ElenaSevenard » 21 фев 2013, 09:34
Внимание! Религиозных фанатиков всех конфессий прошу эту главу не читать, дабы не травмировать психику.
Получив на руки направление на временную базу и сменив форму, я снова отправился домой. Авиабазу «Хоцор» я нашел не с первой попытки, а офис логистической службы, к которой был приписан, даже не с третьей. Один из остановленных мной солдат, плюнув на свои дела, сердобольно привел меня к невысокому зданию. Первым, кого я увидел, был чернокожий парень, сидящий на земле у стены и внимательно читающий книгу. Уже необычно. Я даже пощупал свое лицо: «Не накачал ли меня кто-то снова галлюциногеном»? Заглянув ему через плечо, я почувствовал, как шевелятся мои извилины. Текст был без картинок, да к тому же на немецком языке. Приветственно улыбнувшись, я взял книгу из его рук и посмотрел на обложку. Это был Кант, если я не ошибаюсь, «Критика возможности суждения».
– Ты дрочишь?
– Что? – удивился он.
– Ты дрочишь?
– А почему ты спрашиваешь?
– Потому что Кант считал онанизм грехом страшнее самоубийства.
– А кроме этого тебя ничто не зацепило?
– О, многое, очень многое зацепило. И идеи критицизма, и трактат «К вечному миру» с его идеями просвещения, но только, знаешь, в своих рассуждениях «априори» бедняга совсем оторвался от грешной земли. Ведь «апостериори», как ни крути, а без дрочки не обойтись, – сделав несколько возвратно-поступательных движений рукой, я вернул парню книгу и вошел в офис.
Логистику возглавляла прапорщица, к ней в подчинение были приписаны две девицы и водитель и, кроме них, три временных солдата, ожидающих направления к постоянному месту службы: я, тот самый негритенок, любитель классической немецкой философии, и дивная американка, пирсингованная, как витрина ювелирного магазина.
Вся моя служба заключалось в том, чтобы двадцать минут в день сортировать униформу и плевать в потолок до трех часов, после чего идти домой.
Иногда, когда нужно было отвезти форму в центральную прачечную, меня брал с собой Авиель, наш водитель. Как правило, водилы выполняли только одну поездку в день, а потом оставляли грузовик на базе и шли домой. Ясное дело, при таком раскладе каждый хотел как можно быстрее выполнить все процедуры. Авиель был из тех марокканских парней, которые без вазелина влезут в жопу и протащат туда караван верблюдов, если им будет нужно. Он знал миллион маленьких хитростей, как все сделать быстрее и как пролезть без очереди к пункту сдачи или выдачи. На самом деле, если бы он был моим деловым партнером, то я бы сильно нервничал – такой на ходу подметки срежет. Но в данной ситуации с ним было удобно. К тому же, очень открытый и улыбчивый, совершенно невероятный красавчик, он производил приятное впечатление. Обычно уже к часу дня я был дома, если мне поручали его сопровождать. Понимая, что я тут гусь перелетный, командиры, по большому счету, ничего от меня не хотели. В часть я приходил едва ли не через день, на вопросы лишь пожимая плечами и никак не объясняя свои прогулы. Ожидая к выходным Ленку, по которой уже невероятно соскучился, я плюнул на службу и отправился утром на рынок, а потом занялся готовкой.
– Вау, ты прямо как моя бабушка, наготовил всего!
– Было настроение, – я разогрел в кастрюльке грибной сырный суп – попробуй.
– Ммммм... просто обалденно. Из тебя бы вышла первоклассная домохозяйка, – подмигнула Ленка.
– Спорный вопрос, но я рад, что тебе нравится.
– У тебя есть планы на Новый год? Он уже через месяц.
– Вообще-то да. Ко мне на Новый год приезжают родители.
– Мама с папой?
– Мама с отчимом.
– У тебя консервативная семья?
– Что ты имеешь в виду?
– Твоей маме бы понравилось, что ты встречаешься с не еврейкой?
– А ты считаешь, что пришло время знакомства с родителями?
– Нет, просто гипотетически...
– Глупый вопрос. Мне вспоминается один забавный анекдот:
«Идет Сарочка по улице грустная-грустная. А ей на встречу Софочка:
– Сагочка, ты что такая печальная?
– Да понимаешь, сынок наш Изя пришел домой и заявил, что он голубой.
– Ай, да не гасстгаивайся ты так. Я увегена, он найдет себе хогошего мальчика из хогошей евгейской семьи». Так вот, я из нормальной светской семьи, не озабоченной такой чушью.
– На самом деле многие евреи говорят, что для них это не играет никакой роли, был бы человек хороший, но в глубине души не могут допустить мысли, что их дети будут не евреи. Признайся, ты бы хотел, чтобы твоя жена была еврейкой?
– Для начала, я бы не хотел, чтобы у меня была жена. Вообще, не вижу никаких причин жениться в современном мире. Кроме того, сделай гиюр, если тебя это коробит.
– Не хочу. Это средневековье.
– Ну, вот тебе и ответ. А что касается моей мамы, то знаешь, когда я учился в университете, у меня была подружка. Нам было, наверное, лет по девятнадцать, я жил в Питере, она – в Ярославле, и мы мотались друг к другу на каникулах. Тогда я еще жил с родителями, и как-то после ее очередного приезда у меня в комнате на секретере осталась косметика и какие-то флаконы. Ну, там из-под тоника, крема, еще какой-то бодяги. Короче, целая батарея тюбиков. Естественно, маме, как женщине, стало интересно. И вот, протянув руку, из всей этой хуевой тучи банок мама взяла именно ту: – «Contex – гель-смазка для анального секса». Упс... Аккуратно поставив флакон на место, мамуля тихонько вышла из комнаты и с тех пор предпочитает избегать подробностей моей личной жизни.
