Сюр Америка. (Колумбия-Эквадор-Перу-Боливия+треккинг в Андах)

[Judson]

Блестяще пишите!
Но глянец Колумбии коварная вещь.
Попалась мне как-то распродажа на Spirit - сладкая халява, и можно прилететь в Боготу, а улететь
из Картахены...но не поддался я.
Последнее время стало там гораздо безопасней, но все равно...
Пускай власти пошерстят страну еще.
С Перу было тоже самое, только там сволота была из своего меделина - из Аякучо.
Пыльный занюханный городишко, забытый богом и людьми.
Никому она не интересена, эта колыбель "Сияющего пути".
Вот и Меделин надо чистить от давнего присутствия в нем Эскобара.
Красивая легенда, отчасти и в ней дело.
Да ладно, соглашусь - это нереально.

Вы новичок, поэтому устное предупреждение. Поаакуратнее в выражениях типа "только там сволота была из своего меделина - из Аякучо."
Напоминаю Правила:
7 "смертных грехов", за которые следуют особенно строгие наказания:

5. Проявления агрессивной ксенофобии, разжигание межнациональной розни, оскорбительные высказывания как в адрес политических оппонентов на форуме, так и в адрес руководителей нашего государства;

Наталья Key

[Genia]

Глава одиннадцатая. Кито. Мой первый раз.

Первый раз в жизни я вижу, чтобы ночной город был пуст буквально. Ни тебе запоздавшего гуляки с неровной походкой, ни группы рано повзрослевших подростков, ни припозднившегося работяги… Словно здесь нет забывших купить сигареты, пиво, хлеб… Я комкаю в потном кулаке визитку хостела и круглыми глазами смотрю на темные улицы из окна такси. Понемногу охватывает иррациональный страх, словно здесь, на улицах Кито, поселилось чудовище, волчок-ухватит за бочок, оборотни, жадно облизывающиеся после заката…. Потому что куда они все подевались, такие обычные в столичном городе поздние прохожие?

В Кито меня никто не ждет, ничего не забронировано, я еду в хостел блю хауз наугад.

- Пожалуйста, дяденька, не уезжайте, пока я не поселюсь, - жалобно прошу я таксиста, и страх в моем голосе неподделен.

С голубым хостелом я не угадала –нет мест. Я рыбкой ныряю обратно в такси и шепотом прошу водителя ехать дальше по улице. Следующей горела вывеска галапагос хостеля. Пол-второго ночи, я яростно терзаю звонок, и, о радость, слышу тяжелое шарканье. На пороге появляется пожилая сеньора в ночной рубашке и милостиво кивает на вопрос, есть ли места.

- Есть, да, места есть, - бормочет она, закрывая за мной зарешеченную дверь. – В дормитори.

- Прекрасно, - отвечаю я, стараясь дышать глубоко, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце.

- Там уже спят, - продолжает сеньора. – Мужчины, - несколько напряженно продолжает она и вопросительно смотрит на меня.

- Замечательно, - с радостной улыбкой отвечаю я. Они защитят меня от вурдалаков ночного Кито, - думаю я про себя.

- Трое мужчин, - делает ход конем сеньора.

Я потираю руки в предвкушении. Сеньора округляет глаза и, неодобрительно шаркая, открывает дверь комнаты. Пахнет носками и мальчиками. Я скидываю рюкзак и ныряю под одеяло.


- Какие планы, милая, - спрашивает наутро хозяйка, выставляя передо мной джем, масло и блинчики.
- Лагуна Килатоа, - жадно прочавкала я, не выпуская блинчик из рук.

- Э, милая… это тебе из Кито до Латакунги ехать, там пересядешь. Так вот, слушай сюда – сядешь в автобус и рюкзак пекеньо, маленький свой рюкзак – нет, не на полку, и рядом с собой нет, не клади – держи на коленях и ручку крепко держи. А то пройдет кто мимо, и хвать, - живописно
жестикулировала сеньора. Поняла меня, да? Не хлопай ушами-то, вот…

Что ж, я готова наслаждаться дальше. Моё очередное «хочу посмотреть» - это лагуна Килатоа. Раньше, когда я произносила это лазоревое слово лагуна, в голове всплывало что-то типа Дож кинул перстень в венецианскую Лагуну и медленно оглянулся….Я не могла предположить что озеро в кратере потухшего вулкана на высоте 3 600 тоже хочет быть лагуной с нежным и таинственным именем Килатоа…



- Закрой за мной дверь, я ухожуууу, - я невыносимо фальшивлю в подражании Цою, распихивая по наколенным карманам деньги – 40 баксов в левый, 5 – в правый. В этот момент я руководствуюсь мыслью, что искать деньги в районе коленок будет только идиот – потому что ни один идиот эти деньги туда не положит.

В городах для полного растворения нужно пользоваться местным транспортом. Представить себя спешащей на работу в вагоне метро, или студенткой, поджидающей автобус, да мало ли кем, приличный город способен предложить множество ролевых игр. По дороге к остановке я придумываю целую теорию, почему автобус это круто, хотя основной причиной моей нежной любви к общественному транспорту была вычитанная в путеводителе стоимость такси до вокзала – целых 12 баксов.

Система общественного транспорта в Кито довольно прихотлива – есть просто автобусы, а есть метробусы, которые в зависимости от маршрута бывают Эковия, Троллей и кто-то еще. Метробусы ходят быстро и регулярно по специально отведенной им полосе.
Последний раз в такой давке я ездила в лицей в глубокие девяностые – в мой город Петропавловск не пришел очередной танкер, топлива не хватало и автобусы ходили редко. Их штурмовали с отчаянием белогвардейцев, покидающих Крым. Меня подхлестывала влюбленность в меланхоличного учителя литературы. Урок литературы стоял первым, и я втискивалась в закрывающиеся двери с одержимостью первой любви.
Вспомнив серые глаза Юр Юрьича, я закусила губу и ввинтилась в метробус как штопор в пробку. Тело мое охватил трепет, повсюду словно касались бабочки…. Или не бабочки…

- А ну, покажи руки, - вдруг закричала круглощекая эквадорка. Сосед в замешательстве протянул мозолистые ладони. Я перестала вспоминать литератора – чё уж, он женился на учительнице русского и зарубежной литературы, и, повинуясь внезапному порыву, вышла на следующей остановке. Медленно провела рукой по карманам…ниже…нежнее… рука спустилась к коленям…сердце пропустило удар. В левом наколенном кармане больше не было 40ка баксов – лишь сиротливо лежала пластиковая карточка. Я сунула руку в правый – там утешительным призом продолжала лежать пятерка.

Меня никогда не грабили, не вытаскивали кошелек в метро, не выворачивали карманы в раздевалке. Наверно это даже романтично, что мой первый раз произошел в Кито – так я утешала себя, направляясь в интернет кафе, чтобы перевести себе деньги на карту. С пятью баксами лагуну Килатоа не обойдешь…

Пока я доехала до Латакунги, деньги уже пришли на карточку. Возле банкомата я решила, что лучшие друзья девушки это сиськи, и методично распределила деньги по лифчику. Так, изредка похлопывая по груди руками, я нашла автобус на Сумбахуэ и двинулась дальше вверх.

Путь к лагуне Килатоа – это некий квест с пересадками. Например Кито – Латакунга. Пока едешь до Латакунги, крепко прижав к себе рюкзак – учишь следующее слово Сумбахуа (Zumbahua). Выйдя в Сумбахуе, можно расслабиться – или ночевать в этом затрапезном городишке, или встать на обочину и гордо произнести очередное выученное слово – Килатоа. Выбрать из четырех немедленно притормозивших грузовичков менее пыльный и забраться в кабину. Вести светскую беседу. В начале беседы лучше пристегнуться – мой водитель, скромный эквадорский паренек, получив в ответ на извечное Ке Паис столь редкое в данный краях Русия, восторженно обернулся на меня и так и смотрел, пока не въехал в другой грузовик, побольше. Мне пришлось, скромно покачивая рюкзаком, удалиться с другим желающим заработать пятерку.



Деревушка Килатоа, тезка одноименной лагуны, большую часть времени пребывает в плотном облаке. Я мечтала перед сном романтически гулять по окрестностям и фотографировать аутентичность, но… Я злобно мерила шагами скромную комнатку, и боялась остановиться – в статичном положении я немедленно начинала стучать зубами от холода. Холод окутывал меня как облако – Килатоа. Я скорбно ждала когда позовут к ужину и разучивала с Пимслером очередные уроки испанского.

[Libertad]

Женя, ну это же невозможно, вот твоё это "скромно покачивая рюкзаком", ты же меня уговоришь, какая нафиг Тоскана, в Судамерику мне нужно, зря, что ли, свободный испанский?

[Kristyna]

Блин, ну как же здорово.
Вот теперь мучаюсь ищу дешевые билеты в Колумбию.

[ginger:)]

нехорошая Женя, полдня рабочего насмарку!

[Genia]

Глава двенадцатая. Вокруг Килатоа.

Я откинула первое, второе, третье и четвертое одеяло, оправила свитер и спустила ноги с кровати. Начинался новый день.

Лагуна открывается внезапно. Ты выходишь на окраину села, с треском раздвигаешь кусты, и Килатоа всей немыслимой изумрудной синью бросается навстречу. Вдох замирает где-то посередине, горло перехватывает, желудок проваливается - тело, как умеет, выражает изумление совершенным эллипсом кратера. Осторожно ступаю на тропинку, тщательно тяну носочек, чтобы уследить за прихотливой нитью тропы. Откуда-то снизу словно горошинки, выкатываются детишки с обветренными щеками, старательно здороваются буэнос диас сеньора дай доллар.
- И вам буэнос, - приветливо отвечаю я, улыбаясь этим опаздывающим на высоте 3 900 школьникам.



Лагуна вежливо держится слева, взяла меня под руку, нашептывает что-то доверительно, словно мы с ней давние подружки, чинно прохаживающиеся по школьному коридору во время большой перемены. Она досадливо отмахивается от сильных порывов ветра, показывает мне свои люпины, такие сиреневые…

Друзья, друзья навек, клянусь я в школьном коридоре на высоте 3 900, Килатоа хихикает, говорит, чем докажешь. И я, одурманенная этой синью, кислотной изумрудной бирюзой, надышавшись углекислыми парами, клянусь неустанно любоваться, вычерчивать круг за кругом по крутой кромке. А когда подкосятся ноги, я раскину руки и прыгну вниз, да, и мы вволю поболтаем.



Ветер отхлестал по щекам, я опомнилась и стала спускаться в противоположную от кратера сторону, к лоскутным полям сельского Эквадора. Лагуна, закусив губу и горько всхлипывая, послала за мной облако, которое по дороге надулось, заволокло небо слоем ватина и пролилось безудержным и столь же бессмысленным дождем.

Казалось бы, что интересного идти полями и деревнями, искать нужный поворот среди трех одинаковых, спрашивать дорогу на загадочный Чукчалан и не понимать ответ. Да, чтобы выучить название конечного на сегодня пункта, этот немыслимый Чукчалан, у меня ушло больше чем два часа, но я все время отвлекалась – то на пожилую крестьянку, которая обогнала свою резво бегущую козу и в прыжке развернула ее в нужную сторону, да так изящно, что даже не покачнулась шляпкой, то на девушку, которая полола свой вертикальный огород. Расположение надела земли на склоне холма под весьма альпинистским углом для эквадорцев даже не неприятность, а особенность, требующая всего лишь другого наклона тела при прополке.



Быть женщиной в Эквадоре весело – нет, я сейчас не о переноске сопливых детей в заплечных мешках, не о распухших от холода руках, всепроникающей бедности, тяжелом труде… Я про шляпки, про проблему выбора цвета для выходного котелка из фетра, про великолепные павлиньи перья, господи, откуда в Эквадоре павлины, впрочем, это неважно. Про пышные плюшевые юбки умильных узоров, например, с котиками… Про гольфы, про туфли с квадратным каблуком, про броши, скрепляющие пончо. Это целое искусство закрепить шляпку, заколоть брошку и в начищенных туфлях десять километров в один конец навестить донью Розу в Чукчалане…

Кстати про Чукчалан – по отвесной тропе шириной с поля фетровой шляпки нужно спуститься на 2 800, затем не переводя дыхание подняться на 3 200, и пожалуйста, в конце деревни Клауд Форест Хостел. Когда мальчик скажет, что горячая вода у них всегда, сразу бейте в лицо – за меня, за себя и за того парня. А еще лучше возьмите юношу за шкирку и окуните в ледяной душ, а потом отправьте по деревне на поиски рома. Это не слишком суровое наказанье, я проделала те же телодвижения, и, если б в этом Чукчалане продавали ром, то благополучно б забыла всю эту печальную историю. А так как я продолжаю кипятиться на этих страницах, то вы уже поняли, рома в Чукчалане нет.




Глава тринадцать. Великий день. Восхождение и воссоединение.

В арабском мире женщина, услышав от мужа троекратное «талак», начинает собирать вещи на выход. В этом плане Эквадор не сильно отличается от востока, поэтому в пятый раз услышав «рома нет», я собираю вещи и в четыре утра жду автобуса на Латакунгу. Не потому что не могла не минутой больше оставаться трезвой в окружении дождя – просто автобус на 4 утра единственный. Между крошечными деревушками, образующими ожерелье Килатоа, довольно прихотливое расписание, и я не буду вас им утомлять.

Я смутно ощущала, что сегодня должна совершить великое - то ли молниеносно побороть простуду, то ли взгромоздиться на домашний вулкан Кито - Пичинчу, то ли вечером встретить друзей. Я давно утвердилась в своей одинокости и не помню, как встречать Наташу, Оксану и АндрейБорисовича – посланцев из другого мира. Вот они прилетят, полные больших городов и планов, и такая я, двигающаяся пунктиром, за три недели говорившая по-русски три раза – когда увидела крокодила в СанПачо, когда поскользнулась в лодке в Капургане и когда опоздала на маршрутку на Татакоа.

Впрочем, АндрейБорисович наверняка привезет коньяк, - пытаюсь я мыслить позитивно.

Догадываясь, что друзья вряд ли возбудятся наутро после трансатлантического перелета громоздиться на 4600, я решила насладиться самостоятельно. Добравшись до Кито около 10 утра, немедленно выдвигаюсь к телеферико, на этот раз на такси.

Фуникулер возносится в поднебесье и вот, высаживаюсь в туман и в 4100. Вокруг разбегаются тропинки, выбираю ведущую наверх и все как всегда – ноги не идут, воздух истончился, камни скользкие, подъем крутой и прочие радости высокогорного треккинга. В какой-то момент, карабкаясь по острым черным камням в густом тумане, я решила, что вершина будет здесь и главное не победа, а участие.







- Яду мне, яду, - простонал голос из тумана. - Это вершина, - доверчиво спросил голос. Вслед за голосом показалась шапочка и мужчина.

- Я не заостряю внимание на мелких географических подробностях типа 4650 или 4680, - с холодной вежливостью ответила я. – К тому же отсюда все равно нихрена не видно.

- И правда, - согласился голос в шапочке. - К тому же я сейчас умру. Ты когда-нибудь пила водку?

- Обижаешь, - бурно оскорбилась я.

- В смысле никогда, - обрадовалась шапочка.

- В смысле постоянно, - отрезала я, и, вспомнив некоторые моменты из жизни, жалостливо спросила – что, паршиво?

Английские вариации на тему фак вполне передали глубину похмельного синдрома моего нового знакомого, канадца Кена.

– Не бросай меня, - жалобно взмолился он. Я тряхнула плечами и бедрами и медленно пошла вниз.

Туман придает разговору некую интимность, а высота 4500 – легкое сексуальное задыхание. Престаю стесняться и задаю откровенные вопросы. Например, где прекрасный Кен взял деньги для путешествия длиной в полтора года..

- Да все просто, - страдальчески улыбается Кен. – Понимаешь, мы с девушкой копили на квартиру. Семейное гнездышко и прочий факин шит. Но в Ванкувере такие дорогие квартиры… Мы забили на это мероприятие, взяли деньги и поехали. На машине. От Аляски. Доберемся до Чили, продадим машину и вернемся назад. Будем снимать квартиру, нарожаем детей, и я запрещу им пить водку. И пиво, - словно вспомнив что-то, добавляет Кен.

Уже подходя к кабинке Телеферико ехать вниз, выясняю, что билет стоит 8 долларов в оба конца, а я умудрилась потратить на это 16 долларов, и девушка в кассе у меня эти 16 преспокойно взяла, пробив взамен чек на 8. Я не ошибаюсь, я прекрасно помню в какой сиське у меня лежали какие купюры.

- Блин, блин, это все карма, – жаловалась Кену. - Вот видишь, где-то пожадничала, повела себя непотребно, и Кито меня учит. Кен внимательно слушал.

Выходя из такси в центре, Кен платит за двоих, хотя мы договаривались пополам.

– Улучшаю карму, - улыбается Кен и закрывает дверь.

Тщательно готовлюсь к приезду друзей – бронирую два номера в блю хауз хостеле и переживаю, как мои приличные столичные друзья воспримут душ на этаже. У них же нет за плечами дормитори на 11 человек и дормитори с тремя мальчиками и их носками…

Так давно никого не встречала в аэропорту…. Мамы больше нет и некому прилетать. Я забыла как это - гулко бухать сердцем в ограду, жадно впиваться взглядом в скупо открывающуюся дверь выхода с рейса, а потом в радостном порыве перемахнуть ограждение и с тоненьким визгом броситься на шею Оксанке, Наташке, и великолепному АндреюБорисовичу.

[Genia]

Глава четырнадцатая. Четверо смелых. Тату.

Как я и ожидала, АндрейБорисович привез коньяк, и поэтому я не помню вечер, а блондинка привезла идеи, и поэтому я надолго запомню наш совместный день в Кито. Наташа говорила джунгли и тату. Вообще за годы дружбы я уяснила, что к лепету блондинки нужно прислушиваться, иначе будет хуже. Джунгли я решила отложить, а вот тату требовало немедленного вмешательства.



- Какое тату, Наташенька,- ласково спросила я за завтраком, придерживая гудевшую от вчерашнего коньяка голову.

- Тату, - твердо отвечала Наташа. - Такой магазин. В нем следует покупать одежду для джунглей, я узнавала.

- Какие такие джунгли, Наташенька, - осторожно продолжала я. - У нас же треккинг в Андах, разве ты забыла?

- Джунгли. Наверно все-таки боливийские, хотя можно и перуанские, я еще не решила… Пойдем в джунгли, возьмем аяхуаски…- Наташа мечтательно прикрыла глаза… А то что я друзьям скажу – была в Южной Америке и ни разу?

Я решила оставить джунгли и вернуться к тату.

- Итак, ты хочешь зайти в магазин, да, - произнесла я по слогам. - Он называется «Тату», да? Давай адрес.

- Адрес я забыла, - весело сказала Наташа. - Но муж моей племянницы сказал, что когда приезжает в Эквадор, всегда заходит в этот магазин, покупает всё и немедленно в джунгли.

- А какой одежды тебе не хватает, Наташенька, - продолжала я сквозь зубы.

- Мне совершенно нечего надеть, - оживилась блондинка. - Обязательно нужны элегантные треккинговые штаны цвета хаки, и флисовый свитер, непременно голубой, это сейчас мой любимый цвет, хотя можно и розовый…

Я скорбно оглянулась. АндрейБорисович еще не понимал всего ужаса ситуации – что ж, это понятно, он не был с нами в Бирме в прошлом году. Оксана подняла глаза к потолку и искала там что-то важное, закусив губу.

- Идем искать магазин, да – жизнерадостно оглянулась блондинка. Я пнула Оксанку под столом ногой. Она вернула взгляд с потолка.

- Нет, сейчас мы все вместе идем гулять по Кито, высота 2818, - скорбно вздохнула Оксана и продолжила, - это столица Эквадора, основанная испанцами в 1534 году на месте древнего индейского города. Кито считается одним из самых красивых городов Южной Америки, Наташа, ты меня слышишь?

- Ага. А какой цвет мне идет больше – голубой или розовый?

Старый Кито тоже голубой и розовый, персиковый и бирюзовый, украшенный стеснительными колониальными балконами, краска на стенах облупилась и потрескалась, и так же идет трещинами память об испанском владычестве.















Как всегда, мы начинаем гулять по плану, от огромной глыбы собора Сан Франциско, и в этой точке план и заканчивается, потому что Оксана хочет мясо с картошкой, АндрейБорисович на холм к женщине с крыльями, а блондинка в магазин «Тату».

Благородный дон у нас один, поэтому берем такси и едем смотреть на Кито с холма Эль Панесильо, на котором возвышается Дева Мария китская. Такси не потому, что высота холма кажется неприступной, но потому что в путеводителе написано, что на подступах к холму вас обязательно ограбят.

С некоторых пор я склонна доверять путеводителю – после случая в метробусе, где я стала на 40 баксов легче, я прочитала на странице 197, что не надо садиться в общественный транспорт на остановке Марискаль Сукре в час пик.

Вид на Кито в тумане для АндрейБорисовича, мясо картошкой для Оксаны, отвесные лестницы Базилики дель Вото Националь для меня, и вот, довольные и усталые, мы слышим серебристый голосок блондинки – а теперь в магазин «Тату», да?





У нас нет адреса и не хватает испанского, чтобы достойно объясниться. Три раза нас направляли в тату салоны, один раз на рынок индейских сувениров, где Оксана немедленно купила кофточку и маракасы, мы посетили три магазина outdoor, но одежды фирмы «Тату» там не было.

- Женя спроси, - направляла меня блондинка, я в очередной раз чувствовала себя идиоткой, и по взмаху руки очередного застигнутого врасплох нашей безумной четверкой мы оказывались в очередном тату салоне.

- Наташа, - вдруг сказал АндрейБорисович, тяжелым взглядом окидывая блондинку, – мы непременно посетим этот магазин в следующий раз. А сейчас мы идем за ромом.

- Но мы один день в Кито, следующего раза не будет, - пискнула блондинка. АндрейБорисович зловеще улыбнулся.

[Зеленка]

Женечка!Прекрасно!

[Libertad]

Кито на твоих фотках похож на лучший город в мире))) в котором я живу...

[Genia]

Инна, спасибо!

Кито на твоих фотках похож на лучший город в мире))) в котором я живу...

Олькин, хотела сказать, сравнила жопу с пальцем, но задумалась кто есть кто...

[Genia]

Глава пятнадцать. Галапагоссы.

Как оказалось, в Кито есть ночная жизнь, и происходила она в районе Марискаль, аккурат под окнами нашего хостела. - жаловались за завтраком попутчики, отчаянно зевая. Я слушала их с удивлением, так как спала прекрасно – наверное, я привыкла к Южной Америке, - просто сказала я и допила оставшийся от вчерашнего вечера ром.

Лететь на Галапагоссы меня уговорила Оксанка – не так это и дорого, 400 долларов билет, 100 долларов вход, - веселой скороговоркой говорила подруга, брала короткую паузу и восклицала – Котики! Игуаны! Черепахи! Мне ничего не оставалось, как с таким же энтузиазмом воскликнуть Да!

Впрочем, Галапагоссов могло и не случиться, по крайней мере для меня с Наташей. Как сейчас помню – апрель, пятница, вечер, я сижу у компьютера, в одной руке кредитка, в другой – телефон. В телефоне АндрейБорисович, в компьютере сайт экспедии. Мы покупаем билеты на Галапагоссы – я на себя и блондинку, Андрей на себя и Оксанку.

- Давай начнем это вместе, – проникновенно шепчет АндрейБорисович, - на какую кнопку нажимать?

Кончили мы тоже синхронно - АндрейБорисович с криком Ура, спасибо Женич, и я с коротким выдохом бляпиздец все пропало.
Будучи звездой турбизнеса, я не могла признаться АндрейБорисовичу что купила билеты одним днем – пятого июня туда и пятого июня обратно. Вместо предполагаемых с пятого по девятого.

- Спокойной ночи, Андрей, - выдавила я и набрала экспедию.

- Агент Джексон, хэлло, - бодро отозвалась трубка.

-Эээ...понимаете...тут у меня палец в клавиатуре застрял и я непоправимо ошиблась, - всхлипнула я.

-О, и правда нифига себе,- бодро заржал Джексон.

Он стал мне рассказывать, что сейчас отменит бронирование, и... и МТС сказал у тебя деньги закончились, ты в минусе, и не можешь больше разговаривать с Америкой.

Джексон перезвонил.

- Ваапщето мы так не делаем, - пояснил он. - О, у меня есть твой намбер, - хихикнул Джексон.
- Смотри, курица - сейчас я без штрафов - эй, ты меня в своей России хорошо понимаешь - без штрафов - снимаю эту бронь, и ты делаешь новую. Не ссы, прорвемся.

-А деньги, - всхлипнула я.

- Вернем. Не бзди, Марьиванна.

- Эй, Джексон, слышишь - я тебя люблю, - прокричала я напоследок в трубку. Лав Ю! Реали!

Все же осадок остался и я боюсь, что мои новые билеты какие-то неправильные, что я опять сделала что-то не так и сейчас Оксана с Андреем улетят, а мы с Наташкой пойдем в магазин «Тату».

Расслабилась я только в самолете. Достала бумажку и пыталась впихнуть джунгли в оставшиеся полтора месяца путешествия. Не получалось. Потом я посчитала на картинке Галапагосские острова – тринадцать основных и шесть так. У нас было пять дней и некоторые желания – дайвинг у АндрейБорисовича, котики и игуаны у Оксаны, море и пляж у блондинки. Я тоже хотела посмотреть.



Крепко просоленный воздух, замешанный на какой-то неизвестной траве, россыпь туфа по обочине, вулканическая гряда на горизонте – все это кричит о близости Тихого океана и я, девочка с Камчатки, сразу вспоминаю всё – силу прилива, как трава растет на песке, как пронзительно кричат чайки. Я слишком долго дышала туманами, настоянными на океанской воде, и теперь Тихий океан узнает меня раньше, чем я его.

Островов у Галапагоссов много, поэтому чё мелочиться – отдельный остров Бальтра для аэропорта, отдельный остров, куда нужно приезжать после аэропорта и принимать решения – Санта-Крус, отдельный остров, чтобы видеть его в мечтах – Исабела…

Уже с готовым решением ехать на Исабелу, мы приехали на СантаКрус, но опоздали на лодку и остались. Андрей пошел искать дайвинг, я с Оксаной – жильё, а Наташа осталась стеречь рюкзаки и смотреть на океан.



