенных под стены и бастионы города. Широко применял противоподкопные датчики - обтянутые пергаментом «барабаны» с присоединенными колокольчиками, которые звенели, реагируя на малейшие сотрясения грунта и сообщавшие о ведущимся подкопе. При осаде был тяжело ранен, потерял глаз. На завершающем этапе осады постоянно конфликтовал с магистром Л’Иль Адамом.

Габриель Тадини да Мартиненго.


14 турецких артбатарей, практически вся тяжелая артиллерия, методично разрушали оборону английского и арагонского секторов, в стенах появились бреши, которые, впрочем, заваливались камнями. Во время артиллерийской дуэли лишился обеих ног известный турецкий артиллерист Мехмет, по этому поводу султан Сулейман горевал, сказав, что «лучше бы это случилось с одним из моих пашей».

Ортоглу, бывший пират и командующий турецким флотом, получил задачу блокировать крепость с моря, но с ней не справился, и рыцарские суда время от времени прорывались сквозь заслоны. Султан, озверев, разложил «адмирала» на палубе его флагманского корабля и сурово наказал палками.

Турки использовали снаряды, наполненные всякой гниющей дрянью с металлическими фрагментами. Раны, полученные от таких снарядов, тут же воспалялись и гноились.

По сути, осада превратилась в непрерывное разрушение стен и укреплений артиллерийским огнем вкупе с минными операциями. Обстрел крепости продолжался полтора месяца без перерыва, пять шестых укреплений было разрушено. Турками было прорыто около пятидесяти ходов под крепостными укреплениями, но большинство их было обезврежено. Несмотря на усилия обороняющихся, первые мины начали взрываться под укреплениями с наступлением сентября. Тем временем туркам сдаются острова Нисирос и Тилос (старшие Нисироса сами принесли Сулейману ключи от острова).

Взрывы турецких мин с последующими попытками прорыва участились, причем в разных секторах обороны. Османские командиры несносно секли отступавших, пытаясь посеять таким образом зерно победы в своих пастухах-подчиненных.

24 сентября начался генеральный штурм. Все население принимало участие в обороне. Одна женщина, имя которой не сохранилось, будучи в любовной связи с одним из рыцарей, после его гибели лишила жизни своих детей, чтобы они не попали в руки туркам, после чего надела на себя латы погибшего рыцаря, вооружилась его мечом и вступила в бой. Янычары были так поражены ее видом, что она успела зарубить нескольких нападавших, прежде чем погибла сама.

И этот штурм был отбит, турецкие войска прекратили атаки, несмотря на угрозы своих командиров. Все полуразрушенные, но так и не взятые укрепления были завалены трупами и залиты кровью. Сулейман был в бешенстве, тут же приговорив нескольких пашей к смерти. Только настойчивые уговоры помогли отменить его решение. Тяжелые потери были и в стане рыцарей.

После генерального штурма массированных атак турки не предпринимали, ограничившись артиллерийскими обстрелами и минной войной. В четырех секторах (Арагон, Англия, Прованс и Италия) туркам удалось пройти укрепления, город был практически открыт, но бастионы укреплений еще держались, сея смертоносный фланговый огонь.

Подразделения рыцарей перешли к экономии пороха и боезапаса. Случаи передачи информации туркам многократно участились, уличенных казнили сразу же.

При попытке «выстрелить» письмом в турецкую сторону был задержан слуга канцлера госпитальеров, по сути второго лица ордена португальца Андреа Д’Амарала. Диас, крещеный еврей, на допросе либо под пыткой, либо при угрозе ее применения, заявил, что только выполнял указания хозяина, который являлся турецким наймитом и хотел сдать город нападавшим. Д’Амарал был арестован, на допросах, под пыткой, молчал, заявив только, что служил ордену верой и правдой сорок лет, чему свидетелем – шесть его ранений, полученных в боях на суше и на море.

Д’Амарал был славным, достойным рыцарем, посвятившим ордену всю свою жизнь без остатка. Был известен независимыми взглядами, жестким характером, востер на язык, у него было мало друзей и много врагов. Был приверженцем идей о бессмысленности ведения боевых действий с османами и необходимости вывода ордена из-под турецкого удара с целью сохранения его основных людских и материальных ресурсов. В ходе следствия начали всплывать какие-то кривые свидетели, кто-то че-то видел, слышал, но доказательств так и не собрали, да и некогда было, война. Ему вспомнили якобы сказанную им в прошлом фразу «Л’Иль Адам будет последним магистром Родоса», шили намеренное уменьшение порохового запаса, неизбежные в военное время огрехи тылового обеспечения, работу на турок (ничего не напоминает?), а также то, что Сулейман, намеревавшийся уйти с наступлением холодов на зимние квартиры, с получением новостей о состоянии обороняющихся отменил свое решение и остался дожимать рыцарей.

