А это от очевидца, от нашего человека в Бирме.
Источник:
http://dragon-naga.livejournal.com/Мьянманские газеты о вчерашнем освобождении До Аун Сан Су Чжи
Nov. 14th, 2010 at 12:43 PM
Вот фотографии с сайта одной из самых популярных газет Мьянмы "Елевен ньюс", сделанные вчера у дома До Аун Сан Су Чжи, когда полицейские раздвинули заграждения с колючей проволокой и допустили собравшихся к дому.
http://www.news-eleven.com/index.php?op ... Itemid=112И вот пример для лучшего понимания стилистики мьянманских газет в отчетах, посвященных произошедшему событию.
Газета "Мьянма таймс", опубликовавшая большую фотографию До Су, пишет сегодня:
"До Аун Сан Су Чжи была освобождена из-под домашнего ареста в 5 часов вечера 13 ноября, тем самым завершив семилетний срок пребывания под стражей.
Махая рукой и улыбаясь, дочь лидера борьбы за освобождение генерала Аун Сана вышла из своего дома на Университетской авеню в 5-15 под оглушительные приветствия и аплодисменты ожидавшей ее толпы.
"Мы должны работать вместе в едином порыве", сказала она тысячам ожидавщих ее людей, имея в виду, что она продолжит работу во имя демократии в Мьянме.
"До Аун Сан Су Чжи, желаем Вам здоровья!", - скандировала толпа, насчитывавшая примерно 5 тысяч человек, 65-летнему лидеру Национальной лиги за демократию (НЛД).
После 20-минутного общения она вернулась в дом, но затем в 6-05 снова вышла к воротам, поскольку прибыли новые люди, желавшие ее увидеть.
Толпы начали собираться на Университетской авеню с внешней стороны заграждений в 8-30 утра, постепенно увеличиваясь на протяжении всего дня.
Ее освобождение последовало через шесть дней после первых за более чем 20 лет выборов в Мьянме, на которых Партия солидарности и развития Союза получила более 75 процентов мест.
НЛД в мае отказалась принять участие в выборах, и поэтому ее регистрация была автоматически аннулирована, но несколько про-демократических групп приняли участие в борьбе за места.
Глава АСЕАН Сурин Питсусван сказал, что он был "очень, очень удовлетворен" ее освобождением и выразил надежду, что больше она арестована не будет.
"(Я) надеюсь, что это внесет вклад в подлинное примирение в Мьянме, и на то, что (До) Аун Сан Су Чжи будет способна сыграть роль в достижении национального примирения", - сказал Сурин."
Освобождение...
Nov. 14th, 2010 at 12:55 AM
Итак, сегодня До Аун Сан Су Чжи все-таки получила ту свободу, которую она должна была получить в связи с истечением срока содержания под домашним арестом, определенного судом. Она с несколькими соратниками показалась поверх ворот своего дома на Университетской авеню, и тысячи собравшихся людей приветствовали ее. Никаких митингов и речей – До Аун Сан Су Чжи просто довольно долгое время стояла по другую сторону забора, махала рукой и улыбаясь, а толпа снимала происходящее на мобильные телефоны и фотоаппараты, попутно поздравляя друг друга с освобождением своего кумира.
Обращу внимание на два обстоятельства, связанные с этим. До Аун Сан Су Чжи стояла, прикрытая железными воротами с крюками, изогнутыми наружу, и к толпе так и не вышла. Кроме того, не состоялось никакого митинга, на котором она бы произнесла речь. То есть, своим видом она просто успокоила людей – что она действительно освобождена, и что срок домашнего ареста действительно закончился. Именно успокоила – но не завела (что неизбежно было бы, если бы она начала что-то говорить собравшимся в микрофон).
Лично мне события этого дня показались очень четко сыгранным сценарием, который был выгоден как властям, так и До Аун Сан Су Чжи, и который позволил избежать ненужных эксцессов – прежде всего кровопролития.
То, что До Су будет освобождена – не сомневался, похоже, никто из тех, кто следит за политикой Мьянмы. Во-первых, военные руководители страны, которые и так довольно нервозно относятся к обвинениям в том, что они находятся у власти незаконно, стремятся подчеркнуть, что на территории Мьянмы царит закон, а не произвол. Согласно приговору суда, последним днем нахождения До Аун Сан Су Чжи под арестом было 12 ноября – значит 13 ноября по закону она должна была быть освобождена. Во-вторых, высшие представители военного правительства страны публично обещали, что она будет освобождена (то же самое заявлял и министр иностранных дел, отставной генерал Ньян Вин, с трибуны Генассамблеи ООН), а не выполнить обещание – значит потерять лицо. И, в-третьих, все, от чего ее пытались изолировать, к моменту ее освобождения уже состоялось: по Конституции ей уже не быть избранной в парламент, ее партия уже официально прекратила свое существование, а выборы в органы власти страны уже состоялись.