Жилье нашлось немедленно в первом же переулке за не нарушающие мои принципы 30 долларов с вентилятором. Гордо шагая, пришел АндрейБорисович с дайвпакетом.

- Хочу на пляж, - капризно заявила блондинка, поигрывая веревочкой от купальника.

– Допьем и пойдем, - в пятый раз отмахнулась я от блондинки, обольстительно улыбаясь благородному дону и подвигая поближе кружку.

- Немедленно, - твердо сказала Наташа, допивая мой ром. – Не заставляй океан ждать, - взглянула блондинка укоризненно.

Никогда не заставляй ждать океан, блондинка права. На Галапагоссах океан закрывается в шесть.

– Не поняла, - переспросила я вислоусого сторожа. – Как это пляж закрывается? И что будет, если мы опоздаем на выход – нас пойдут искать со свирепыми игуанами, или закроют калитку и оставят с этими свирепыми игуанами ночевать?

Мы гуськом бежим по четырехкилометровой дорожке, заканчивающейся Черепаховой бухтой, Тортуга Бэй. Блондинка бескомпромиссно бежит на пляж, Оксанка посмотреть что за поворотом, АндрейБорисович на бегу целится в дуло фотоаппарата, а я потому что все побежали и я побежал.

К этой мощи невозможно привыкнуть. К реву волн, с грохотом обрушивающихся на песок, к пронзительным чайкам, к силе, с какой океан обхватывает тебя и тащит назад, ты стоишь, широко расставив ноги, взмахиваешь руками, пытаясь удержать равновесие, качаешься, падаешь… Океан подхватывает тебя, тянет, он хочет играть с тобой, не здесь, там, подальше, пойдем со мной, немедленно, сейчас, океан как капризный младенец упрямо тянет тебя в одну сторону, а ты с отчаянным испугом тянешься к берегу, размахиваешь руками, кричишь, цепляешься за песок.

Я научу тебя играть с океаном - вытряхни песок из купальника, подтяни трусы и заново завяжи лифчик, ну что, готова? Подходим ближе, ближе, туда где волна встречается с песком, ждем пока волна отвлечется, теперь стремительно бросаемся вперед, в пучину, о, кажется океан заметил вторжение, он медленно разворачивается, волна встает на дыбы – а ты стой, стой, зарывайся ногами в песок, вот, волна ближе, ближе, а теперь – бегииии!
Беги, будто вся твоя жизнь зависит от этого бега, беги как в первый или в последний раз, волна ударяется сзади в песок, растекается по песку белой пеной, стремительно, с легким шипением, но ты уже в безопасности, приплясываешь на берегу, сердце сейчас выпрыгнет, держи его…



У океана хватит игр для каждого – для меня, для Наташки, для серферов, для вон той мулатки с тремя детьми… Солнце тоже резвится, не отстает - удлиняет тени на песке, делает песок совсем золотистым, небо совсем лиловым, океан окрашивает бирюзой…





Мы возвратились затемно. Рядом по бордюру важно вышагивала незнакомая птица. Птица была крупная и не боялась. АндрейБорисович храбро жался к обочине, пропуская странную птицу вперед.

- Кстати, я видела здесь довольно много крабов, - раздался вдруг серебристый голосок блондинки, – у меня есть кипятильник, можем устроить праздничный ужин.

- Наташенька, - это заповедник, - растерянно сказал Андрей.

- И что? Каким образом это мешает нам сварить краба, - гнула свою линию Наташа. Тем более, раз это заповедник, они вон толпами по берегу бегают. Непуганые, - мечтательно улыбнулась блондинка, сжимая в кулак тонкие пальцы.

- Наташенька. Заповедник – это как зоопарк. Здесь это не принято. Нас депортируют, - свирепо вращал глазами АндрейБорисович.

- Депо что, - не поверила блондинка.

- Домой на хер отправят, - вмешалась в ситуацию я. - А краба отберут.



Если вы не посетили Галапагоссы с круизом, если не фланируете на лодке от одного острова к другому, неторопливо познавая эндоменическую флору и фауну, если вы прилетели сюда на пять дней, поудобнее перехватив лямки рюкзака, считаете себя ужас как независимыми и живете в Пуэрто Айоре за 30 долларов номер с вентилятором – ради бога молчите. Жить на острове вместо яхты это не круто, тсссс, не проколитесь. Не уподобляйтесь блондинке, умоляющей за ужином, чтобы ее оставили на Тортуга Бей навсегда и с кипятильником – накупите экскурсий. И по приезду домой оброните вскользь – вот высадились мы как-то на Флориане… А про душные ночи в Пуэрто Айоре, как ты жадно глотал терпкий ром и влажный воздух, выстукивал одним пальцем позывные в интернет кафе, земля, земля, я на другой стороне, здесь чужие звезды, прием, про четыре магнита с черепашкой, кепку с черепашкой и футболку с Одиноким Джо – я никому не скажу.



Чтобы гордо высадиться на Флориане, до нее надо добраться. Я читала много отчетов – во всех говорится «и вот мы приплыли». Я очень интересуюсь, скорбный путь, полотенце у бледного лба, соседка с зеленоватым отливом, пытающаяся удержать прыгающий горизонт – это было только у меня? К концу второго часа поездки Оксана мучительно икнула и склонилась за борт. Зеленоватая девушка напротив внимательно посмотрела на Оксану и перегнулась за свой борт в знак солидарности.

- Ну что, наслаждаешься, - ласково спросила я Оксану, похлопывая по спасжилету. Оксана закатила глаза. – А нам еще обратно, - ободрила я подругу. Оксанка снова склонилась за борт.

- Оксаночка, может тебе таблетку? От горной болезни? - участливо спросила блондинка.

- И где здесь горы, - съязвила я. Оксана молчала и бледнела.

- Понимаете, я пошла в аптеку, и попросила таблетки от горной болезни, - начала Наташа.

- О, новое слово в фармакологии, - хмыкнула я.

– И мне дали это – блондинка достала из сумочки «уникальные таблетки с эффектом антисблевыша Драмина».

Оксана схватила упаковку и жадно проглотила три таблетки. Я вознесла молитвы неизвестному украинскому фармацевту. Катер ткнулся о пирс Флорианы.



Флориана живет своей ежедневной жизнью – на пирсе безвольно валяются котики, лениво отмахиваясь ластой от назойливых туристов; громко охая, предаются любви огромные черепахи, их панцири скрежещут; простираются дали, шумит прибой, игуаны буравят пространство немигающим взглядом; и снова черепахи, ворочают огромным панцирем, неторопливо жуют, словно у них впереди вечность, словно забыли как пираты хватали их за заскорузлые лапы и кидали в трюм, словно не помнят, каково это лежать на спине огромной неуклюжей тарелкой пока кто-то, выдыхая ром, не взмахивал над головой кривым кинжалом…









- А теперь снорклинг, - радостно объявил очередной смуглый Виктор и раздал ласты и трубки. Блондинка брезгливо оглядела нагубник.
– Мне кажется, его кто-то жевал, - задумчиво прошептала Наташа. Оксана растеряно смотрела на ласты. Я вспомнила шоколадного Марио и улыбнулась в маску.

Пристроиться за огромной черепахой и передразнивать движения ласт; в восторге броситься за игривым котиком и громко визжать в дыхательную трубку, когда в метре от тебя всплывет прекрасный морской лев; рыскать по дну в поисках разноцветных рыбок; столкнуться под водой с израильтянином; вынырнуть, оглянуться и в ужасе увидеть, что лагуна напоминает густой черепаший суп – три лодки бросили якорь, а туристы упитанными косяками носятся в поисках котиков. Котики спасаются бегством.

- Мне кажется, их тут прикармливают, - скептически протянула Оксана, снимая ласты, – а вон тех пингвинов – приклеили, - добавляет она, пристально рассматривая ближнюю скалу. Пингвины густо покраснели. - Может быть, сварим краба, - поддерживает беседу блондинка, осторожно вынимая из рюкзака кипятильник.



Нервную походку Андрея Борисовича мы заметили издалека – он широкими шагами мерил пирс, пугая дремлющих котиков.

- Отпустил тебя одну, теперь волнуется, - с легкой завистью заметила я Оксане. Подруга хмыкнула.

- Оксаночка, все в порядке, - бросился к лодке Андрей Борисович, - как там мой фотоаппарат, не потеряла? Покажи мне его, отдай его скорей, я так волновался…

Оксанка, такая юная, с насмешливым прищуром и вихром на затылке, в некоторые моменты может превратиться в небольшой паровой каток. Я отрешенно перевожу и наблюдаю, как Оксанка с невозмутимой улыбочкой закатывает в асфальт незадачливого продавца экскурсий – он утром пообещал, что продаст нам экскурсию на остров Исабела с возвратом через две ночи, а вечером заявил, что если мы на той же лодке не возвращаемся обратно в тот же день немедленно, то возврат пропал.

Я кипячусь и потрясаю кулаками; блондинка нежно угрожает полицией; АндрейБорисович нервно курит у входа и только Оксана, улыбнувшись, заявляет – мне кажется, амиго, у тебя есть проблема – твои туристы недовольны. Тебе это надо? Вот, я так и думала. Ты хотел предложить нам скидку и забыл? Так вот, я напоминаю – пятнадцать долларов скидка, и мы забудем, что утром ты сболтнул не подумав. Как, если мы не плывем обратно, то не увидим удивительную скалу с очередными пингвинами? То есть ты продал нам экскурсию и не можешь выполнить программу? Я тебе подскажу – звони капитану и пусть он проплывет мимо пингвинячьей скалы на пути туда. И скидка, не стесняйся ее предлагать, мы поймем.



За бутылкой рома АндрейБорисович хвастался дайвингом – он увидел всех кого мечтал, включая не то хамерфестов, не то хаммерхэдов, и походя спас жизнь незадачливому израильтянину, решившему подниматься немедленно с несусветной глубины; еще немного обжигающего напитка из сахарного тростника и я тоже подамся в дайверы – это так романтично смотреть на акул, держась одной рукой за скалу, а другой за своего бадди – пусть мой бадди будет юн, черноволос и неутомим, и еще…



Лодка идет на Исабелу, слегка переваливаясь. Я, стиснув спасжилет у горла, пробираюсь поближе к корме. Оказывается, у интеллигентной девушки, решившейся блевануть за борт, возникают разные вопросы– за левый борт или за правый; как сделать это изящно; это морская болезнь, вчерашний ром или утреннее вино; а может все таки подействует таблетка?

Таблетка успела вовремя и спасла мой завтрак. Мы высаживаемся на Исабеле – блондинка, перекинув полотенце через плечо, идет на пляж, обозвав нас напоследок «любителями экскурсий» - не могу сказать, что нам нравится трястись по проселочным дорогам на раздолбанной таратайке, но, скованные условностями, мы не можем пренебречь достопримечательностями острова – очередными черепашками, изможденными бледными фламинго и кратером вулкана Сьерра Негра, который всегда в тумане – на фоне этого тумана мы и фотографируемся, вытирая с лиц влажную взвесь.





Опыт показывает, что экскурсии здесь любят завершать снорклингом – заплата ската, скользнувшего в пару метрах под тобой, гарантирует жизнерадостный визг и море впечатлений. А гоняясь за котиками, скрывающимися в мангровых зарослях, можно нагулять отличный аппетит.







- Мне кажется, здешняя рыба должна быть хороша, - томно протянул АндрейБорисович.

- Женя спроси, - оживляется блондинка, мы воссоединились после ее пляжа и нашего снорклинга, и я опять забыла покой.

-Да, спроси, где здесь самый лучший рыбный ресторан – это опять Андрей, он не признает полумер, особенно в области питания. Интересно, в каком Кисловодске он впитал повадку благородного дона?

Ленивый ход бедер официантки дал сбой, когда я, перехватив руку АндейБорисовича со смятой салфеткой, трагически вскрикнула. АндрейБорисович испуганно икнул. Я разжала его кулак, освободила салфетку, отложила в сторону.

- У благородного дона, путешествующего с девочками, есть некоторые правила, - устало начала я.
- Первое – благородный дон подает девочкам рюкзак, не дожидаясь скорбных вздохов. И второе и самое главное правило – когда благородный дон насытился, он должен подвинуть свою тарелку к центру и шепнуть – деффченки, есть клевые объедки. А салфетку в тарелку кидать не надо, смотри, сколько здесь еще салата и рыбных косточек, - укоризненно добавила я и облизнулась.

Мы живем в хостеле с говорящим названием Джунгли с гамаком и портретом игуаны на стене. Метрах в тридцати монотонно шумит океан, вечером мы ходим к нему прощаться, утром – здороваться, с непременными мандаринами и ромом. Океан к нам благосклонен.







Игуаны на Исабеле живут как пенсионерки в санатории Зори Эквадора – придерживаясь рекомендованного главврачом режима, утром на пляж, вечером – с пляжа, и не приведи господь повстречаться им на пути, когда они, отрешенно топчась по чужим хвостам, спешат на пляж принимать солнечные ванны.

- Девочки, девочки, пропустите, подвиньтесь, - заискивающе приговариваю я, ступая на дорожку. Навстречу движутся гребни, хвосты и лапы. Я вытягиваю из кустов палку и размахиваю. Игуана презрительно сплевывает и продолжает наступать. Я в испуге отпрыгиваю, палка вываливается из рук, блондинка интересуется, ядовитая ли у игуан слюна.

– Вскрытие покажет, - почему-то шепотом говорю я. Игуаны продолжают не обращать на меня внимания и стремиться на пляж, с десяти утра до шести вечера им прописаны солнечные ванны, и попробуй помешать раз и навсегда заведенному порядку – у меня нет запасных штанов взамен тех, что непременно станут мокрыми, если через меня, отплевываясь и наступая на ноги, пройдет небольшая стайка игуан, особей семьдесят, не больше.





Я тоже стала как игуана и завела свой порядок – каждодневный снорклинг. Вечером четвертого галапагосского дня мы прикупили экскурсию на вулканический островок Тинтореррас и непременный снорклинг в мангровых зарослях в подарок.

Я затянула ласты и скользнула в прохладную воду. На мелководье резвились три морских львенка-котика. Когда они подплывали близко к блондинке, та самозабвенно визжала. Оксанка невозмутимо молчала, даже когда особо любопытный котик заехал ей ластой по голове. Я, восхищенно раскрыв рот, в который лилась соленая вода, наблюдала за гибкими лоснящимися телами, как круглятся в любопытстве глаза, как топорщатся усы. Как нестерпимо хочется посмотреть поближе на эти неуклюжие белые тушки, которые тарахтящая и противно пахнущая посудина ежедневно около трех привозит в эти мангровые заросли.

– Мама, мама, какие забавные животные, - фыркает морской львенок и пытается потрогать ластой блондинку. Блондинка визжит ультразвуком.

– Вечно ты трогаешь всякую гадость, - ворчит морская львица мать.

Галапагоссы покидать невыносимо печально. Ты только обустроился в этом зверином раю, научился по узору на панцире различать черепах, помирился со склочной игуаной Розой Соломоновной и она вечерами рассказывает тебе истории из жизни, когда Адаму было еще не стыдно, а Ева не любила яблоки; после обеда играешь в морской бой с братьями-погодками морскими котиками, и вчера наконец-то выиграл; научился приклеивать пингвинов к скале так аккуратно, что туристы верят, а вечером оттираешь заветную скалу от последствий испуга редкой птицы. Жизнь прекрасна в своем однообразии, шумит океан, машет крыльями пеликан, и вдруг ты находишь на подоконнике смятую бумажку со странным словом Гуаякиль. Разглядываешь и вспоминаешь слово билет. Самолет. Вдаль. Под крылом.







Сколько уже осталось за спиной счастливого ежедневного – скрип гамака Ралли в колумбийском Сан Пачо, неторопливый путь игуаны за солнечной ванной, а ты все стремишься вперед, разбрасываешь города и страны и не можешь найти упокоения.





В Гуаякиле, когда через пол часа после заселения мы встретились на ресепшн, блондинка достала из кармана листочек и многозначительно протянула. Сделалось тревожно. АндрейБорисович развернул листок, там было три слова.

-Тату. Мол де Сур, - прочитал АндрейБорисович и закашлялся.

- Мне сказали, что магазин треккинговой одежды «Тату» мы обязательно найдем в этом торговом центре, - весело щебечет блондинка.

- Однако эта женщина добьётся своего, - прикрыв глаза, Оксана цитирует фразу из моего прошлогоднего бирманского отчета. - Блондинка – это диагноз. И не думай, что она забудет, - напоминает мудрая Оксана.- Сложно потерять мысль, когда она у тебя единственная.

- Андрей, вызови такси, - обольстительно улыбается Наташа.

- Нет, я не понимаю, почему вместо неторопливых познавательных прогулок по самой современной в Южной Америке набережной я третий час торчу в этом проклятом торговом центре, - стенала я, меряя шагами отдел спиртного в супермаркете Экзито.

- Я пойду посмотрю на бутылки с ромом, это успокаивает, - час назад всхлипнула я и заламывая руки, вбежала в супермаркет. Еще через некоторое продолжительное время подошли Наташа с Оксаной, умиротворенно помахивая пакетами.

- Я попросила Оксану посмотреть, идет ли мне этот сарафанчик, - мило улыбнулась блондинка.

- Я посмотрела и купила себе два, - еще более мило улыбнулась Оксана.

- А я взяла голубой, это мой любимый цвет, - очаровательно потупилась Наташа.

Я схватила бутылку рома и крепко обняла.

- И кстати, здесь нет магазина «Тату», – разочарованно протянула блондинка, - но ты не волнуйся, я буду искать еще. Я выругалась неприличными словами и попыталась открыть ром, не доходя до кассы.

За ужином в хостеле благородный дон порадовал нас знанием английского языка, переведя табличку над баром «no alcohol allowed» как «нет такого алкоголя, который Вы здесь не сможете найти». С мужчинами нужно соглашаться, мудро рассудила я и попросила налить еще рому из стоящей под столом бутылки.

[Libertad]

Это фантастически прекрасно.

[Judson]

Стабильное качество накатываемого контейна - показатель класса "игры". Респект.

футболку с Одиноким Джо

Этого импотента на самом деле зовут Одинокий Хорхе.

[Maska.]

"Вообще хорошо быть путешественником – все его жизненные посылы объясняются одним словом «посмотреть», никаких тебе увеличить прибыль отдела, заработать больше, обойти в повышении Петрова из соседнего департамента… Я отлично экипирована для столь важной задачи как «посмотреть» - у меня есть глаза и даже еще не украли фотоаппарат"

Это шедеврально! Можно вместо цитаты в подпись!

[Genia]

Глава шестнадцатая. Туманы Лимы.

Писсаро промахнулся – заявившись сюда теплым летним южноамериканским январем, он обманулся притихшим океаном и ясным небом и основал. Сразу столицу, тогда играли по-крупному. Город волхвов, Сьюдад-де-лос-Рейес. Индейцы упрямо называли город Лима и неодобрительно качали головой. Ничего не предвещало, но к июню погода испортилась – наступила зима, от океана неумолимо полз туман и окутывал город. Влажная дымка не рассеивалась, характер горожан портился, ржавчина разъедала замки и клинки. Бежать бы, бежать отсюда пока не поздно, но уже строгим квадратом обрисовалась Плаза дель Армас, резчики по дереву, щуря глаза, трудились над изображениями святых для скамьи хора кафедрального собора Нуэстра-Сеньора-де-ла-Асунсьон, жирели голуби на площади перед собором Святой Каталины…..








Туман с красивым именем гаруа приходит зимой, тяжело облокачивается на крыши. Доведенные до исступления влажной взвесью, жители Лимы в сером тумане доказывают, что живы – жмут на клаксон, самозабвенно лгут, тянутся в чужой карман, любят девушек, наказывают детей – словом, ведут себя как обычные столичные горожане, только не смотрят на небо.









Обрывистый берег Лимы словно кто-то обглодал, выполз из океана, тяжело волоча чешуйчатых хвост, и, мотая головой, вцепился в набережную района Милафлорес, неопрятно чавкая. Земля осыпалась, стонала, чудовище самозабвенно трудилось над береговой линией, но быстро охладело, как и все, раз глотнувшие тумана гаруа.





Краска не удерживается на зданиях, устало пузырится, выцветают карамельные цвета колониальных балконов, в этом тумане ничего не удерживается, падает, а океан слизывает, подбирает и уносит. А если не океан, так подбирают старьевщики, сгребают в кучу фарфоровых кукол, треснутые часы, гнутые серьги, непарные монеты… Эти антиквары завели себе улицы, в улицах – магазины, в магазинах – скрипучие табуреты и сидят отрешенно, позволяя мне рыться в феерической фигне и искать ключ. Например, ключ от Лимы, с прихотливой бородкой, всего пять солей, сеньора…



Мы спускались к ужину, благородный дон галантно придерживал дверь ресторации, как вдруг блондинка изменилась лицом и окаменела взглядом.
- Бамос, бамос, пошла, - привычно прикрикнула я, но Наташка мечтательно смотрела вдаль, губы ее шевелились, все складываясь и складываясь в два слога – тату, та ту… Как оказалось, блондинка заметила вожделенный магазин треккинговой одежды.

Магазин фирмы «Тату» находился неудачно – слева от него была Коламбия, справа – Норд Фейс, и Наташа вот уже третий час как ослик на мельнице ходила по этому кругу норд фейс-тату-коламбия и не могла выбрать. Моя бутылка рома подходила к концу, как и запас терпения. Наташа то и дело удалялась в примерочную, некоторое время там шебуршалась, потом тоскливо разглядывала ценник.

Оксана вошла в магазин и помрачнела, заметив мятущуюся блондинку.

– Голубой или розовый, розовый или голубой, - бормотала возле зеркала Наташа.

Оксана решительно взялась за спасение измученных продавцов, уже от двери прокричав:

– О, что это за красавица в голубом, ты ли это, Наташа, ты так прекрасна, этот небесный флисовый свитер так облегает и подчеркивает, 98 долларов, всего-то, надо брать. Дорого – не переживай, я добавлю, только давай уже закончим и выйдем отсюда. Да, просто добавлю. Ну подарю на день рожденье, у тебя же был день рожденье? В мае? Отлично, сейчас как раз июнь, иди на кассу, с пенсии отдашь, – и в сторону – Андрей, лови такси, кажется получилось!



Глава семнадцатая. Линии Наски.

– У меня отпуск и я наслаждаюсь? - скорбно спросила Оксана в два часа ночи, выходя из номера. Блондинка отрешенно зевнула. АндрейБорисович, поигрывая челюстями и мускулами, загружал в такси наши рюкзаки.

- Терминал Круз дель Сур, мы едем наслаждаться в Наску, автобус через час, – поделилась я радостью с водителем такси и яростно, до слез, зевнула.

Видимо, стенания многочисленных наслажденцев Сюр Америкой разжалобили господа, и он создал спальный автобус «бус-кама», а тендер на лучшее воплощение идеи Господа выиграла автобусная компания Круз дель Сур. Салон первого класса исполнен в коже, кресла легким движением превращаются в кровать, я поудобнее подтыкаю плед, ворочаюсь и возвращаюсь в сон, всего час назад оборванный в хостеле. Если бы о благосостоянии страны судили по ее автобусам, Лима была бы в топе, - вяло тает последняя мысль, пока огромная двухэтажная махина выезжала на Панамерикану.

В Наске было серое небо. В любом другом городе мира я бы не обратила внимание на цветовую гамму небес, но это Наска.



- Ну, вчера полетов вообще не было, может сегодня, а кто знает – погода, - качают головой продавцы экскурсий и даже не особо хотят брать денег.



Мы с АндрейБорисовичем все же уговорили каких-то девушек взять с нас по 90 долларов за полет, если погода улучшится. А пока исход небесной битвы не определен – с одного края уже просвечивает ясной голубизной, но другой край неба сер и тяжело лежит на круглых холмах – мы берем такси, чтобы смотреть на линии с земли, с шатких лестниц смотровых площадок.



Оглядывая эту совершенную пустыню, простирающуюся на многие километры, я не могу поверить, что здесь были поля и стада, приземистые люди обжигали горшки и кувшины, разрисовывали сосуды кошачьими глазами… Они не заметили, как пустыня подошла ближе. Еще ближе. С гор хлынули грязевые потоки, уничтожая поля. На образовавшейся жаркой поверхности, покрытой мелким щебнем, зажили своей жизнью колибри, цапля, обезьяна с закрученным хвостом….





Оксана не верит. Ей хочется все разобрать на части. Она украдкой пробирается за табличку со словами но паса, и припадает к земле. Оксана хочет знать, из чего сделаны эти линии, но, на земле ее ожидает подвох – линии невозможно различить с высоты человеческого роста.

- Левее! Правее! – руководит АндрейБорисович с возвышения мирадора.





Маленький самолетик засеменил по взлетной полосе, быстрей, быстрей, оторвался от земли, качнул крылом, выправился. Пилот обернулся и прокричал в салон – Астронавт, -для убедительности самолет низко склонился над склоном холма, где в приветствии вскинула руку фигура с круглыми глазами.



Я смотрю в объектив, но там все мутно, расплывается, что-то течет по щекам, я дотрагиваюсь до лица и вляпываюсь во что-то мокрое. Слёзы. Они текут без остановки, как река. Я не верю, что все это происходит на самом деле.

В детстве над изголовьем кровати была книжная полка – очень хорошо прикрученная. Камчатка это сейсмика, мама шутила, что при землетрясении полка упадет только со стеной. Там была разная страноведческая литература – неизменный Овчинников со своей «Веткой сакуры», и другие этнографические этюды. Я любила полистать перед сном «Поклоняющиеся звездам, или по следам исчезнувших перуанских государств», и даже выработала свою методику.

Нужно быстро отвести взгляд от сорок пятой страницы, где была фотография хорошо сохранившейся мумии с лицом печеного яблока, рассмотреть узор на золотой короне инков на восьмидесятой, бегло пролистать еще десяток страниц и вот она, глава Шесть вопросов пустыни Наска – где, когда, кто, что, как и зачем.

