Сюр Америка. (Колумбия-Эквадор-Перу-Боливия+треккинг в Андах)

[Незнайка.]

Восторг - нет,не то слово... Даже не могу подобрать. Но смысл - читать Ваш отчет - СЧАСТЬЕ!!! Вам нужно издавать книжки, о путешествиях. Они точно будут пользоваться спросом. Спасибо Вам огромное, за наслаждение! Сегодняшний рабочий день - насмарку Мне некогда, я в Сюр Америке!

[Дмитрий]

Бар "Уточка": только качественный алкоголь!
Женя, обдумай эту возможность

и банька на берегу Титикаки... Уффф!!!

[serebr]

Женя, пиши дальше! Не тяни.

[Genia]

мальчики, девочки, спасибо за отклики! жуть как приятно, что вам нравится! Дима вообще до слез растрогал!

была в командировке, приду домой вечером - продолжу. сама не люблю тянуть кота за хвост, но объем не детский какой-то..... Сережа, я стараюсь побыстрей.... надеюсь у тебя в начале июля уши не горели? вспоминала тебя весь трек. и про погоду, и что в твоем отчете ни слова не было сказано о плате за проход по территории.....

[serebr]

... и про погоду, и что в твоем отчете ни слова не было сказано о плате за проход по территории.....

Женя, неправда. И про то и про другое писал. Наверное на фотки мои засмотрелась, а текст пропустила

Да, вижу вам с блондинкой с погодой в Huayhuash не повезло... Меня только в предпоследний день дождем накрыло, а так в основном солнечно было.

[Дмитрий]

Дима вообще до слез растрогал

"Плачь, дева, плачь-рыдай, а мы тебе плечо подставим..." ©

[Genia]

Женя, неправда. И про то и про другое писал. Наверное на фотки мои засмотрелась, а текст пропустила

Да, Сереж, засмотрелась на твои умопомрачительные фото, не взяла с собой достаточно денег и как итог оказалась в полиции в Уаразе.
Ну да продолжение следует. ))

[Genia]

День 4. Laguna Carhuacocha – Laguna Carnicero.

Я просыпаюсь и прислушиваюсь тревожно. Неужели, неужели не слышно этого постылого звука шуршания дождя о купол палатки, неужели.. Осторожно расстегиваю молнию палатки, выпрыгиваю босиком, с воплем и фотоаппаратом – дождя нет, а две вершины Ерупахи мерцают в тумане розоватым отблеском, как глаза ягуара. Туман оседает ниже, и теперь вершины Ерупахи как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями…





- Женя, скажи ему, мы пойдем альтернативной тропой, ну, про которую ты вчера читала, - суетится блондинка. Я давлюсь чаем, кашляю, и думаю что это опасно.

- Нет, я альтернативной тропой не ходок, там ослы не пройдут, - радостно говорит Назарио. – Опасно, опасно, конечно – довольно добавляет он.
- Ну что, - капризно притоптывает блондинка, – так и будем за ослами плестись, или как?

Я вспоминаю строки из путеводителя, и фраза «виды одни из лучших за весь трек» вспыхивает в голове красным.

- Иэх, крошки мои, - качает головой Назарио.- Может хоть аванс дадите, а то мало ли…

Аванс я не дала. Тогда Назарио засуетился и сказал что нам непременно нужно догнать идущую впереди группу, мол это наш шанс остаться в живых.



- Скорей, скорей, - подгонял он меня и вздохнул с облегчением, когда до группы было уже подать рукой.

- Встретимся у лагуны, - вежливо попрощалась я, – как она будет называться на этот раз? А, Карнисеро, как я могла забыть…..



Минут через десять мы нагнали группу итальянцев. Вернее, вначале нас догнал их гид, широкоскулый улыбчивый малый. Две девушки без единого гида и осла его позабавили, потому что он сурово зыркнул и сказал держаться за ним.

Так мы обрели свою судьбу и развлечение на следующую неделю – Наташка об этом еще не знала, а я уже увидела итальянского Алессандро с огромным штативом на плечах. Алессандро был сед, высок, силен и оператор итальянского телевидения. Он то взбегал наверх для лучшего ракурса, то припадал к земле.





Здесь, в этих местах, я поняла значение выражения «драматический пейзаж». Когда обжигающая просинь неба, облака, живущие насыщенной небесной жизнью, рыжее, охряное подложье, из которого на глазах вырастают горы. Горы растут как бамбук, два сантиметра в час, они пронзают тебя изощренной китайской пыткой, и ты корчишься от невыносимости этой муки красотой и сглатываешь слезы. Осторожно обходишь лагуну, ломкое зеркало, где отражается огромная снежная стена. Идешь по краю лагуны, как по краю жизни, и сердце бьётся часто-часто, потому что эта пейзажная драма невыносима, Господи!



Окончательно я теряю рассудок, сидя на краю морены. Морена круто обрывается в немыслимый аквамарин ледникового озера. В озере плавают льдины, отколовшиеся от ледника Сьюла Гранде. Одна за одной, с грохотом сходят лавины.
Я раньше думала, что у Высоцкого, Здесь вам не равнина, здесь климат иной, Идут лавины одна за одной – это образно. Что лавины не могут идти непрерывно, что неальпинисту раз в жизни услышать этот гулкий грохот уже необыкновенное везение. И вот я сижу, свесив ноги в обрыв, снизу стылым холодом обдает голубая лагуна Сьюла, а по восточному склону Сьюла Гранде ежеминутно с грохотом курьерского поезда проносятся лавины, обрушиваясь в лагуну.





Мы поднимаемся все выше по крутой тропе. Вернее, поднимаюсь я, потому что Наташка давно скрылась впереди. Тяжело дыша, отхожу в сторону и пропускаю Алессандро, он ободряюще улыбается и поудобнее пристраивает штатив на плече.









На сам перевал, последние метров 200, тропа не явно выражена, идет по ручейку. Да какая к черту тропа, это просто ручей, по которому нужно ступать вверх. Я благодарю свое туловище, что, несмотря на некоторую замедленность движений и факта, что его давно обогнала блондинка, группа израильтян и группа итальянцев – туловище, то есть я, невозмутимо переставляет ноги, не учиняет истерик и знает, что пусть несколько позже остальных, но обязательно заберется наверх.

Перевал присыпан снегом, словно капуччино ванильным сахаром. Группы уже начали спуск вниз, только Наташка, оранжевым снегирём в пуховике, нахохлившись, ждет меня.
- Иди, прогуляйся по гребню, - советует она, пока я пытаюсь обрести дыхание. И я осторожно бреду по узкой крыше мира, и заглядываю вниз, в распахнутые окна лагун.









Когда мы приплелись, Назарио уже поставил лагерь, просушил спальники, набрал воды в котелок и, потирая руки, ждал ужин.
- Как ты можешь готовить на таком холоде, - вскользь спросила блондинка и удалилась в палатку. Я осталась снаружи, наедине с закатом, морковкой и чечевицей.
- Кстати, когда мы проходили мимо итальянского лагеря, они ели суп, - высунулась из палатки головка блондинки. Я пошарила рукой в поисках камня поувестистей.

Я многому научилась в ходе великого южноамериканского путешествия – не класть деньги в карман на коленке, не спать с неграми, не стоять на пути у игуан, и сегодня обрела новое знание - перуанская чечевица отличается от московской и ее надо обязательно замачивать, минимум на сутки. Часа через два, когда солнце село, а холод сковал руки и окрестности, я сняла недоваренный горшочек с огня, и, густо покраснев, пригласила к ужину. Двухразовое питание в походе притупляет чувства, и полусырая чечевица была съедена без нареканий.



Ночи проходили бурно. Я металась в спальнике, то натягивая на уши шапку, то на попу пуховик. Рядом крупно дрожала Наташка.



День 5. Laguna Carnicero – Laguna Viconda и Rio Pumarinri hot springs.

Мы распрощались с Назарио на узкой тропинке, отправив его вперед занимать места и сушить спальники – явление конденсата приходило к нам каждую ночь, а его природа оставалась неизвестной.
Я шла и любовалась прекрасной Трапецией (5 653 м), ее идеальными формами и пропорциями. Трапеция скромно рисовалась по правому боку, прятала глаза и стеснительно отводила в сторону облака.