Магистр, начавший верить обвинителям, уединился с обвиняемым и Христом-богом молил его признаться в содеянном, либо сказать хотя бы что-нибудь в свою защиту. Канцлер, пришедший в привычную ярость, якобы нарочито «признался» в преступлениях (а еще в том, что он вдобавок изобрел чуму и извел мамонтов, всех до одного – Авт.).

Военный суд признал его виновным, его на стуле (он уже не мог ходить после пыток) вынесли на место казни и четвертовали, части его тела выставили напоказ. Перед казнью он отказался исповедаться и причаститься Св.Таин, для христианского рыцаря даже представить такое невозможно.

До сих пор историки спорят, виновен ли был канцлер или пал жертвой своих старых разногласий с магистром. Страшная ирония судьбы, когда выход, предпочитаемый Д’Амаралом, реализовал Л’Иль Адам, предварительно казнив канцлера за подобные мысли. По словам английского историка Э.Брокмана, вороны еще доклевывали останки Д’Амарала на крепостных стенах, а рыцари ордена уже грузились на корабли, сдав Родос на милость победителя. Жизнь доказала правоту канцлера. Только игры молодого Сулеймана в благородство и его уважение к мужеству оборонявшихся уберегло иоаннитов от поголовной резни.

Был ли Д’Амарал предателем? Большинство источников, списавших историю друг у друга, однозначны: да, был. Тем не менее, он вину отрицал даже под пыткой, доказательств собрано не было, ни одного. Это сейчас уже признано всеми. Был ли он прав, еще задолго до осады пытаясь убедить собратьев в проведении переговоров с османами в условиях неизбежного военного поражения? Кто поставил орден на грань полного краха и уничтожения, когда спасителем рыцарей, по сути, стал турецкий султан? Сулейман еще пожалеет о своем решении дать рыцарям уйти.

Все эти вопросы так и остались в истории без ответа, проблема не была разрешена, неупокоенная тень Великого канцлера еще ходит по родосским стенам. Тайна еще не разгадана.

История с запасом пороха получила неожиданное продолжение в 1856 году. От удара молнии взлетел на воздух бывший рыцарский храм Св. Иоанна Крестителя, переделанных турками в мечеть. Взрыв был такой силы, что снесло на хрен часть улицы Рыцарей вместе с обветшавшим дворцом Великого магистра. Всплыли слухи трехсотлетней давности о том, что в результате «порохового заговора» запас пороха, предусмотренный для обороны города в течение года, закончился уже через семь месяцев. Опять вспомнили Д’Амарала, а также Тадини, который при осаде города был на постоянных контрах с магистром.

Турки настолько изрыли пространство под бастионами, что было удивительно, как они вообще еще стояли. В начале декабря Совет рыцарей признал, что силы и ресурсы оборонявшихся исчерпаны, одновременно жители города преподнесли петицию магистру с просьбой начать переговоры с турками. 10 декабря Сулейман поднял над своими позициями белый флаг в качестве приглашения к переговорам об условиях сдачи города. Орден согласился, ответив поднятием белого флага со своей стороны.

Сулейман передал письмо магистру с требованием сдачи города с условием свободного выхода всех желающих, и вывоза всего необходимого для покидающих остров. В случае отказа султан пообещал вырезать всех поголовно. Л’Иль Адам принял условия, начались переговоры.
Рыцарям было позволено взять с собой все вооружение, личное оружие, святыни и имущество. 25 декабря все церкви города были обращены в мечети и все христианские символы уничтожены, со статуй и изображений сбиты лица.

Все оставшиеся не взятыми острова Додеканеса и крепость Св. Петра на анатолийском побережье (ныне Бодрум) сдались на условиях сдачи Родоса.

Л’Иль Адам с группой судов отплыл на Крит. В составе его сопровождающих был юный рыцарь Жан Паризо де ла Валетт, который через сорок три года нахлобучит на Мальте войска Сулеймана и заставит его с остатками армии уйти в Константинополь не солоно хлебавши.

Магистр Ла Валетт.


Это будет славная битва… Тогда уже султан будет горевать, что не сделал «секир башка» Валетту еще тогда, при сдаче Родоса. Но это уже совсем другая история.