Однозначно мы можем ответить лишь на вопрос «где», с легкостью бросал чешский автор и пускался в дальнейшие рассуждения о смысле и радиоуглеродном анализе. Я сидела на диване, поджав ноги, за окном мела пурга, и в моем двенадцатилетнем сознании никак не укладывалось, что увидеть линии Наска – реально. И не укладывается и сейчас.








- Хочу мяса с картошкой, - непримиримо сказала Оксана. Она не летала на шестиместном биплане, не повисала на привязных ремнях, склоняясь к земле, не щурила глаза и не утирала слезы, чтобы рассмотреть обезьяну с закрученным хвостом, колибри, пеликана, многоногого паука….Оксана постоянна в своих желаниях, ночью она хочет спать, днем – мяса с картошкой, главное – не перепутать.

Я уже вычитала в путеводителе, что Перу родина картошки, но там ничего не говорилось про цыплят. Судя по величине тарелок и щедрой высоте горки куриных крылышек и ножек, Перу родина цыплят тоже.



Осоловевшие от обильной еды, возвращаемся на автостанцию и ночным автобусом уезжаем в Арекипу. Привычно откидываем сиденья первого класса, прячем выданный ужин, укрываемся пледом, и засыпаем под уютную колыбельную шороха колес по Панамерикане.

[Genia]

Глава восемнадцатая. Краски Арекипы.

Топография южноамериканских городов довольно проста – главная площадь неизменно Пласа дель Армас, где-то сбоку огромной глыбой должен возвышаться кафедральный собор, напротив – мэрия. В Арекипе тоже все это есть, и даже больше – фирменный магазин одежды из шерсти альпаки, и монастырь Святой Каталины.





Я даже не сомневалась, что мы начнем с магазина. Там АндрейБорисович учинил чудовищных размеров шопинг – узкие от природы глаза смуглых продавщиц стали невероятно круглыми, когда благородный дон прошел к кассе. После того как перуанка, дрожащим пальцем потыкав кнопочки в калькуляторе, огласила сумму, к ней невозмутимо подошла Оксана, бросила сверху яркую кофточку и мило улыбнулась словом дисконт.



Продавщица пыталась сделать вид, что не расслышала. Оксана превратилась в небольших размеров паровой каток и немедленно закатала в асфальт незадачливую перуанку. Когда Оксана с АндрейБорисовичем тяжелым шагом выходили из магазина, продавщица нервно икала, а невозмутимые альпаки в вольерах за магазином вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть количество пакетов семьи Евграфьевых. Вряд ли альпаки умеют считать больше пяти…





Порой в минуты отчаяния, брошенная, незамеченная, всякое бывает в жизни девочки, чё уж – в такие моменты я иногда обиженно закусывала губу и бросала небу – уйду в монастырь. Иногда даже представляла, как закрываются за мной тяжелые деревянные ворота, как в черном, по брови, платке иду по двору, как смиренно ухаживаю за незабудками на клумбе при храме. Как иду к заутрене… в четыре утра… я? в четыре утра????

Теперь, представляя трогательные картины монастырской жизни, буду представлять их в Перу, в Арекипе, в монастыре Святой Каталины. Более красивых декораций для жалости к себе не найти. Вот я, девушка из богатой креольской семьи, добралась до Арекипы, до белого города из вулканического туфа, вулкан Чачани возвышается с одной стороны, Эль Мисти с другой, вулканы словно баюкают Арекипу. Высота 2200, легкое головокружение, сжала руки под черной вуалью, нет, это из другой жалостливой картинки, впрочем, неважно. Под темной мантильей, так лучше. Вхожу в ворота монастыря, со мной две служанки и мешок денег. В мешке вступительный взнос – тысяча серебряных песо. Откуда служанки, спросите вы, это ж монастырь. А я победоносно отвечу, что их сюда можно, поэтому я и буду воображать монастырь Св.Каталины утешительным видением, из-за служанок, отдельных двухкомнатных келий и личных кухонь.



А вообще все это мишура и неправда. Правда то, что в монастыре Св.Каталины в углах как сливки густеет тишина, а красками можно насытиться. Охряный красный, бросающий жаркие отблески на кожу, и прохладный синий наперегонки лепят пространство. Легкий вздох апельсиновых деревьев при входе, беглое стаккато гераниевых горшков, прислониться лбом к густо-синей стене и думать о мужчинах, которые тебя не любили. Потом пройти под красной аркой и всё забыть. Стать монахиней и смотреть на вулканы. Тихо умереть во сне, выронив четки.

















Мы ужинали в хостеле. Вернее в хостеле нам сервировали, а ужин мы купили в супермаркете. Занятая употреблением рома, я не сразу обратила внимание на разгорающуюся за столом драму. Лишь когда блондинка округлила глаза и драматическим шепотом возвестила, что не понимает, зачем в путешествии нужны мужчины, я сконцентрировалась на происходящем. Правда с трудом, фигуры и фигуранты расплывались.

- Милая, но я же сказал сладкое, - капризным тоном беременной женщины объявил АндрейБорисович.

- Нет, милый, ты сказал, что хочешь есть. Вернее даже жрать. И я взяла колбасы и мяса, - невозмутимо отвечала Оксана.

- Но хотел-то я сладкого, ты же должна была понять, - горько бросил благородный дон, заученным жестом выдвинул колбасу в центр стола и трагическим голосом простонал – девчонки, есть клёвые объедки…

- Милый, может тебе хлеб сахаром посыпать, - не сдавалась Оксана.

- Не понимаю, как можно путешествовать с мужчинами, они ежеминутно хотят есть, спать или курить, - поморщилась блондинка…

- А, так поэтому твой сидит с двумя детьми, пока ты тут наслаждаешься, - язвительно осведомился АндрейБорисович.

[Genia]

Глава девятнадцатая. Ползком через границу. Чарующая Боливия.

Продолжаем бескомпромиссно наслаждаться, и бледный рассвет застает нас на автостанции. Я прижимаюсь к рюкзаку в поисках тепла и автобуса. Рюкзак не может дать ни того, ни другого. В пять утра автовокзал по степени оживления тянет на все десять– кашляют мужчины с суровыми скулами и в ярких шапках; устало сморкаются широкие женщины, вокруг женщин колом стоят плюшевые юбки, на ногах кокетливые гольфы и туфли с пряжкой; за спинами широких женщин, в ярких заплечных мешках дремлют терпеливые дети.




- Откуда на этих скудных землях альтиплано такие яркие краски, - доверчиво делюсь я размышлениями с верной бутылкой рома. Откуда небесная лазурь, пронзительный изумруд и малиновое веселье полотна, по желанию женщины принимающего форму рюкзака для переноски картошки или рюкзака для перевозки детей. Вокруг пыль и высота 3 800. Немудреные дома вырастают из плохо пропеченной земли, топорщась арматурой.



Оксанка пьет коктейль «альтиплано» - вода с шипучим аспирином и аскорбинкой.

– Разжижает кровь, - важно кивает АндрейБорисович. – Горняшка не дремлет, - тоном бывалого говорит он и припадает к коктейлю.

Блондинка маленькими глотками отхлебывает из термоса . – Листья кокаина, - мило поясняет она. Я фыркаю и прячу глаза в горлышке бутылки с ромом.

В Пуно мы приезжаем к полудню. Благородный дон, приняв на грудь четыре рюкзака из багажника, тихо крякнул и подошел к нам неверными шагами.

– Кажется, у меня горная болезнь, - прошептал он, роняя рюкзаки и несколько бледнея. Я придержала падающий рюкзак АндрейБорисовича и тоже побледнела – он был набит под завязку кофточками из альпаки и весил не меньше 30 кг.

- Я здесь пока покурю, - шевельнул бледными губами благородный дон, прислоняясь к обоссанному столбу. – А вы пока узнайте про автобус в Боливию, - махнул он рукой в сторону разнообразных касс.

- Переход границы прост как обмануть старушку, - вещал путеводитель. - Садитесь на ежедневный в два часа дня туристический автобус до Копакобаны, и он доставит вас до места, обождав на границе, пока проходите таможенные формальности.

Вы когда-нибудь пробовали обмануть старушку? С моей бабулечкой хрен бы что получилось, как и с автостанцией в Пуно.

- Четыре билета до Копакобаны, - облокотясь на кассу, томно обронила я. Солнце альтиплано поджаривало пыльный Пуно как яичницу, хотелось бежать на сковородку непременной Пласа дель Армас и изображать там игуану на ступенях собора, стряхнув промозглое утро Арекипы.
Я нетерпеливо постукивала тяжелым ботинком и протягивала деньги. Женщина в кассе деньги брать отказалась и сообщила странное.

– Она говорит, что автобуса сегодня не будет приходите завтра. Наверное. Потому что граница перекрыта. Забастовка. Наверное, - неуверенно озвучила я.

Так мы обошли несколько касс, выяснив, что перуанцы против разработки серебряной жилы в районе озера Титикака, что однозначно нарушит экологическое равновесие региона. Нет, вру – причину забастовки я выяснила, только основательно порывшись в Интернете при написании отчета – тогда же, жарким июнем, я только растерянно разводила руками. Оксанка разводила руками столь же растеряно, правда в одной руке она держала билет из боливийского Ла Паса в перуанский Куско вылетом через два дня. Мельтешение билета перед носом как бы говорило, что если мы сегодня не перейдем границу, то у попутчиков наступит жопа.

- Эй, эй, сеньоры, стойте, - вдоль стоек автобусных компаний, тяжело переваливаясь, спешила объемная перуанка и громко пыхтела.

– Я – ваше спасение, - пафосно объявила она, протягивая пухлую ладонь. - Я – бесстрашная сеньора Хесус Мария - провезу вас через границу на своем микроавтобусе всего за двадцать песо. Забастовка не помешает мне делать маленький бизнес по доставке гринго в чарующую Боливию.
- Сама ты гринго, - оскорблено прошуршала я деньгами.

- Не, не гринго, это я маху дала, - тоскливо думала сеньора Хесус Мария, когда АндрейБорисович медленно и со вкусом вытягивал из нее гарантии доставки нас в благословенную Копакабану. Достойнная сеньора не могла дать гарантий и только по-испански кивала головой.

В перерыве между автобусами мы все же съездили на центральную Плазу дель Армас, где семья Евграфьевых боролась с горной болезнью посредством кофе с пирожными, а мы с блондинкой штурмовали подножье памятника Великому Инке, чтобы немедленно выпить за первые в жизни Наташки 3 900.

Титикака укоризненно смотрела на нас немигающей синью. Ром обжигал горло, солнце обжигало шею, я наслаждалась и так же немигающее смотрела на Титикаку в ответ. Играть в гляделки с высокогорным озером - мероприятие, заранее обреченное на провал – у озера гораздо больше практики. Тысячелетиями Титикака сверлила взглядом всех этих инков, аймара, кечуа, приземистых людей с высокими скулами и обветренной кожей, а те укрывались от Титикаки за плавучими островами, застясь от яростного синего взгляда тростниковыми крышами.







- Ну, вздрогнули, сердешные, - проскрипел водитель автобуса. Штук тридцать иностранцев действительно вздрогнули и прижались к рюкзакам. Сеньора Хесус Мария, сосредоточенно пересчитывающая деньги, осталась позади.

Автобус, отчаянно переваливаясь, спешил вдоль берегов Титикаки – заходящее солнце плеснуло расплавленным золотом на льдистую поверхность озера, вызолотило берега…Воздух был по-осеннему прозрачен и ломок. Я неловко откинулась на спинку кресла и старалась дышать в такт с Титикакой.



Забастовка была вполне себе настоящей – вдоль обочин сидели мрачные люди, на дороге валялись камни. Один раз с иностранцев собрали по одному солю, дабы задобрить бастующих, на другой остановке наоборот вышли перуанцы и разобрали завал из мешков.

Закат продолжал проливаться небесным золотом на небесную озерную синь. Сумерки сгущались вокруг благородного дона, переживавшего, что закроется граница. Вокруг Оксанки, подозревавшей, что забастовка это такое южноамериканское представление для доверчивых туристов, а на самом деле они вымогают деньги… Золотой небесный свет переливался в локонах блондинки, которая тоже думала, как ни нелепо это звучит – не остынет ли в термосе кокаиновый чай, тревожилась блондинка….Я дышала в такт с Титикакой и думала, что без дороги моя жизнь пуста….

- Переход границы прост, как обмануть старушку, - радостно возвестила я, словно первые двадцать лет жизни не была любимой внучкой Нины Наумовны. А как можно верить человеку, который ни разу не смог обмануть собственную бабушку?



Мы стояли у флагштока под флагом Боливии и пили ром. Благородный дон рассказывал об особенно тяжелом приступе горной болезни, потрясшей его могучий организм, и тянулся к бутылке даже чаще меня, что я считала в принципе невозможно. Вокруг было темно и холодно тем яростным холодом, который бывает вечером между Перу и Боливией, когда в Перу еще семь, а в Боливии уже восемь, ром на исходе, а наш автобус уехал в кусты и скрылся там с насмешливым фырканьем. Я не выпускала из виду женщину в котелке набекрень, которая громовым басов кричала Бамос, придурки, и тридцать иностранцев неловкой трусцой бежали по тропинке из Перу в Боливию, зажав паспорта в озябших руках.

- Бамос, придурки, - опять заявила женщина и махнула рукой в кусты.

– Вам не кажется, что наш автобус в другой стороне, - вежливо спросила я колышущиеся кусты, в которых скрылся объемный зад перуанки. Сзади напирали иностранцы и тревожный АндрейБорисович, поэтому я тоже шагнула в кусты.

Три восемьсот над уровнем моря. Луна льет золотой свет на темные поля, вероятно картофельные, впрочем, это не важно. Важно сейчас это не отстать от перуанской женщины, не споткнуться под ноги иностранному французу с чемоданом на колесиках, не потерять блондинку, которая пытается на ходу пить горячий чай. Я судорожно прижимаю локтем бутылку рома, вот уже пол часа шагая по бесконечным полям. Налобный фонарик потерян еще на Галапагоссах, поэтому осторожно вытягиваю вперед руки, держась за лунный свет, и благодарю луну, что она сегодня круглая.

- Камо грядеши, - непечатно простонал благородный дон, проседая под рюкзаком, наполненным кофточками из шерсти лам весом килограмм в тридцать. В полях еще более непечатно ругался француз в шарфике и с чемоданом.

- Бамос, - гремел бас перуанки, - скоро придем, придурки.

Поля закончились внезапно. Закончились Титикакой. На Титикаке покачивалась лодка, в лодке стоял боливиец и протягивал руку со словами – двадцать боливиано, сеньоры.

- Это не автобус, - тяжело дыша, заметил АндрейБорисович.

– Однозначно, - подтвердил обветренный боливиец и мужественно шмыгнул. Давно заметила, что два благородных дона всегда могут поддержать беседу.

- Андрей, разве ты не знал, что когда шагаешь ночью по полям с горной болезнью и рюкзаком 30 кг, пояс рюкзака лучше застегнуть на талии, - нежно пропела блондинка. Я тоже считаю, что женщинам не следует вмешиваться в беседы благородных донов, и являя собой пример, балансируя по камням, повлеклась к лодке. Тридцать иностранцев жадно внимали моей беседе с боливийским капитаном.

- Двадцать боливиано, - капитан был однообразен в порывах.

- Я уже заплатила на берегу, милейший, - отвечала я, перекинув ногу через борт. – В автобусе.

- Ну, ёпт, двадцать боливиано. Это не автобус, – логика боливийского капитана была железной.

- Уже платила, - злобно проскрипела я, вспоминая бесконечный ужас картофельных полей, и перекинула в лодку вторую ногу. Рюкзак опасно поерзал и замер. Бутылка рома под мышкой попыталась выпасть, но передумала.

- На абордаж, - хрипло взвыла я и свалилась под ноги остолбеневшему боливийцу. Не каждый день у него в лодке валяются белые женщины.

- Двадцать боливиано, - взмахнул веслом капитан.- Двадцать боливиано и ты на песчаных пляжах Копакобаны, рестораны закрываются в девять, у тебя есть шанс успеть на жареную рыбу по-титикакски.

- Да пошел ты, - гордо сказала я и уселась на лавку.

Вдохновленные моим примером, двадцать девять иностранцев тоже стали скандалить, но боливиец поудобнее перехватил весло и скрипнул зубами.

- Это – не автобус, - внятно произнес он. - Мне плевать, что вы и кому платили раньше, но если хотите успеть до закрытия ресторана, гоните деньги и погребли. И если ты думаешь что такая умная, - сплюнул в мою сторону капитан – так вот, пока ты не заплатишь, никто никуда не едет.

Двадцать девять иностранцев смотрели на меня нехорошо и сжимали круг. К тому моменту я перевела боливиано в доллары и вышла цифра три. Доблесть и отвага была проявлена достаточно, и я с милой улыбкой прозвенела монетами.

- Не следует плавать по Титикаке ночью без друзей и бутылки рома, - важно заметила я, сходя на берег. АндрейБорисович придерживал меня за рюкзак. Звезды наверху плясали, луна тоже переминалась от холода.

- А где мы будем жить, - расчетливо жалобно спросила Оксана, хлопая в мою сторону ресницами.

- Крошки за мной, - икнула я и пошатываясь пошла вверх. Звезды наверху совсем распоясались и водили хороводы. Буквы в бумажке, которую я держала в кулаке, тоже плясали, и с трудом складывались в La Culpula, имя хостела.

Обзаведясь попутчиками, я перестала быть беспечной. В любой момент Оксана могла прохлопать глазами с наивным вопросом «а где мы будем сегодня спать», АндрейБорисович тоскливо протянуть «как, и в этот раз не в Мэриотте? Мы тут проезжали такой симпатиииичный», а блондинка запросто могла поменять четыре предложенных ей комнаты из-за неуловимого запаха или отвергнув стены не того оттенка.

Поэтому я была настороже. Часть объектов размещения забронировала еще из России, а дальше приходилось импровизировать – пока блондинка мылась в душе, я бежала на ресепшн, припадала к Интернету и отчаянно стучала по клавиатуре, что четверо благородных донов желают две комнаты. Адресами хостелов я запасалась заранее, методично роясь в визитках на ресепшн или консультируясь с портье. Электронное письмо летело по проводам, и уже к вечеру я получала ответ, что номера готовы. И в очередном Гуаякиле гордо ловила такси и читала по слогам «хотель де лос дос сервесос, пор фавор». Водитель такси оглядывался на попутчиков и сочувствующе мне кивал.

Так что и в ледяной Копакабане у меня с собой было. Адрес хостела, рекомендованного донной Анной из арекипского лос пингвинос. Звезды кружились, как боливийские женщины на деревенской фиесте, а я шумно пыхтела и ползла вверх.

Ла кулпула – это сказки Шахерезады по-боливийски. Коттеджи под белыми куполами напоминают небольших размеров гарем. Ресторан работает до пол-десятого. Белые скатерти, умытый официант. Звезды застыли недоверчиво, растерянно таращилась луна, я нервно теребила скатерть, и только благородный дон чувствовал себя как дома, бегло читая меню и постукивая пальцами. С первым глотком чилийского красного горная болезнь покинула его и больше не возвращалась.

[Judson]

ТС совсем распоясалась, транжирит свои перлы почем зря.
Должны же они когда-то кончится? Чудес не бывает...
Или все же бывают чудеса?

[Genia]

Глава двадцатая. Сыны Солнца, Дочери Луны.

-Остановите землю, я сойду, - простонала я и проснулась. Наслаждаться далее не было сил. Хотелось упасть в широкие объятья Копакабаны, неспешно прогуляться прихотливо изогнутой Титикакой, безмятежно рассматривать разнообразную фигню на рынке. Чтобы время бессмысленно сыпалось сквозь пальцы. Так устала спешить, и считать дни в календаре, и думать, куда впихнуть джунгли, и где будут эти джунгли, и хватит ли времени гулять по Андам, и что сказать Наташке, когда она в седьмой раз спросит, как ей идет эта кофточка и в какие джунгли мы поедем…

Копакабана. Она хватает тебя за руки, лениво изгибается ледяным золотистым пляжем, в гавани трепещут кораблики и барашки, словно распороли подушку из гусей…. Ты медленно идешь среди этого пуха и перьев Копакабаны, на три девятьсот быстро не ходят. Мимо снуют все эти женщины в хитрых котелках набекрень. Ты открыт и дружелюбен, попутные туристы еще не успели просветить, что в Боливии ни в коем случае не следует поедать листья салата, ибо там затаился приступ дизентерии. Ты покупаешь во множестве эти листья салата, круг домашнего сыра и пять лепешек. И три помидора, а ром это праздник который всегда с собой.







Потом безудержный шоппинг, ты сдерживал себя в солнечной Колумбии, в таинственном Перу, а в чарующей Боливии день ото дня будет лишь холодней и никак не обойтись без шапки с ушами и мотивами, и варежками в тон, и померить четыре свитера. Свитер как всегда купит Оксанка, а я - развеселое полотно два на два для переноски картошки и детей, пронзительно малиновое, развесело бирюзовое, невыносимо салатное, и все это полосами.

Обычному городку легко быть безмятежным, когда тропическое солнце вызывает головокружение даже у привычных пальм, прибой поет навязчивый мотив, облака соревнуются в изысканности форм, туристы лениво шаркают шлепанцами и мечтают о любви под белыми простынями.

Донье Копакабане куда трудней, но как и всякая женщина, она упряма в своем желании достичь безмятежности– недостаток кислорода в высоком воздухе тоже вызывает головокружение, чё, туристы тяжело шаркают треккинговыми ботинками, Титикака подкидывает лодки на волнах и изображает прибой, а после захода солнца становится пронзительно холодно и хочется любви.





Хочется сделать тугие дреды из свалявшихся в странствиях волос. Напялить желтый свитер с солнечным знаком инков на груди. Усесться в плетеное кресло с видом на Титикаку, непременно на солнце, щуриться от пыли и порывов ветра, пить ром и с каждым глотком все глубже забывать родину и свой язык. Смотреть, как уходят лодки к острову солнца, Исла дель Соль. И уплыть на одной из лодок.





Мы высадились на южной оконечности озера, в деревушке Юмани. Вернее от деревушки нас отделяло 206 ступеней вверх на высоте 4 тысячи метров. Такого подвоха никто не ожидал, тут и там попадались гроздья туристов, тяжело свесившиеся за каменные перила и со свистом втягивающие тонкий воздух. Наверху, там, где предполагалась деревушка – гремела музыка.

Мне кажется, многие восхождения делаются из любопытства. Посмотреть, как выглядит сверху привычный низ. Посмотреть на изнанку крыш, на хребты гор, на что там за перевалом, и что за музыка, за визгливые литавры, за барабанная дробь доносятся с высоты двести шестой ступеньки в деревушке Юмани посреди озера Титикака.

Они шли и кружились, женщины в разноцветных шалях и парадных котелках, монументальные женщины Боливии, словно вытесанные из цельного камня, бесстрастные как инкская кладка. Женщины возвышались над мужчинами в расписных жилетках и со стеклянными глазами. В глазах плескалась покорность и дешевый ром. Они вздымали клубы пыли, шли и кружились, кружились и шли, один мужчина упал, партнерша без тени смущения сгребла его в охапку могучей рукой, и снова закружила. Литавры взвизгивали, трубы дудели, и все это называлось праздник в деревне, фиеста.





АндрейБорисович был скучен лицом и тянулся размещаться.

- Размещаться придумали трусы, - гаркнула я и устремилась вверх по пыльной тропе.

– Мы будем наслаждаться в древних развалинах древних инков. Здесь есть лестница – так понимаю, ее запомнили все, - оглядела я бледные лица попутчиков. Попутчики тяжело дышали и закатывали глаза. - А еще нас ждет дворец очередного великого Инки Тупак Юпанки.

Дворец нашелся не сразу, хотя к нему вела вполне очевидная тропинка среди полей. Мы забрали слишком вверх, а на высоте четыре тысячи лишний метр способен сделать зверя даже из благородного дона. Благородный дон свирепо дышал и требовал гарантий верного пути. Я ломала руки над крошечной картой в путеводителе и тоже свирепела. Охладила наш пыл случайно встреченная лама в поводу у хитрой крестьянской женщины – лама была плюшева и умильна, ее хотелось гладить, приникать к шерстяному боку и вообще, отряхнув копытца, утащить под одеяло, обнять и плакать.



После осмотра немудреных развалин мы с Наташкой отправились на закат, а Оксана с АндрейБорисычем – размещаться. Встретиться договорились как стемнеет, у церковной ограды.

Мы сидели на самом верху острова Солнца. За нашими спинами стоял сам Виракоча в образе старого пастуха и привычно творил – вот по взмаху обветренной руки вспыхнуло и покатилось на запад Солнце, вот вознеслась в небо круглая ледяная Луна. Мы и овцы торжественно внимали ежедневному волшебству. Анкоума и Ильямпа, горные вершины, словно раздвинувшие водную гладь, застенчиво лиловели в наступающих сумерках. Земля круглилась. Титикака скользила за край и где-то там, неуловимая взгляду, проливалась небесным дождем на другое полушарие.





Потомки первых инков Манко Капака и его жены Мамы Окьйо продолжали под музыку и литавры кружиться на площади перед небольшой церквушкой. У церковной ограды уныло стояли наши попутчики и скорбно зевали.



- Ну, куда идти, показывай, - бодро обратилась я к АндрейБорисовичу.

- У нас фиеста, – тяжело вздохнул благородный дон и выразительно посмотрел на кружившиеся в сумерках пары.

- Да-да я уже поняла, что боливийцы самый стойкий народ – так много пить и при этом кружиться на высоте четыре тысячи метров выдержат только прямые потомки сына Солнца и дочери Луны. Показывай, где мы сегодня будем ночевать, - уже помедленней обратилась я к благородному дону.

- Женечка, ты видно не поняла – у нас фиеста, - печально произнес АндрейБорисович. – Улыбаемся и машем.

- Нет, фиеста это у них, а я хочу спать, есть и пить, порядок не имеет значения, - почти кричала я в клубах пыли, вздымаемой кружащимися юбками и изредка падающими потомками сынов Солнца.

- Андрей хочет сказать, что все жители деревни на фиесте, в том числе и хозяева хостелов. Поэтому в хостелах либо пусто, либо закрыто. А где мы будем сегодня спать, - похлопала глазами Оксанка и посмотрела на меня наивно и многозначительно одновременно.