(В скобках замечу, что неизбежные в ближайшие дни восторженные вопли насчет того, что До Аун Сан Су Чжи была освобождена под давлением мировой общественности, на мой взгляд, не вполне соответствуют истине. На это давление в Мьянме если и обращают внимание, то с точностью до наоборот: оно их бесит, и вызывает желание сделать совсем не так, как хотят те, которые такое давление оказывают (тем более, что хуже уже не будет – санкции против страны и так введены). Мьянманцы всегда жестко отстаивали свое право делать в своей стране то, что они считают нужным, без указаний и советов извне – и именно в рамках отстаивания этого своего права в прошлом веке они на некоторое время даже практически полностью закрыли страну для иностранцев. Тем более, что из рядов «рекомендующих и советующих» вдруг выпал Китай, где, как оказалось, под стражей тоже находится Нобелевский лауреат – причем, не живет в своем доме под домашним арестом, а сидит в самой настоящей тюрьме. Если кто и повлиял на Мьянму – так это ее соседи по АСЕАН, которые формулировали мысли своим мьянманским коллегам по-другому: вы поймите, что вам лучше все-таки провести выборы и освободить До Аун Сан Су Чжи, потому что только тогда мы сможем вам в полной мере помочь экономически. Такие логические построения мьянманцами были встречены с пониманием.)
Итак, особого смысла держать До Су под стражей уже не было. Имело смысл лишь обговаривать условия ее освобождения. Власти, видимо, предпочитали договариваться с ней по-тихому. Чтобы усилить на этих переговорах свои позиции, До Су через своего адвоката допустила несколько «вбросов» в медийное поле. Например, она заявила, что ее освобождение должно быть безусловным – без всяких ограничений того, что ей следует говорить и что делать. Такую «работу на публику» она совершает не в первый раз. В прошлом году она написала письмо старшему генералу Тан Шве, но прежде чем письмо увидел адресат, его вдруг опубликовали зарубежные газеты. По этому поводу ей представители власти укоризненно попеняли: перед тем, как что-то писать, человек должен определиться, что именно он собирается делать: заниматься пустым популизмом и работать на публику, или все-таки по-деловому спокойно и без привлечения улюлюкающих и аплодирующих зрителей обсуждать животрепещущие вопросы.
В последние дни перед освобождением До Су применила похожую тактику, фактически (через адвоката) оповестив, что на нее пытаются давить, и что она давлению поддаваться не намерена. Но вместе с тем прозвучали и иные нотки: например, было объявлено о ее намерении после выхода из-под домашнего ареста сосредоточиться на международной деятельности. То есть, по сути стать главным переговорщиком об отмене санкций – чего давно добиваются некоторые круги в западных странах, понимающие, что власть военные никому так просто не отдадут, а наилучшим способом заставить их поделиться этой властью с До Су было бы дать ей со стороны стран Запада карт-бланш формулировать военным любые условия в обмен на отмену санкций. Понятно, что в сложившейся ситуации такая роль ее максимально устраивает – если, конечно, отставить в сторону возможность полностью захватить власть силой через кровавые беспорядки.
С другой стороны, военные власти также стремились сыграть свою сторону партии максимально ответственно. Во-первых, партия До Аун Сан Су Чжи (формально уже несколько месяцев как не существующая и ликвидированная) занимает тот же самый дом около янгонского перекрестка, известного по названию одной из улиц – Щвегондайн, около отеля «Юзана». Больше того, на крыше развевается партийное знамя, а сама большая вывеска «Национальная лига за демократию» между крышей и верхним оконным рядом обновлена и сверкает свежей краской (белые буквы на ярко-красном фоне). Собиравшимся здесь еще с 12 числа сторонникам До Аун Сан Су Чжи никто не мешал – им было запрещено только выходить на проезжую часть и препятствовать движению. Некоторые люди почему-то были уверены, что она выйдет на свободу как только часы пробьют полночь – поэтому люди начали приходить туда за день до фактического освобождения.
Улица эта – довольно оживленная, и по ней ходит много общественного транспорта. Я проезжал 12 ноября мимо на автобусе, и видел реакцию пассажиров: некоторые демонстративно отворачивались, а другие (в основном молодые люди) просили остановить автобус, выскакивали и присоединялись к толпе на обочине дороги.
Сегодня днем толпа была примерно такой же, как вчера, но к вечеру начала расти. Люди уже вовсю щеголяли в раздаваемых тут же футболках с портретом До Су и цепляли к рубашкам значки с ее фотографией. Полиции практически было не видно, но когда я поднялся на горку, к монументу, где похоронены погибшие герои (в том числе отец До Су, генерал Аун Сан), увидел стоявшие около главного входа к монументу четыре грузовика с полицейскими, экипированными щитами. Кроме того, около штаб-квартиры несуществующей партии До Аун Сан Су Чжи было, на мой взгляд, слишком много торговцев с тележками на колесах, традиционно продававшихи бетель, сушеные орешки, сигареты и напитки. По-моему, если властям нужно было поставить на это место своих наблюдателей – лучший способ они вряд ли придумали бы. Хотя, возможно, я и ошибаюсь, и продавцов с тележками пригнал к этой толпе обычный коммерческий расчет.