– Твоя мама негативно относится к анальному сексу?
– Умоляю, избавь меня от таких вопросов. Но, судя по ее лицу в тот момент, довольно негативно.
– Забавная история, но все равно, у тебя очень еврейские отношения с мамой. Ты каждый день ей звонишь, и вам есть о чем говорить. На самом деле я, даже живя со своими родителями под одной крышей, общаюсь с ними значительно меньше, чем ты, – Ленка взяла мою голову руками и замотала из стороны в сторону – ты такой евгейский мальчик! Такой маменькин сыночек!
Я лишь улыбнулся, ведь так оно и есть.
– Помнишь, ты спрашивала: «Значит ли для меня что-нибудь «быть евреем»? Вот тебе три доказательства того, что Иисус Христос был евреем: во-первых, он в тридцать три года все еще жил с мамой. Во-вторых, его мама думала, что он Бог. И, в-третьих, он был уверен, что его мама девственница!
– Это удивительный парадокс. Ты называешь себя скорее агностиком. Ты ненавидишь религиозные институты. Ты утверждаешь, что ты человек Мира без национальных предрассудков, но при этом остаешься хорошим еврейским сыночком.
– Стереотипы поведения очень сильны внутри нас. Ты спросила: «Важно ли для меня, чтобы моя жена и мои дети были евреями»? Еще лет пять назад я сказал бы - да. Все эти дурацкие сказки о собственной избранности, весь этот дикий шовинистический бред довольно сильно уродует сознание. И от него не так легко избавиться.
– Не так легко? Да почти невозможно! Я читаю твои статьи пятилетней давности и поражаюсь тому, насколько изменилось твое сознание. Ты демонтировал всю систему ценностей в своей голове и отстроил новую в том возрасте, в котором люди уже не меняются.
– Наверное, я сам шел к этому, но по настоящему мой мозг взорвала книга «Mobs, Messiahs and Markets» – настоящий атомный заряд критицизма, подложенный под догматическое мышление и догматические конструкции. В конце концов, все считают себя избранными: японцы уверены, что весь мир создан для них; евреи, что Вселенная дарована только им; русские считают себя наследниками Византии и говорят о себе, как о народе-богоносце! Куда они несут Бога? Он что, парализован? А недавно я читал написанную на полном серьезе статью одного украинского ученого о том, что святой Иерусалим основали хохлы пять тысяч лет тому назад. Порой диву даешься тому, какая чушь сидит в головах у людей. И тому, какой дрянью была забита моя голова. Демонтировать пришлось действительно много, теперь я, кажется, свободен от предрассудков.
– А на меня произвела огромное впечатление книга «Black Swan» Насима Толеба. Практически каждое положение, каждая догма, каждое утверждение которым я жила до того, рассыпалось, когда я пропускала его через принципы «Black Swan». Невероятная по мощи вещь.
– Да, «Black Swan» очень отрезвляющая книга. Особенно круто она выносит религиозные предрассудки, суеверия и апелляцию к чуду.
После обеда мы отправились на пляж переваривать деликатесы под мягким зимним солнцем. Мы просто ласкались и дурачились, как котята, развалившись на теплом песке. Поблизости от нас расположилась арабская пара, специально приехавшая отдохнуть на море. Муж, раздевшись до трусов, спокойно загорал на солнце, а его жена, наряженная в длинное черное платье до самых пят и платок, полностью закрывающий голову и шею, прямо в одежде прогуливалась по водичке.
– Женщина-кегля.
– Кегля? – переспросила Ленка.
– Ну, посмотри на нее. Она выглядит, как кегля для боулинга в своем наряде. Жить возле моря и не иметь возможности позагорать, поплавать, должна ходить в такую жару задрапированной, словно матрешка...
Поглаживая светлые Ленкины волосы, я покрывал ее шею и плечи поцелуями.
– Илья, ты, кажется, их смущаешь.
Я повернул голову. Женщина продолжала прогуливаться по кромке моря, опустив голову в песок и стараясь на нас не смотреть. Араб же, напротив, откровенно пялился на нас осуждающим взглядом.
– Ах, я их смущаю, – навалившись на Ленку, я нежно провел языком от ее груди до низа живота, а, уткнувшись между ее полусогнутых ног, отогнул вбок полоску трусов.
Поймав нас взглядом, «кегля» замерла в оцепенении. Мои движения не вызывали сомнений. Мужик, наскоро накинув одежду, схватил жену за руку и поволок с пляжа прочь, тихо поливая нас матом на арабском.
– Севенард, Севенард, почему ты так любишь троллить религиозных? Ни капли уважения!
– Ты о каком уважении? Читала Коран и законы Шариата? Они учат, что я неверный, по отношению к которому можно не соблюдать никаких морально-этичеcких норм. Для религиозных евреев я грешник, который заслуживает чуть ли не смерти. А ты так и вовсе недочеловек. Христиане предрекают мне вечные муки в аду, если я не уверую в их горе-фокусника, любителя прогулок по воде. И ты меня спрашиваешь, почему я не проявляю ко всей этой набожной публике ни капли почтения?
– И тем ни менее, ты не прав. Вокруг живет полно людей глубоко религиозных, но очень терпимых и по-настоящему добрых.
– Конечно. Ведь если человек действительно порядочный и добрый, то его не в состоянии испортить даже религия. По отношению к таким людям я никогда бы не позволил себе ничего подобного, но я терпеть не могу клерикализм и воцерковленных фанатиков.
хорошо там, где мы есть.