Побегав с час по пустой деревне, мы чудом нашли комнату, практически ухватив за юбку гражданку, спешившую на праздник жизни – она не глядя сунула ключи от комнат и, размахивая косами, поспешила вниз по древним инкским ступеням.

Вечером АндрейБорисович давал прощальный ужин – на этом месте мы с попутчиками расставались. Мне досталась блондинка и весь тот хаос, который она называла планами. Благородный дон с опаской взирал на маленький паровой каток по имени Оксана, надеясь, что она его вывезет. Ну а кто кроме нее может забыть купить билет в Мачу Пикчу, и с грациозностью парового катка уговорить билетеров на входе взять деньги за билет на месте. Кто как не она может забыть кошелек с деньгами под подушкой в хостеле на Исла дель Соль, и одним махом преодолеть 206 ступеней вверх от пристани на высоте четыре тысячи метров. Кстати, похмельные потомки дочери Луны совсем не спешили перестилать постели, и кошелек с долларами преспокойно лежал под подушкой. Благородный Дон смотрел на это, тревожно дышал и бронировал Мэрриоты на остатке маршрута. У ребят оставалось вернуться в Ла Пас, улететь в Куско, посетить МачуПикчу, легкий перелет Куско-Лима-Богота, и вожделенная Москва, и на все это четыре дня.

Обжигающее утро на Титикаке. Мы долго машем Оксане и АндрейБорисовичу, а потом идем на север. Юг и север острова связывает восьмикилометровая древняя инкская дорога, приводящая к не менее древним развалинам.



Мы с Наташкой шли медленно, поминутно присаживаясь на обочину и попивая из термоса мате де кока. Наконец-то не надо было никуда спешить, солнце стояло высоко и, отражаясь от кобальтовой сини озера, обугливало кисти рук, нос, щеки…Идти по этой верхней тропе как по хребту дракона, ступая осторожно, не разбудить. Мы были совершенно одни, не считая бога Виракочи в обличье древнего деда, появившегося из ниоткуда и продавшего билет на северную часть.



На севере было церемониальный стол, следы солнца и силуэт пумы – кроме стола, остальное неочевидно, но путеводитель настаивал, как и блондинка, назойливым «ЖеняСпроси» подталкивавшая меня спрашивать у залетных туристов, не видали ли они солнечные следы. Туристы тяжело дышали и странно на меня смотрели, а потом разворачивались и тревожной рысью бежали на юг – именно там их через три часа должен был забрать экскурсионный катер.



Мы побродили по лабиринту очередного инкского дворца, который сбегал к озеру вереницей арок. Древние камни, устав от тесной кладки, во весь голос кричали:

Услышь меня!
Ответь мне!
Прими слова мои к сердцу!
Бесконечные века
Дай мне жить,
Сожми меня в руках,
Держи меня в ладонях,
Получи это подношение,
Где бы ты ни был, мой Повелитель,
Мой Виракоча.







Замкнув уши, мы бежали вниз, в синь Титикаки, и, раздеваясь на ходу, вошли в воду. Вода ожгла зло и недоверчиво, я гладила ее ладонями, Титикака смирилась и дала мне вдохнуть.



Я расстелила на мелкой гальке яркий квадрат покрывала боливийских швей. О чем-то переговаривались с ветром лазоревые, изумрудные и малиновые полосы, шелестели буквы. Я лежала бездумно и только просила в следующей жизни сделать меня уточкой на Титикаке, чтобы резвиться беспечно в набегающей ледяной волне.

Мы остались смотреть на закат. Солнце опрокинулось на землю безудержным золотом, вспыхнули в разреженном воздухе холмы, озеро густело на глазах невыносимой синью. Я думала, что закат это изнанка восхода. Потому что каждый закат это чей-то восход по ту сторону земли. Когда солнце тяжело бьется пойманной рыбой в сетях облаков, с каждой минутой погружаясь в озеро – оно одновременно выныривает из противоположного моря и осторожно пробует орбиту.



В деревушку Чолапампа мы спустились затемно, тревожно прислушиваясь, не взвизгнут ли где литавры. Огромной сияющей тарелкой висела над тропинкой луна.



- Круглая луна похожа на монету, правда, - повернулась ко мне блондинка.

– Ага, монету,- рассеянно отвечала я, и вдруг споткнулась. – Ты знаешь, у нас почти не денег, - я смотрела на Наташку, глупо улыбаясь. – Вот это на обратную лодку с острова, и тогда на жилье у нас остается сорок боливиано, порядка шести долларов, - растеряно протянула я кошелек. – Обед, он же ужин отменяется, - печально резюмировала я.

- А зачем ты мне читала, что на севере острова самая лучшая рыба, - прошипела Наташка. – Ладно, учись, пока я жива, - укоризненно взглянула подруга и быстрым шагом пошла по главной улице Чолапампы.

- Наташа, ты прошла все вывески с хостелами, - летала я, плетясь в арьергарде. Блондинка сурово зыркнула, и я умолкла. – Наташа, это не отель, - не выдержав, заныла я, когда блондинка впечатала в забор нежный кулак, – здесь не написано что это отель, - я продолжала подвывать, пока калитка не отворилась, и не раздалась команда «ЖеняСпроси».

– Гав, - послушно откликнулась я, то есть простите сеньора, вы сдаете номера?

Сеньора оглядела нас опасливо, потом задумчиво посмотрела на темный второй этаж и шаткую лестницу. – Сдаю, чего ж не сдать.

- И почем, - вежливо осведомилась я.

- Тридцать боливиано, - невозмутимо ответила хозяйка.

Блондинка, молниеносно подсчитав, что на обедоужин на двоих у нас остаются десять боливиано, которые можно только бросить в воды озера на память, выступила на шаг вперед и вскричала – Женщина, лунный свет вскружил тебе мозг. Эта жалкая халупа столько не стоит.

- Ну и вали отсюда, раз не стоит, - отразилось в глазах женщины, но, обуздав себя, она гордо сказала – у нас есть горячая вода.

- Зато сортир на улице, - язвительно ткнула пальцем Наташка в скромную будочку. – двадцать боливиано и ни центом меньше.

- Бамос, лишенцы, - устало сказала хозяйка и провела наверх.

Быстренько поделив кровати и обнаружив на подоконнике пустой пузырек с надписью по-русски йод (привет тебе, незнакомый путешественник!), мы вышли во двор. Полыхала жаровня, хозяйка задумчиво что-то помешивала.

- ЖеняСпроси, спроси, что она готовит, может мы прямо тут и поедим, - пихнула меня в бок блондинка.

- Нет уж, хватит им на сегодня потрясений, - спасла я скромную боливийскую семью, и мы вышли на темную улицу Чолапампы. Прямые потомки Солнца и Луны не нуждались в дополнительном освещении, и, осторожно придерживаясь за лунный свет, мы пошли по деревне.

Распахнув очередную дверь, чуть не была сбита с ног жарким запахом рыбы на гриле. Блондинка юркнула вперед и изящно заглянула в чужие тарелки, лицо ее просветлело. «Женяспроси», - начала она, но я сама, захлебываясь слюной и заикаясь, уже тыкала пальцем в чужой ужин, всхлипывая «сколько».

- Двадцать боливиано, - улыбнулась молодая девушка, и поправила на спине разноцветный мешок со спящим ребенком.

Мы с Наташкой отошли в угол и высыпали мелочь. Боливиано было семнадцать. Не хватало даже на одну порцию.

Я набрала побольше воздуху и обратилась к девушке – Сами мы неместные, булочки, которые нам отдали попутчики – закончились, а есть вот только семнадцать боливиано, может вы нам рыбу без гарнира дадите? Вот этот рис – не надо, и вилки не надо, и тарелку можете не давать, чё уж…
Девушка посмотрела на нас с недоумением, потом махнула рукой на лавку – садитесь.

Пока мы с Наташкой жадно делили рыбу, а потом не менее жадно обсасывали косточки, я разглядывала публику. Здесь были настоящие туристические хиппи, замотанные в одеяла, в бородах и татуировках, путавшие французские, испанские и английские слова. Они были не то немыты, не то загорелы, глаза шалые и безмятежные одновременно. Я почувствовала зов крови, хотелось пойти поставить палатку на берегу, днями валяться под иссушающим солнцем, прятаться в развалинах, петь гимны Виракоче….Легко заводить друзей, легко прощаться, и чтоб времени было много, как браслетов на тонкой руке.. ..

Наутро мы томно вышли на пирс и вгляделись в кобальтовую синь озера. Озеро было безмятежно и пустынно, даже не подозревая, что в восемь тридцать с его северной оконечности должна отправляться лодка в сторону Копакабаны. Озеру было начхать на сложную логистику, что уже были куплены билеты на автобус Ла Пас – Уюни на восемь вечера сего дня, что наличных у меня десять долларов и пятьдесят боливиано, Наташа хочет в джунгли, а я в Анды.

Лениво шаркая, подошел коренастый боливиец. По команде «Женяспроси» я рванулась вперед, и выяснила, что народу нет, везти некого и с севера лодки в Копакабану сегодня не будет. А с южного конца в десять утра по расписанию лодка на Копакабану уйдет.



Пометавшись по пирсу, поклянчивши круизную яхту взять нас на борт и получив отказ в виде сорока баксов с каждого, от отчаяния меня посетила мысль.

- А если – я посмотрела на часы, было восемь сорок – а если мы прям сейчас побежим восемь километров на юг, то успеем на десятичасовую лодку.

- Верхней тропой, - недовольно поморщилась блондинка, лениво прохаживаясь вдоль берега. – Мне хочется мандаринку.

- Нижней, нижней, - я скакала вокруг как невоспитанный пудель и махала путеводителем – здесь есть нижняя тропа, мандарины купим по пути, бамос.



Нижняя тропа вьется через скромные деревеньки на берегу, общим числом три. Проще всего выдержать ритм, пристроившись за школьником из Чолапампы, опаздывающим в Чалу на урок.

Добежав до Чалы, отвлекитесь от облюбованной спины школьника, и следуйте против потока – теперь нужно идти навстречу ученикам из Юмани. Если с Вами блондинка, лучше пристрелить – она будет присаживаться на все придорожные камни, снимать теплые штаны, надевать нетеплые, через сто метров опять теплые, а в свободное от переодеваний время хотеть мандаринку. Если не хотите пристрелить блондинку, пристрелите меня – не могу наблюдать ее неспешный променад, представляя как уходит без нас лодка в Копакабану, как уезжает без нас автобус в Уюни билет по тридцать пять баксов каждый.

Когда, уже в благословенном Юмани, на той самой лестнице скорби в 206 ступеней на этот раз вниз, колени скрипят, в груди тоже что-то посвистывает, вижу лодку, все пассажиры уже внутри, кричу Эсперро, подождите бля – в этот момент блондинка нежно произносит – ой, фонтан, давай наберем водички…. Наверно, в моей походке, в том как сжимаю наспех подобранный камень, в твердых очертаниях обычно нежной челюсти Наташка заметила что-то нехорошее, поэтому пискнула и побежала вниз.
.
В Ла Пас добрались затемно.. Между автобусами было три часа, и я послушно раскрыла путеводитель на странице outdoor магазины. Наташа нежным, пахнущим жареной рыбой пальчиком ткнула в магазин Тату и мы пошли.

Оказывается, улица Иямпу (Illampu) практически филиал непальского района Тамель. В плане треккингового снаряжения боливийцы так же старательны, как и непальцы, не сильно превосходя Непал по ценам. Правда не понимаю, как можно три часа покупать солнечные очки, но это вопрос скорее к блондинке, чем к трудолюбивым боливийцам.

[constax]

ПрррЭлестно!!! (с)

[Libertad]

Я лежала бездумно и только просила в следующей жизни сделать меня уточкой на Титикаке

Бар "Уточка": только качественный алкоголь!
Женя, обдумай эту возможность.

[Hispano]

Genia с удовольствием читаю, некоторые фразы просто 5 баллов

Туман придает разговору некую интимность, а высота 4500 – легкое сексуальное задыхание.

[Genia]

Глава двадцать первая. Соленый пот Уюни.

Я готовилась к ночному автобусу старательнее, чем Наташа Ростова на первый бал. Почистить зубы, расстегнуть лифчик, натянуть теплые носки, теплые перчатки, теплую шапку, умыться, открыть вино, перелить в пластиковую бутылку, выпить вина, почистить зубы. До Оруро мы ехали вполне нормально, а в Оруро прежний экипаж вышел, пожелав приятного полета. Новый водитель скорбно вздохнул и нажал на газ. В этот момент, а также на протяжении шести часов, оставшихся до Уюни, я осознавала, что являюсь счастливой обладательницей печени, почек, селезенки и прочей требухи – все внутренности нежно вибрировали, когда автобус прокладывал свой путь по стиральной доске, которую они называют дорогой.

Без десяти шесть мы остановились с видом на помойку, стюарт разнес завтрак и десять минут автобус стоял, чтобы страждущие не выбили себе зубы при приеме пищи. В шесть, вцепившись зубами в ложечки от йогурта, мы въехали в Уюни.

Автобус немедленно окружили люди, предлагающие прям сейчас ехать смотреть на соляные озера, но нам хотелось разместиться и умереть. Я еще бонусом мечтала пристрелить блондинку, которая отказывалась от третьей ночлежки подряд – в одной нехорошо пахло, в другой на стенах был грибок, в третьей хозяйка напоминала пиранью.

- Наташа, нам же всего одна ночь, - подвывала я, взглядом испепеляя спину Блондинки.

- И что, - испепеляла она меня в ответ. – Это не повод ночевать с грибком на стене.

Наконец нам подвернулся хостел kory wasy, где ничем не пахло, стены были голубыми, а хозяйка приветлива. В отличие от меня хозяйка продолжала оставаться приветливой, когда Наташка вздумала поменять номер – как оказалось, в нашем не было окна.

- Наташа, я же уже разделась, и хочу в душ и умереть, - рыдала я в безоконном номере.

- Так иди, - пожала плечами блондинка.

– Нельзя, нам же номер меняют, этот должен остаться чистым, - стенала я, прижав к груди потную футболку.

– Ха, после того как боливийская женщина прыгала на унитазе, показывая как включается горячая вода, твое посещение душа ничего не испортит, - отрезала блондинка.

Через час нас перевели в другой номер.

– Хм, я забыла уточнить, что хочу окно на улицу, а не во внутренний коридор, - задумчиво обронила Наташа. Я всхлипнула и стала собирать вещи.
– Да ладно, и правда всего одна ночь, - успокаивающе похлопала меня по плечу блондинка. Я обняла рюкзак и разрыдалась с облегчением.

Уюни это дыра. Нет, не очаровательный уютный городишко с пыльными улицами, а мрачная дыра с остовом паровоза в качестве памятника и вынимающим душу холодом. Здесь нужно покупать тур и валить. Тур – это джип, шофер он же гид иногда он же повар, попутчики, и вперед на три или четыре дня по кругу три лагуны и соляр. В основном все едут посмотреть на соляр, огромную плоскую поверхность земли, покрытую слоем соли. Если соляр вспоминает, что когда-то был озером и застенчиво покрывается водой, то оборачивается зеркалом, в котором отражаются облака и острова.

- Покупать тур и валить, - мрачно повторила я и вышла на улицу. На мне была вся взятая с собой одежда, надетая последовательно, а мокрые свежевыстиранные вещи свисали с рюкзака в поисках солнца. Я раскрыла путеводитель на странице «рекомендованные агентства», и мы пошли.
Восхищаюсь этими боливийскими турагентами – практически никто из них не говорит по-английски, и они нисколько этого не стыдятся. Правда, пообщаться с ними во множестве не удалось, потому что мы встретили Андреа.

- Послушайте, сеньоры, вы уже нашли себе тур, - бросился к нам мужчина средних лет с пронзительными голубыми глазами. Я испуганно шарахнулась в сторону, но наблюдательная Наташка пояснила, что этот придурок приехал с нами на автобусе из Ла Паса, и вот уже пол утра, выпучив глаза бегает по городу – Наташка видела его несколько раз сегодня утром, когда блуждала в поисках работающего скайпа.

- Еще нет, - растерянно покачала головой я, и попалась. Андреа, брызгая слюной, стал рассказывать, что он фотограф и ищет попутчиков на частный, привадо тур.

- Понимаете, обычные люди набиваются в джип вшестером, поджимают колени, вначале едут на соляр когда уже полдень и самый ужасный прямой свет, потом лагуны и взад. А я хочу вначале лагуны, а на соляре рассвет, когда солнце окрашивает розовым облака и они немедленно отражаются в зеркальной поверхности озера. Только я, вы и красоты альтиплано, - на чистом испанском языке искушал итальянский мужчина.

Как оказалось, у Андреа было два недостатка – он не говорил по-английски и был невероятным занудой. Блондинка под видом лингвистического кретинизма устранилась из наших бесед и все три дня, которые длился наш тур привадо, я принимала огонь на себя. Впрочем, Андреа говорил медленно и членораздельно, и в испанском я продвинулась.

Уже втроем обойдя несколько агентств, остановились на туре против часовой - три дня, заканчивающихся рассветом на соляре, и все за сто девяносто долларов с лица при трех участниках.

Я мнила себя фотографом и предвкушала. Наташка хотела скайп и разговор с семьей. Поговорив с семьей, особенно когда муж включил камеру и позвал к экрану младшенького, золотистокудрявого Андрюшку, Наташка захотела домой. Уюни очень располагает к тоске по дому и депрессии, особенно когда муж Петр на другом полушарии печально улыбается и говорит что у них все хорошо, а младшенький тычет пальцем в монитор и лепечет «мама».

Развлечь Наташку можно было только джунглями.

– Есть идея, - искусительно сказала я, усаживаясь на лавочку и немедленно развешивая вокруг мокрые носки. Достав из кармана мятую бумажку под названием «план», я закусила губу, помычала многозначительно, почеркала карандашом и объявила, что у нас есть четыре свободных дня. Как раз на боливийские джунгли.

Наташка утерла слезы, и мы стали подгонять маршрут – в представительстве авиакомпании Амазонас купили билеты в столицу боливийских джунглей Рурренабаке, а в другом агентстве – авиабилеты Ла Пас – Куско. Первоначально я хотела и обратно в Перу ехать на автобусе, но, насмотревшись приграничных забастовок, решила лететь.

Бюджет всхлипнул и оскудел. Здесь же состоялся второй разговор с банком, когда я выяснила, что заблокирована береженная как зеницу ока кредитка.

- Вы три раза неправильно ввели пинкод, - непримиримо сказал банковский юноша на другом конце земли.

- Придурок, это я его перед отъездом вспоминала и думала, что вспомнила, - огрызнулась я.

- Ни фига, - не остался в долгу банковский юноша. – Заблокирована, хуле.

- Ну так разблокируй, - кипятилась я на темной улице Уюни.

– Гавновопрос, - отвечал юноша. - Номер российского паспорта, кем и когда выдан, и свободна.

Я похолодела. Волею случая и предусмотрительности мой российский паспорт лежал дома у подружки, в Москве была ночь, а подружка девять из десяти была на даче. Я всхлипнула и нажала отбой.

- А на хрена понадобилась кредитка, - спросит пытливый читатель и будет прав. – У вас же с собой куча дебетовых карт.

Да, они у нас были. Наташка поставила себе лимит на снятие 300 долларов в сутки, а у меня была сложная система с переводом с основного банковского счета на карточный счет, и этой системой я могла воспользоваться только в пределах банковского дня в России. А тут авиабилеты в джунгли по 100 с лишним каждый, и авиабилеты Ла Пас – Куско по 180 на лицо. … Тур на соляр с предоплатой….

И вот я в полном финансовом кризисе и коллапсе внезапно вспоминаю, что в электронной почте висит анкета на оформление загранпаспорта, где есть все необходимые реквизиты.

– Ну ничего, Юникредитбанк, ты у меня еще попляшешь, - злобно шиплю я, волоча за руку блондинку. Мы ввалились в интернет кафе, я позвонила в банк, продиктовав необходимые данные, и, все же хвала банку – карту немедленно разблокировали.

После захода солнца холод перестает держать себя в рамках, набрасывается яростно, кусает за пальцы…Мы трусливо бежим в кафе и прячем в ладонях раскрасневшиеся щеки. После захода солнца здесь перекресток миров. Хрупкая француженка держит за руку бронзовощекого боливийского парня, смотрит нежно, мы с Наташкой медленно поджариваемся на огне собственного любопытства….. Молодая европейская пара поглощена спагетти, их трое детей с визгом носятся вокруг столика, кудри вразлет, зачем им здесь дети, на краю альтиплано…. Или им не нужно альтиплано без детей…

Мы выезжаем в одиннадцать утра. Андреа вращает глазами и объективами. Кухарка сидит рядом с водителем. Наташка злится, пыхтит, знаками показывает кухарке пересесть назад, и торжествующе взгромождается на переднее сиденье, крепко сжимая в руках термос с неизменным мате де кока.



Мы так высоко, что до неба можно достать рукой. Как иногда проходишь под низкой крышей и сам не ожидая, вдруг подпрыгиваешь вверх и рукой касаешься потолка. Под ногами горит красная земля, по обочинам немного стеснительно вырастают горы, некоторые называют себя вулканами.





– Запомни, милочка, у нас приватный тур, - поучает меня Андреа. – Пейзажную остановку, пожалуйста, - машет он рукой с двумя объективами. Водитель Хорхе послушно останавливается.

У меня не хватает слов описать красоту этих мест. Откуда на высоте четыре километра тысяча оттенков жженного кофе, марсианского грунта, охры и терракоты… Что за безумный художник раскрашивал эту землю мазками изумрудного мха, что за безумный скульптор комкал горячу лаву и она застывала под пальцами в немом крике.. а после медитативно разглаживал склоны вулканов, добиваясь идеального конуса. Повсюду, словно опрокинутая палитра – лагуны самых немыслимых цветов, вдоль их берегов доверчиво бродят викуньи…







Когда мы подъехали к лагуне Колорадо, Красной лагуне, погода уже портилась. Небо заволокло, ветер словно сорвался с небесной цепи и остервенело хватал за одежду. Казалось, еще немного и меня сдует с этой небесной крыши, с фотоаппаратом, тремя свитерами и двумя штанами, с любовью к билтам, путешествиям и крепким спиртным напиткам.



Ветер брезгливо отшвырнул меня по направлению к машине и принялся за фламинго. Птицы напряженно гнули шеи и упирались розовыми ногами. Казалось, ко дну их приколотили, иначе ошметки розового пуха должны были с визгом летать над поверхностью кровавой лагуны. Фламинго мечтали об Африке, прикрыв круглые глаза, и проклинали постылую генетику, сделавшую их южноамериканскими. Они тоскливо поджимали ноги и мечтали, чтобы порывом ветра их немедленно унесло в Кению, на худой конец в Эфиопию.





Верховный бог Виракоча, сумрачно расхаживающий по чердаку Южной Америки, решил заварить кашу, причем манную – для этого он добавил в ветер снежной крупы и щедро плеснул туману. Ветер жалобно взвизгивал и бился в лобовое стекло, с другой стороны стекла не менее жалобно скулил водитель Хорхе и тревожно щурился. Видимость была нулевая. На заднем сиденье мы с Наташкой округляли глаза не хуже фламинго и поджимали ноги. Внезапно Хорхе подрулил к невесть откуда взявшемуся бараку и заглушил мотор.

– Ну что, насладились, - ехидно сказал он.

- Это что, - брезгливо спросил итальянец Андреа и ткнул в кирпичный сарай скрюченным пальцем.

– Это отель, - бесстрастно ответил Хорхе и еле заметно улыбнулся.

-О, у нас тут обед, - тешил себя надеждой итальянец. - А после обеда зеленая лагуна, лагуна берде, не так ли, мой милый друг, и прочие горячие источники?

- Не так, – довольно осклабился Хорхе. – опасно, очень опасно, впереди высокие горы, суровые перевалы, проехать невозможно, непогода... И вообще вы, придурки, мне до смерти надоели. Я на стоматолога учился, просто денег обставить кабинет не хватило, вот вожу вас по альтиплано, убогих, - и Хорхе бочком протиснулся на кухню.



Наташка вышла в разбушевавшуюся манную кашу на улице и пнула колесо джипа.
– И чё этот идиот не едет, - пожала плечами блондинка. – Прогнать бы его по трассе Харьков – Днепропетровск в феврале, - задумчиво добавила Наташа и нехорошо улыбнулась. – На Таврии, - добавила она кротко, обходя джип Тойоту.



Постояльцев в унылом бараке только прибавлялось. Наташка скрылась в спальнике в компании плеера. Я обхватила коленями буржуйку, а руками – книжку. В углу самозабвенно ругалась компания израильтян – они ехали на двух джипах, и один сломался. Теперь перед ними стояла неразрешимая задача кто виноват и как разместить в одном джипе двенадцать человек.

Андреа злорадно поглядывал на израильтян и назидательно пояснял, как нам повезло очутиться в приватном туре, когда как сыны Израиля будут штабелем наслаждаться в багажнике. Я мечтала обменять одного итальянского Андреа на шесть израильтян.

Стекла дрожали от ветра, в оконные щели задувало снежную крупу. Время от времени в столовую заходил Хорхе и рассказывал, куда мы не поедем – за бортом осталась зеленая лагуна, гейзеры и горячие источники.

– Очень опасно, - достоверно изображал печаль Хорхе.



Утром мы проснулись в пять с надеждой на ясное небо и горячие источники. Небо сговорилось с водителем Хорхе и продолжало изображать манную кашу. Блондинка еще могла победить боливийского стоматолога, заставив ехать немедленно, но небо неподвластно даже блондинке. И в восемь утра мы унылым караваном из четырех джипов поехали обратно, опять через кровавую лагуну Колорадо, обед и вид на вулкан Оллагуе, и к вечеру приехали в Сан Хуан.













В Сан Хуане мертвые тесно соседствуют с живыми. Это поселение, заблудившееся в межвременье, на границе соли и солнца.

- Кто эти люди, кто эти кости, - спрашиваю я Хорхе, заглядывая в конусообразную башню из вулканического туфа. В башне, скорчившись на земле, позвоночной дугой выгибается скелет.

- Инки, - привычно машет рукой Хорхе. – Всюду Инки.