- О боже мой, кто это прекрасный скачет верхом, - голосом тающего мороженого пролепетала блондинка и уставилась вдаль. Вдали, из клубов пыли, нарисовался бронзовоскулый верховой в яростной скачке. Он приник к холке, почти слившись с лошадью, копыта выбивали барабанную дробь. Как гвоздь в девичье сердце, на голове у медноглазого верхового была ковбойская шляпа. Наташка, держась за сердце, осела на тропу.
Всадник, поравнявшись с нами, придержал коня.

- Как дела, девчонки, - спросил он, и мы узнали вчерашнего гида итальянцев. На щеке у него был шрамик крестиком, а в глазах искры.
- У меня тут того…осел убежал, – пояснил он и пришпорил лошадь.

- Женя, подай пожалуйста мое сердце, оно кажется укатилось под ноги лошади, - слабым голосом попросила Наташка. Теперь развлечение на следующую неделю обрела и она.

Очередной перевал 4 750, из под него манит немыслимой синью лагуна Виконга. Спускаемся к ней зигзагом, выставив ладони. От лагуны веет ледяным холодом, на мысу стоит хижина, у порога играют дети. Я пытаюсь примерить на себя эту жизнь и не могу. Да, наверно это лишь пастбище и семья постоянно живет в городе, а не в окруженье этой стылой бесприютной красоты, но здесь и сейчас румяная девочка у порога смотрит на нас во все глаза, засунув в рот холодный палец. Навстречу нам едут верховые с жеребенком в поводу, это мужчина и женщина. Женщина улыбается потрескавшимися губами и кокетливо придерживает шляпку. К шляпке прикреплена красочная фруктово-ягодная гирлянда. Я тоже улыбаюсь, мои губы трескаются немедленно и больно, но улыбка лишь самое малое, чем я могу выразить восхищение.



Подходим к развилке, одна тропинка бежит верхом лагуны, на другой написано «no passa, проход запрещен». Наташка вспоминает, что накануне я читала про эту развилку, и что « выбирай любую, дорогой треккер, все равно они минут через пятнадцать соединятся».

- Ну мы же не дуры, пойдем нижней, - и Наташка устремляется в надпись «no passa».

Я дура. Я вишу (а может правильно – висю, хотя тьфу, мне не до этого сейчас, пусть будет нависаю) над лагуной Виконга, леденящей мне ноги обжигающей синью. Под ногами небольшой каменный карнизик, радостно осыпающийся в лагуну. Очень мешает треккинговая палка, рюкзак, а еще ноги.
- Наташка, а ведь та надпись, не ходить – она была неспроста, - дрожащим голосом кричу я очевидное.
- Подумаешь, слегка ошиблась, - передергивает плечом блондинка и балетными шагами идет по карнизу. Я всхлипываю и неуклюже карабкаюсь за ней.



Мы спускаемся в идиллическую долину, щедро политую солнечным светом как блинчик – кленовым сиропом. В долине есть водопад, звонкая река Пумаринри и горячие источники.
Нет, я не ошиблась – Горячие Источники, правда-правда, большой бассейн на открытом воздухе, наполненный горячей термальной водой. Здесь мы с Наташкой и проводим остаток дня, то сидя в горячей воде, то выползая на бортик и тараща глаза на выход итальянской группы в настоящих купальных халатах, откуда они взяли эти махровые халаты карамельных цветов на высоте 4 300, они что, охренели?





- Зачем ты сказала мне не брать купальник, - укоризненно произнесла блондинка, отжимая футболку. – Я бы непременно взяла бикини, и не позорилась бы здесь в черных трусах.
Я не нашлась, что ответить и потупилась, печально уставившись в черный лифчик.

- Человек может без устали смотреть на три вещи, - рассуждала я вечером – как сходят лавины в лагуну, как плывут розовые облака, как скачет верхом прекрасный гид итальянцев. А вместо всего я смотрю в котелок и жду, когда закипит вода…..

[Genia]

День 6. Laguna Viconda – Quebrada Quanacpatay.

С каждым шагом приближаюсь к двуглавой вершине г. Куйок. Подходя к перевалу, хочется протянуть руку и потрогать огромную снеговую гору – с высоты перевала в 5 000м вершина в 5 350м кажется не такой уж и огромной. Горы водят вокруг хороводы, кружат голову.



Я давно присмотрела себе девочек – одну итальянку и одну израильтянку из соседских групп – это были единственные дохлые девочки, кого я могла обогнать. Обгоняя бледных плетущихся крошек, я чувствовала уверенность в своих силах и беспричинное ликованье. Сегодня оказалось, что у меня больше нет шанса на победу – дохлых девочек пересадили на лошадей.



Вокруг любимые цвета капуччино и ванильного сахара. Победоносный Виракоча оказался гурманом - любителем и присыпал снегом кофейную пенку. Украсил взбитыми сливками вершину г. Куйок и смотрел долгим взглядом, как она искрится на солнце.



На перевале радостно топталась итальянская группа. Я скосила глаза в сторону Адессандро и развернула карту. Алессандро немедленно подошел и склонился через плечо.

- Вот здесь очень интересное место, да, да, ниже, левее, вот так хорошо, - проникновенно говорил он, водя пальцем по нарисованной кордильере. – Вот здесь, как спустишься – сразу прямо и наверх, есть еще перевал, Сан Антонио, оттуда очень красивый вид, это как бы смотровая площадка, мирадор..







Вероломный Алессандро не сказал, что их группа собирается перевалить через Сан Антонио, отправив своих ослов с погонщиками кружным путем – и слава богу, иначе мы бы пошли по их следам.

Спуск вниз, после перевала оказался крут. Я растопырилась треккинговыми палками, а Наташка вообще сползала на корточках. Мы прошли мимо израильской группы, они радостно ели сэндвичи. Сэндвичи, укрывшись от ветра за камнем, наскоро лепили гид и кухарка. Наташка завистливо заглядывала в рот израильтянам и на спуске много рассуждала о прелестях организованного туризма и места кухарки в жизни общества.



Внизу, в прекрасной щедрой долине, Назарио разбил лагерь и поджидал.

– Ну что, девчонки, - радостно спросил он, - может, чайку?

- Некогда нам, – сумрачно отвечала я. – Мы сейчас опять пойдем наслаждаться. Мирадор Сан Антонио.

- Но вы уже были сегодня на пяти тысячах, вам мало? Может для разнообразия пообедаем, говорят, обед это прикольно- искушал Назарио.

- Не, мы наверх, - крикнула Наташка и, чертыхаясь, поспешила через болото.



Идти тяжело. Первая часть подъема была просто крутой, потом крутой вверх по ручью, потом почти отвесно крутой вверх по сыпухе. Я ставила ногу, и нога вместе со мной ехала вниз. Иногда с порывом ветра охватывало отчаяние. Идти вверх на высоте пять это такая трудная беспросветная работа, и отсутствие рюкзака совсем не умаляет ее сложности. Трудно вставать с камня, упирать ногу в черный щебень, делать шаг, сползать вниз, размахиваться треккинговой палкой и снова шаг, и дышать, дышать взахлеб, а воздух так тонок, что почти не проникает в легкие. Хочется сдаться, прямо сейчас, сесть на камень и долго сидеть, но ты вновь поднимаешься какой-то шестой кошкиной силой и снова идешь. Шаг. Вдох. Шаг.



Последние шаги самые легкие, ими движет не долг, а любопытство – посмотреть, что там наверху, заглянуть за край земли. Делаю эти легкие шаги, в голове звенит комариным звоном, тело легкое и немного не моё…

На узкой кромке, отделяющей горы за спиной от гор впереди, я задыхаюсь. От высоты, от красоты, от ветра, набившегося в рот, в карманы, в рукава. Всей грудью с размаху натыкаюсь на Сьюлу Гранде, Ерупаху, Расак и другие пики, отказавшиеся сообщить имена. От удара из меня вылетает последний тонкий воздух и я просто стою, бездыханна.



– В горах высота важнее имени, – гордо говорят безымянные мне пики. Я молча киваю. Я всегда соглашаюсь с горами, они выше, им видней.
Наташка уходит вдаль вдоль по гребню.

- Все ходили в ту сторону, - запальчиво сказала блондинка, – все израильтяне, и даже их собака, я все видела и теперь тоже хочу, а то все ходили, а я как дура… Наташка легко вскарабкалась по камням и скрылась из виду.