Все описанное до этого должно вызвать у читателя оторопь: речь все-таки идет о стране, в которой установлена военная диктатура, и где, судя по зарубежной прессе, любые народные выступления жестоко подавляются. Попробуйте, например, представить, чтобы в России ликвидированная партия, лидер которой сидит под арестом, обновила большую вывеску на своем офисе, вывесила флаг, да еще и собрала толпу у здания на митинг.
Но самое интересное было как раз впереди.
Вечером, когда толпа стала такой большой, что транспорт уже с трудом через нее пробирался, было объявлено, что До Аун Сан Су Чжи наконец свободна. Толпа двинулась в сторону Швегондайна, чтобы потом по улице пагоды Каба Эй дойти до дома на Университетской авеню. Вот тут произошло нечто странное.
К толпе вдруг присоединилось множество молодых людей в белых рубашках и однотонных юбках, которые начали очень профессионально этой толпой управлять. В полном согласии с ними на перекрестке дорожная полиция стала отводить вправо два ряда из трех, разрешая двигаться прямо только транспорту по крайне левому ряду. Люди в рубашках, сцепившись за руки вдоль левого края толпы, начали сдвигать эту толпу в сторону обочины – так, чтобы она занимала только два правых ряда, а по левому беспрепятственно шел автотранспорт.
Толпа была разбита на несколько примерно одинаковых колонн (они оказались нужны, например, для того, чтобы дорожная полиция в промежутках между ними периодически пропускала уходящие вправо машины), которые шли одна за другой, и движение которых регулировали эти молодые люди. В каждой колонне был свой… не «запевала», а, я бы сказал, «заорала». Его роль была - периодически выкрикивать: «Аун Сан Су Чжи!» - и толпа хором скандировала: «Да здравствует!», повторяя эту речевку несколько раз.
При мне какой-то почувствовавший вкус свободы мьянманец начал выкрикивать антиправительственные лозунги, и один из этих парней подошел к нему и что-то тихо сказал. Человек тут же умолк, и над колонной опять загремело: «Аун Сан Су Чжи – да здравствует!».
Действия этих людей, управляющих толпой были настолько профессиональными, что я до сих пор не могу понять: где они этому научились. Получается так, что в условиях военной диктатуры, да еще и при арестованном лидере, Национальная лига за демократию (или кто-то еще, помогавший ей) сумела оттренировать некую группу людей для регулирования уличных шествий. Или это были люди не из НЛД? В этой толпе при кажущейся стихийности всё казалось продуманным – начиная от границ колонн и заканчивая пресловутой речевкой, не дававшей возможности выкрикивать какие-то другие лозунги.
Рядом с колоннами ехали несколько машин с дипломатическими номерами – не думаю, что есть много стран, в которых власти спокойно смотрели бы на подобные вещи. Тем не менее, полицейские весьма мирно наблюдали за происходящим, никак не вмешиваясь в события, а дорожная полиция продолжала отсекать поток машин, чтобы не мешать людям идти.
От Швегоднайна до развилки с Университетской авеню – идти по улице пагоды Каба Эй минут 30. Потом толпа свернула налево (полиция периодически перекрывала встречный поток машин, пропуская колонны) и двинулась к дому, за воротами которого стояла живая и невредимая До Су, приветствовавшая своих сторонников.
Лично у меня увиденное сегодня внушило оптимизм по поводу того, что национальное согласие в Мьянме все-таки возможно, причем без кровопролития.
Во-первых, поразили благоразумие и терпимость властей, сумевших отнестись к происходящему спокойно и с выдержкой. Главный итог – что толпа в конце концов мирно разошлась – это и урок властям, что радикальные меры не всегда самые действенные. Хотя не факт, что завтра мьянманцы, решившие, что власть капитулировала, не замахнутся на что-то большее – как это было в 1988 году.
Во-вторых, обнадежило очень ответственное и разумное поведение До Аун Сан Су Чжи, которая в первый день после освобождения не стала накалять толпу и вообще избежала публичных выступлений. Она будет выступать завтра (это уже объявлено) – но тогда люди, вероятно, уже успокоятся и страсти поутихнут.