У мертвых есть остатки волос и глиняные черепки. Я ничему не удивляюсь в краю кровавых лагун и терракотовой земли, в краю опрокинутого крещенской прорубью неба, в краю соли и солнца, где снег мешается с солью, приходит внезапно и исчезает бесследно в складках плаща Виракочи. Здесь мертвые перебирают глиняные черепки, а живые охраняют покой. Потом на живых и мертвых нисходит закат, я выбегаю под эти краски и подставляю руки. Мне не хватает слов, чтобы назвать цвета, лиловое зарево облаков и ржавую землю. Я хватаюсь рукой за колокольню из вулканического туфа. В горле соль, в глазах лаванда и золотая небесная пыль. В Сан Хуане отель из соляных кирпичей, в номере Наташка и бутылка вина. Я стараюсь вином погасить закат внутри.









- Пусть наш водитель – раздолбай, попутчик – зануда, погода - гавно и только кухарка ведет себя достойно – зато мы встретим рассвет на соляре и будем смотреть на солнце до слез, – бодро чирикала я для себя и блондинки. Хорхе гордо нёс звание раздолбая и бессовестно опаздывал.

– Молодой еще, - оправдывалась кухарка, донья Хуана.

– Опоздаем на рассвет – убью ленивую скотину, - кротко сказала Наташа. Хорхе виновато прокрался в кабину и повел джип навстречу солнцу.



Солнце не спешило выходить навстречу Хорхе и выжидало, понемногу растапливая соленый лед. Горизонт полыхал всеми оттенками цитрусовых. Облака опрокидывались в соль. Джипы бродили по колено в воде словно фламинго. Джипы бороздили просторы озера словно верблюды. Солнце перестало прикидываться сицилийским апельсином, выкатилось, чуть помедлило, со сна пытаясь разобраться, где небо и где его отраженье.







– Вот придумали угадывать каждое утро, - капризно сказало солнце, зажмурилось и покатилось, то ли по небу, то ли по огромному зеркалу соляра, в котором плавали облака, а острова изображали наконечники стрел и целились в бесконечность.





- Пора завтракать, - ласково позвала нас кухарка, словно заигравшихся детей.

– Женя, Наташа, бросайте свои облака, острова и солнечные блики, хватит смотреться в это зеркало и облизывать соленые пальцы. Сейчас я накрою под островом с кактусами и будем есть оладьи.





Остров с кактусами, он же Инкауаси, он же Пескадо, рыбачий или рыбий остров – излюбленное место завтрака для встречающих рассвет. Кактусы гордой мужественностью возбуждают аппетит. После завтрака следует бродить по этому коралловому рифу, называющему себя островом, и стеснительно хихикать над вздымающимися достоинствами кактусов. Если с вами блондинка, немедленно гоните ее от церемониальной площадки на вершине островка, иначе она, мило улыбаясь, выгребет все иностранные монетки из углубления в священном камне.

– Мать-земля, пачаМама, обязательно со мной поделится, ведь у меня три друга нумизматика, - убежденно говорит блондинка.

По окончанию завтрака на запекшуюся соль солара выскочили две ламы, возбужденные стоячими кактусами, и исполнили несколько па из камасутры.



Конечно, я лизнула соляр. Конечно, было обжигающе солено. Еще пыталась прочитать узор на его поверхности, но солёная сказка солончака была слишком уныла – он вспоминал года, когда был озером, потом года, когда перестал быть озером, когда его вода была выпита безжалостным солнцем, до дна, представьте себе, до дна, - всхлипывал солончак.



– Хватит с меня одного зануды попутчика итальянца, - в сердцах бросила я бывшему озеру. Хорхе направил джип в сторону вулкана Тунупа., гонять лам у подножия всех 5 432 метров вулкана, ломать голову, почему не рассыпается от ветра небрежная каменная изгородь, заглядывать в пещеру где, обняв колени, прячут провалы глаз древние мумии древних людей.



Последнее развлечение – смотреть как вручную, при помощи грузовика и лопаты, добывают соль. Пытаться запомнить эти резиновые сапоги, скупые движения и слепящее солнце, выжигающее глаза. Подойти к худому пареньку в красной кепке и попросить. Когда буду рассказывать, как устаю в офисе – хорошенько размахнуться и дать мне лопатой по загривку. А если буду жаловаться, как не хватает денег – въебать лопатой два раза.









Мы въехали обратно в городок Уюни, пыльные, пропахшие солью и кладбищем паровозов. Туристы на улицах были двух видов – приехавшие сегодня ночным автобусом по стиральной доске, время от времени дрожащими руками проверявшие, на месте ли печень. И туристы, в глазах которых отражалось огромное зеркало соляра и ужас перед дорогой обратно. Адская грунтовка Уюни –Оруро, потирая руки, ждала любителей наслаждений.

- Ром, - сказала я Наташе.

- И вино, - откликнулась блондинка.

Помимо рома и вина мы купили аутентичный килограмм крупы киноа в предвкушении треккинга в Андах. Еще гетры боливийских женщин и рис с мясом в пакетике.

– Хочу мяса, - застенчиво сказала блондинка, и большая женщина, улыбаясь в медные щеки, перемешала варево и щедро положила из огромного таза. Такие мелочи, как вилки или ложки, к уличной еде не полагались. Наташка отошла под дерево и запустила пальцы в пакетик, вылавливая куски мяса и обжигаясь. Шелудивая собака оценила скорость, с которой мясо исчезало в блондинке и с грустью отошла, поняв, что ловить здесь нечего.

- Иди, милая, поищи нормальных туристов, - напутствовала собачку Наташка. – Добрых и богатых. Вон, итальянец Андреа идет, он подаст.

[Aromo]

Потрясающе!

[Genia]

Judson, Constax, Hispano, Aromo - спасибо, что отзываетесь:)!
Олечка OlgaBetina, ты мне там такое спасибо закатала, что я аж краснею от удовольствия.

продолжаю выкладывать изо всех сил - ужасно хочется поделиться этой СюрАмерикой...

[Genia]

Глава двадцать вторая. Джунгли, глаза аллигатора и аяуаска. Мадиди атакуют.

Мы так устали наслаждаться, что еле проснулись на въезде в Ла Пас.

– Эй, вы же хотели аэропорт, вот он, аэропорт, если вы сейчас же не откроете глаза, мы его проедем, - настойчиво бубнил стюарт и пихал меня в бок. Я лениво отмахивалась, глубже надвигая шапку, как вдруг вылетела с кресла в проход, сопровождаемая визгом блондинки – Женя, выходим, мы летим в джунгли!

- С чего вы решили, что летите в джунгли, – снисходительно улыбнулся брюнет в белом, регистрировавший рейс авиакомпании Амазонас.
– Вот, смотрите, вот ваш билет, здесь две мелкие буквы сбоку, OR, то есть or request, по запросу. А вы, убогие, подумали, что сейчас летите? Нет, сейчас летят граждане Америки, и все двенадцать мест в самолете заняты, приходите часа через три, на последнем самолете попробуем вас отправить.

Вначале я услышала визг, он нарастал. Потом я нашла свои руки – вместо того, чтобы нервно теребить подол, мои кулаки были уперты в бока на манер торговки с бессарабского рынка. Визжала тоже я, самозабвенно и без всякого стеснения.

–Убью ту суку, которая продала мне этот билет, - ревела я нездоровым носорогом перед растерянным брюнетом, – тебя тоже убью, не обольщайся, - сказала деловито и сунула ему билет под нос.

– Звони, - опять взвизгнула я, пораженная новобретенными возможностями - ранее я считалась трепетной девой, не способной на крик. Вероятно, стоящая рядом блондинка и шорох, с которым хлопали ее глаза, открыли во мне невиданные резервы.

- Звони в Уюни этой козе, которая ни словом не обмолвилась, что места надо подтверждать! И не говори, что я должна была читать билет внимательно – я клиент и всегда прав. Крутись как хочешь, но чтоб через пол часа мы с подругой уже летели в сторону джунглей, - свирепела я и орала так, что в аэропорту Ла Паса дрожали стены.

- Наш агент в Уюни просит прощения, она ошиблась. Приходите позже, сеньориты, я постараюсь что-нибудь придумать, - неохотно признал брюнет.

- Мы отсюда не уйдем, - взревела я как раненый буйвол и вцепилась в стойку. Стойка скрипнула и накренилась. Брюнет нервно икал и испепелял меня взглядом, Я как птица феникс пила ром и возрождалась из вулканического пепла, помахивая билетом.

Нет, ну конечно вряд ли авиакомпания Амазонас организовала для нас чартер в Рурренабаке – да, в самолете летели только мы с Наташкой и семья из четырех человек, но все потому, что группа американцев задержалась на плече Штаты – Ла Пас, - прошипел сквозь зубы брюнет и выдал посадочные талоны.



Струйки пота обреченно стекали в штаны, но Наташка самозабвенно искала жилье – всего лишь на одну ночь, Наташа, - стонала я и заплеталась шагами позади. Неумолимая блондинка, прислушиваясь и приглядываясь к тайным знакам, привела меня в конец улицы, к реке. У реки стоял большой трехэтажный дом.

- Наташка, но здесь же нет вывески, это не отель, - я с несчастным видом осела на обочину и скорбно качала головой.

- Женяспроси, - раздалась знакомая команда, и большой дом обернулся гостиницей. На втором этаже были скромные комнаты с москитной сеткой и видом на реку. Стоило это 50 боливиано, или около 8 долларов за ночь. Бонусом к гостинице прилагалась тайна в виде седого мужчины, который, узнав, что мы из России, протянул руку и коротко представился – Володя. Волк.

Я не могу себе простить одного – почему вечером, когда, устало распростершись под москитной сеткой, услышала, как он говорит по телефону, и звуки властного голоса сложились в библейский иврит – почему не встала и не пришла к нему и не вызнала, не расспросила, как?
Что в богом забытом боливийском захолустье делает Володя, Волк – крепкий пожилой мужчина, лет восьмидесяти, седой, с властным голосом и взглядом, надсадно кашляющий по утрам, осторожно вспоминающий русские слова и без запинки говорящий на иврите?

- Все русские приходят в этот дом, я сам женат на русской, - сказал поднимающийся мимо по лестнице черноволосый боливиец, я уже забрала рюкзак и, расплатившись, уходила.

- Кто он, - взвыла, взмолилась я, поджаривающаяся заживо на костре собственного любопытства. И он отвечал по-испански, что Волк родился в Польше, что его семья бежала в Россию, в Сибирь, что после увиденного он переехал в Израиль, ближе к Богу. Я напряженно слушала чужой язык, но мужчина извинился и обогнул меня на лестнице, пробормотав, что Волк не любит ждать.

Полцарства за историю. Идите по ул. Comercio в противоположную от центра сторону, вдоль реки. Дойдете до почти последнего на этой улице, немного обветшалого деревянного дома с рестораном на первом этаже – зайдите, покричите на пустынной кухне. Когда подойдет один из многочисленных домочадцев этой странной семьи – скажите, что вы русский и спросите Володю. Скажите, что я не могу спать от любопытства в далекой Москве. Пусть он расскажет свою историю. С меня полцарства.

В этом пыльном городке нет асфальта, но есть тысячи турфирм. Турдеятели предлагают ехать в джунгли и в пампасы, по научному – сельву и пампу. Наша участь была решена, потому что блондинка хотела романтические джунгли. По мне пампасы гораздо романтичнее, их топтал Паганель и прочие дети капитана Гранта, но Наташа неумолимо твердила «джунгли».

- Зачем тебе джунгли, Наташенька, - сквозь зубы шипела я, выходя из очередной турфирмы.

- Хочу посмотреть, - цитируя моего четырехлетнего племянника, отвечала блондинка.

По прошествии пяти часов блужданий по трем улицам, мы стали счастливыми обладательницами тура в джунгли на три дня с размещением не в постылых лоджах и прочих шалашах, а на лоне природы под аутентичной москитной сеткой. Блондинка вытребовала себе спальник, чтобы прятаться от змей, я попросила легкое одеяло. Гид клялся, что английский ему как родной и любой каприз за наши деньги. К слову, наши деньги оказались сто сорок долларов на человека, и Исмаэль, или Негро, как гид предложил себя называть, отработал их на все сто. В туре мы были вдвоём, но Наташкиных желаний хватало на пятерых.

Рурренабаке мнит себя столицей джунглей. На его улицах четыре бара с европейской едой и затейливыми коктейлями, рынок, где будущие экотуристы выбирают средство от насекомых и прочую экипировку, и задняя сторона рынка, где следует покупать мандарины по принципу чем страшнее тем вкуснее.

Такой мелочью, как банкомат, столичный город Рурренабаке обзаводиться не стал, исповедуя принцип моего студенчества «птицам деньги не нужны». Потом, правда, сжалился и в банке Prodem разрешил выдачу наличности по карточкам за людоедскую комиссию. Если хотите посмотреть на очередь оборванных европейцев в мокрых носках – приходите за час до закрытия банка, наслаждайтесь типажами. Европейцы пахнут носками и джунглями, и на данном этапе вашего путешествия это будет вполне уже пристойный запах.

Для романтически настроенных туристов Рурренабаке приготовил точку созерцания заката – если вы зазевались в пылу торгов и закат неминуем, хватайте за шкирку мототакси и кричите в боливийское ухо –Oscar Butterfly Pool Mirador, пор фавор.

Можете плавать, можете не плавать, а можете сесть за столик и смотреть, как на Рурренабаке, растерявший к вечеру столичную спесь и понты, медленно опускается влажный туман. Напоследок солнце заливает холмы и деревья, весь этот изумруд вспыхивает, отдают тепло плоские крыши, жители разжигают жаровни у дома и пекут лепешки. На городок снисходит умиротворение, затихают крики у рынка, мандарины укладываются аккуратной горкой, бананы теснее прижимаются друг к другу. Оглушительно вступают цикады. Тело внезапно отказывается подчиняться и перечисляет тебе все ночные автобусные переезды, особенно последний, по стиральной доске из Уюни. Тело жалостливо намекает, что заслуживает лучшего, и что его нужно немедленно уложить на белую простынь, хорошо, не белую, оно не привередливо, но хотя бы положить и не трогать до утра. И ром тоже не надо. Спасибо, выключите свет, пожалуйста….



За рассвет над рекой Бени, за клочья тумана, лениво просыпающиеся над рекой, я прощаю Наташке всё – и капризы в выборе отеля, и начинающийся в самое неподходящее время поиск горячей воды для термоса. Умиротворенное течение, плеск плоских лодчонок, влажные испарения, окутывающие тебя, словно москитная сетка – все твои дни в джунглях большая река Бени будет где-то рядом, наблюдать бесстрастно, напевать свои песни.



Боливийцы считают, что белые люди без присмотра умрут от голода, и во все туры включают самого главного члена команды – кухарку. Наша почтенная донна Роза взяла с собой дочку – девятилетняя Нина была егозлива как евражка и полностью оправдывала свое имя на кечуа – беспокойная, огонек. Мы погрузились в лодку и неторопливо поплыли в природный парк Мадиди по другой, но столь же неторопливой реке Туичи.

Основной девиз боливийцев, занятых в турбизнесе, это «сытый турист – довольный турист». Поэтому, проплыв по реке около часа, мы вышли на землю под аккомпанемент «а сейчас вам будет предложен горячий обед». Отказаться не было никакой возможности – гид Негро твердо решил освоить бюджет.

Мы были на земле индейцев такана. Сами индейцы давно перебрались поближе к городу, школам и больницам, но здесь еще оставались поля, стоял лодж для размещения туристов, между деревьев провисали гамаки, а вокруг летали бабочки.



Когда бабочка распахивала крылья, то оказывалась абсолютно лазоревой. Она делала это немного задумчиво, раз – и расплескивала небесную голубизну, вспыхивала лазурным сполохом. Раз – меланхолично сложила крылья, окаймленные черным бархатом. Над бабочкой нависала американская женщина Дорин с фотоаппаратом. Ее муж Марк лежал в гамаке и повторял испанский минимум – баньос, бамос, тенго омбре.

- Тенго омбре – это разновидность испанского для мужчин, - охотно пояснил Марк. Означает «хочу есть немедленно».

Дорин и Марк, пожилые жизнерадостные гринго, возвращались из тура в джунгли.

- Потная, но счастливая, - кратко высказала впечатления Дорин, почесывая мочалку, в которую превратилась ее прическа.

- Нет-нет, зеленый салат не надо, - вежливо отказалась Дорин за обедом, и громко прошептала – вы же знаете, что в листьях салата самые дизентерийные микробы – боливийцы никогда не промывают салат должным образом. Наташка, вспомнив тонны немытого салата, который мы употребили в Копакабане., испуганно икнула.

- Мои боливийские дочки сразу меня предупредили – что угодно, только не салат, - продолжала Дорин. Она оказалась преподавателем высшей школы из Массачусетского университета и брала там на адаптацию в семью студенток из Боливии.

- Мы все умрем, - напряженно спросила блондинка. – Я - мать двоих детей, - вдруг вспомнила она.

- О, бедная курочка, где же твои дети, - заворковала Дорин.

- С мужем, - немного подумав, отвечала Наташа, – должны быть с мужем.

- А что же твой муж, он совсем не любит путешествовать, – огорчалась Дорин, потом всплеснула руками и рассмеялась – да что я, Марк вот тоже совсем не любит это занятие. Я прихожу к нему с горящими глазами, он вздрагивает и спрашивает, ну что на этот раз. Чарующая Боливия, - отвечаю я, - если ты не хочешь – не надо, милый, я поеду одна. И тогда Марк мрачнеет и спрашивает, ну, и когда мы едем?

Мы прощаемся с жизнерадостными американцами и продолжаем свой путь по реке. Сегодняшний день и должен быть таким – у реки, слушать ее шепот, невнятное ночное бормотанье, спать бок о бок с рекой.



Выгрузившись на берегу, мы побросали вещи и, захватив купальники, пошли за Негро - мы будем купаться и ничего не делать, - анонсировал гид.
Негро привел нас к речной затоке, утопавшей в грязевых берегах. В затоке следовало плавать по плечи, а грязь размазывать по себе и верить, что это новомодное грязевое обертывание по-амазонски.

- Ай, ой, - взвизгнула Наташка, погрузившись в реку.

– Ну что еще, - утомленно обернулась я.

- Меня кто-то ест, – кротко сказала блондинка.

- Пираньи, - с любопытством вгляделась я в мутную воду. Наташка взвизгнула ультразвуком и подпрыгнула метра на три.

- Сардины, - разочарованно отвечал гид. – Твою блондинку покусывают маленькие рыбки, это не опасно. Наташка с плеском вернулась в реку с трехметровой высоты.

– Я б и сам не прочь посмотреть кто кого – пираньи блондинку, или наоборот, - задумчиво сказал Негро.

– Ставь на Наташку, - посоветовала я.

После непременного ужина – кухарка Роза не то поймала, не то отобрала у стоявшей выше туристической группы большую рыбину, мы отправились на ночную прогулку.

- Джунгли у реки – это совсем другие джунгли, не такие как джунгли в джунглях, – пояснял гид. – Слушайте. Смотрите. Когда я выключаю фонарик – выключайте свои. Когда я включаю фонарик – смотрите в ту сторону.

Я чувствовала себя собачкой из экспедиции полковника Фоссета и шумно кралась. Под ногами скрипела галька. Сзади шумно восторгалась кухаркина дочь. Внезапно Негро выключил фонарик. Наступила тишина, в которой я негромко давилась проглоченной мошкой, а егозливая кухаркина дочь без умолку шептала:

- Мама, мама, неужели мы увидим настоящего аллигатора, я кажется вижу его глаза, мама, мама!
Сдавленное шиканье, звук затрещины. Издалека доносится крик ягуара.

- Мама, мама, я ягуар может съесть крокодила? А крокодил – ягуара?

- Сейчас я съем тебя, - рявкает блондинка. – Заткнись, отродье.
Звук затрещины, сдавленное шиканье.

- Ненавижу детей, я приехала отдыхать от детей, за что мне кухаркины дети, - доносится шепот блондинки.

- Если ты не заткнешься, я скормлю тебя аллигаторам, - кротко поясняет она подпрыгивающей на бревне Нине. Нина в испуге падает с бревна. Аллигаторы и ягуары с шумом разбегаются, оставив нам небо, гулкое кваканье лягушек, зеленое сверканье глаз из темноты, чавканье, шорохи, хлюпанье, булькотенье - джунгли ворочаются, никак не могут улечься, насмешливо наблюдают за нами, скорчившимися на бревне и оглушенные звуками.

Небо над нами разметалось, рассыпало звезды, все незнакомые. При входе горел Южный крест, приветливо шевелила хвостом Южная Рыба, Индеец крался за Туканом – небо жило своей напряженной Южной жизнью.

На ночь мы прикрылись от неба брезентовой крышей на трех палках, а под брезентом натянули москитную сетку.



- Бамос, - поутру предлагала Наташа гиду. Типа вперед, джунгли зовут.

- Э…ну….ну твоя подруга еще спит, - отвечал тактичный Негро.

- О, это не проблема, - счастливо улыбнулась Наташка, подобрала палку побольше и скрылась в сторону брезента на трех палках, изображающего спальню.

Джунгли перестраивают тебя так мягко, что ты не замечаешь. Здесь не нужно печатать землю широким шагом со взглядом, устремленным вперед. Незаметно рассеивается взгляд, походка становится пружинистой, нога немного медлит и осторожно опускается на тропу. Тело покрывает привычная влажная испарина. Ветра нет. Неба нет. Влажный воздух густой, сытный, напитанный запахами земли, травы, плодов маракуйи, прелых листьев. Тысячи глаз наблюдают за тобой, лианы похлопывают по плечу, огромные деревья валятся на тропу и ждут.

И ты забыл, зачем в той жизни нужно было прыгать выше, идти быстрее, заработать больше и всех победить – здесь ты добрался до конца дня и вот награда – ты живой и видел. Глаза аллигатора, следы капибары, полет попугая, прыжок обезьяны.

– Спайдер манки, - кричал гид, ты отбрасывал тарелку в строну и бежал. А в кронах деревьев, весело стрекоча, бежали спайдер манки, паукообразные обезьяны и показывали на тебя пальцами.











На вторую ночь мы попросили Негро разбить лагерь совсем в лесу – подальше от обеденного стола и москитных сеток под крышей, где фирма размещала туристов.

- Не вопрос, - пожал плечами Негро, и мы натянули москитную сетку на лесной полянке.

- Хочу ночную прогулку, - капризно сказала блондинка за ужином. Негро лишь улыбнулся и поудобней перехватил мачете.





Ночь падает внезапно, словно с востока швырнули покрывало, и оно обвисло на кронах деревьев. Мы долго стояли среди леса, выключив фонарь. Джунгли сверху настолько густые, что звезды не просвечивают, и только прелые листья под ногами светятся несмело. От оглушающей темноты становится жутко, от осознания одиночества в этом чужом шевелящемся мире. Чтобы развеять некоторую меланхолию, гид включает фонарь и долго светит в глаза обезьянки, затаившейся в кроне дерева. Глаза обезьянки отблескивают зеленым, она раздраженно стрекочет, но, пойманная в луч фонаря, не в силах отвести взгляд.

У ночных джунглей свой набор аттракционов для привередливого туриста – если наконец отстать от обезьянки и перестать светить в глаза затаившемуся на берегу ручейка аллигатору, можно порыться в кустах и найти роскошную паутину – кружевную, тщательно закрепленную по краям. В середине паутины, поджав мохнатые ноги, лежит хозяин. Теперь нужно нагнуться, нащупать муравья и швырнуть в паутину. Паук подпрыгивает похлеще паукообразной обезьяны, молниеносно кидается к муравью и, не прошло и минуты, как организует аккуратный кокон. В коконе хлопает глазами офигевший муравей. Ну вы понимаете, это развлечение круче тетриса и прочих компьютерных игр.

Так мы бродили и развлекались допоздна. Время от времени гид выключал фонарик и плечи вздрагивали от рушащейся на них темноты. Вскоре я привыкла к этой тяжести.

Я проснулась внезапно, словно от пинка. Пожала плечами и повернулась на другой бок, но пинок повторился, сопровождаемый яростным шепотом блондинки, что ее укусил муравей.

- Забудь и спи, - попыталась спустить на тормозах я. После ночных прогулок по джунглям спать хотелось невыносимо.

- Я не могу забыть. Он укусил меня в глаз, - жаловалась Наташа. Она завозилась в своем спальнике, потом взвизгнула так, что несколько обезьянок свалились с инфарктом.

– Мы спим в муравейнике, - вопила Наташа, выскочив из-под москитной сетки и угрожающе размахивая спальником. Я отодвинулась подальше и натянула одеяло на голову, но неожиданно подскочила, словно в меня ткнули окурком, вернее потушили сигарету. Маленькие черные муравьи, эти фашисты невидимого фронта, целеустремленно карабкались по мне и обжигали сигаретами.

- Женя, скажи гиду, у нас муравьи, - приказала Наташа, завернувшись в спальник на манер полководца.

- А, муравьи, - сонно отвечал Негро. – Это мадиди, самый распространенный вид в этом национальном парке. Они атакуют. Убейте их, - и перевернулся на другой бок.

- Что, - рассвирепела Наташка и выдернула палку из-под москитной сетки гида. – Мадиди атакуют?! Блондинка в опасности! Спасай нас немедленно!

Негро выполз, кряхтя, и долго возился в нашей москитной сетке, хлопая ладонями по незадачливым муравьям. Он как-то убедил их изменить маршрут, чтоб он не проходил через нашу спальню, и мы вернулись.

Муравьи ушли, но пришел дождь. Светало. Наташка вылезла из спальника и твердо заявила – хочу утреннюю прогулку. Гид безропотно улыбнулся, взял мачете и мы пошли.



Сидя на поваленном дереве, под легкий шорох дождя, когда крепко спала разбуженная нами на ночной прогулке сердитая обезьянка, сыто икал и улыбался во сне щедро накормленный нами паук, мы вели светскую беседу.

- И как в ваших краях обстоит дело с аяуаской, - начала Наташа.

- Обстоит, - немедленно согласился гид. Я дрыгнула ногой в испуге.

- Не хочешь – не пей, - сказала в мою сторону Наташа и продолжила – хотелось бы приобщиться к культурным традициям индейцев амазонки.