Я сидела на этом водоразделе, считала лагуны, безнадежно дрожала от ветра.
Потом спускалась, шла к лагерю – волокла на плечах обреченную усталость и ледяной холод. В глазах, как трафарет, остались выжжены здешние пики – Ерупаха, Сьюла Гранде, Сарапо, Расак…Язык осторожно пробует новые имена, перекатывает во рту чужие звуки, как ягоды крыжовника…

- У меня есть план, - объявила блондинка. Я привычно насторожилась. – Давай спросим Назарио, голоден ли он. Как приличный мужчина, он скажет что нет, и тогда мы съедим по бутерброду с сыром и наконец-то ляжем, – блондинка была горда, как славно она всё придумала. Я пожала плечами с сомнением – то, на что наверняка купился бы блондинкин муж, может не подойти для нежного желудка водителя осла из Перу.

- Женяспроси, - выразительно повела бровью блондинка, и я подошла к Назарио.

- Прекрасная погода, не правда ли… В такую погоду хорошо лежать в палатке и думать о звездах..

- Ага, погода ничего, только жрать больно хочется, – шмыгнул носом аррьеро.

- Уж не голодны ли вы, сеньор Назарио, - безнадежно продолжала я.

- О, да! Зверски, - радостно закивал головой Назарио. – И что у нас на ужин?

Я всхлипнула и поставила кастрюльку на огонь. Наташка силой мысли поддерживала меня из палатки.

[Genia]

День 7. Quebrada Quanacpatay – Rio Calinca.


Мы наконец-то посчитали дни и осознали. Решили, что одиннадцати дней блужданий по горам хватит вполне, и лучше провести лишний день в Уаразе. Оставшиеся дни уже сжимали волчье кольцо, и даже лишний день в Уаразе должен был увенчаться ночным автобусом в Лиму и утренним перелетом Лима – Богота.

Спускаемся ступенчатой долиной, и с каждым вдохом чувствую, как высота идет на спад. Горы все так же любопытно заглядывают в долину, я подхожу к ним все ближе и ближе, протягивая перевернутую вверх ладонь. Чтобы горы не боялись, обнюхали и признали своей. Я давно своя, я пью из этих ручьев, позабыв обеззараживающие таблетки, мы давно одной крови…Вы любите возвышаться, а я – на вас смотреть, у нас так много общего…

Назарио идет впереди, в неизменной шляпе, с неизменными ослами. Он не торопится, аккуратно переставляет ноги, и так, прыгая с камня на камень, может развить немыслимую скорость. Он делает это очень ловко, без натуги, преобразовывает пространство в особую, удобную ему и ослам материю. А я мучительно пробираюсь через плотный воздух, спотыкаюсь, засматриваюсь по сторонам, и. если меня никто не окликнет, обязательно отстаю.









Повернули за хребет и встретились с полем альпийских люпинов. Я жадно хватаю взглядом это лиловое буйство цвета. Исполненная люпинами, решаю срезать дорогу на спуске и попадаю в корали – лабиринты каменных стен, где местные жители сторожат овец. Немедленно чувствую себя овцой и теряюсь. Не могу найти то место, откуда я сюда попала, и не могу выйти – либо не получается вскарабкаться на стену, либо не могу спрыгнуть из-за крутизны. Охватывает паника, Наташка с Назарио давно исчезли из виду.

Все же хорошо носить при себе кошелек.

- А где же Эухения, - напряженно спросил аррьеро

- Не знаю, она всегда теряется, - невозмутимо пожала плечами Наташка. – Кстати, наши деньги тоже у нее, - лукаво добавила блондинка.
Назарио подпрыгнул в испуге и тревожной трусцой скрылся в кустах в поисках кошелька и аванса.

- Эухения, мать твою, - раздавался гулкий крик.

- Твою мать, твою мать, - изображая эхо, жалобно блеяла я, роняя камень на педикюр и сдавленно ругаясь матом.

- Кошелек-то не потеряла, ослица иорданская, - продолжал вести беседу Назарио, карабкаясь через загоны для животных.

- Нет еще, - жалобно всхлипывала я.

- Палку, палку брось, ногу сюда, руку давай, ишачка карабахская, - командовал аррьеро.

- Короче, барышни, так дальше продолжаться не может, - заявил водитель ослов. – Дайте мне аванс, пойду сгоняю в Хуллиапу, приценюсь, почем там ослы, заодно сделаю пару важных звонков..

Я молча выдала аванс, и мы с Наташкой остались на берегу звонкой реки Калинка загорать, стирать носки и готовить ужин.



Назарио пришел глубокой ночью. В его отсутствие Наташка выедала картошку из супа, а я шутила, что если Назарио не вернется, нам придется продавать его ослов. Несмотря на то, что писка закончилась дня три назад, продажа ослов казалась ужасно смешной. А еще это был первый день, когда нам было тепло.

[Genia]

День 8. Радиальный выход к Lagunas Santa Rosa и Sarapacocha.

Ночь была теплой, я даже слегка расстегнула ворот флисового свитера и приспустила с ноги перчатку. Ночные одежды отличались от дневных только отсутствием лифчика. И да, пуховик ночью я натягивала на коленки, а не на плечи. Две термофутболки, жилетка и флисовый свитер оставались неизменными.

Река у изголовья расслабляет сознание, звенящими нитями вплетается в сны. После ночи с рекой движения замедленны, руки плавны. Этими плавными руками я замачиваю чечевицу и мы выходим из лагеря смотреть на лагуны. Назарио остается караулить палатки и ослов.

Тропа вьётся по-над речкой, огибает пасущихся лошадей и приводит в люпиновое поле. Чтобы люпиновое море не выплеснулось за пределы долины, его замкнули на шесть тысяч вершин Сарапо и Сьюла Гранде. Плавными руками я развожу лиловые воды люпинов.



Краем моря неспешно бредет караван ослов. Наташка капитанским прищуром вглядывается вдаль, и обмирает на мачте. Фиолетовое море волнуется, из волн является всадник в ковбойской шляпе и со шрамом на скуле в виде креста. Наташка хватается за сердце и опять изображает тающее мороженое. Бронзовый ковбой показывает в улыбке крупные сахарные зубы.

– Буэнос, - говорит ковбой романтичное.

- Буэнос, - очарованным эхом отзывается блондинка.

- Мои итальянские придурки спустились вчера с перевала Сан Антонио, - поясняет ковбой. – Насмотрелись лагун, идут обратно.

- Я тоже…мы тоже…лагуны…посмотреть, - лепечет блондинка, слепо шаря в люпинах в поисках некстати выпрыгнувшего сердца.
- Ладно, барышни, разболтался я с вами, мне еще лагерь ставить и лошадей чистить, - закругляется ковбой, окинув Наташку долгим внимательным взглядом. Наташка заливается розовой краской, напоминая помидор сорта «балконное чудо», чудом проросший в люпиновом поле.

Вскоре за ослами появляется итальянская группа. Алессандро щедро обнимает меня, не снимая штатив. Ходя по следам друг друга, мы уже практически родственники.

Люпины внезапно заканчиваются, начинается морена. В обширном поле хаотично нагроможденных камней тропа не прослеживается, я разворачиваю карту.



Сам звук шуршания карты успокаивает. Словно проводя древний ритуал, раскладываю ее на земле, приваливаю камнями и нависаю. Это буддийская мандала с тонкими прожилками рек и волнообразным прибоем высот. В этом квадрате бумаги, в который вписан круг тропы, на все одиннадцать дней заключена моя вселенная.

Нет ничего противнее, чем ходить по морене, топорщащейся некстати повернувшимися камнями. Прыгаю, переступаю, чертыхаюсь, и если за мной провести линию, это будет зигзаг. Этот зигзаг перепрыгивает на склон, змеится ребром ботинка и приводит к лагуне Сарапакоче. Лагуна упивается своей бирюзой и самозабвенно кладет по краям мазки аквамарина широкой кистью.





Хочется протянуть руку и погладить Сьюла Гранде по ребристому склону. Она свесила ледовый язык в лагуну и тяжело дышит. Ей жарко от глобального потепления. От тяжелого базальтового основания веет мощью.



Пытаюсь разгадать повадку облаков, они сегодня непредсказуемы как воробьи, бессмысленно кружатся в небе, загораживая вершины.

Пытаюсь понять эту чуждую форму жизни, жизнь горы. Покорение здесь неуместно, когда я слышу, что некто покорил, то страдальчески морщусь от невоспитанной глупости. В горах нужно покорять только себя. И просить у горы разрешения превратить ее склоны в поле боя. С собой, своим страхом, унынием, гневом, гордыней… Волочь за волосы своих демонов, с размаху швырять на отвесный склон и биться до победы.