И в-третьих, на мой взгляд, налицо был великолепно разыгранный сценарий, в котором каждая сторона фактически брала на себя ответственность что-то делать и что-то, наоборот, не делать. Власти сделали всё, чтобы всё окончилось мирно и организованно. В свою очередь, и До Аун Сан Су Чжи тоже отлично сыграла свою роль во имя той же самой цели. Такие вещи не готовятся экспромтом, и в одну минуту. Любая позиция такого сценария обсуждается в ходе долгих и трудных переговоров, где каждая сторона неизбежно пытается тянуть одеяло на себя. Это завтра военные власти и До Аун Сан Су Чжи будут опять по разные стороны баррикад, и неизвестно, чем еще обернется это противостояние, если учесть ту специфику мьянманского общества, о которой уже писал. А сегодня они проявили себя как ответственные люди, реально думающие о своей стране и народе, и сделавшие все, чтобы никто не получил дубинкой по голове и чтобы не было кровопролития. Хотя я и не могу привести прямых доказательств существования такого сценария, но я не думаю, что я сильно ошибаюсь.
После этого как-то по-другому смотришь на собственную Родину…
Суббота, 13-е...
Nov. 11th, 2010 at 1:47 AM
Вздохнувшие было после мирного завершения выборов янгонцы взбудоражены новыми слухами: 13 ноября, в субботу, в Янгоне ожидается нечто. Наиболее панически настроенные граждане покупают большие мешки с рисом, запасаются консервами и заказывают дополнительные баклажки питьевой воды. Более спокойные просто не советуют друг другу выходить в этот день на улицу.
13 ноября истекает срок 18-месячного домашнего ареста До Аун Сан Су Чжи, который она получила по решению суда за то, что тайно принимала у себя приплывшего к ней по озеру Инья странноватого американца. Поскольку в своей жизни эта дама ни разу не была в правительстве и поэтому никакими непопулярными или сомнительными решениями себя не скомпрометировала, ее фигура у бирманцев остается уважаемой и харизматичной (примерно таким же чистым в 1917 году был образ большевиков на фоне запятнавшего себя царского правительства с его «кровавым воскресеньем» и Ленским расстрелом).
Говоря «бирманцы», я имею в виду всю нацию, включая и тех людей, которые сегодня управляют государством. В ней сплелись воедино собственная харизма и отблеск славы ее отца, генерала Аун Сана, который в официальной пропаганде давно объявлен героем. За более чем два десятилетия после ее возвращения в Бирму высшие должностные лица страны не раз встречались с ней и делали предложения об ее участии в правительстве – с гарантией того, что все ее решения в пределах ее компетенции будут неукоснительно исполняться. До Аун Сан Су Чжи отказывалась от этих пряников, понимая, что, приняв такое предложение, она автоматически повышала популярность действующих властей, зато ослабляла бы свою собственную. Фактически она стала заложницей формулы, по которой она вынуждена была либо бороться за всю полноту власти, либо сдаться без боя.
Через адвоката До Аун Сан Су Чжи уже стало известно, что после выхода из-под домашнего ареста она намерена провести большую пресс-конференцию. Кроме того, она заявила, что не потерпит никаких ограничений личной свободы типа тех, которые военные власти ввели для нее в 1995 году, когда ей запретили покидать Янгон. То есть, До Аун Сан Су Чжи объявила о полной свободе делать все, что ей захочется. Думаю, что она понимает при этом, что она берет на себя этим огромную ответственность.
Мьянманцы говорят, что к моменту ее освобождения у ее дома №54 на Университетской авеню в Янгоне могут собраться толпы сторонников, а также тех, кто просто придет поглазеть на живую легенду. Ключевой вопрос для военных – выступит ли она перед этой (или какой-либо другой) толпой, и если выступит – то что она при этом скажет.
Ее позиция по поводу выборов всем известна – выборы эти она, мягко говоря, не считает легитимными. Все события последних месяцев заставляют считать, что она, будучи заложницей формулы «или все, или ничего», намерена идти до конца. Она очень расчетливо (я бы даже сказал – цинично) спровоцировала ликвидацию собственной партии, руками властей избавившись от балласта в лице окружавших ее полуадекватных стариков. Теперь она не зависит ни от кого, не связана ни с какой политической организацией, однако имеет то, чего не имеют другие – известность, авторитет и харизму.
Достаточно ее слов на митинге относительно того, что выборы нелегитимны, и, соответственно, проведшие их люди недостойны оставаться у власти – и толпой это может быть вполне истолковано как «огонь по штабам». Мьянманцы – экспрессивные люди, и зажечь их очень легко. Плюс на этом самом митинге может быть любая провокация – например, взрыв бомбы. А самое неприятное в этой истории то, что другого До Аун Сан Су Чжи толпе сказать просто не может.
«Огонь по штабам» - это гражданские беспорядки, которые обычно начинаются с мирных демонстраций и постепенно перерастают в нечто более кровавое и угрожающее. К сожалению, все уличные акции в Мьянме, если они не пресекались властями, заканчивались в итоге резней и кровавой баней. Причем в ходе этого процесса аппетит опьяненных свободой людей все больше и больше нарастал, требования становились все более и более невыполнимыми и абсурдными, а в результате топа зверела от крови и начиналась война всех против всех.