- Дык ёпть, - радостно отвечал гид. – Я – потомственный шаман, у меня дед шаман, брат шаман, друг шаман. Как соберемся вместе – сразу припадаем к истокам.

- И почем истоки, - оживилась блондинка. - У нас сегодня свободный вечер в Рурренабаке, хотелось бы тоже припасть.

- Вы – мои друзья, мы вместе победили атакующих мадиди, - клялся Негро и что-то подсчитывал в уме, – как потомственный шаман и друг шамана, заявляю – церемония - это лишнее. Возьмем литр, а пару песен я сам спою, я ж друг шамана, слышал три раза и все запомнил.

Так мило беседовали блондинка и Негро, а я переводила и офигевала. Вопрос с аяуаской оставался у нас с Наташкой открытым – я опасалась безудержного поноса и рвоты, которые должны сопровождаться глюками в индейском стиле. Наташа опасалась друзей и как она им признается, что была в сердце Амазонки и ни разу. Друзья у Наташки сплошь практикующие йоги, буддисты и прочие музыканты, они не поймут.

- Я и так не знаю как сказать, что была в Колумбии и ни в одном глазу, - жаловалась Наташка.

- Вообще-то в Колумбии ты еще не была, - язвительно отвечала я. – Она у тебя предполагается на обратном пути. И кто знает, доберешься ли ты до Боготы после опытов с аяуаской…

Блондинка презрительно отмахнулась от голоса совести, который я тщетно пыталась изобразить, и, обольстительно улыбаясь, договорилась с гидом на семь вечера на углу.

Мы еще немного развлеклись, преследуя стадо пекари – испуганные свинки очень забавно стучат клыками, когда убегают. Потом, в ходе познавательной части экскурсии, Наташка съела жирную белую личинку – нет-нет, она не сразу схватила ее с куста и зажевала, но попросила гида оторвать личинке голову, потому что трепетная блондинка не может есть, когда на нее смотрят. Конечно, Наташка купилась не на тушку, богатую протеином, а на вкус кокоса, который личинка должна была издавать при разжевывании.



Вернувшись в Рурренабаке, мы переселились в другой хостел – в доме Волка мне не хватало цивилизации и напора воды. Отмывшись после джунглей, вышли на рецепцию ожидать Негро. Он подъехал ровно в семь, и, изобразив шаткую фигуру «трое на мопеде», мы отбыли в неизвестность.

- Взял? - крикнула я в смуглое ухо. Гид кивнул с достоинством. Наташка опасно покачивалась сзади. Негро вдруг резко вильнул в сторону, объезжая валяющуюся на дороге пеструю ленту.
- Боа, - прокричал гид и зачем-то пояснил – это такая змея. Дохлая.

Мы мчались через поля, пока Негро лихо не притормозил возле какого-то сарая.

– Дом моего друга, - сказал он гордо, - подождите здесь минуточку, сейчас все будет тип-топ.
Я пожала плечами и приготовила деньги.

– Заходи, - приоткрыл Негро узкую дверь и мы протиснулись в сарай, освещенный свечами. На земляном полу лежала скатерть. Посередине стояла пластиковая баклажка.

У меня есть целых три причины вернуться в Рурренабаке – расспросить Волка за жизнь, побродить по джунглям дней десять, и наконец выпить настоящей аяуаски.

Негро наспех пробормотал песню и разлил. Вкус был травяной и терпкий.
- Он может налить нам что угодно, и мы никогда не узнаем, - прошептала Наташка и храбро выпила. И еще. Раздался звонок мобильного, какая-то женщина плакала в трубку нашему гиду. И снова.

- Может, ты съездишь уже ее успокоишь, а мы тут сами допьем, - предложила Наташка.

- Никак невозможно, - испуганно отвечал Негро. – Аяуаска штука опасная, я должен бдить и наблюдать за вами.

Мы с Наташкой оказались ужасно заняты – пили и, простите, писали, и я никогда не думала, что в моем теле может быть столько воды. Сидя на корточках в дальнем конце огорода приятеля нашего гида, я напоминала себе пол лошади барона Мюнхгаузена на водопое. Я ждала декораций в индейском стиле, но словно проваливалась в черную дыру. В этой черной дыре я, вероятно, неплохо проводила время, потому что следующий раз всплыла на поверхность посреди какой-то фразы. Выждав момент, с удивлением осознала, что фразу произносила тоже я. Причем совершенно не помнила ни тему своего вещания, ни на каком из трех языков (русском, испанском или английском) была трансляция.

Все же, обрадовавшись включению сознания, поворочала языком в пересохшем рту и выдавила что-то типа бамос. Мол, не спать же нам в этом сарае, едем домой.

- Вы уверены, - Негро внимательно вгляделся в мои глаза. Вероятно, его затянуло в ширь моих зрачков, потому что дальше у меня провал, а потом опять объезжаем змею, а я заново учусь складывать слова.

Мы ввалились в хостел, пряча глаза, и поутру там еще была черная дыра.

Утром, пряча глаза, мы явились на регистрацию в офис Амазонаса – аэропорт в Рурренабаке столь непригляден, что авиакомпания регистрирует всех в офисе напротив рынка и организованно везет в аэропорт.



Авиакомпания Амазонас играла в шахматы. Или в третий лишний. Не помню, как называется эта игра, когда вчера большая половина рейсов не вылетела из-за дождя и нужно попытаться отправить сегодня. Вчерашних и сегодняшних. Вчерашние сидят отрешенно, стойко пахнут мокрыми носками, и смотрят на стену дождя за окном. Сегодняшние заламывают руки, льстиво заглядывают в глаза девушкам флайт-менеджерам. Делая страшные глаза, рассказывают что если не улетят сегодня все пропало, любимого дядюшку в Ла Пасе похоронят, мокрые носки завоняются, а билеты завтрашним утром из Ла Паса Куско сгорят. Последняя сказка, то есть печальная правда, была моя – Наташка пихала меня в бок, а я делала грустные глаза и призывно размахивала злополучным билетом.



Мы улетели в 15:00 вместо 9 утра. Самолет опасно раскачивался, оставляя джунгли под крылом, сзади неудержимо рвало японского туриста.

Ла Пас честно пытался нас развлечь – снеговой глыбой вулкана, нависающей над рабочими кварталами, европейскими высотками в тесном соседстве с лачугами, усохшими тушками мертвых ламьих детенышей на закрывающемся ведьмином рынке, но мы пресыщено отмахивались.



Тогда Ла Пас судорожно вытащил из засаленного рукава последний козырь – шумную ленту гей парада, радужной рекой текущего по центральной авениде. Блондинка не выдержала и бросилась наперерез громадному голубому мужчине в виде женщины с криком «сними меня». К слову, крик был обращен ко мне и фотоаппарату.



Мы засыпали устало, баюкая в себе чарующую Боливию – ледяной пляж Копакабаны, кровавую Лагуну Колорадо, зеркало соляра де Уюни, влажный спутанный лес национального парка Мадиди.

[Libertad]

- Дык ёпть, - радостно отвечал гид. – Я – потомственный шаман, у меня дед шаман, брат шаман, друг шаман. Как соберемся вместе – сразу припадаем к истокам.

- И почем истоки, - оживилась блондинка. - У нас сегодня свободный вечер в Рурренабаке, хотелось бы тоже припасть.

- Вы – мои друзья, мы вместе победили атакующих мадиди, - клялся Негро и что-то подсчитывал в уме, – как потомственный шаман и друг шамана, заявляю – церемония - это лишнее. Возьмем литр, а пару песен я сам спою, я ж друг шамана, слышал три раза и все запомнил.

Женя, я перечитала это себе вслух четыре раза, каждый раз на "возьмём литр" меня разрывало от смеха. Браво!

[Genia]

Глава двадцать третья. И прочая МачуПикча.

Мы превратились в искушенных наслажденцев Сюр Америкой – если раньше по прилету в очередную столицу я растеряно озиралась в поисках такси и, заикаясь, называла адрес – теперь я уверенно печатаю шаг в сторону остановки общественного транспорта, и ни один таксист не смеет броситься под ноги с предложением подвезти.

В Куско победно реял майский ветер, размахивал флагами, каждым столбом напоминал, что знаменательной находке Мачу Пикчу вот-вот исполнится сто лет. Я верила и победному ветру, и каждому столбу, и глубоко под ложечкой, как пузырьки от инка-колы, щекоталось предвкушение.







Считаю, что блондинкам нужно запрещать читать. Поблажку только для журналов мод и квитанций на оплату квартиры.
Вот Наташа например прочитала, что в Перу есть музей камней доколумбовой эпохи со странными рисунками древних ящуров, но такую малость, как местонахождение коллекции доктора Карбера, не запомнила. Даже город…
В Наске я как потерпевшая долго спрашивала дорогу к загадочному музею странных камней, пока милая женщина из офиса, где мы покупали полет над Наской, не включила Наташке сюжет на ю-тюбе.

- Ой, я совсем забыла, город назывался Ика, - бросила в сторону блондинка.

Андрейборисович сжал кулаки, но, будучи благородным доном, с трудом разжал.

Еще Наташа читала про очень древний церемониальный город в какой-то стране, но это не Мачу Пикчу. Перелистывая по очереди все четыре путеводителя и задавая наводящие вопросы, я выяснила, что сей таинственный город есть боливийский комплекс Тиауанако, но по причине предательского дождя в Рурренабаке, мы в него не попали.

- Здесь есть такие спиральные круги, которые концентрируют энергию и место силы и хорошо, - намекнула блондинка за обедом.
- Ты опять читала, Наташенька, - спросила я, стиснув зубы. – А название ты не помнишь, да?
- Да, - радостно отвечала Наташа. И произнесла заклинание «ЖеняСпроси».

Путешествующим с блондинкой надо читать. Много и разнообразно, потому что кто знает, что придет в голову этой женщине. Я заранее прочитала про странные спиральные террасы на перуанских полях, и даже узнала имя – лихой спиралью закрученные террасы отзывались на Морай (Moray).



Наверно я недостаточно просветленная для инских загадок. Дно широкого амфитеатра кололось свежей травой, словно стриженный барашек. Я медленно села, потом легла, раскинув руки. Просветление не приходило, энергетические потоки не сталкивались в моем туловище, высекая искры. Солнце ласково пригревало, трава пахло тепло и душисто, выпуклые облака пихались боками и хихикали надо мной, ждущей просветления в сельскохозяйственных террасах.





Когда я перестала изображать йога в приступе випассаны, то умилилась пасторальной красоте местности – золотые поля, скромный домик смотрителя и приглядывающая за этой идиллией снежная шапка неизвестной горы.

Террасы разбегались вглубь кругами, словно известный нам затейник Виракоча повелел местным предгорьям стать морем и бросал камни. Только Виракоча отвлекся, море с облегчением обернулось землей, а круги на воде остались. Первые инки удивились земле, разбегающейся кругами, и пристроили к ней свои знаменитые летающие ступени, чтобы позабавить потомков – на этом аттракционе подними колено выше уха мы с Наташкой развлекались долго, так долго, что чуть не упустили последнюю маршруту до перекрестка.



Уже в Куско, между седьмым глотком рома и бутербродом с авокадо, я призналась Наташке, что для созерцания давешних террас купила непомерно дорогие билеты. Хоть на заборе и было написано террасы чуть-чуть денег, девушка в окошке продала нам билет на осмотр всех объектов священной долины инков за большие деньги, что-то около семидесяти перуанских солей.

- Ну и зачем ты это сделала, - сурово спросила Наташка.

- Так тетя сказала… деньги давать сказала, - оправдывалась я. - Все равно мы уже приехали, надо было платить.

- Дура, ты же видела, у них там хлипкий забор, - отрезала блондинка.

- Все же, Наташа, мне кажется это повод посмотреть другие достопримечательности Священной Долины, - издалека начала я. – По дороге в Мачу Пикчу заскочим в Писак, там премилые развалины… Наташа тоскливо поморщилась.

– Постой, - закричала я, размахивая путеводителем, - в Писаке самый обильный сувенирный рынок!

- Что, там есть бусики, - настороженно спросила блондинка, и пол вечера я распиналась, какие прекрасные товары можно приобрести на рынке в Писаке.

Утром, зажмурившись, покупаю обратные билеты на через три дня на автобус Куско – Лима. Я зажмурилась от ужаса. В пути двадцать один час, - строго оповещает сайт Круз дель Сура. Двигаю компьютерной мышкой в прострации, прошу Наташку меня пристрелить, но она брезгливо отказывается.

- А может полетим, – в отчаянной надежде вскрикиваю я, но полететь стоит двести долларов на лицо, а двадцать один час наслаждаться в автобусе – всего щестьдесят. Экономия, вернее отсутствие денег – побеждают.

Маршрутка проехала Писак и устремилась вглубь Священной Долины, как вдруг с визгом притормозила, и под смех попутчиков из нее вывалились двое – я и блондинка.

- Простите, сеньориты, я задумался, но всего пара километров обратно и вы в Писаке, сегодня такая хорошая погода, прогулка вам непременно понравится, - оправдывался водитель.



Мы долго шли вдоль унылого забора с редкими вкраплениями фасадов домов, украшенных странными барельефами змей и прочих тотемных животных, пока не наткнулись на продавщицу уличной еды.
Наташка повеселела и знаками попросила женщину открыть свои кастрюльки. Из кастрюлек одуряющее пахло супом, рыбой и рисом. Наташка немедленно послала меня торговаться, чтобы за три копейки нам дали рыбу без гарнира и суп с двумя ложками.

- Дуры какие-то, - пожала плечами сеньора Гомес и щедро положила рису. - Если соседи увидят, что мою жареную рыбу едят эти гринго, чавкая и облизывая пальцы, то сделают мне двойную кассу.

– Эй, Педро, пойди дай им компот в подарок за рекламу, - скомандовала сеньора Гомес.



-Ну что, едем смотреть древний инкский город, а на обратном пути пол часика пробежимся по рынку, - предложила я и направилась к такси. За спиной раздался всхлип.

Я оглянулась и увидела, как в глазах блондинки цвета молодых побегов бамбука отражается разочарование в мире и во мне в частности.
- Ну тебя в пень, - чертыхалась я, всовывая Наташке бумажку в пятьдесят солей. – Иди на рынок, через три часа встречаемся на этом крыльце, и ни в чем себе не отказывай, -крикнула я вдогонку вприпрыжку удаляющейся спине.

Жесткое расписание объяснялось наличием билетов на поезд в Агуас Кальентас (для непосвященных это подножье Мачу Пикчу практически) из Ольянтайтамбо, а до этого самого Ольянтайтамбо лежала неизвестность и две маршрутки с пересадками.

Вообще Писак это инки хорошо придумали. Чтоб Мачу Пикчу, как счастье, не ударило по лицу, нужна акклиматизация, и неторопливые террасы древнего Писака подходят как нельзя лучше.











Вся эта древняя песочница предоставлена мне одной. Я играю этими лестницами, просовываю голову в бойницы, заглядываю в трапециевидный зев дверных проемов.

Писак снисходительно наблюдает за мной с вершины крепости, вглядывается до слез в плодородную долину реки Урубамбы, но тени врагов тают в полуденном солнце. Писаку тесно в расчищенных границах, следы мостиков и лестниц уводят на соседние склоны, уводят не меня, взгляд – глаз быстрее тела.

Я вижусь себе мальчиком этого города, с узелковой нитью кипу в смуглой руке и теплые глыбы ступеней помнят мой шаг. Отец дозорный в крепости, мать растит кукурузу и вычесывает лам. Если быть быстрым на земле как кондор в небе, можно стать вестником, часки. Мать утирает слезы и говорит, что быть гонцом тяжело и опасно, но я презрительно сплевываю горькую от коки слюну. Женщины глупы как ламы, Нет прекрасней инкской власти, Ты кладешь конец страданьям, Всем творишь добро и счастье!

Я чудом очнулась от судьбы инкского мальчика и со вздохом обернулась уставшей пыльной девочкой, которой ещё надо выдернуть блондинку с рынка и к семи вечера поспеть в Ольянтайтамбо.

Наташка, подпрыгивая, ждала меня на уговоренном крыльце.

- Побежали, - махнула рукой я, имея в виду на маршрутку.

- Побежали, - согласилась блондинка, и грациозной рысью скрылась в торговых рядах.

- Ты охренела, - шипела я, пока Наташка крутилась между мной и зеркалом, выбирая мозаичные серьги.

- Говори скорей, в каких серьгах я более прекрасна, - ворковала блондинка, не обращая внимания на взгляд, которым я грозно сверлила секундную стрелку.
Я сосчитала до десяти я и наспех ткнула пальцем в левое ухо блондинки.

Сижу на обочине привокзальной улочки в Ольянтайтамбо, грызу вареную кукурузу с сыром и предлагаю подступы к местному вокзалу объявить суверенной зоной, столько здесь иностранцев на метр квадратный.

Приходит поезд из другой жизни. Это самый дешевый поезд из ассортимента Перу Рейл, вариант бэкпекер, но он лучшее, что было со мной за последний месяц в плане перемещения. Охватывает чувство белого человека в третьем мире, с легким душком, но я запрещаю себе принюхиваться и чинно усаживаюсь в кресло. Почему-то вспоминаются школьники из последней маршрутки, теряющие под сиденьем бутылки с водой, радостно галдящие стаей галчат, жадно просыпающие чипсы… Я включала белую женщину и устало морщилась, но подбирала бутылки с водой и с пытливым любопытством прислушивалась к детским голосам.

В прекрасном поезде не звенят детские голоса. Возможно, они звенят в вагоне для местных, откуда иностранцев вежливо прогоняет проводник в ливрее, мадам, сюда нельзя, ваши мягкие кресла дальше по платформе…

- Слышь, какие-то тут туристы невеселые, - шепчу я Наташке в Агуас Кальентас. Агуас Кальентас - это городок из одной реки и двух улиц, построенный, чтобы удобнее было попадать в Мачу Пикчу. Городок живет особым графиком – ранним утром он провожает в древний город толпы наслажденцев инкскими святынями, а поздним вечером сводит их под руки, утешает вернувшихся из Мачу Пикчу, и кого отправляет в Куско, а кого берет под локоть и устраивает на ночь.

- Не стоит тебе сегодня никуда ехать, - шепчет городок усталому туристу. – Утро вечера мудренее, утром вернешься в славный Куско, а сейчас такой усталый, такой опустошенный свершением мечты, иди поспи на моих коленях….



Для нас Агуас Кальентас приготовил хостел Лос Каминантес, бродяги.

Как в новую квартиру следует запускать кошку, так и я первой запускаю в номер Наташку – она придирчиво рассматривает стены на предмет грибка и цветовой гаммы, а потом суровым шагом идет в ванную и ждет горячую воду. Если горячая вода запаздывает, хозяин, трудно заикаясь, просит посмотреть другой номер. Я стою несколько в стороне, облокотившись рюкзаком о стену, и с гордостью и умилением смотрю на работу блондинки.

Мы начали наслаждаться с раннего утра. Однако раннее утро у каждого свое, поэтому сверим часы – наше наступило в четыре. Я наслаждалась в очереди за билетами в Мачу Пикчу, а Наташка – в очереди на автобус туда же. Очередь за билетами это такой клуб общения анонимных неудачников – мало того, что мы не купили билеты заранее, в интернете или в Куско, так еще время от времени очередной лишенец с треском хлопает себя по лбу и судорожно выбегает из очереди за паспортом или к банкомату - пластиковые карты и доллары в кассе не берут.

Уезжаем на семнадцатом по счету автобусе, и в половине шестого присоединяемся к огромной толпе, с вожделением смотрящей на ворота. Ворота открываются в шесть, и мы куда-то бежим, отбрасывая клочья тумана, вверх по каменным ступеням, Наташа, куда мы бежим, зачем…
- Мы ищем Вайну Пикчу, - бросает ничуть не запыхавшаяся блондинка, - мы будем на нее восходить.

- Но я не хочу никуда восходить, я хочу стоять, и рассвет, и раздвигать туман рукой, и вытирать о штаны влажные от тумана ладони, и ловить горстями первые лучи солнца, куда мы бежим, Наташа, зачем. Я хочу полет кондора, и пушистую боками ламу, и как Виракоча на востоке ударил кресалом о земную твердь, и первые лучи пронзили туман и безуспешно искали просвет в тесной каменной кладке. Я хочу смотреть, как солнечный свет принимает столетиями отточенные формы в трапециях проемов и окон. Как солнечный свет занимает привычные места на каменных террасах. Я хочу посмотреть….









Наташка что-то рявкнула, и я скорбно замолчала. Отстояв очередь к калитке, за которой находится восхождение на Вайну Пикчу, гору, где рождаются слова «я таки залез сюда, преодолев ограничения на вход и крутой подъем», я обнаружила, что в наших билетах не хватает штампа «эти дуры хотят залезть на Вайну». Таких штампов ставят в день ровно четыреста, чтоб туристы не затоптали узкую острую гору.

Для непоместившихся на Вайну Пикчу инки бонусом построили еще одну гору – Мачу Пикчу. Туда мы и пойдем ввечеру созерцать закат, - утешаю я блондинку. А пока будем резвиться в затерянном городе.





Мачу Пикчу самый красивый город на земле. Города не бывают бывшими. Мачу Пикчу славит жизнь, складывая каменные гимны, спускаясь в джунгли торжественным стаккато террас, повисая лианами на склонах…

Самое красивое в этом городе - окружающие горы, вздымающиеся частым гребнем, поросшие курчавым лесом, влажные дыханием джунглей. Город осторожно разместился на небольшой площадке, и Вайну Пикчу, не дыша, протягивает его на ладони Инта солнцу.

Инки, сами того не зная, были немного буддистами. Мачу Пикчу это Ом мани падме хум по-южноамерикански, это сокровище в цветке лотоса. Лотоса, вознесшегося над долиной реки Урубамбы.









- Время созерцания заката с горы Мачу Пикчу, пора занимать места, - провозгласила я, отдирая блондинку от нагретой солнцем террасы.

- Какой нахрен закат, восхождения закончились, - строго заявил остроглазый мужичок в будке, внезапно материализовавшейся из кустов. – Нельзя. Закрыто, – и он с треском захлопнул лежащий перед ним журнал. В журнале восхожденцы отмечались перед выходом, и ставили галочки по возвращении.

- Посмотрите на меня, я лань и горная серна по совместительству, - я льстиво вскидывала пухлые коленки. Нужно было убедить стража вершины, что мы спустимся хотя бы к пяти, к закрытию.

- Я не желаю участвовать в спасработах. Если задержусь к ужину, моя Мария рассердится, - делал грозный вид мужчина, рассматривая коленки, почему-то блондинкины.

- На Вайну Пикчу я уже не попала, и если не пустишь на Мачу Пикчу, я тебе такие спасработы устрою, что век ужина не видать, - угрожала я. – Запишусь в твоем журнале и пропаду в кустах, и приписку на полях сделаю, в моей смерти винить дона Педро, наступившего на горло мечте.

Педро позеленел от ужаса и спрятал журнал. – Идите, идите, полоумные, а журнал не дам – нет записи – нет человека.

Мачу Пикчу это город, начисто лишенный закатов. У него есть ватное одеяло тумана, он зябко натягивает его поутру, но является солнце и, словно строгая мамаша нерадивого школьника, с треском сдергивает туман, развеивая его лоскуты по всей округе. Заблудившиеся облачные клочья льнут к стенам сахарной ватой. Под вечер Мачу Пикчу, крадучись, собирает облака в туман и пока мы пыхтим по вертикальной тропе, уже обложился со всех сторон туманом как так и надо. Я увещеваю его прерывающимся голосом ну на минуточку откинуть ватное одеяло, Мачу Пикчу капризничает, он разбаловался быть седьмым чудом света.





- Быть первым в Мачу Пикчу может каждый, а вот уйти последним… - назидательно говорю блондинке, в сумерках проходя через выключенный турникет и направляясь в кусты. В кустах лежала альтернативная тропа для любителей наслаждений – бесконечные лестницы вниз, на четыреста метров, пока не начнут дрожать колени, и ты шепотом ругаешь инков, ну кто ж так строит, кто ж так строит, чей шаг вы брали за образец, Виракочи, что ли?

Вывалившись на трассу, слабо машу рукой. Притормаживает пикап. Водитель показывает рукой на кузов, и мы валимся в него, соревнуясь грацией с мешком картошки.

Агуас Кальентас. Я приготовилась умереть на лавочке от усталости. Пришло понимание, почему люди здесь столь печальны – попробуйте встать в четыре утра, влезть на вершину горы по умопомрачительным инкским лестницам, осознать величие Мачу Пикчу, коленки дрожат, в горле пересохло, и эта продавщица в магазине косится на тебя странно, когда ты берешь бутылку пива и два яйца на яичницу….

- Пойдем, посмотрим перед сном на прекрасное, - предлагает блондинка.

- В музей? – тоскливо спрашиваю я.

- Что ты, как могла подумать - оскорбляется Наташа, - на базар.

В Куско я поставила Наташке ультиматум – или в оставшиеся три часа мы не заходим ни в один магазин, или через три часа встречаемся на крыльце хостела.

- Я с тобой, - кротко склонила голову Наташа. Достала зеркало, внимательно причесалась, спрятала зеркало, изящно повязала шарфик, достала зеркальце, попросила меня подержать зеркальце, скосила глаза, полюбовалась прекрасным и невинно спросила – а может, пообедаем…

Я расслабила челюсть и натужно улыбнулась в знак согласия. Наташка внимательно огляделась вокруг и уверенно подошла к сидевшей на обочине женщине. Женщина, закинув за спину тяжелую косу, с заразительным хлюпаньем ела из глубокой миски. Наташка подошла ближе, внимательно осмотрела миску, заглянула во внутрь и скомандовала: «Женяспроси». Женяспроси, спроси где она взяла аппетитное это.

- Да на рынке, у доньи Чоли, - махнула себе за спину пераунка. Вдоль обочины действительно тянулись рыночные навесы, и мы пошли.