Горы, многоголовые норовистые упряжные кони Шивы, сухие бабки, легкая снеговая грива. Горы пришли на водопой, шумно пьют лагуны, поворачивая к солнцу щучий профиль. Я хочу, чтобы упряжка Расак, Ерупаха Сюр, Сьюла Гранде и Сарапо привыкла ко мне и не взбрыкнула, стряхивая из своего мира нелепые человеческие фигурки.



Лагуна Санта Роса притаилась в крутых стенах морены. Она думает, что на высоте 4 461м. ее никто не найдет. Санта Роса недооценила меня и блондинку. У нас есть карта и одна треккинговая палка на двоих.





Гора Сарапо подошла так близко, что помещается в объектив, только если опасно откинуться по стене морены. Поза для фотографирования причудливо неудобна. Поза для позирования непринужденна, но я не могу избавиться от ощущения, что сижу на краю третьей планеты.



Когда тянешь ладони к лошадям из колесницы великого Шивы, или свешиваешь ноги за тайну третьей планеты, время несется, закусив удила, и солнце напоминает о себе у западного предела вдруг изменившимся светом. Подхватываю блондинку и, приговаривая «бамос», съезжаю по сыпухе, прыгаю по затаившимся камням морены, несусь через море люпинов, словно в титрах сентиментального фильма, где Он бежит навстречу Ей сквозь поле цветов…

Фонарь в ночи следует жечь как можно позже, раз включив, ты не выключишь его никогда. С одной стороны обрывистый речной берег, с другой – склон горы, мы с Наташкой посередине, оставив люпины и закат за спиной. Я думаю про чечевицу, что она ждет меня, замоченная воде, Назарио тоже ждет ужин, я а хочу на четвереньках вползти в палатку и закрыть за собой спальник.

- Эй, девчонки, разворачивай назад, ужин здесь, - кричал нам в спину аррьеро. Наташка направила острый луч фонаря, и он высветил горшочек с приготовленной чечевицей и сковородку жареной рыбы.

- Да взял и поймал, делов-то, - покровительственно усмехался Назарио под жаркий хруст хвостов и плавников.

- Кстати, есть идея, - заговорщицки проговорил Назарио. Я перестала хрустеть рыбьим позвоночником и рассеяно взглянула на аррьеро.

- Вы тут как-то говорили, что денег на пермиты может не хватить, - начал он издалека.

- Может не хватить, – медленно кивнула я.

- Я тут подумал – а давайте встанем завтра в четыре утра и бесплатно проскользнем мимо поста с неприличным названием Хуаяпа (Huayllapa) в покровах ночи, - хитро подмигнув, предложил Назарио.

- А давайте, - вздохнула я облегченно, и ушла в палатку играть в ассоциации с Хуаяпой.



День 9. Rio Calinca –Punta Tapuish.

Чертыхаюсь в темноте и обзываюсь жадной идиоткой – купила в Ла Пасе фонарик за девять долларов взамен утерянного в Колумбии, и на свои девять долларов фонарик уже насветил. Он вполне еще годится оранжевой резиночкой отбрасывать челку со лба или осветить ближайшие кусты, услышав зов природы, но не в силах рассеять тьму, сгустившуюся в ущелье.

Нащупываю тропу ногой и шестым чувством, но река влечет неодолимо и я спохватываюсь, уже занеся ногу над потоком. Фонарь кокетливо выглядывает из-под челки и судорожно мигает. Наконец, Назарио надоедает поджидать, и он ставит меня позади ослов. Наверно, я тоже ослица внутри, потому что быстро ловлю темп и начинаю бегло цокать по камням. Ослы на бегу еще и слышат зов природы, и, не пытаясь его сдерживать, облегченно роняют теплые комья. Я надеюсь, что еще не настолько ослица.

На цыпочках крадемся мимо ворот Хуаяпы. Карикатурно вскидываю колени. Ослы хихикают. Пост пуст, но на улицах деревеньки уже попадаются люди. Еще темно как в желудке у осла, но этот странный деревенский горный люд уже на ногах, уже подозрительно приглядывается к двум белым девушкам и их аррьеро.



Светает. Тропа облюбовала себе ручей, и вьется за ним, не разбирая, вверх или вниз. Решила вверх. Все круче и круче.

- Что это, опять перевал, - обессилено спрашивает Наташка.

- Дурочка, мы всего лишь выходим из ущелья, - улыбаюсь насмешливо.

- Я вам обещала каждый день по перевалу, и сдержу слово, - вмешивается в разговор Кордильера Уайуаш.

- Мне кажется, здесь отличное место для пикника, - жизнерадостно заявляю я, перебивая Кордильеру.

Мир вокруг делится на благодатную землю, уже освещенную солнцем, и юдоль скорби, таящуюся в тени. Мы тоже разделились – Наташка дезертировала на светлую сторону, а я осталась в тени с котелком и рисом. Ослы топчутся на границе между мирами.

- Наверно, я не дойду до перевала, – скорбно говорит блондинка и оседает на землю. Ложка выпадает из ее ослабших пальцев и ложится в мох.

- О, кажется нас догоняет итальянская группа, - в сторону говорю я и, сделав тревожное лицо, поворачиваюсь к блондинке.

- Где, - бодрой белкой подскакивает Наташка. – Женя, посмотри, он ли это скачет впереди, с искрящимся взглядом и шрамом крестиком на скуле?

Впереди, в ковбойской шляпе, ехал невозмутимо прекрасный медноглазый гид итальянцев.
Наташка бросилась наперерез и ухватилась за конскую гриву. Лошадь всхрапнула в испуге, прекрасноволосый гид успокоил животное легким прикосновением руки. Здесь свершилось чудо, на Наташку снизошел дух божий и наделил ее испанским языком.

- Твоя-моя, - пролепетала блондинка, не выпуская гриву из нежных пальцев, – твоя моя катать. Лошадь катать твоя. Моя сверху.
Гид выпростал ноги из стремян и приготовился радостно спешиться.

- Нет, милый, не здесь, - обольстительно улыбнулась блондинка. – Позже. Ты так нетерпелив, – и она захихикала.

Бронзовоскулый гид закусил губу и вонзил шпоры в лошадь. Он обдал блондинку горячим, как зимняя батарея, взглядом и скрылся в покрытых ржавым мхом далях.



С этого момента Наташка обрела крылья и взмыла над перевалом. Справа от перевала также взмыла в небо вершина Диабло Мудо, а с левой над дорогой трудился огромный трактор и ронял булыжники с высоты. Булыжники, неумело подскакивая, с грохотом пересекали треккерскую тропку и срывались со склона.

- Эгей, я блондинка и у меня вечером свидание, - прокричала вверх Наташка, сняв кепку. Из под кепки грязным золотом рассыпались немного немытые волосы.
Сверху махнули рукой, и Наташка заспешила по тропе. Трактор хищно замер, но камни не сбрасывал.

Когда подошла моя очередь бояться трактора и пересечь то место, куда ему нравилось сталкивать валуны, то образовалась проблема – я не была блондинкой, и не могла идти быстро даже под страхом быть раздавленной. Охватил ужас, что дорожные рабочие решат, что расклад грингой больше – грингой меньше не нарушит природного равновесия.

- Эгей, я не блондинка, но может тоже на что-нибудь сгожусь, - приговаривала я, стараясь идти быстро. Я часто дышала, но воздух исчезал во мне бесследно. На 4 800м. он истончился многократно стиранной дачной простыней. Я раздувала легкие, и они пели песню, забыв начало: ….Ежик резиновый Шел и насвистывал Дырочкой в правом боку…

Солнце словно хотело жарить шашлык, и решило пустить меня в топку – оно равномерно обугливало туловище с разных сторон. Лицо пылало, от кистей рук можно было подкуривать. Губы потрескивали. Мы сидели с Наташкой на верху того, что считали перевалом, и смазывали трещины кремом. Вдруг в воздухе низко мелькнуло тенью.

- Женя пригнись, - помня о давешних булыжниках, истошно взвизгнула блондинка.
Я отчаянным движением спрятала голову в коленях и зажмурилась. Над головой просвистела овечья какашка. Сверху на камне сидел Назарио и хихикал.

- Это еще не перевал? - всхлипнула я.
Назарио захихикал громче и покачал головой.
– Не сдерживай себя, наслаждайся, - ехидно сказал он и запустил овечьей какашкой в ослов. Ослы покорно потрусили вперед.