«Мало что сохранилось до наших дней, кроме ряда разрушенных крепостей и названий знаменитых сражений, постепенно тускнеющих под патиной времени в книгах по истории. Культура, наследниками которой были рыцари, пустила неглубокие корни и прожила после их ухода очень недолго. Она так и не проникла в сердцевину средиземноморского жизненного уклада, сдобренного смесью из суеверий, минутных побуждений и мифов, которыми тут же обрастает все, привнесенное на остров со стороны, ибо остров стремится приручить чужие обычаи. И вот уже тропинки теряются в траве, колодцы заваливает обрушившаяся ограда, крепости серебрит мох. Поэтому сегодня, стоя на какой-нибудь куче камней, … гадаешь, кому (она) …принадлежала. Франкам или микенцам, византийцам или сарацинам? И чаще всего напрашивается ответ – им всем.» Л.Даррелл

[винфор]

Замечательно. "Тебе бы, начальник, рОманы писать!".
Несколько картинок отдублировались (ручка с Медузой и около нее).

[Daily]

Спасибо за поправку. РОман я не осилю, лень...

[Daily]

19 сентября. День заключительной экскурсии.

В который раз на острове ставлю будильник на ранний подъем, а просыпаюсь еще раньше, затемно. Зато есть возможность еще раз встретить рассвет.

Каждый раз действие поражает своей обыденностью и одновременно грандиозностью. Опять багровый занавес в полнеба, и публика в нетерпении. Снова явление анатолийских гор, готовящихся выстрелить из себя новорожденное солнце.



В который раз все живое склоняется перед первым лучом.



Оранжевый диск как раскаленная жемчужина в раковине, она уже вышла из своего ложа, чтобы совершить свой торжественный круг.



Последний взгляд на Анатолию, спутницу ночи, которая исчезает с началом нового дня.



Сегодня у нас вояж по югу острова – переезд на западное побережье, мимо Эмбоны в Сиану, затем Монолитос и Месанагрос.

Наша машинка привычно ввинтилась с серпантин между склонами, сплошь покрытыми лесом. Было раннее утро, сумрачное и сказочное. Серпантин вился по крутым склонам так быстро, что у нас закружилась голова. Наконец дорога перевалила через очередную кручу и пошла вниз, к долинам Эмбоны.

По пути – виды на соседние острова Тилос и Халки.





Эмбона, столица родосского виноделия, пестрит множеством винных магазинов, выстроившихся вдоль дороги. Еще рано, и все закрыто, едем дальше.

Сиана, как и многие родосские деревеньки, представляет из себя улицу, на единственной площади которой горделиво приосанился храм св. Пантелеимона, окруженный многочисленной свитой магазинов и прочей туристической инфраструктурой. В этот храм возят пакетников, но пока пусто, мы – первые посетители.



Храм еще не старый, и по-родосски игрушечно-пряничный.



Строили его всем миром, и на часы денег не хватило, их заменили нарисованными.


Внутри тихо и торжественно. Когда тут пакет, то яблоку некуда упасть, наверное.

[Daily]

Уже узнаваемый стиль росписи родосских новоделов.









Храмовая икона св. Пантелеимона в серебряном окладе.


Все ярко и празднично.


Рядом с храмом – старая церковь, XV век.

Издали храм еще более пряничен, как-то не по-гречески.






Магазинно-ресторанное окружение начинает просыпаться.

[Daily]

Сверху хорошо видно то ли озеро, то ли водохранилище с гладкой лазоревой водой.



И главное, вокруг – никого! После Родоса и Линдоса испытываешь просто неизъяснимое наслаждение, и одиночество путешественника уже само по себе служит достопримечательностью этого утра.

На подъезде к крепости Монолитос постоянно ждешь ее появления где-то наверху, но после каждого поворота склоны остаются девственно пустыми. Только внизу, на фоне моря, показался какой-то разрушенный коренной зуб с беленькой точкой часовни. Ба, да это и есть Монолитос!
Теперь дорога начала опасливо спускаться вниз по склону, на тенистую парковку с таверной у подножия крепостной скалы.





Снизу крепость выглядит солидно и нарядно, как и положено наблюдательному пункту рыцарей.





Пройдя наверх по каменной лестничке, оказываемся наверху. А наверху, как и во всех крепостях острова, руины и замечательные виды.









Солнце и прохладный ветер.

[Daily]

Внутри часовенки.



Спускаемся вниз и наслаждаемся кофейком в таверне, пока появившиеся путешественники преодолевают каменные ступени наверх.