Приведу парочку цитат из книги В.Ф. Васильева «История Мьянмы/Бирмы, ХХ век». Речь в них идет о событиях 1988 года, которые тоже начинались отнюдь не кровавым образом (не считая самого первого конфликта между студентами и военными в одном из кафе Рангуна).
«Оппозиции следовало бы остановиться. Она добилась едва ли не всех основных уступок из тех, каких она требовала. Как писала 19 сентября лондонская газета «Индепендент», то, чего оппозиция в Бирме добилась, было «чудом». С этим можно согласиться. Нарастающий экстремизм требований оппозиции, конечно, имел свою логику: «Сильнее надавишь – больше получишь». Но канат был чересчур натянут», - пишет В.Ф. Васильев.
В этот момент уже До Аун Сан Су Чжи склонялась к компромиссу с властями и пыталась призвать своих сторонников остановиться. Но заведенная и опьяненная свободой и безнаказанностью толпа – это как паровоз, которому нельзя скомандовать: «Стой, ать два!». По сути, тогда лидеры оппозиции выпустили из бутылки весьма кровавого джинна и не смогли его удержать.
Вот еще одна цитата из В.Ф. Васильева: «В прогрессивное народное антидиктаторское демократическое движение вмешались маргинальные или люмпенские элементы социальных низов, уголовники, выпущенные из тюрем или бежавшие из них, в результате чего народное движение было замарано фактами грабежей, мародерства, вандализма (разрушением имущества, особенно принадлежавшего государству) и т.д.»
«Замарано» - это слишком мягкое слово для описания той кровавой вакханалии, которая творилась на улицах Янгона в 1988 году – старшее поколение до сих пор вспоминает ее с содроганием. Да и не думаю, что здесь уместно простое объяснение, типа: вот вышли из тюрем уголовники – и испортили весь демократический банкет.
На мой взгляд, дело совсем не в этом. Доведенный до высшего состояния на протяжении нескольких поколений патернализм мьянманцев (когда ты даже не несешь ответственности за выбор того, кто тобой правит – потому что эти люди приходят к власти не спрашивая тебя, без всяких выборов) предполагает полное отсутствие твоей внутренней ответственности за свои поступки. В действующей модели государственного устройства не ты лично, а именно не избранные тобой и сами по себе появившиеся над твоей головой власти определяют, что ты делаешь хорошо, а что плохо. Если ты что-то делаешь плохо – ты неизбежно получаешь по башке. А в тот момент, когда выясняется, что дать тебе по башке уже некому – наступает время полной вседозволенности при полном отсутствии собственной внутренней ответственности за содеянное тобой. В 1988 году мораль, поддерживаемая нависающей сверху палкой, рассыпалась в тот момент, когда эта палка исчезла. И прежде послушные винтики генерала Не Вина стали буйными подростками, переживающими переходный возраст тотального неподчинения никому.
С 1988 года мьянманский народ не изменился. Он все еще такой же. И если вдруг он почувствует себя сонаправленно движущейся толпой (после объединяющих или мобилизующих призывов харизматичного лидера – или слов, которые можно истолковать как такие призывы) – то никому, стоящему на пути этой толпы, мало не покажется.
Что будет делать в этих обстоятельствах До Аун Сан Су Чжи – вопрос до сих пор открытый. Ей 65 лет, и сегодня у нее фактически последний шанс получить всю власть, при полном понимании того, что добровольно власть ей никто не отдаст, а после начала работы парламента легитимность режима будет гораздо выше, чем была до этого (а это сузит возможности для маневра тем, кто призывает давить на Мьянму всеми возможными способами). Она, судя по ее словам и поступкам, уверена в собственной мессианской роли в Мьянме и фанатично намерена идти до конца – все ее дела и поступки здесь свидетельствуют об этом. Как достойная дочь своего отца, она готова дружить хоть с чертом, лишь бы достичь поставленной цели (генерал Аун Сан фактически привел в страну японцев, воевавших на стороне фашистской Германии, да и собственно звание генерала ему присвоили именно японцы). Как декларируемое ей буддистское мировоззрение с его миролюбием и ненасилием соотнесется с осознанием ею своей мессианской роли – вряд ли кто сегодня сможет сказать. Вполне можно найти внутреннее оправдание того, что за возможные грабежи и насилие она со своими буддистскими взглядами нести ответственности не будет, потому что убивать и грабить она никогда не призывала и призывать не собирается. Поэтому будет ли она вспоминать о своем собственном опыте, когда в 1988 году она уже не могла остановить заведенную в том числе и ее словами толпу?