Отыскав донью Чоли в чаду и гаме, Наташка смело рванула на импровизированную кухню и вежливо поинтересовалась, какое сегодня блюдо дня. Донья Чоли, оторопев от явления блондинки, выронила половник. Тогда Наташка подошла к плите и по очереди открыла кастрюльки. В кастрюльках плавало невразумительное и пахло.
Мы взяли как всегда, один суп, две ложки, и второе. Мое второе получилась типичная тарелка перуанского крестьянина, чья жизнь еще беспросветней соседского колумбийца – рис был перемешан с крупными зернами кукурузы, фаршем неизвестного происхождения и вчерашними объедками. Приправленная острым соусом, пища была божественна, как божественно все истинное.

Наташка разжевала свою еду и задумалась, затаив за щекой. Судя по всему, глотать она передумала.

- Странно, - с набитым ртом заявила блондинка, и после некоторой борьбы мучительно что-то проглотила. – Я думала, вареные коровьи желудки готовят только собакам…



Прогулка по Куско без магазинов скоропостижно закончилась на сувенирном рынке, куда Наташа тоскливо заглянула и испустила печальный вздох. В ходе прогулки мы совершили внешний осмотр церкви св. Каталины, а также выпили по два стакана тростникового сока, купили кусок куя и бутылку писки. Писка, не отходя от кассы, была немедленно перелита в пластиковую бутылку и продегустированна. Продавец посмотрел на нас с одобрением. Я с одобрением посмотрела на бутылку крепостью в сорок градусов и вкуса приличной раки.











Эти сувенирные магазины в Перу просто погибель. Кто нашептал им эти цвета, орнаменты и узоры, откуда взялось пиршество красок, полыхающие цвета адского пламени, буйволиной кожи, яйца дрозда, давленой малины, сорванной фуксии, запекшейся ржи…. Где, в какой природе подглядели они берлинскую лазурь и персидскую синь, таинственный индиго?











Автобус Куско – Лима длинной в двадцать один час обернулся изысканным наслаждением, самым прекрасным днем за два месяца непрерывных путешествий. Мы сидим на втором этаже, упираясь пятками в панорамное лобовое стекло. С одного бока широкого кожаного кресла льнет к руке бутылка писки, с другого бока ладонь ласкают упругие бока мандарин. Я безмятежна, сдав все ценные вещи в багаж, и оставив в салонном рюкзаке лишь теплые носки и подобные мелочи. Некуда бежать, стремиться, восходить и познавать. В маленьком экране телевизора мельтешат Шер и Кристина Агилера, они показывают фильм. Я глупо таращусь в экран. Наташка умиротворенно смотрит в окно и наконец-то не требует спросить или перевести. И так с шести вечера до трех следующего дня, когда мы, сгибаясь под тяжелой водой тумана, въехали в Лиму.

До очередного ночного автобуса в Уараз есть еще шесть часов. Сдав багаж на хранение, я объявляю, что для разнообразия не мешало бы посетить музей. Что за месяц путешествия с блондинкой я видела целых три магазина Тату – на Галапагоссах, в Лиме и в Ла Пасе, но в музее не была ни в одном. И что знаменитый музей доколумбовой керамики имени Рафаэля Ларко вполне способен заполнить этот пробел. Наташа покорно вздохнула.

Рафаэль Ларко, собравший эту обширную коллекцию, был великий человек – благодаря его стараниям возникло ощущение, что древние еще не инки только и делали, что ваяли горшки. Сосуды они украшали разнообразно, начиная от тотемных кошачьих, и заканчивая ритуальными сценами жертвоприношений или на приеме у врача.

- Мы не считаем нужным скрывать наши архивы, - висит табличка на стене. - Идите и бродите между высоких шкафов, где хранятся экспонаты, не поместившиеся в основные залы, только осторожно.

С полок стеллажей на тебя изучающе смотрят горбоносые лица с тщательно прорисованными глазами. Я оправдываюсь шепотом, что нет, великого еще не совершила, брожу по миру бесцельно, тем и живу. Мачу Пикчу просила кланяться и передавала привет. Нет, ягуары в Перу уже не встречаются, увы. Кондоры летают так же высоко, не волнуйтесь. Потом пришли инки и всех победили. Да, всех, и непобедимых индейцев Чиму тоже. А потом Франциско Писсаро грузно спрыгнул с борта в черный песок….

- Сеньориты, если вы хотите посмотреть эротические залы - поспешите, музей скоро закроется, - прервала нашу беседу смотрительница.

Древние индейцы воплощали в керамике все аспекты бытия, в том числе и процессы соития. Эти глиняные гимны плодородию и размножению порой шокируют, но покажите человека, кто останется невозмутимым, наблюдая глиняный слепок мастурбирующего мертвеца. На фоне любвеобильных мертвых представленные в музе сцены зоофилии выглядели вполне невинно.

[Genia]

- Дык ёпть, - радостно отвечал гид. – Я – потомственный шаман, у меня дед шаман, брат шаман, друг шаман. Как соберемся вместе – сразу припадаем к истокам.

- И почем истоки, - оживилась блондинка. - У нас сегодня свободный вечер в Рурренабаке, хотелось бы тоже припасть.

- Вы – мои друзья, мы вместе победили атакующих мадиди, - клялся Негро и что-то подсчитывал в уме, – как потомственный шаман и друг шамана, заявляю – церемония - это лишнее. Возьмем литр, а пару песен я сам спою, я ж друг шамана, слышал три раза и все запомнил.


Женя, я перечитала это себе вслух четыре раза, каждый раз на "возьмём литр" меня разрывало от смеха. Браво!

Оль, самое позорное в этом - всё истинная правда и ни слова отсебятины. мы правда взяли мутный литр в пластиковой бутылке. )))

[Genia]

Глава двадцать четвертая. Легкий треккинг в Андах.

Уараз, шесть утра. Дрожа от холода и внезапной тяжести рюкзака, стою на пороге своей мечты – посмотреть на Сьюла Гранде и прочие шеститысячники Кордильеры Уайуаш. Мне осталось всего ничего – найти хостел на эту ночь, продукты на следующие десять дней, и тех ослов, кто все это потащит в горы.

Пока мы там, в стылом Уаразе, в компании австрийского паренька и баскской пары – не вздумайте назвать их испанцами, как я, Иньяку немедленно оскорбился и ожег меня взглядом – пока мы бродим в поисках дешевого жилья, рыжий австриец клянется, что хостал Кэролайн с террасой на крыше будет в самый раз – я расскажу, почему Сьюла Гранде.

Вольный пересказ на основе прочитанной книги и просмотренного фильма. Touching the void. Enjoy. (Касайся пустоты. Наслаждайся)

Два друга раздолбая, по совместительству практикующие альпинисты, Джо Симпсон и Саймон Йейтс, отправляются в Перу чтобы покорить. В Альпах уже все покорено, а вот западный склон Сьюла Гранде манит первопроходом. В перуанских странствиях они встречают еще одного увальня, слава богу не альпиниста, и просят посторожить лагерь, пока сгоняют покорить.

Через три дня изнуряющего опасного подъема они стоят на вершине. Этот западный склон так и остался за ними, после так никто и никогда. На спуске, на высоте около шести, Джо прыгает как-то не так, и его левая голень проходит через коленную чашечку. Он лежит в снегу и ждет посмотреть в глаза Саймону. Он ждет увидеть в них свой приговор, потому что невозможно в одиночку спустить с шести тысяч, столь крутых и опасных шести тысяч, человека со сломанной ногой. Вертолеты здесь не летают. Саймон вздыхает и обвязывает Джо веревкой.

Они изобретают некую схему спуска с двумя веревками, узлом между ними и карабином. Впоследствии русскоязычный интернет называет их раздолбаями и дилетантами, не умеющими вязать специальные узлы и вообще кто прется в горы с таким снаряжением. Джо с Саймоном этого не слышат и в буран на шести тысячах на отвесном склоне борются за жизнь. Потом Джо висит над пропастью и понимает, что не может перещелкнуть карабин. Саймон, уперевшись ногами в снег, чувствует, как над пропастью висит Джо и своей тяжестью тянет в пропасть и его. Воет буран.

Съезжая к краю пропасти, Саймон вытаскивает из кармана нож. Зажмурившись, ржет по веревке. Потом откидывается в снег и засыпает.

Утро. Буран стих. Саймон заглядывает за край обрыва, и видит болтающуюся веревку и трещину внизу. Трещина кажется бездонной. С мыслью, что своими руками убил товарища, Саймон начинает спускаться.

Джо очнулся в темноте и тишине. Темнота и тишина давила. Он долго кричал в одиночестве от страха. Он не хотел умирать один. Потом он решил, что не будет умирать и исследовал трещину. Он закрепил веревку и спустился вглубь, отпустив веревку, когда она закончилась. Джо оказался на плоскости, куда из наклонного туннеля пробивался солнечный свет.

Утром пятого дня, без еды, воды и со сломанной ногой Джо лежал на крутом склоне около пяти тысяч метров. Он хотел жить, яростно, отчаянно и бесстрашно. Еще три дня он мучительно полз вниз, от камня к камню, проваливаясь в беспамятство и выныривая под звучавшую в голове музыку Битлз. Сдаться было бы гораздо проще, закрыть глаза, перестать двигаться, прислушиваясь к своей боли и своей жажде.

На седьмой день Джо дополз до лагеря.

Перенеся множество операций на злополучном колене, Джо Сипмсон продолжил ходить в горы. Также после пережитого он обрел дар писать книги.

А я хочу посмотреть на поле боя, где Джо боролся с отчаянием и смертным страхом. Хочу, чтоб вокруг меня вертелись в хороводе вершины и лагуны. Хочу смотреть на горы.

Пока Наташка караулила мужа в скайпе, чтобы попрощаться перед треккингом и попросить прислать денег, я отправилась искать ослов. Для треккинговых агентств Уараза запрос был неинтересен – вот если я возьму в довесок гида, повара, продукты и переносной треккинговый сортир, то нам будет о чем поговорить…. А два осла и третий, который их погоняет – нет, прибыль от этого заказа не окупит даже телефонный звонок в Llamac, где судя по словам турагентов, и есть среда обитания ослов и их погонщиков. Ненавязчиво слышалось, мол давай, крошка, езжай в Йямак, начало трека и там сама на месте все организуй.

- Ах раз так, - оскорблено говорю я, – да мне вообще никто не нужен, возьму в аренду палатку, куплю газ и три бутылки писки и покорю Сьюла Гранде по западному склону.

Мы с Наташкой запальчиво покупаем рис, две банки рыбных консервов, чечевицу потому что в Москве она очень быстро варится, горсть орехов и шоколадку. Арендуем палатку и коврики. В завершении покупаем два билета на автобус в Йямак на пять утра.

На исходе путешествия я отточила умение делать омлет с помидорами – в любых условиях, на сковородке любой кривизны, пользуясь ножами различной степени тупости омлет выходил неизменно воздушным и обитатели хостела завистливо провожали взглядом нас с Наташкой, удаляющихся со сковородкой на открытую террасу с зябким видом на ночной Уараз.

Когда за спиной раздалось робкое покашливание, я вздрогнула и уронила на колени кусок воздушного омлета.
– Кто здесь, - хрипло каркнула я, перехватывая поудобнее вилку.

– Простите, это я, Иньяку, – смущенно сказал баск. – Я видел сегодня, как вы в холле ставили палатку – по народной баскской примете это к дороге. Дальней.

- Выходим на рассвете, - сумрачно отвечала я. - Я, блондинка и таблетки для обеззараживания воды.

- Но вы приехали только утром, а пойдете на высоты в четыре – пять тысяч метров, как же акклиматизация, - беспокоился Иньяку.

- У нас за спиной большой опыт наслаждений на альтиплано, - я мрачно ухмыльнулась.

Баск уважительно помолчал, но недолго.

- Вы нашли себе ослов, - продолжал мешать моему ужину Иньяку.

- Ни одного, - злобно огрызнулась я. - Эти ослы сказали, что в Уаразе нет ослов.

- И как же быть, - растерялся баск.

- В традициях русских женщин останавливать коня на скаку, тушить горящие избы и носить двадцатикилограммовые рюкзаки в Кордильере Уайуаш, - пафосно заявила я. Иньяку с сомнением посмотрел на хрупкую блондинку. Наташка, не понимая ни слова из разговора, важно кивнула.

– Мы купили газ и продукты на двоих, и уходим в горы на рассвете, - мрачно отрезала я

Рассвет наступил неожиданно быстро, только успела сомкнуть глаза после унылых попыток впихнуть невпихуемое в шестидесятилитровый рюкзак. Поднявшись с этим рюкзаком по ступеням, ведущим к автостанции, я немедленно захотела мужчину. Любого, у кого есть два осла. Рядом невозмутимо пыхтела Наташка. Судя по выражению лица, она проклинала тот день, когда сказала "А чё все поедут наслаждаться в Южную Америку, а я как дура".

[Libertad]

купили кусок куя

Стесняюсь, но спрошу, что это.

[Genia]

День 1. Llamac – Pocpa

Мы вывалились из автобуса в одинадцать утра. Толпа грязных оборванных израильтян немедленно ворвалась в оставленный нами автобус. Они крепко вцепились в сиденья и напряженно ждали, когда автобус тронется в обратный путь. Судя по молчанию, обычно израильтянам не свойственному, они немного устали в этой кордильере и хотели в душ.

– Ишь, наслажденцы, - пихнула меня в бок Наташка.

– Мне нужен мужчина, - несколько не в тему отвечала я.

- Прямо здесь, - изумилась блондинка.

- Именно, - отрезала я и направилась к группке перуанцев, увлеченно деливших оставшиеся от израильтян продукты.

- Не подскажет ли благородный дон, где в этом селенье можно найти погонщика ослов и пару животных, - робко начала я, не веря в успех предприятия. Представлялось, как я являюсь в деревню Большое Грязюкино где-нибудь в российской глубинке и спрашиваю, кто из местных хочет быть мне проводником в поисках народного фольклора дней на двенадцать выходить немедленно. Так же ярко представлялось, как я буду фольклорно послана, потому что все мужское население Большого Грязюкина либо в запое, либо с похмелья, а еще у них семья, картошка и сенокос одновременно. Однако молоденький парнишка, ничуть не удивившись, сказал, что сейчас позовет соседа.

Сосед, крепкий дядька лет пятидесяти, с хитрым прищуром, не заставил себя ждать.

- Сеньор Назарио, - протянул он мозолистую ладонь. – Когда выходим?

Назарио поставил следующие условия – отдельную палатку, набор продуктов, питательный завтрак и ужин в должное время, и все это за пять долларов в сутки за осла, и десять – за их аррьеро, сеньора Назарио.

Пока супруга собирала Назарио в поход, мы со списком продуктов пошли в лавку. Сонная девушка заторможено пялилась в калькулятор, пока сыну Назарио, посланного в помощь и проследить, чтобы купили все по списку, не надоело и он перемножил в уме пропитание папаши. Вышло 37 солей.
Только благодаря аппетитам аррьеро мы оказались при сахаре – в Уаразе блондинка со словами «от сахара толстеют» вытащила пакет из продуктовой корзины.

- Итак, мои маленькие друзья, - начал разговор Назарио, походя огрев палкой заленившегося вдруг осла, – куда идем?

Я достала карту и развернула. Долго всматривалась в рельеф, пока Наташка не подошла и не перевернула карту согласно нашему местоположению.

– А, ну для затравки перевальчик в 4 300м, и ночуем у лагуны Yahuacocha, - храбро сказала я. Рюкзак лежал на спине у осла, и море было по колено.
- Вчерашний день, - поморщился Назарио. - Так никто не ходит. В этом сезоне модно ночевать в Matacancha, там есть уютные загоны для скота. Он пришпорил лошадь и вместе с женой скрылся впереди.

- Эээ, мы так не договаривались, - оскорбилась блондинка. – Что это, я иду пешком, а он верхом.

- Вообще-то его работа погонять ослов, и как он это делает его личное дело, - увещевала я блондинку.



Тропа легко поднималась вверх, вдоль звонко перекатывавшейся реки Llamac. Мы шли дворами деревушки Pocpa, и уже у околицы я разглядела под забором старушку и умилилась – дряхлая бабулька в живописных лохмотьях споро орудовала иголкой, сосредоточенно нависая носом над рукодельем.
– Как аутентично, - думала я с умилением и вертела фотоаппаратом, готовясь половчей ее сфотографировать. Бабулька подняла нос от вышивки и принюхалась в пространство. Ее рысьи глаза заметили вспышку, и старушка взвилась в воздух в яростном прыжке.

– Деньги давай, деньги, - клекотала она, несясь наперерез и всплескивая юбками. Я оторопела, блондинка спряталась мне за спину и осторожно выглядывала.
- Сгинь, нечистая, - сплюнула я три раза через плечо и, судя по визгу, попала в блондинку. Старушка неслась через овраг, отталкиваясь посохом.

– Вы проходите через независимое поселение Покпа, входящее в заповедник Кордильеры Уайуаш, муниципальный сбор двадцать пять, - тянула когтистую ладонь бабулька. Здесь открылась неприятная истина, что почти каждое село будет брать деньги на поддержание территории с проходящих треккеров. В путеводителе про это сказано не было, денег с собой в нужных количествах не было тоже.

Бабуся выписала нам билет и степенно вернулась к рукоделью. Я, напряжено пересчитывая в уме финансы, пошла дальше вверх, стараясь угнаться за Наташкой. Она шла как по своей харьковской сумской улице, легко покачивая бедрами и не делая попытки запыхаться или вспотеть.

Нас остановил дождь. Вначале он несмело накрапывал, а потом разошелся и стал лить без стеснения. Дождь был ледяным, до снега ему не хватало нескольких метров вверх. Назарио возился в кустах и ставил свою палатку. Мы с Наташкой стынущими пальцами поставили свою и обнаружили, что в ней нет тамбура. Ни с какой стороны. Самое обидное было, что в хостеле мы действительно натянули ее в холле и придирчиво щупали за тент. На такую мелочь, как отсутствие тамбура, никто даже не обратил внимания.

- Ну ты как, начала наслаждаться, - прожевав фундук, сумрачно спросила Наташка.
- Ммм, дай запить, - протянула я озябшую руку за бутылкой писки. Был первый день треккинга в Андах. Дождь оживленно барабанил по палатке и стекал вовнутрь крупными каплями.

День 2. Pocpa – laguna Mitacocha.

Палатку кто-то пнул снаружи, она сотряслась. От сотрясения с потолка сорвались капли воды и оросили спальник.

– Бамос, Эухения, - говорил кто-то снаружи, продолжая пинать палатку. – Ты же хотела наслаждаться перуанскими Андами и смотреть на горы – гор немножко не видно из-за дождя и тумана, но зато моя жена сварила кашу и у нас остались клеевые объедки.



Вышли под моросящим дождем и, оскальзываясь на мокрой тропинке, повлеклись вверх. Пройдя минут двадцать, я заметила бегущего веселой трусцой нам навстречу мужичка.

- Привет, девчонки, - радостно помахал он посохом. – Чегой-то вы тут одни?

- А мы и не одни, - осторожно отвечала я. – С нами два осла. И аррьеро. Догоняют.

- Ну, это в корне меняет дело, - одобрительно кивнул мужичок и взмахнул котомкой.

- А что это у вас в сумочке, уж не сыр ли, - продолжала я беседу, вспомнив, что в списке
продуктов, жизненно необходимых для функционирования сеньора Назарио, значился сыр.

- Сыр, сыр, - довольно закивал дядька. – А кто у вас аррьеро?

- Сеньор Назарио.

- О, Назарио, брат мой, - с размаху хлопнул себя по лбу дядька. - Сделаем так, - он хитро прищурился и забормотал – вы сейчас покупаете этот великолепный круг сыра – дядька развязал мешок и помахал этим кругом у меня перед носом, - и чтоб вам самим его не нести, о нежные крошки, я сам передам его ниже моему брату Назарио.

- Легко, - обрадовалась я и заплатила сорок солей, подсунув на всякий случай фальшивую двадцатку. Дядька чересчур довольно улыбнулся и поспешил вниз.

С Назарио мы договорились встречаться в Матаканче (Matacancha) – так должна была называться горная деревенька. К Матаканче вела асфальтированная дорога.

- Ну, по дороге неинтересно, и чё это, аррьеро верхом, а я, как дура, пешком, - капризно протянула блондинка и остановила огромный грузовик. Грузовик ехал в Хуаяйянку (Huallanca), где были рудники и полезные ископаемые.

Мы выскочили в Матаканче. Дождь не мог определиться стать ли снегом, и на всякий случай поливал и тем и другим. В долгой долине перуанцы собирали палатки.



Иностранцы выходили из палаток и печально шли на перевал. Петляли лабиринты загонов для скота, сложенных из просто камней, которые никогда не падают.

- Надо найти укрытие от дождя и определиться с планами, - скомандовала блондинка. – Женяспроси, где они здесь пережидают дождь.
Перуанец уныло махнул в сторону коровника. Там на камни была накинута солома в виде хижины.





Я с грустью смотрела на бутылку, чей уровень становился все мельче. В бутылке была писка. В хижину просунул голову Назарио. Он был без жены и без лошади

- Ну что, Эухения, надо бы тут заночевать, погода нехороша, - закинул удочку аррьеро и пытливо на меня посмотрел. Блондинка подпрыгнула в ярости, ударившись головой о соломенную крышу.

- Только вперед, и никаких компромиссов, - взвизгнула она, после чего вопросительно прошептала в мою сторону – а может того.. вернемся?
Домой?
Тут пришла очередь подпрыгнуть мне с воплями что это моя мечта, наконец я до нее добралась, и не позволю каким-то блондинкам…

- Понял, - кротко сказала Наташа и насупилась. – Тогда полный вперед. Раньше начнем – раньше закончим. Какой сегодня день – всего второй?

- Кстати, Назарио, - вдруг вспомнила я. – Мы тут встретили твоего брата…

- Но у меня нет братьев, - растерялся Назарио. – Только сестра, Хуана, она живет в Лиме.

- Ты не понял, Назарио, - тревожно повторила я. – Мы встретили твоего брата и купили у него сыр. Лицо аррьеро просветлело. - Давайте сыр, я понесу, - предложил он.

- Назарио, ты опять не понял, - вздохнула я, уже слишком хорошо понимая происшедшее. – Мы встретили твоего якобы брата, купили у него сыр и попросили передать тебе.

- И много сыра, - печально спросил аррьеро.

- Вот такой круг, - я щедро взмахнула руками и всхлипнула. – Меня обманули?

- Увы, - шумно вздохнул Назарио. Стоящий рядом осел выпустил газы.

- Духам, это было приношение местным духам кордильеры, весь этот сыр, эти уплаченные сорок солей - задыхаясь, думала я, карабкаясь на перевал. У перевала не было имени, только высота – 4 685 м. В горах высота важнее имени. Наташка скрылась далеко впереди. Назарио иногда поджидал, а я все делала эту трудную работу идти вверх, когда легкие растягиваются дырявой гармошкой. То, что ты втягиваешь на вдохе – дождь и туман. В ботинках хлюпает. Окоченевшие руки накрепко обхватили треккинговую палку. А пейзаж, драматические горные вершины, ледяная просинь лагун в узких долинах – все то, ради чего я иду в горы, что должно помогать, насыщать взгляд, наполнять окоём - скрыто завесой тумана и дождя.



Спустившись с перевала, оскальзываясь в мокрой ослиной тропе, я не обнаружила блондинки.
- Где твоя подруга, Эухения, - спрашивал Назарио, ловко переступая рядом с моими подгибающимися коленями.

- Будем искать, - прошипела я, и коротко добавила – найду – убью.

Наташка нашлась около будочки, где опять просили заплатить. Денег у нее не было, и она кротко сидела на крыльце.

- Ну где ты ходишь, разве можно быть такой медленной, - напустилась на меня Наташка, - я совсем замерзла…

- Наташа, а вот помнишь, мы были на Титикаке, и поутру надо было восемь километров за полтора часа, и ты там еле плелась – это было что, - взвизгнула я, напугав стоящего рядом осла.

- Ну… мне просто было неинтересно, - промямлила блондинка.

- А здесь интересно, - грозно наступала я.

- Неинтересно, - призналась Наташка. – Но очень холодно.



Мы шли через поле к берегу лагуны. Лагуна должна ластиться к подножью Ширишанки(Jirishanca), но туман тщательно прикрывал горы. Было очень обидно.

- Эухения,, что у нас на ужин, -вывел меня из печального ступора Назарио. Наташка сидела в палатке и разглядывала мокрые носки. Уже третью пару. Я вздохнула и склонилась над горелкой.
В моем дневнике этот день заканчивается так: «забились в платку к аррьеро, доготовили, поели, дождь, холодно, спать».

[Genia]

День 3. Laguna Mitacocha – laguna Carhuacocha.

Дождь не прекращался. Спальники были неизменно сырыми. Особенно было жаль настоящий пуховой – его я выпросила для блондинки у Кости для полного опасностей высокогорного треккинга.
- Хорошо, дам, только чур в спальник не ссаться, пух не любит влаги, - неохотно отвечал Костя.

И теперь меня беспокоило две проблемы – откуда в палатке конденсат и как отдавать спальник, вероятно он безнадежно испорчен влагой и отсутствием возможности просушить.

Наташка сидела в палатке и ела шоколад.

– За день должно случиться хоть что-то приятное, – назидательно сказала она, шурша фольгой.

Снаружи ходил Назарио и шумел с намеком. Мол война-войной, а завтрак по расписанию. Я закусила губу и натянула мокрые носки, мокрые штаны и вывалилась из палатки. Наташка продолжала шуршать фольгой и заворачивать ноги в целлофановые пакетики для завтраков. Она считала, что так носки промокнут не сразу.

- Ну что, Эухения, - печально спросил Назарио, облизывая ложку из-под овсянки.
- Бамос, - не менее печально отвечала я.

Треккинг в кордильере Уайуаш устроен следующим образом – каждый день перевал. Иногда два. Перевала. Еще почти каждый день лагуна, это такой бонус в конце дня. Горы вокруг около шести тысяч, и стоя на четырех, ты можешь разглядеть каждую трещину в их ледниках и дотянуться рукой. Это Гималайские вершины своими восьмитысячами приводят в благоговейный восторг, а здесь с толпой шеститысячников ты общаешься по свойски, по соседски, без желания упасть ниц и размахивать молитвенными флагами.

На сегодня нам уготован перевал в 4 650, туман, дождь со снегом и иногда открывающаяся полынья голубого неба. Перевал не крут, скорее уныло медитативен, я перебираю виртуальные четки в озябших руках и думаю про Сережу.