На перевале нас поджидал одичавший ветер. Казалось, он соскучился по людям и вцепился в нас щенком-переростком. Ветер забил мне рот и заледенил руки. Глаза слезились. Хотелось отцепить ветер и раздраженно бросить в пропасть.

- Только не бросай меня в терновый куст, - ветер притворно скулил и цеплялся за складки непродуваемой куртки.

- Ты знаешь, я передумала. Теперь я буду продуваемой, - призналась куртка. Захотелось швырнуть ее с обрыва вдогонку ветру.





Я сидела на корточках и чистила морковку. Рядом сидела Наташа и смотрела в сторону лагеря итальянцев.
- Ну где же он, я так волнуюсь, - причитала она.

- Чистка моркови успокаивает, - сказала я с намеком. Наташка сделала вид, что не поняла и потянула в рот очищенную морковь. Я задохнулась от такой наглости и хлопнула ее по рукам.

- Почему же он не идет, - продолжала трепетать блондинка. – Зачем они разбили лагерь так далеко, я даже не вижу, это он или не он.

- А ты пойди к ним, эээ, будто по-соседски. Типа здрасти, не одолжите ли соли. И тут он, а ты ему – о, какая внезапная встреча. И он будет обязан на тебе женится и катать верхом.

- Я не могу жениться, - подумав, сказала Наташка. У меня уже есть…..ээ…как это называется…о, вот – муж. И двое детей, - зачем-то добавила Наташка.

- О боже, дай мне морковку, я так волнуюсь, кажется, он седлает коня, - минут через десять снова затрепетала блондинка и, внезапно вскочив, скрылась в палатке.

-Скажи скорей, в чем я более прекрасна, в шапке или в кепке, - шевелила она накрашенными губами и дергала меня за рукав. Я уронила свеклу и сумрачно бросила, что в кепке у нее замерзнут уши.

- Да я не об этом, - досадливо отмахнулась блондинка. – Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?

- Ты конечно, спору нет, - подобрав свеклу, сквозь зубы прошипела я. Наташка уже не слушала, а остановившимся взглядом смотрела вдаль. Из дали вышел гид, предложил блондинке руку и лошадь и они ушли в сторону Диабло Мудо. Я же осталась в окружении морковки, свеклы и невероятного заката, озарившего снега на прекрасной вершине с таинственным именем.



Пока закат полыхал в снегах Диабло Мудо, в ледяном ручье по соседству мыла посуду девушка. Приглядевшись к ней, я узнала баскскую девушку. На наши радостные вопли выскочил Иньяку и закружился с радостными криками Вы живы, чертовы идиотки. Поведала ему трогательную историю, как не хватило мужчины на крутых ступенях Уараза, и как я обрела Назарио и его двух ослов.

Иньяку в ответ рассказал, как нанял в Уаразе аррьеро с ослами, а также великолепный кухонный тент, посуду, большой газовый баллон, и все за смешные деньги, которые я, увы, выпустила из памяти. Я отчаянно завидовала их отдельно стоящему кухонному тенту, где можно готовить и есть в полный рост, невзирая на снег, дождь и прочие причуды природы.

Баски передвигались быстро. Наш девятый день был их седьмым. Их аррьеро жаловался нашему и обзывал басков лосями. Баски улыбались и стремились вперед.

Наташка вернулась через час, замерзшая и задумчивая.
– Кажется у него тоже двое детей, - растеряно сказала она.
- У вас так много общего, - не удержалась я съязвить.

Мы лежали в палатке, привычно дрожа от холода. Накрапывал дождь. Я обмирала от ужаса, познав природу здешних дождей в начале пути. Боялась, что дождю с нами понравится, и он будет следовать за нами подобно ручному песцу.

[Genia]

День 10. Punta Tapuish – Laguna Yahuacocha.

- Барышни, у меня есть две новости, хорошая и плохая, - объявил за завтраком Назарио.
– Хорошая - наш маршрут подходит к концу, остался один день позора и мы расстанемся. Плохая – какая-то собака в обличье человека увидела, как мы прокрались вчера через пост, прячась в покровы ночи, и нажаловалась главному. Главный передал мне черную метку, - всхлипнул суровый аррьеро и протянул розовый стикер, на котором было неуклюже нацарапано «заплатить немедленно за пермит, иначе хуже будет».

- Назарио, у нас же денег нет, - сказала я, выразительно снимая крышку со сковородки, где томились гренки с сыром.
- Здесь денег нет, - поправил меня Назарио, - А в Уаразе есть, - проявил он редкую осведомленность. - Вот в Уаразе мне и отдадите.

Всю дорогу к очередному перевалу Punta Yacha высотой 4 840м. Наташка шипела, что аррьеро все врет и денег ему давать никак невозможно. К слову, проход через неприличную Хуаяпу был оценен около сорока долларов.

- Наташ, да давай в Уаразе снимем деньги и отдадим, - благородно предложила я.

- Какие деньги, - сделала круглые глаза Наташа.

- Ну..как..ты же сказала что муж, Петя, должен перевести…

Мы с Наташкой в начале путешествия радостно потратили все мои деньги, а теперь должны были тратить ее. Её деньги почему-то должен был переводить муж.

- Нет, он не жадный, - горячо шептала блондинка, – но вот он увидит 250 долларов, и подумает, ой, так много, зачем ей столько… Нет, не жадный, что ты…Или вот он очень занят, работает до пяти, ему некогда глупостями заниматься, деньги переводить… Я ему двух детей еще оставила, один в лагере, другой у бабушки…

Я похолодела и облилась горячим потом одновременно. После похода нам нужно было еще добраться до Лимы, и я не знала, как подают в Уаразе белым женщинам. Вдруг их просто закидывают гнилой папайей…

- Но ведь Назарио сказал, что его будут ругать, отберут ослов, а может и вообще расстреляют, - делая большие глаза, шептала я.

- Ну ты и дура, - жалостливо посмотрела на меня блондинка. – Ну причем здесь погонщик ослов к нашей неоплате. Его дело пасти ослов и ставить нам палатку. И вообще мы туристы и нам все можно. А он эти деньги просто положит в карман, и пойди докажи, - разъяснила очевидное блондинка.

Я иду на перевал и думаю о деньгах, и, когда это понимаю, начинаю злиться. Деньгам не место в горах.





Я приноровилась к тонкому воздуху, но теперь не хватает слов. Задыхаюсь в словесном вакууме, тысячи раз говорила «красиво, прекрасно, великолепно», и если опять сложу губы в эти избитые слова, меня стошнит.

Я стала рыбой и могу только разевать рот в мучительной немоте. Кладу руку на камень и считаю редкий пульс кордильеры. Горная плоть выходит на поверхность покореженными пластами, обнаженная на холодном ветру. Если прислушаться, то донесется стон камня. Если прислушаться…



«Энергичные треккеры могут вскарабкаться к северу на 4 900м., и, встав на цыпочки, разглядеть Кордильеру Бланка и великолепный Уаскаран», – намекнул лист путеводителя. Наташка посмотрела на меня выразительно и пошла вверх и на север. Я потащилась за ней, сопровождаемая завистливыми взглядами итальянцев – они были группой и шли вниз без промедленья, к горячему супу и походному сортиру под тентом.





Уаскаран прятался за чужими спинами и отказывался себя назвать. Я добродушно улыбнулась горным капризам, и. прищурившись, разглядывала Кордильеру Бланку. Быстрый ход облаков ощущался где-то внутри, маленькой болью под сердцем.

Запрокинула голову к небу и вспомнила себя девочкой в детском парке, на аттракционе «лодочка». Июнь, в северный город желтками одуванчиков пришло лето. Я раскачиваюсь коленками и ситцевым платьем, запрокидываю голову и слышу гул облаков.



Назарио очень советовал сделать пару фотографий лагуны Яхуакоча и уходить в направлении Йямака. Переночевать там в окрестных пастбищах, отряхнуться и красиво уехать в Уараз на единственном автобусе. Я послушно кивала головой, но когда приблизилась к лагуне Яхуакоча, поняла, что сегодня от нее не уйду. Наташка отыскала глазами лагерь итальянцев и призналась, что тоже не уйдет. Назарио услышал эти мысли и поставил палатки.




Мы опять идем, по нижней тропе, по следам Виракочи. Конечно, Виракоча был здесь, нанизывал пронзительную бирюзу лагун Яхуакоча и Сольтерокоча в тяжелое ожерелье для Пача Мамы, матери земли, живущей в горах. Он замкнул бирюзовую нить на снеговую глыбу Рондоя, замкнул для крепости Нинишанкой. Пача Мама зарделась и приняла подарок.