На другой стороне – каста генералов с ее коллективно культивируемым тезисом о том, что именно армия (Татмадо) на протяжении десятилетий несколько раз в самый последний момент останавливала развал страны и своим вмешательством позволяла избежать массового кровопролития и тысяч жертв (в общем, этот факт никто не отрицает – хотя налицо и другая сторона этого процесса: армия – хороший стабилизатор, но плохой менеджер). У генералов нет проблем возраста: у них растет молодая смена, воспитанная на тех же идеях. И эта сила готова отстаивать свою мессианскую роль в жизни страны не менее решительно, чем До Аун Сан Су Чжи.
13 ноября обе эти силы могут столкнуться. За До Аун Сан Су Чжи будет играть толпа, которая, не будучи остановленной, очень скоро потеряет управляемость и все кончится кровавой бойней. При этом у Татмадо в такой ситуации нет в запасе ни одного удачного хода. Любой ход будет поражением. Если смириться и безучастно смотреть, как толпа озверелых людей фактически расчищает дорогу для До Аун Сан Су Чжи – значит подписать акт о капитуляции. А если вмешаться и остановить кровопролитие – значит получить ярлык убийц собственного народа, попасть под еще более сильное давление извне и в итоге, возможно, потерять власть (или ее часть), которой они под этим самым давлением будут вынуждены поделиться с пассионарной дамой.
Вот почему в последние дни заборы богатых домов на улицах Янгона и в Шветанджаре обносятся новыми кольцами колючей проволоки, а охрана их усиливается. Мои друзья военные настоятельно советуют мне держаться подальше от тех мест, где в ближайшие дни будет собираться толпа. На то, что в итоге победит благоразумие обычных людей, понимающих, что они становятся заложниками чужих амбиций (а может, просто их буддийское миролюбие, лень или апатия), надежда, конечно, есть. Но хотя я лично не верю в том, что развитие событий пойдет по нарисованным мной крайним сценариям, все мои знакомые мьянманцы на всякий случай с недобрым предчувствием ждут 13 ноября.
Выборы, выборы......
Nov. 8th, 2010 at 2:36 PM
Итак, в Мьянме прошли первые за двадцать лет всеобщие выборы. Я не собираюсь много пересказывать то, что о них говорилось за пределами страны – информация о свистопляске, которая там развернулась, вполне доступна и без меня. Тем не менее, показательны три момента.
Первый. К громкому хору осуждения выборов в Мьянме на самом деле не горели энтузиазмом присоединиться ближайшие соседи Мьянмы и многие ее коллеги по АСЕАН – то есть, те страны, которые разбираются в ситуации в регионе куда лучше, чем стратеги из Европы и Америки. Наоборот, там звучали довольно взвешенные оценки – что несмотря на своеобразие проводимых выборов, они – все равно огромный шаг вперед в развитии страны, а заснуть при диктатуре и проснуться сразу при «чистой» демократии ни у кого еще не получалось. Вот еще бы освободили до выборов До Аун Сан Су Чжи – и тогда совсем все хорошо было бы…
Второй. Массированная кампания была явно рассчитана и на потребителя в Мьянме. Такая вот странная военная диктатура в этой стране, когда очень многие люди (даже на селе) имеют спутниковые тарелки и смотрят ведущие новостные каналы. А некоторые сюжеты на этих новостных каналах (например, на Би-Би-Си) были сделаны как инструктаж мьянманцев. Например, находили какого-нибудь оппозиционера, который в камеру призывал соотечественников бойкотировать «несправедливые выборы». Причем, текст переводчика накладывался так, что мьянманская речь говорящего все равно оставалась вполне разборчивой.
Третий. Когда не находилось четкой аргументации, чтобы объяснить, в чем несправедливость выборов, в ход шли голые эмоции. Например, один из демократических активистов сокрушался, что власти сделали пункт для голосования в помещении армейского КПП. По его мнению, вид вооруженных солдат смутит избирателей и заставит их сделать неправильный выбор. На такого рода историях во многом построена мифология мьянманских выборов, активно распространяемая западными СМИ.
Еще раз подчеркну, что я не собираюсь тут кричать о том, что выборы в Мьянме – все такие насквозь честные, прозрачные и демократичные. Но мне ближе позиция соседей Мьянмы по АСЕАН, о которой я уже упоминал. Сами мьянманцы признают, что выборы не свободны от недостатков, но указывают на то, что опыт может прийти только в результате практики. А с 1974 года в стране было всего несколько избирательных кампаний, причем все, кроме одной, были в условиях однопартийной системы (когда правящей была партия Бирманской социалистической программы). Лишь выборы 1990 года могут считаться конкурентными.
Отсюда военные власти Мьянмы сделали вывод о том, что при организации выборов 2010 года следует брать за основу именно сценарий выборов 1990 года – как самых демократических в новейшей истории страны. Само по себе это решение для мьянманских властей – весьма смелое, если учесть, что на выборах 1990 года их партия потерпела поражение.