Сережа – это serebr с форума винского, опубликовавший отчет о треккинге в этой кордильере. От его фотографий леденела кровь, от этих драматических видов, и все, что я сделала потом – уволилась, прошла Колумбию, Эквадор и Боливию – все это была дорога сюда, в кордильеру Уайуаш. Я отодвинула в сторону ужас перед преступниками, карманниками, вероятностью оказаться посреди Южной Америки ограбленной и без паспорта, одна или, что еще хуже, с блондинкой. Я вспоминала Сережин отчет снова и снова, но блин, там нигде не говорилось про дождь, вот уже третий день полощущий мое терпение.



Когда ты мокр, мерзл и устал, развивается апатия. Я апатично передвигаю ноги, изредка оглядываясь на Наташку. Наташка плетется сзади, в ее рюкзачке – термос, шоколадка и мандаринка, на ногах – пакетики для завтраков. Пакетиков для завтрака не видно, но я знаю, что они там есть.









Ставим лагерь над лагуной. Ее должны окружать Ерупаха, Ерупаха Чико и Ширишанка, но из-под завесы тумана выглядывают только их подножья.

Готовлю ужин, кашу из киноа с луком и морковкой. Назарио сидит рядом и зачем-то рассказывает, какой вкусный сыр делает сеньора неподалеку.

- Назарио, если мы купим сыр, то я не смогу оплатить все пермиты по маршруту, - печально отвечаю, помешивая кашу. При слове сыр Наташка высовывается из палатки с воплем Где. И мы принимаем суровое решение в пользу сыра, потому что где те пермиты, и не отправят же они нас обратно, а сыр будет здесь и сейчас.



- Знаешь, Женя, я наверно больше не могу, - просто говорит Наташка, дрожа в мокром спальнике. Она лежит там в пуховике, шапке и пенополиуритановой сидушке. Я лежу рядом, в шапке, пуховике и варежках на ногах. Мокрые носки разложены на бедрах – я слышала, что так, на своем горячем теле, сушат вещи альпинисты. Понимаю, что Наташка права – это уже наслаждение за гранью, ходить на высоте в мокрых вещах и спать в сырых спальниках.

- Давай подумаем об этом завтра, - предлагаю я. И, чтобы отвлечься от холода, начинаю читать:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф…

Читаю я, если честно, распечатки из путеводителя с описанием маршрута. Вначале обычную страничку, поднялись на 500 м, спустились на 200, перевал 4600. Потом перелистнула и вслух прочитала заголовок «Альтернативная высокая тропа». Подъем 700м, спуск 400, перевал 4800.

- Ну-ка – ну-ка, с этого места поподробнее, - оживилась Наташка, и я продолжила «этот тяжелый путь приведет вас очень близко к ледникам, но потребует великолепных навыков ориентирования на местности, умения читать карту, опыт или гида. Это наиболее вероятный участок для печальных инцидентов. Но, если погода хороша, здесь будут одни из лучших видов за поход».

-Ура, опасность, - оживилась блондинка.
Я промолчала и глубже зарылась в спальник.

[constax]

Стесняюсь, но спрошу, что это.

Крыса... просто крыса... ну или морская свинка, что во вкусовом плане монопенисуально...

[KAA1]

про " закидают банановыми шкурками" улыбнуло
однако как у женщин все жестко,
мне друзья ни слова бы не сказали по поводу отсутствия Тайки или Кубинской мулатки, наоборот - даже у одного некоторый шок и увереность в некотором безрассудном геройстве(начинаю понимать фразу "измельчал мужик")

По поводу вылазки в Панаму не понял - это нелегально что ли было(без визы)?

[Genia]

По поводу вылазки в Панаму не понял - это нелегально что ли было(без визы)?

если придерживаться буквы закона, то нелегально. Но, когда ты приходишь именно на этот пляж, вроде как с местными на лодке проплываешь, то пограничник даже паспорт не просит. И по поселочку можно панамскому погулять.
там просто такая карибская расслабленность....

[Дмитрий]

Женя, Женька, Женечка!
прочитал первую страницу. Бля, как же это здорово, когда мысли о Южной Америке совпадают! Твой Рай и мое Чичиревиче. Менталитет колумбийцем и венесуэльцев сходен, оказывается. Мысли о Макондо меня не покидали на всем протяжении поездки. Оставлю две страницы на завтра для прочтения

[Genia]

Дима, спасибо! мне кажется, на менталитет очень влияет использование гамака:) в плане раслабления менталитета:))

(и если вдруг еще раз решишь назвать меня мастером описания женских страданий в горах - обижусь:)))

[Дмитрий]

если вдруг еще раз

не ну это было один раз и в нужном контексте
здесь контекст другой...
хотя, все твои "страдания" читаю взахлеб, с огромным удовольствием, как будто сижу в кресле (гамаке/на пенополиуретановом коврике), где-нибудь на краю света, откуда видно, как мясной кусок солнца падает в море (за горы / деревья), с бутылкой хорошего коньяка (вина/рома/виски/водкисперцем - "факовки"), а тебе вдруг рассказывают удивительные вещи о местах, где ты был, но такие подробности, о которых ты подозревал, но не смог уловить (унюхать/распробовать), - в общем, нечто иное, и недоступное твоему разуму с первого взгляда.
За тебя, акын в юбке, которая называется джинсы

[*Эльфа*]

Eugenia! Феноменально. Такой слог...читала запоем. Как хорошо, что есть еще 8 отчетов. Ушла читать.

[Незнайка.]

Восторг - нет,не то слово... Даже не могу подобрать. Но смысл - читать Ваш отчет - СЧАСТЬЕ!!! Вам нужно издавать книжки, о путешествиях. Они точно будут пользоваться спросом. Спасибо Вам огромное, за наслаждение! Сегодняшний рабочий день - насмарку Мне некогда, я в Сюр Америке!

[Дмитрий]

Бар "Уточка": только качественный алкоголь!
Женя, обдумай эту возможность

и банька на берегу Титикаки... Уффф!!!

[serebr]

Женя, пиши дальше! Не тяни.

[Genia]

мальчики, девочки, спасибо за отклики! жуть как приятно, что вам нравится! Дима вообще до слез растрогал!

была в командировке, приду домой вечером - продолжу. сама не люблю тянуть кота за хвост, но объем не детский какой-то..... Сережа, я стараюсь побыстрей.... надеюсь у тебя в начале июля уши не горели? вспоминала тебя весь трек. и про погоду, и что в твоем отчете ни слова не было сказано о плате за проход по территории.....

[serebr]

... и про погоду, и что в твоем отчете ни слова не было сказано о плате за проход по территории.....

Женя, неправда. И про то и про другое писал. Наверное на фотки мои засмотрелась, а текст пропустила

Да, вижу вам с блондинкой с погодой в Huayhuash не повезло... Меня только в предпоследний день дождем накрыло, а так в основном солнечно было.

[Дмитрий]

Дима вообще до слез растрогал

"Плачь, дева, плачь-рыдай, а мы тебе плечо подставим..." ©

[Genia]

Женя, неправда. И про то и про другое писал. Наверное на фотки мои засмотрелась, а текст пропустила

Да, Сереж, засмотрелась на твои умопомрачительные фото, не взяла с собой достаточно денег и как итог оказалась в полиции в Уаразе.
Ну да продолжение следует. ))

[Genia]

День 4. Laguna Carhuacocha – Laguna Carnicero.

Я просыпаюсь и прислушиваюсь тревожно. Неужели, неужели не слышно этого постылого звука шуршания дождя о купол палатки, неужели.. Осторожно расстегиваю молнию палатки, выпрыгиваю босиком, с воплем и фотоаппаратом – дождя нет, а две вершины Ерупахи мерцают в тумане розоватым отблеском, как глаза ягуара. Туман оседает ниже, и теперь вершины Ерупахи как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями…





- Женя, скажи ему, мы пойдем альтернативной тропой, ну, про которую ты вчера читала, - суетится блондинка. Я давлюсь чаем, кашляю, и думаю что это опасно.

- Нет, я альтернативной тропой не ходок, там ослы не пройдут, - радостно говорит Назарио. – Опасно, опасно, конечно – довольно добавляет он.
- Ну что, - капризно притоптывает блондинка, – так и будем за ослами плестись, или как?

Я вспоминаю строки из путеводителя, и фраза «виды одни из лучших за весь трек» вспыхивает в голове красным.

- Иэх, крошки мои, - качает головой Назарио.- Может хоть аванс дадите, а то мало ли…

Аванс я не дала. Тогда Назарио засуетился и сказал что нам непременно нужно догнать идущую впереди группу, мол это наш шанс остаться в живых.



- Скорей, скорей, - подгонял он меня и вздохнул с облегчением, когда до группы было уже подать рукой.

- Встретимся у лагуны, - вежливо попрощалась я, – как она будет называться на этот раз? А, Карнисеро, как я могла забыть…..



Минут через десять мы нагнали группу итальянцев. Вернее, вначале нас догнал их гид, широкоскулый улыбчивый малый. Две девушки без единого гида и осла его позабавили, потому что он сурово зыркнул и сказал держаться за ним.

Так мы обрели свою судьбу и развлечение на следующую неделю – Наташка об этом еще не знала, а я уже увидела итальянского Алессандро с огромным штативом на плечах. Алессандро был сед, высок, силен и оператор итальянского телевидения. Он то взбегал наверх для лучшего ракурса, то припадал к земле.





Здесь, в этих местах, я поняла значение выражения «драматический пейзаж». Когда обжигающая просинь неба, облака, живущие насыщенной небесной жизнью, рыжее, охряное подложье, из которого на глазах вырастают горы. Горы растут как бамбук, два сантиметра в час, они пронзают тебя изощренной китайской пыткой, и ты корчишься от невыносимости этой муки красотой и сглатываешь слезы. Осторожно обходишь лагуну, ломкое зеркало, где отражается огромная снежная стена. Идешь по краю лагуны, как по краю жизни, и сердце бьётся часто-часто, потому что эта пейзажная драма невыносима, Господи!



Окончательно я теряю рассудок, сидя на краю морены. Морена круто обрывается в немыслимый аквамарин ледникового озера. В озере плавают льдины, отколовшиеся от ледника Сьюла Гранде. Одна за одной, с грохотом сходят лавины.
Я раньше думала, что у Высоцкого, Здесь вам не равнина, здесь климат иной, Идут лавины одна за одной – это образно. Что лавины не могут идти непрерывно, что неальпинисту раз в жизни услышать этот гулкий грохот уже необыкновенное везение. И вот я сижу, свесив ноги в обрыв, снизу стылым холодом обдает голубая лагуна Сьюла, а по восточному склону Сьюла Гранде ежеминутно с грохотом курьерского поезда проносятся лавины, обрушиваясь в лагуну.





Мы поднимаемся все выше по крутой тропе. Вернее, поднимаюсь я, потому что Наташка давно скрылась впереди. Тяжело дыша, отхожу в сторону и пропускаю Алессандро, он ободряюще улыбается и поудобнее пристраивает штатив на плече.









На сам перевал, последние метров 200, тропа не явно выражена, идет по ручейку. Да какая к черту тропа, это просто ручей, по которому нужно ступать вверх. Я благодарю свое туловище, что, несмотря на некоторую замедленность движений и факта, что его давно обогнала блондинка, группа израильтян и группа итальянцев – туловище, то есть я, невозмутимо переставляет ноги, не учиняет истерик и знает, что пусть несколько позже остальных, но обязательно заберется наверх.

Перевал присыпан снегом, словно капуччино ванильным сахаром. Группы уже начали спуск вниз, только Наташка, оранжевым снегирём в пуховике, нахохлившись, ждет меня.
- Иди, прогуляйся по гребню, - советует она, пока я пытаюсь обрести дыхание. И я осторожно бреду по узкой крыше мира, и заглядываю вниз, в распахнутые окна лагун.









Когда мы приплелись, Назарио уже поставил лагерь, просушил спальники, набрал воды в котелок и, потирая руки, ждал ужин.
- Как ты можешь готовить на таком холоде, - вскользь спросила блондинка и удалилась в палатку. Я осталась снаружи, наедине с закатом, морковкой и чечевицей.
- Кстати, когда мы проходили мимо итальянского лагеря, они ели суп, - высунулась из палатки головка блондинки. Я пошарила рукой в поисках камня поувестистей.

Я многому научилась в ходе великого южноамериканского путешествия – не класть деньги в карман на коленке, не спать с неграми, не стоять на пути у игуан, и сегодня обрела новое знание - перуанская чечевица отличается от московской и ее надо обязательно замачивать, минимум на сутки. Часа через два, когда солнце село, а холод сковал руки и окрестности, я сняла недоваренный горшочек с огня, и, густо покраснев, пригласила к ужину. Двухразовое питание в походе притупляет чувства, и полусырая чечевица была съедена без нареканий.



Ночи проходили бурно. Я металась в спальнике, то натягивая на уши шапку, то на попу пуховик. Рядом крупно дрожала Наташка.



День 5. Laguna Carnicero – Laguna Viconda и Rio Pumarinri hot springs.

Мы распрощались с Назарио на узкой тропинке, отправив его вперед занимать места и сушить спальники – явление конденсата приходило к нам каждую ночь, а его природа оставалась неизвестной.
Я шла и любовалась прекрасной Трапецией (5 653 м), ее идеальными формами и пропорциями. Трапеция скромно рисовалась по правому боку, прятала глаза и стеснительно отводила в сторону облака.





- О боже мой, кто это прекрасный скачет верхом, - голосом тающего мороженого пролепетала блондинка и уставилась вдаль. Вдали, из клубов пыли, нарисовался бронзовоскулый верховой в яростной скачке. Он приник к холке, почти слившись с лошадью, копыта выбивали барабанную дробь. Как гвоздь в девичье сердце, на голове у медноглазого верхового была ковбойская шляпа. Наташка, держась за сердце, осела на тропу.
Всадник, поравнявшись с нами, придержал коня.

- Как дела, девчонки, - спросил он, и мы узнали вчерашнего гида итальянцев. На щеке у него был шрамик крестиком, а в глазах искры.
- У меня тут того…осел убежал, – пояснил он и пришпорил лошадь.

- Женя, подай пожалуйста мое сердце, оно кажется укатилось под ноги лошади, - слабым голосом попросила Наташка. Теперь развлечение на следующую неделю обрела и она.

Очередной перевал 4 750, из под него манит немыслимой синью лагуна Виконга. Спускаемся к ней зигзагом, выставив ладони. От лагуны веет ледяным холодом, на мысу стоит хижина, у порога играют дети. Я пытаюсь примерить на себя эту жизнь и не могу. Да, наверно это лишь пастбище и семья постоянно живет в городе, а не в окруженье этой стылой бесприютной красоты, но здесь и сейчас румяная девочка у порога смотрит на нас во все глаза, засунув в рот холодный палец. Навстречу нам едут верховые с жеребенком в поводу, это мужчина и женщина. Женщина улыбается потрескавшимися губами и кокетливо придерживает шляпку. К шляпке прикреплена красочная фруктово-ягодная гирлянда. Я тоже улыбаюсь, мои губы трескаются немедленно и больно, но улыбка лишь самое малое, чем я могу выразить восхищение.



Подходим к развилке, одна тропинка бежит верхом лагуны, на другой написано «no passa, проход запрещен». Наташка вспоминает, что накануне я читала про эту развилку, и что « выбирай любую, дорогой треккер, все равно они минут через пятнадцать соединятся».

- Ну мы же не дуры, пойдем нижней, - и Наташка устремляется в надпись «no passa».

Я дура. Я вишу (а может правильно – висю, хотя тьфу, мне не до этого сейчас, пусть будет нависаю) над лагуной Виконга, леденящей мне ноги обжигающей синью. Под ногами небольшой каменный карнизик, радостно осыпающийся в лагуну. Очень мешает треккинговая палка, рюкзак, а еще ноги.
- Наташка, а ведь та надпись, не ходить – она была неспроста, - дрожащим голосом кричу я очевидное.
- Подумаешь, слегка ошиблась, - передергивает плечом блондинка и балетными шагами идет по карнизу. Я всхлипываю и неуклюже карабкаюсь за ней.



Мы спускаемся в идиллическую долину, щедро политую солнечным светом как блинчик – кленовым сиропом. В долине есть водопад, звонкая река Пумаринри и горячие источники.
Нет, я не ошиблась – Горячие Источники, правда-правда, большой бассейн на открытом воздухе, наполненный горячей термальной водой. Здесь мы с Наташкой и проводим остаток дня, то сидя в горячей воде, то выползая на бортик и тараща глаза на выход итальянской группы в настоящих купальных халатах, откуда они взяли эти махровые халаты карамельных цветов на высоте 4 300, они что, охренели?





- Зачем ты сказала мне не брать купальник, - укоризненно произнесла блондинка, отжимая футболку. – Я бы непременно взяла бикини, и не позорилась бы здесь в черных трусах.
Я не нашлась, что ответить и потупилась, печально уставившись в черный лифчик.

- Человек может без устали смотреть на три вещи, - рассуждала я вечером – как сходят лавины в лагуну, как плывут розовые облака, как скачет верхом прекрасный гид итальянцев. А вместо всего я смотрю в котелок и жду, когда закипит вода…..

[Genia]

День 6. Laguna Viconda – Quebrada Quanacpatay.

С каждым шагом приближаюсь к двуглавой вершине г. Куйок. Подходя к перевалу, хочется протянуть руку и потрогать огромную снеговую гору – с высоты перевала в 5 000м вершина в 5 350м кажется не такой уж и огромной. Горы водят вокруг хороводы, кружат голову.



Я давно присмотрела себе девочек – одну итальянку и одну израильтянку из соседских групп – это были единственные дохлые девочки, кого я могла обогнать. Обгоняя бледных плетущихся крошек, я чувствовала уверенность в своих силах и беспричинное ликованье. Сегодня оказалось, что у меня больше нет шанса на победу – дохлых девочек пересадили на лошадей.



Вокруг любимые цвета капуччино и ванильного сахара. Победоносный Виракоча оказался гурманом - любителем и присыпал снегом кофейную пенку. Украсил взбитыми сливками вершину г. Куйок и смотрел долгим взглядом, как она искрится на солнце.



На перевале радостно топталась итальянская группа. Я скосила глаза в сторону Адессандро и развернула карту. Алессандро немедленно подошел и склонился через плечо.

- Вот здесь очень интересное место, да, да, ниже, левее, вот так хорошо, - проникновенно говорил он, водя пальцем по нарисованной кордильере. – Вот здесь, как спустишься – сразу прямо и наверх, есть еще перевал, Сан Антонио, оттуда очень красивый вид, это как бы смотровая площадка, мирадор..







Вероломный Алессандро не сказал, что их группа собирается перевалить через Сан Антонио, отправив своих ослов с погонщиками кружным путем – и слава богу, иначе мы бы пошли по их следам.

Спуск вниз, после перевала оказался крут. Я растопырилась треккинговыми палками, а Наташка вообще сползала на корточках. Мы прошли мимо израильской группы, они радостно ели сэндвичи. Сэндвичи, укрывшись от ветра за камнем, наскоро лепили гид и кухарка. Наташка завистливо заглядывала в рот израильтянам и на спуске много рассуждала о прелестях организованного туризма и места кухарки в жизни общества.



Внизу, в прекрасной щедрой долине, Назарио разбил лагерь и поджидал.

– Ну что, девчонки, - радостно спросил он, - может, чайку?

- Некогда нам, – сумрачно отвечала я. – Мы сейчас опять пойдем наслаждаться. Мирадор Сан Антонио.

- Но вы уже были сегодня на пяти тысячах, вам мало? Может для разнообразия пообедаем, говорят, обед это прикольно- искушал Назарио.

- Не, мы наверх, - крикнула Наташка и, чертыхаясь, поспешила через болото.



Идти тяжело. Первая часть подъема была просто крутой, потом крутой вверх по ручью, потом почти отвесно крутой вверх по сыпухе. Я ставила ногу, и нога вместе со мной ехала вниз. Иногда с порывом ветра охватывало отчаяние. Идти вверх на высоте пять это такая трудная беспросветная работа, и отсутствие рюкзака совсем не умаляет ее сложности. Трудно вставать с камня, упирать ногу в черный щебень, делать шаг, сползать вниз, размахиваться треккинговой палкой и снова шаг, и дышать, дышать взахлеб, а воздух так тонок, что почти не проникает в легкие. Хочется сдаться, прямо сейчас, сесть на камень и долго сидеть, но ты вновь поднимаешься какой-то шестой кошкиной силой и снова идешь. Шаг. Вдох. Шаг.



Последние шаги самые легкие, ими движет не долг, а любопытство – посмотреть, что там наверху, заглянуть за край земли. Делаю эти легкие шаги, в голове звенит комариным звоном, тело легкое и немного не моё…

На узкой кромке, отделяющей горы за спиной от гор впереди, я задыхаюсь. От высоты, от красоты, от ветра, набившегося в рот, в карманы, в рукава. Всей грудью с размаху натыкаюсь на Сьюлу Гранде, Ерупаху, Расак и другие пики, отказавшиеся сообщить имена. От удара из меня вылетает последний тонкий воздух и я просто стою, бездыханна.



– В горах высота важнее имени, – гордо говорят безымянные мне пики. Я молча киваю. Я всегда соглашаюсь с горами, они выше, им видней.
Наташка уходит вдаль вдоль по гребню.

- Все ходили в ту сторону, - запальчиво сказала блондинка, – все израильтяне, и даже их собака, я все видела и теперь тоже хочу, а то все ходили, а я как дура… Наташка легко вскарабкалась по камням и скрылась из виду.

Я сидела на этом водоразделе, считала лагуны, безнадежно дрожала от ветра.
Потом спускалась, шла к лагерю – волокла на плечах обреченную усталость и ледяной холод. В глазах, как трафарет, остались выжжены здешние пики – Ерупаха, Сьюла Гранде, Сарапо, Расак…Язык осторожно пробует новые имена, перекатывает во рту чужие звуки, как ягоды крыжовника…

- У меня есть план, - объявила блондинка. Я привычно насторожилась. – Давай спросим Назарио, голоден ли он. Как приличный мужчина, он скажет что нет, и тогда мы съедим по бутерброду с сыром и наконец-то ляжем, – блондинка была горда, как славно она всё придумала. Я пожала плечами с сомнением – то, на что наверняка купился бы блондинкин муж, может не подойти для нежного желудка водителя осла из Перу.

- Женяспроси, - выразительно повела бровью блондинка, и я подошла к Назарио.

- Прекрасная погода, не правда ли… В такую погоду хорошо лежать в палатке и думать о звездах..

- Ага, погода ничего, только жрать больно хочется, – шмыгнул носом аррьеро.

- Уж не голодны ли вы, сеньор Назарио, - безнадежно продолжала я.

- О, да! Зверски, - радостно закивал головой Назарио. – И что у нас на ужин?

Я всхлипнула и поставила кастрюльку на огонь. Наташка силой мысли поддерживала меня из палатки.

[Genia]

День 7. Quebrada Quanacpatay – Rio Calinca.


Мы наконец-то посчитали дни и осознали. Решили, что одиннадцати дней блужданий по горам хватит вполне, и лучше провести лишний день в Уаразе. Оставшиеся дни уже сжимали волчье кольцо, и даже лишний день в Уаразе должен был увенчаться ночным автобусом в Лиму и утренним перелетом Лима – Богота.

Спускаемся ступенчатой долиной, и с каждым вдохом чувствую, как высота идет на спад. Горы все так же любопытно заглядывают в долину, я подхожу к ним все ближе и ближе, протягивая перевернутую вверх ладонь. Чтобы горы не боялись, обнюхали и признали своей. Я давно своя, я пью из этих ручьев, позабыв обеззараживающие таблетки, мы давно одной крови…Вы любите возвышаться, а я – на вас смотреть, у нас так много общего…

Назарио идет впереди, в неизменной шляпе, с неизменными ослами. Он не торопится, аккуратно переставляет ноги, и так, прыгая с камня на камень, может развить немыслимую скорость. Он делает это очень ловко, без натуги, преобразовывает пространство в особую, удобную ему и ослам материю. А я мучительно пробираюсь через плотный воздух, спотыкаюсь, засматриваюсь по сторонам, и. если меня никто не окликнет, обязательно отстаю.









Повернули за хребет и встретились с полем альпийских люпинов. Я жадно хватаю взглядом это лиловое буйство цвета. Исполненная люпинами, решаю срезать дорогу на спуске и попадаю в корали – лабиринты каменных стен, где местные жители сторожат овец. Немедленно чувствую себя овцой и теряюсь. Не могу найти то место, откуда я сюда попала, и не могу выйти – либо не получается вскарабкаться на стену, либо не могу спрыгнуть из-за крутизны. Охватывает паника, Наташка с Назарио давно исчезли из виду.

Все же хорошо носить при себе кошелек.

- А где же Эухения, - напряженно спросил аррьеро

- Не знаю, она всегда теряется, - невозмутимо пожала плечами Наташка. – Кстати, наши деньги тоже у нее, - лукаво добавила блондинка.
Назарио подпрыгнул в испуге и тревожной трусцой скрылся в кустах в поисках кошелька и аванса.

- Эухения, мать твою, - раздавался гулкий крик.

- Твою мать, твою мать, - изображая эхо, жалобно блеяла я, роняя камень на педикюр и сдавленно ругаясь матом.

- Кошелек-то не потеряла, ослица иорданская, - продолжал вести беседу Назарио, карабкаясь через загоны для животных.

- Нет еще, - жалобно всхлипывала я.

- Палку, палку брось, ногу сюда, руку давай, ишачка карабахская, - командовал аррьеро.

- Короче, барышни, так дальше продолжаться не может, - заявил водитель ослов. – Дайте мне аванс, пойду сгоняю в Хуллиапу, приценюсь, почем там ослы, заодно сделаю пару важных звонков..

Я молча выдала аванс, и мы с Наташкой остались на берегу звонкой реки Калинка загорать, стирать носки и готовить ужин.



Назарио пришел глубокой ночью. В его отсутствие Наташка выедала картошку из супа, а я шутила, что если Назарио не вернется, нам придется продавать его ослов. Несмотря на то, что писка закончилась дня три назад, продажа ослов казалась ужасно смешной. А еще это был первый день, когда нам было тепло.