Дорога покидает лесистые склоны и уходит дальше на юг, к каменистым россыпям Мессанагроса. На пути в эту деревню живет еще один монастырек, Богородицы Скиади.



Обитель известна своей чудотворной иконой Богородицы и связанной с ней легендой, по которой один из пиратов, захвативших в древнем прошлом монастырь, метнул кинжал в икону и поразил ее лик. Рана на лике Богородицы время от времени кровоточит, икона покрывается коричневыми пятнами, и от нее происходят различные чудеса.

Монастырь маленький, опрятный, народу было всего несколько человек.







Внутри храм с интересными «рыцарскими» ребристыми сводами, может, ремонтировался в средневековье.







Чудотворная икона собственной персоной, с благодарственными подношениями.



Очень интересная фреска, своеобразное «генеалогическое древо» святых, их связь с Богородицей.



Общий вид храма.



Что-то сильно напоминающее облепиху.

[Daily]

Движемся дальше, в Мессанагрос, в храм Успения Девы Марии Кирмиссис. Вокруг – марсианские пейзажи, ни листочка, одни выжженные рыжие склоны с грудами камней, от зеленых гор середины острова остались одни воспоминания. Въезжаем в деревню и сразу же натыкаемся на искомый храм. Приветливый дядечка-грек открывает нам дверь и кратко рассказывает об истории церкви.



Церковь древняя, была построена на обширном фундаменте ранне-христианского храма, затем, видимо, землетрясение, на этом месте строится второй храм, меньше первого, потом опять катаклизм, и третий храм вышел самым маленьким из трех. Этим она повторяет судьбу Панании Католики из Афанту.

Внутри – древний малюсенький иконостас, чудотворная икона Богородицы – слева от царских врат. Но наверху иконостаса – я глазам своим не поверил – два дракона! Сидят там себе тысячу лет, не шелохнутся. Вот это загадка.



Стены расписаны фресками XIV-XV вв, уже еле видимыми.



Древняя крещальная купель.






Престольная икона Успения Богородицы.


Фундаменты ранних храмов.




Культурная программа на сегодня выполнена, возвращаемся в Стегну. По дороге, под Линдосом, попали в тошнилово за греческим танковым трейлером в сопровождении местной ВАИ и ехали за этой кавалькадой битый час, боясь обойти ее по встречке через сплошную разделительную.

В Стегне, перед таверной, обнаружили огромного наглого кота, которого срубило прямо у дороги, и он уснул, подперев башкой камень. Ничего не попишешь, сиеста.

[винфор]

Но наверху иконостаса – я глазам своим не поверил – два дракона! Сидят там себе тысячу лет, не шелохнутся. Вот это загадка.

На одном, не очень, правда, вразумительном сайте, дана такая трактовка: "Дева ведет на веревочке змея. Энергия женщины и мощь дракона очистят мир от зверобесов земных".
Да, любопытно.
Вы вспышку не использовали? Темных фотографий нет, оптика хорошая?
А пакетники все эти маленькие храмы, похоже, проезжают мимо? Не их формат, наверно.

[Daily]

Вообще-то в христианстве дракон - символ темных сил, сил зла. В Греции причудливое переплетение мифов, легенд и суеверий, это уже давно общее место, вопреки нашим представлениям о чистом древнем православии. Но драконы на иконостасе - это сильно...

По поводу съемок в храмах - никогда не использую вспышку, малоэффективно и все вокруг протестуют. Проще поставить ISO от 200 до 800 - сильно мы фотографии не увеличиваем, и зерно почти не видно.

Пакетники, к их сожалению, заложники местных бизнесов, куда их везут, то они и смотрят. Да и на общественном транспорте во многие места не доберешься, нужна машина.

[винфор]

В принципе, один дракон уже давно прописался на иконах. Но он под пятой или под копьем Георгия.
Здесь же какая-то совершенно другая трактовка.

[Daily]

20 сентября. День грустный, день отъезда.

С утра на пляж, надо запомнить и сохранить в себе воспоминания о теплой аквамариновой волне, прохладном морском бризе, запахе водорослей. Когда еще придется все это увидеть. Затем – сборы, расплатиться с гостиницей, попрощаться на ресепшене с кругленьким полугреком-полуитальянцем, оседлать «Коровку» и бросить прощальный взгляд на пляжи Стегны.