В расчет брался и еще один довод, который, на мой взгляд, показывает некоторую наивность людей, которые определяют политику в Мьянме. Выборы 1990 года повсеместно признаны на Западе справедливыми и демократическими. Мьянманцы думали, что если по такому же сценарию будут организованы и выборы 2010 года, то сомнений в их справедливости и демократичности ни у кого не будет. Тем не менее, политика – это такая штука, которая не укладывается в математические правила. Выборы 1990 года было принято считать демократическими только потому, что там победила партия прозападной оппозиционерки До Аун Сан Су Чжи. А вот если бы тогда победила партия правивших в стране военных – на Западе сейчас бытовало бы мнение о том, что результаты выборов были достигнуты в результате подтасовок и грязных инсинуаций. Это ведь как посмотреть на один и тот же стакан – наполовину он полный, или наполовину пустой.
Именно поэтому выборы 2010 года, будь они кристально честными и чистыми, но с победителем в лице нынешней «партии власти», на Западе никогда легитимными не назовут. А то, что партия власти (USDP – мне это название как-то предложили перевести как Всесоюзную партию солидарности и развития) вместе с ее союзником, (NUP – Партией национального единства, той самой партией, которая была на втором месте в результате выборов 1990 года) по итогам абсолютно объективного подсчета голосов будут иметь большинство в парламенте, никто, похоже, не сомневается.
Скажу даже больше. Копируя сценарий выборов 1990 года, военные власти пошли даже на довольно непредсказуемое по своим последствиям решение – дать людям выходные, чтобы они съездили в те места, где они зарегистрированы, и там бы проголосовали (на выборах 1990 года было то же самое). А что такое болтающиеся по стране туда-сюда и ничего не делающие люди, и как их можно собрать в одном месте и устроить послевыборный флэшмоб – в век передовых технологий объяснять, думаю, не надо.
Интересно, что забойный раньше тезис о недемократичности того факта, что военные по конституции получили гарантированные 25 процентов мест в парламенте сегодня как-то отошел на второй план, и даже почти вообще не упоминается. Причин этому несколько, и одна из них – в том, что у мьянманских генералов в этом вопросе имеется мощный союзник из числа азиатских политических тяжеловесов – бывший премьер Сингапура Ли Куан Ю, причем, претендующий на авторство этой модели. Вот цитата из его мемуаров: «Когда генерал, премьер-министр Мьянмы, председатель ГСВЗП Тан Шве прибыл в Сингапур в июле 1995 года, я посоветовал ему посетить Индонезию, чтобы изучить опыт перехода страны от правления военных во главе с генералом Сухарто, к системе выборной президентской власти. Конституция Индонезии предоставляла армии возможность непосредственно оказывать влияние на правительство через своих представителей в Законодательном собрании в рамках так называемой двухфункциональной системы. Конституционная роль армии заключалась также в обеспечении безопасности и территориальной целостности страны. Выборы как президента, так и парламента проводились каждые пять лет. Если Мьянма хотела стать похожей на другие страны Юго-Восточной Азии, она должна была двигаться в этом направлении».
Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Эксперты, знакомые с Юго-Восточной Азией, понимают, что набрасываться на конструируемую модель власти в Мьянме – это не только демонстрировать свое пренебрежение к рекомендациям всемирно признанного политического и экономического гуру, но и рождать в мьянманцах опасения в том, что их заставили таким образом подставиться под критику и заманили в ловушку. Кроме того, как показывает практика, неуважительно относиться к тому, что предлагает Ли Куан Ю, весьма чревато – у многих на памяти случаи, когда он в бытность премьер-министром с помощью специально принятого закона в разы (а иногда – и больше чем на порядок) ограничивал тиражи распространяемых в Сингапуре зарубежных изданий, публикующих, по его мнению, необъективные статьи о его стране.
Нужно отметить и то, что предвыборная агитация была довольно вялой. Причем, на мой взгляд, если нужно было скомпрометировать саму идею состязательной демократии – то лучше это сделать было бы просто невозможно. Вечером, после основного выпуска новостей, на экране появлялись представители 37 зарегистрированных на выборах партий и излагали свои программы. И дело даже не в том, что во время предвыборной агитации действовало правило, согласно которому нельзя было критиковать действующее правительство (а можно было только предлагать свою позитивную программу), а также нельзя было ставить под сомнение ведущую роль армии в жизни страны. Просто иногда казалось, что транслируется не предвыборная передача, а репортаж из дома престарелых. Большинство из выступавших были вооруженными огромными очками людьми преклонного возраста, которые дребезжащими голосами зачитывали тексты, не отрываясь от бумажки.