После десяти дней в горах шаг и дыхание стали неразрывны, если остановлюсь, то умру. Иду за бирюзовой нитью лагун, вижу дерево на нижней тропе, десять дней не видела деревьев, трогаю листья, они настоящие… Тропа вьется дальше, на перевал Рондой, но это уже не моя дорога, оставляю ее вам…. Я же остановлюсь у вздыбленного края лагуны, свесив ботинки в небесную синь, и пусть Наташка развернет последнюю шоколадку... Нужно заново учиться жить без гор, спать без спальника, пить чай без реки… я сильная, я смогу, чё уж..

Закат устраивает торжественное прощание, рдеет такой рапсодией, что я немедленно бросаю вечные лук и морковку и утираю слезы. Плачу про конец похода, скорый конец путешествия, скорое окончание заката… А на небе Виракоча развел костер и расхаживает там широкими шагами. Поленья трещат, небо прогибается, тяжело опирается о вершину Рондоя.



Наташка пошла на реку чистить зубы, и на том берегу встретила Альендо – оказывается, так зовут перуанского гида итальянцев. Теперь он сидит с нами, и Наташка играет в хозяйку.

- Женя, рис уже готов? Найди тарелку для Альенде. И сделай тот салат, ну с луком и тунцом, у нас же еще осталась консерва…

Альендо двадцать пять лет и двое детей, он не знает ни слова по-английски, и совсем этому не печалится.

- Среди туристов кто-нибудь обязательно знает испанский, - беспечно говорит он и долгим взглядом смотрит на Наташку. Наташка нежно розовеет. Альендо озаряет ее сахарными зубами в счастливой улыбке. Они молчат со значением.

Круглая Луна. Альендо давно ушел в свой лагерь, Назарио спит, ослы спотыкаются со сна копытами. Мы с Наташкой сидим на камнях и пьем чай. Лунный свет сгустился у реки, там бродят люди, моют посуду, ловят рыбу. Мы говорим о чем-то, вплетаем в разговор лунные нити, звездную пыль… Время плотным клубком закатилось в угол палатки, я скажу ему когда можно начинать отсчет… Сейчас безвременье, черная дыра, куда Луна льет бледный свет, а Наташка – звонкий колоколец голоса и близкие слезы.

День 11. Laguna Yahuacocha – Llamac – Huaraz.

Опять встаем в четыре утра, Назарио беспокоится, что не успеем в Йямак на одиннадцатичасовой автобус. Пронзительно грустно и холодно, впереди последний перевал llamac pampa pass, незаметные 4 300. Встают в ряд в прощальном приветствии Рондой, Нинишанка, Ширишанка, Ерупаха, Расак, Диабло Мудо.



- Идущие на смерть приветствуют вас, - патетически бросаю в небо, бросаю вершинам с щучьим профилем. И умираю на этом перевале, маленькая боль под сердцем вспыхивает, оранжевым полыхнуло в глазах, горько во рту. Возрождаюсь на этом перевале, во взгляде выжжены навечно силуэты Сьюла Гранде, Ерупахи, Ширишанки, Ширишанки Чика…





Делаю первые шаги вниз. Больно, словно рвут присохший бинт, с этой болью горы остаются за спиной. И я делаю следующие тысячу метров. Вниз, вниз, вниз, пока не начинает кружиться голова, рушиться колени, пока крыши Йямака не начинают водить вокруг победные хороводы.



В автобусе Наташка плачет. Она извиняется, насмехается над собой, не выдерживает, закрывает лицо руками и отчаянно всхлипывает. Чищу апельсин и думаю, могла бы я полюбить человека за то, что он красиво скачет верхом….

Выходим в Уаразе, Наташка с опухшими глазами и я с мыслью, что надо сказать Назарио про деньги. Я их не дам.

- Мы не будем платить, Назарио, - набрав побольше воздуха, признаюсь я. – У нас нет денег на эти нелепые штрафы. Давай останемся друзьями, нам было хорошо вместе….

Назарио делает отчаянные глаза и в прыжке кобры хватает мою палатку.

- Не отдам, - говорит он и пятится.

Наташка перестает страдать и в ужасе вскрикивает – Женя, ты же оставила паспорт в залог этой палатки, всё пропало, нам завтра лететь, а я без тебя боюсь…

Я, в ужасе от собственной храбрости, произношу волшебное слово. Слово «Полиция». Назарио, побледнев скулами, соглашается, и мы гуськом идем по главной улице Уараза.

В полиции Назарио начинает говорить первым, тыча розовым стикером и захлебываясь несправедливостью. Наташка пихает меня в бок и шипит, чтоб я рассказала свою правду. И позвонила в посольство. Немедленно.

Моя правда коротка и умещается в два слова – нет денег.
– У нас нет денег, - я печально развожу руками. –Никто не сказал о необходимости покупки пермитов. Денег нет. Осталась пара носков и билет на самолет.

Полицейский чин задумчиво молчит. По глазам видно, что он хочет смотреть футбол по телевизору, но вот этот нервный сеньор Назарио и две белые дуры испортили весь вечер.

- Палатку, отдай палатку, - взвизгивает Наташка и вцепляется в Назарио.

- Отдай палатку, – коротко приказывает полицейский чин. Назарио нехотя разжимает руки.

- Мне дали черную метку, - трясет подбородком Назарио и взмахивает розовым стикером. - О горе, никогда мне не пройти через Хуаяпу с поднятой головой, я изгой на этом празднике жизни.

- Идиот он, а не изгой, - устало говорю я. Хочется выпить, в душ и опять выпить. – Дайте ему бумагу. С печатью. Что две иностранные дуры, из России и Украины, не заплатили в Хуаяпе по причине отсутствия чем платить.

Лицо полицейского светлеет. Если он быстро напечатает бумагу, то может еще успеет на второй тайм. Назарио садится рядом и шипит, что видел многое и русские хуже евреев. Я решила не сообщать ему о своей исконной национальной принадлежности. Наташка сидит на лавке с краю, глаза ее наполняются слезами о несбывшейся любви. Я тоже начинаю всхлипывать за компанию и от стыда – мне противна вся эта ситуация.

Выходим из полиции и бежим на рынок – в походе я немного порвала палатку, и нужно срочно найти швею, чтобы палатку зашить, сдать, и забрать мой паспорт. Находим швею, вытряхиваю палатку, разворачиваю, и вижу что, место разрыва аккуратно зашито и проклеено.

- Назарио зашил нам палатку, – не выдержав, всхлипываю я, и начинаю реветь.
– Еще он ловил нам рыбу и утром приготовил кашу, ыыыы……

- А я влюбилась в Альендо и никогда его больше не увижу, уууу, - подхватывает мой плач Наташка. Торговцы сбегаются на нас посмотреть, слезы двух идиоток забавляют их даже больше футбола.

[Genia]

Глава двадцать пятая. Трудности перелета. Солнечная Колумбия

Другое полушарие меняет привычки – если раньше после крымских походов я жаждала пиво и чебурек, то здесь, под влиянием чужих звезд, хочу капуччино и кока-колу. Удивленно веду себя в кафе. Наташка в магазине крепко сжимает в одной руке йогурт, в другой – папайю.

Наташкин муж Петр оказался на высоте и деньги перевел – мы покупаем билеты на ночной автобус в Лиму, а остальное радостно тратим на подарки. Уараз предлагает большое разнообразие сувениров, от аутентичных носков из шерсти лам, бусиков, сережек с птичьим пером и гамаков до настоящих сельскохозяйственных мачете «в помощь огороднику». Наташка купила четыре мачете в пол своих роста, я – три. А еще долбленные миски из тыквы на настоящем нетуристическом базаре, и я еле отговорила Наташку от настоящей шляпки перуанской женщины. В Уаразе есть целые улицы шляп, отрезов ткани, сельскохозяйственных инструментов, искусственных цветов.. Есть бадья супа за один соль и комплексный обед за 4 соля. В Уаразе есть авокадо, мандарины, бананы, папайя, ром и писка. Из Уараза видны горы. Они близко, я чувствую их дыхание на своей щеке…

В шесть утра приезжаем в Лиму, с большими рюкзаками и пустыми карманами.
- Шеф, гони в аэропорт, - хриплю я спросонок. – И тормозни там возле обменника, надо бабки поменять…
У нас двадцать долларов одной бумажкой, из них десять стоит такси, а обменники еще закрыты. Водитель робко останавливает у аэропорта.
- Мужик, пойдем с нами, я поменяю деньги в аэропорту, отдам тебе, и ты вернешься, - предлагаю я.
- Не могу, - застенчиво трясет головой таксист, – нам туда нельзя. Я подожду тебя здесь, у машины.
Честно возвращаюсь через десять минут, пораженная высокой степенью доверия таксиста.