Отобедать было решено в Фалираки, по пути в аэропорт. Долго искали подходящую таверну, коими была уставлена вся улица, на которой мы припарковались. В тот день было очень жарко, а мы по случаю отлета в Москву были уже в тулупах и валенках. Наконец нашли подходящее место, где сразу начали прощаться с рециной. Для Родоса удивительно, но нас хорошо накормили, куриные сувлаки таяли во рту (жена подсказывает) и при этом даже не пытались приподнять по мелочи.



По этому случаю мы сердечно распрощались с хозяином и с чувством грусти расставания отправились в аэропорт сдавать машину.

Ничего, персонал из «Голдкар» быстро вернул нас к реальной жизни.

Тот же самый черный и тощий парень, который выдавал автомобиль, кинулся к нам и, не обращая внимания на мои слова о том, что машина возвращена без единой царапины, приник к заднему бамперу, растер на нем грязь и гордо предъявил мне еле видную царапушку. Царапка была незаметна, при приеме машины обнаружить ее было совсем невозможно, так как даже красочный слой не был поврежден. Я подозреваю, что это была домашняя заготовка фирмы, чтобы содрать с меня деньги, а также полечить за то, что я отказался от их экстра-страховок.

Проверка остроты зрения. Найдите царапину на бампере.


Приемщик что-то проблеял про царапину и штраф, который фирма на меня накладывает. Я иду в офис, где сидит еще один сотрудник и прошу позвать старшего. Мне в ответ – старшего (естественно) нет и до вечера не будет, никаких фамилий и имен персонала мне никто давать не будет, сунули под нос какую-то грязную бумажку, на которой указано, что минимальный ремонт царапины – 200 евро.

Я говорю: ребята, побойтесь Бога, даже если это моя царапина, то ее можно отполировать за 3 евро, и никаких проблем. Да вы что, каменные лица, сурово играют желваками, как гайцы на дороге. Говорю, что в акте о сдаче машины не поставлю свою подпись и напишу претензию. Они смеются – вы, говорят, свою подпись в акте о сдаче уже поставили, когда еще брали машину в первый день. Тут я вспомнил, как подмахнул листок, не читая. А нам тем временем пора на самолет.

Вот так, гребаный бизнес «Голдкара» построен на обмане и вымогательстве. Заманили старого дурака низкой ценой, потом – при отказе от услуг – липовая царапина, и штраф. При этом не забыли с самого начала подсунуть полупустые бланки на подпись, и дело в шляпе. Слушайте, сколько раз я брал за границей машину напрокат, и никогда таких сволочных ситуаций не было. От кого-кого, а от греков я такой подлости не ждал.

Мне удалось только вырвать имя приемщика, его звали Несториас. Как Герман в «Пиковой даме» узнал умершую графиню на игральной карте, так и мне на стоянке «Голдкара» явился призрак нашего Нестора Летописца и его «…греки лукавы суть и до сего дня».

Уже потом, в Москве, сунулся в отзывы про эту контору, а там все криком кричат про то же самое. Читать надо отзывы, уважаемый, прежде чем совать палец туда, куда… И пользоваться прокатом посолидней.

И тем не менее жизнь продолжается. «Огурец» перепрыгнул через пролив и завис на Анатолийскими горами, остров перешел из яви в воспоминания.

«На Родосе мы по своей воле отдались во власть морской Венеры, ее фигурка одиноко стоит в местном музее, всеми забытая, ничего не видящая. И все же мы научились понимать вневременные, точное, как мелодия, размышления богини – тайну ее самодостаточности; все то, что помогло богине пережить дикарский гвалт войн и перемен, протянуть тонкую нить своих мыслей сквозь многие века, сохранив ее целой и невредимой.

Да, именно с помощью морской Венеры мы научились видеть Грецию внутренним взором, не как собрание разрозненных остатков давно забытых культур, а как нечто вечно существующее и вечно обновляющееся: символ, слитый с изначальным предметом – так что кипарис, маска, апельсин, плуг, преодолевая границы собственной формы, оказывались в обрамлении вечности, которую они обретали только в обрамлении хорошей поэзии. В беспечной атмосфере Родоса она позволили нам ощутить постоянное единение не только с прошлым, но и с будущим… Сияние этой обточенной временем и морем мраморной статуи говорит об этом так явственно…

Перед нами сгущается ночь, другая ночь, и Родос начинает погружаться в равнодушное море, откуда его теперь может извлечь только память. Высоко над Анатолией висят облака. Теперь другие острова? Другое будущее?

Думаю, нет, после того как пожил у Венеры Морской. Рана, оставленная ею, не заживет никогда – останется до самого конца света.» Л.Даррелл.

204.gif