Не блистали наглядной агитацией и улицы Янгона, и лично для меня это было весьма заметно на фоне воспоминаний о прошлогодних выборах в Бангкоке, когда на любой оживленной улице этого города нельзя было повернуть голову, чтобы не встретиться взглядом с каким-нибудь кандидатом, ласково смотрящим на тебя с плаката. Только в нескольких местах я видел агитационные постеры с эмблемой партии власти (во главе с премьер-министром, отставным генералом Тейн Сейном) и со стилизованной галочкой в квадратике напротив ее названия и эмблемы, да плюс по улицам ходили стайки молодых людей со стикерами и агитационными листовками. Иногда по городу ездили машины с репродукторами. Слушать их разбавляемые музыкой призывы было куда интереснее, чем наблюдать по телевидению выступления престарелых политиков, которые, казалось, помнили не только генерала Аун Сана, но и королеву Викторию.
Для людей, которые уже за двадцать лет отвыкли голосовать, организовывались специальные передачи по телевидению. На них избирателя призывали не пугаться в тот момент, когда он получит в руки цветастые портянки (выборы проводились не только в двухпалатный парламент, но и в органы законодательной власти более низкого уровня). Тем, кто не отличался грамотностью, объясняли, что каждая партия имеет свой символ – у партии премьер-министра Тейн Сейна, например, таким символом был желто-коричневый лев, а у демократов – танцующий зеленый павлин.
Иностранных наблюдателей и журналистов (кроме тех, кто постоянно аккредитован в Янгоне) на избирательные участки не допустили. Для не знающих Мьянму это может трактоваться как сохранение властями свободы для того, чтобы считать бюллетени так, как им заблагорассудится. Тем не менее, учитывая фактически гарантированный результат проправительственных партий, я не думаю, что это так. Мьянманцы вообще всегда отстаивали принцип, что на своей территории они могут делать все так, как решат они, причем именно внутренняя буддистская честность служит гарантом того, что все будет сделано правильно (в нашем случае – правильно подсчитаны голоса). Именно этим, доведенным до совершенства (или до абсурда) убеждением и была вызвана почти полная закрытость Бирмы для внешнего мира в 60-80 года прошлого века, а нынешние люди у власти – это поколение, сформировавшееся именно в то время. Кроме того, человек, который отвечает прежде всего перед своей совестью – гораздо более достойный человек, чем тот, чья добродетель нуждается в постоянном контролировании извне. Именно поэтому допуск иностранных наблюдателей для мьянманцев как раз и означал бы их признание в том, что они сомневаются в собственной честности. И опять же укажу на то, что выборы 1990 года, проведенные почти теми же самыми людьми, что и нынешние выборы, были признаны в мире честными и справедливыми. И нынешние выборы проводятся по тому же самому сценарию.
К числу темных сторон этой кампании следует отнести «непонятки» с Интернетом. Примерно дней за 10 до выборов Интернет стал настолько плохой, что время открытия сайтов исчислялось минутами. Кроме того, перестал работать Гугл-ток (про аську в Мьянме никто не знает, а Гугл-ток – основной Интернет-мессенджер) и был остановлен доступ на все сайты с защищенным соединением (по протоколу https), в том числе – к самой распространенной у мьянманцев почте - Гмайлу. Согласно заявлению властей, Интернет-провайдеры страны подверглись массированной кибер-атаке из-за рубежа, и потребуется время, чтобы восстановить нормальный доступ к Всемирной сети. Не берусь оценивать случившееся, но факт остается фактом: до 7 ноября у людей была закрыта возможность обмениваться по Интернету письмами и сообщениями, фактически можно было только в медленном режиме открывать и просматривать не блокированные сайты. Сейчас доступ к Гмайлу и к Гугл-току восстановлен, но все соединения через https идут через гонконгские сервера, из-за чего пользователи наслаждаются вываливающейся на них рекламой на китайском языке.
И, наконец, механизм голосования вызвал у меня, по крайней мере, два вопроса. Первый – это тот факт, что досрочно голосовать можно было фактически только за партию премьер-министра Тейн Сейна. И второй – неравномерность приписки народа к избирательным участкам. Вчера я прошел мимо нескольких из них. Некоторые выглядели полупустыми со скучающими парадно одетыми чиновницами. А на других наоборот были толпы народа и стояли очереди из желающих проголосовать.
Вечером я спросил у многих своих знакомых мьянманцев, за кого они голосовали. Практически все из них, даже те, кто всегда подчеркивал свое уважение к До Аун Сан Су Чжи, сказали, что они голосовали за партию власти премьер-министра Тейн Сейна. На вопрос, почему они так сделали, они ответили, что все равно ничего не изменится, а при резких движениях все будет только хуже. Лишь один из моих молодых знакомых сказал, что голосовал за «зеленого павлина», но абсолютно не надеется, что те, за кого он голосовал, хоть как-то оправдают его ожидания.
Сейчас в Мьянме идет подсчет голосов и, бюллетени из деревень и маленьких городков свозятся в центры штатов и провинций. А тем временем в стране начинаются обычные трудовые будни. Не думаю, что кто-то осознал, что он проснулся в новой стране.