- Прощай, Перу, здравствуй, Богота, - пронзительно грущу я, подходя к стойке Лана.

- Пожалуйста, одно место у окна для блондинки, и одно рядом, - светским тоном говорю я. До конца регистрации еще три часа. Пусто.
Девушка берет наши билеты, глубокомысленно разглядывает их минут пять и изрекает:

- Оу, ваш рейс переполнен. Приходите завтра.

После скандала на стойке Амазонаса я научилась заводиться с пол оборота. Я уже не та стеснительная гражданка, покинувшая Россию два месяца назад – мне в спину дышит Сьюла Гранде, за меня болеет Лагуна Килатоа….

- Охренела что ли, - мрачно говорю я, медленно свирепея изнутри. Энергия Кундалини распрямляется в позвоночнике и выплескивается на девушку безобразным ором:

- У меня что, на лбу написано «я глупая гусыня, обмани меня»? или в моем билете нарисованы знаки По Запросу? Между прочим, у нее, - я тычу пальцем в блондинку, - да-да, у нее на завтра билет из Боготы в Москву!

Наташка стоит рядом и дергает за рукав – Женя, Женя, давай звонить в посольство….
- Подожди, милая, не суетись, пойди купи себе кофе, - умильно говорю я, обращаясь к блондинке, и не переводя дыхание, продолжаю орать:

- Я купила билеты за 4 месяца, пришла на регистрацию за три часа, придумайте что-нибудь умнее, чем скинуть с рейса иностранок.

Девушка хмурится. Уходит в кулуары. Возвращается.

- Есть идея, - невозмутимо говорит она, – вы полетите через Мадрид.

Я начинаю визжать ультразвуком. Аэропорт единственное место, где можно позволить себе хороший скандал, не боясь привлечь внимание – наоборот, чем больше зевак, тем лучше.

- У нас закончились деньги, носки и продукты, блондинка должна завтра из Боготы лететь в Москву – и кто оплатит мне отель в Лиме и заново купит билет в Россию? Ты? - тычу я не совсем чистым пальцем в бледное лицо девушки.

- И вообще, немедленно приведите мне начальство и англоговорящего, и Ляпкина-Тяпкина, и дайте бумагу с печатью, что вы отказываетесь меня сажать за три часа до конца регистрации.

Девушка удалилась. Я разглядывала багажную ленту и думала, как бы половчей ее перепрыгнуть и с победным скандалом ворваться в кулуары. Оказалось, Наташа размышляла о том же, правда, подозревая, что за багажной лентой уже проходит граница.
Девушка вернулась и молча зарегистрировала нас на 16 и 17 места.

Я села на пол у туалета и дрожащими руками достала из рюкзака ром, разбавила колой и допила.
– Идиоты, – думала я, - феерические перуанские идиоты, они думают, что проще всего скинуть с рейса безответного иностранца…. Но у этих иностранцев за собой целый хвост предоплаченных билетов и отелей, и они будут биться насмерть… Куда как проще снять с рейса перуанца и отправить его домой досыпать и приходить завтра….

Когда при досмотре ручной клади из моего рюкзака извлекли банку тунца в масле и, не обращая внимания на вопли, невозмутимо выбросили в корзину, я замолчала, потрясенная произволом в аэропорту Лимы. Наташка не знала, что в Лиме произвол, и облюбовала стенд с серебром. Когда я пришла за блондинкой вести на посадку, она развлекалась следующим образом – зажав в кулачке очаровательные сережки, протягивала продавщице карту Виза, та прокатывала ее и виновато улыбалась, мол, простите, сеньора, денег нет. Наташка, как опытный боец с реальностью, не сдавалась, и заново протягивала карточку, всем своим видом показывая, что здесь нелепая ошибка и ее муж перевел не 250 долларов, которые мы уже потратили, а минимум тысячу.

Я схватила блондинку за руку и потащила к стойке вылета.
- Неужели ты не хочешь признать, что у тебя просто нет денег, - шипела я.
- Не хочу, - кротко сказала блондинка. Я скорбно вздохнула, развернулась, подошла к серебряной продавщице и дала свою кредитку. Далеко в Москве банк потер руки и записал мне в долг. Наташа улыбнулась, в очередной раз заставив мирозданье сделать так, как хочет она.

По сравнению с моим первым приездом в Боготу, два месяца назад, она очень изменилась, стала цивилизованной и безопасной. Или изменилась я, оставив за спиной улицы Кито с яркими домами и юркими карманниками, тяжелый прибой Лимы в районе Милафлореса, иссохшие скелетики лам на темных улицах Ла Паса…

Мы заселились в знаменитый хостел Платипус – его рекомендовал мне Рольф, сидя на кухне Ралли в Сан Пачо на берегу Карибского моря. Таким образом, я замыкаю круг. Платиус - один из старейших хостелов в Боготе, с дрянными комнатами и теплой семейной атмосферой.

Мальчик на рецепции не мог найти в бронях наши странные имена, и робко обронил, что … «кажется, есть проблемы».

- Не сметь говорить мне про проблемы, - я взревела как бык, недобитый тореадором. Постоялец у компьютера подпрыгнул в ужасе, компьютер мигнул экраном.
- У меня нет проблем, проблемы будут сейчас у вас, - вопила я у стойки, взволнованная недавним происшествием в перуанском аэропорту. Мальчик на рецепции дрожащими руками извлек ключ и протянул мне с опаской, приговаривая, сеньора, успокойтесь, сеньора….

Наташка проснулась в пять утра, пошла в ванную и издала скорбный вопль. Я в ужасе подскочила в кровати и запуталась в одеяле.
- Наташа, держись, я тебя спасу, - кричала я и сражалась с простынкой.

- У меня шелушится нос, - скорбно объявила блондинка, выходя из ванной, – теперь он непременно облезет, и я не вижу смысла в дальнейшей жизни….
- А, ну тогда я пойду за сувенирами без тебя, - хитро прищурилась я. – Видела тут такие милые бусики, но тебе, должно быть, неинтересно теперь…

Вечером я отвожу Наташку в аэропорт. Ее рюкзак невозможно поднять, там один гамак, три плошки из долбленной тыквы, залежи носков из ламы, россыпи разнообразных бус и сережек, одно кашпо из бамбука, одна бутылка писки и маленькая косметичка. Наташка испуганно смотрит, но храбрится – она впервые полетит одна с настоящей стыковкой в настоящем международном аэропорту.

- Наташа, никакой самодеятельности, - напутствую я. – Подойди к тете и покажи ей посадочный талон, она тебя проводит к выходу на посадку. Сделай лицо пожалостливей, такой девочки- дауна, впрочем – я делаю шаг назад и разглядываю Наташку – впрочем, наверно не надо… просто будь собой…

Из аэропорта возвращаюсь на автобусе, чувствуя себя совсем местной и побывавшей… Мой мир немного опустел без блондинки.

Еще час бездумно гуляю по Канделярии, старому центру Боготы – он считается безопасным, а без денег, фотоаппарата и документов кажется безопасным вдвойне. Я могу разглядывать веселых хмельных студентов, придумывать им любовные истории, могу прислушиваться к шумным компаниям на тесных площадях, вдыхать запах травы и сигарет. В пятницу вечером у Боготы нет прошлого, на богемных улицах Канделярии взахлеб веселится будущее, оно еще не умеет пить, но умеет мечтать.











- Простите, у вас пригорали помидоры, я набрался наглости и помешал, - по-французски улыбается кудрявый мужчина старших лет, французскую улыбку не спутаешь ни с какой другой. Горячо благодарю спасителя и вбиваю в сковородку два яйца.

- А вон мой оболтус, чуть свет сразу бросается к скайпу, у него подружка осталась в Париже, - Жерар указывает подбородком на взъерошенного юношу, сидящего с ноутбуком на столе рецепции и болтающего ногами.

- Надолго они расстались, - вежливо спрашиваю я, – ваш сын и его подружка.

- Год, год минимум, - вздыхает Жерар. – Мой оболтус тут учиться будет, в Боготе. Политэкономию. Вот, приехал его обустроить, посмотреть своими глазами на этот страшный город. Вроде ничего. У меня таких еще трое, дочке вот два года исполнилось, господи, когда это кончится и я перестану быть за них ответственным, – вздыхает Жерар.

Я посвящаю день лагуне Гуатавита – уж очень хотелось посмотреть на круглое, как дырка от метеорита, озеро, куда много лет назад раз в году выезжал осыпанный золотым песком древний вождь племени муисков и бросал в воду золотые предметы.

- Эльдорадо, - завистливо вздыхали испанцы и жаждали несметных сокровищ. Они вычерпывали лагуну сосудами из тыквы, рыли туннели в скале для отвода воды, и в конце концов уже англичане осушили озеро паровым насосом. Они еще не успели рассмотреть находки и тщательно порыться в густом иле, как начались дожди и лагуна вновь наполнилась. Английская фирма обанкротилась, сокровища Эльдорадо окончательно стали легендой, а колумбийцы объявили Гуатавиту заповедником, стали брать деньги за вход и приставлять гида к посетителю. А то вдруг у скромного экскурсанта проснутся гены конкистадоров и он бросится вычерпывать лагуну тыквенной плошкой.

Еду на Трансмилленио, этаком наземном гибриде автобуса и метро, южноамериканцы вообще обожают таким образом скрещивать общественный транспорт. На конечной пересаживаюсь на междугородний автобус и прошу остановить на повороте на Гуатавиту. От поворота до лагуны семь километров вверх, и я радостно погружаюсь в мерную ходьбу.



Вид лагуны удивлял необычностью формы. В кратере словно скопилась дождевая вода, стылая на вид, и было жалко ежегодно нырявшего сюда вождя муисков. Лагуна была окаймлена густым плотным лесом. Гиды коршунами следили из-за кустов и выпрыгивали с запрещающими жестами, стоило мне развернуть бутерброд на смотровой площадке.



Вход в заповедник Гуатавита находится довольно далеко от выхода, поэтому в конце экскурсионной тропы поджидает бесплатный микроавтобус, чтобы отвезти туристов к парковке у входа. Я тоже втиснулась на откидное место и поставила на колени рюкзак с недоеденным бутербродом.

- Где машину бросила, - обернувшись, спросил водитель.

- Да пешком, - пожала плечами я. Водитель громко замолчал, а потом объявил на всю маршрутку – Люди добрые, эта дура пришла пешком. Раздались охи и ахи.

- Колумбийцы мы или нет, - надсаживался водитель, - неужели мы бросим в беде эту идиотку.

- Послушайте, семь километров вниз это не беда, – удивилась я.

- Молчи, женщина, я лучше знаю, - отмахнулся водитель, и продолжал – поднимите руки, кто подвезет ее обратно до городка Гуатавита. Поднялся лес рук. Я делала вид, что не понимаю, чтобы не мешать людям послать меня нафик.

Маршрутка лихо подрулила ко входу, я вышла и алчно потянулась в рюкзак к надкусанному бутерброду. Вдруг подошла девочка и сказала, что если сеньора, то есть я, соблаговолит подождать минут пятнадцать, они с радостью меня довезут. Я благодарно кивнула и впилась в бутерброд.

Через пятнадцать минут к забору, на котором я сидела, подрулил джип. Сиденье рядом с водителем было пустым, а на заднем сиденье и в багажнике перемешались дети и старики. Водитель распахнул дверь.

Наконец у меня настала минута славы, как в уроках испанского доктора Пимслера.

- О, я говорю по-испански совсем немного, - начинаю я фразу из урока седьмого, часть вторая.
- О, что Вы, сеньора, Вы прекрасно говорите, посмотрите налево, мы проезжаем главную площадь Гуатавиты, прелестна, не правда ли.. Кстати, как вы находите Колумбию?
- Страна на редкость безопасна, а люди открыты и доброжелательны, - искренне говорю я и рассыпаюсь в благодарностях внезапным попутчикам.

Последний день в Боготе я хочу посвятить Боготе – перебирать феерическую фигню на блошином рынке и отчаянно торговаться за ключ, чуть тронутый ржавчиной, выпуклый ключ от Боготы…Хочу смотреть, как центральные улицы города по выходным превращаются в велосипедные дорожки, как крутят педали жители города, на велосипедах и роликах, с детьми и собаками…. Как если бы в Москве каждое воскресенье перекрывали Тверскую и Садовое кольцо, я б доставала с балкона велосипед и ехала бы неторопливо, кивая соседям и строя глазки лихим спортсменам. И все это по указу мэра и личным примером.











При свете дня Канделярия прекрасна – стены домов покрыты мистическим граффити, на крышах арт-проект летающие человечки, не перестаю удивляться буйной фантазии горожан.














С ромом и колой восхищаться Боготой еще удобнее. Во мне уже тикают маленькие часы, начавшие отсчет обратного времени – до самолета осталось семь часов, шесть..

- Стойте, - кричу я, - стойте, я хочу купить вот эту сумку арауканских индейцев, эту сумку через плечо из грубой пеньки с непонятной загогулиной символом дороги. Кто увидит ее, не даст и три рубля, настолько она странна и неизящна, грубой плотной вязки…

- Что сто пятьдесят? О чем ты женщина, ты рухнула с дуба? Ах, здесь не растут дубы? А, эта сумка ручной работы из шерсти ламы? Что, лам научили вязать?

Я ее купила. За сто пятьдесят иди даже больше долларов. До сих пор не понимаю, зачем я это сделала, но до сих пор не жалею. Порой не надо слушать эти кляузы «у тебя нет денег, ты не можешь себе этого позволить». С долгами я расплатилась, а сумка висит на вешалке, родная, могу встать и пощупать ее колючую шерсть и в сотый раз вглядеться в символ дороги по-араукански.

- Шесть, пять, - тикает заложенная во мне бомба. Гуляю по Канделярии, пью ром, заглядываюсь на скулы мужчин и попы женщин, они здесь совершенно необыкновенные…

- Пять, четыре… Суматошно мечусь по улицам, хочу убежать от себя, судьбы… устала, сижу на тротуаре, внутри тикает. Ром, еще ром, сделайте же что-нибудь с этими проклятыми часами, я не хочу возвращаться, я не готова. Меня ждут парагвайские гаучо, мне обещано пить с ними матэ, передавая калебас по кругу.

- Четыре, три… Как, такси уже приехало, так быстро…

- Три, два… вот мой билет, пожалуйста. Если можно, у окна. Спасибо. Только рюкзак, да, сдаю в багаж.

- Два, один.... да, сеньор, я пристегнута… спасибо..

ВЗРЫВ!

Здравствуйте, меня зовут Женя, я очень люблю путешествовать. Недавно в аэропорту Боготы прогремел взрыв и мое сознание разлетелось на кусочки. Я очень люблю путешествовать. Меня зовут Женя.

[Genia]

Ну и хотелось бы поблагодарить:

Сережу serebr - я поперлась смотреть на чужие звезды только благодаря его великолепному отчету Месяц в Перу: Huayhuash, Chachani, Machu Picchu (июнь 2010) который стал моей путеводной не побоюсь этого слова звездой.

MariaB за открытие неизведанных колумбийских уголков Колумбия. Сан Пачо-Картахена-Таганга за неделю и знакомство с Ралли.

Олю Libertad за помощь в оформлении колумбийской визы для блондинки, за проводы в скайпе, когда я свежеуволившаяся собирала ночью вещи в дальнюю даль...

_kitt, которая открыла Галапагоссы и котиков как собачек Кито-Галапагосы.планам вопреки. апрель 2010. фототраффик

Irini, которая в своих отчетах В горах Перу: Santa Cruz-Pisco-Misti-Chachani-Machu Picchu разнообразно покоряла вулканы, как бы этим намекая, что невозможное возможно

LilyM, покаазвшую нереальную красоту этих мест и людей Перу - Боливия: и кровь, и слезы, и восторг ... (трафик)

Кирилла Ksafr за подсказку про Лагуну Килатоа, что она есть и прекрасна.

черт. наверняка я забыла кого-нибудь....)

а также множество других прекрасных людей, написавших не менее великолепные отчеты и вдохновлявшие личным примером. Спасибо!

[Незнайка.]

Как жаль, что этот отчет закончился... Было здорово!! Пойду другие почитаю. Еще раз, спасибо Вам Женя, за такой чудесный язык повествования, и за фото!!

[ginger:)]

Назарио жалко
Жень, неужто это 90 страниц, которыми ты пугала? Пролетают незаметно, усваиваются моментально. Круть, конечно, несусветная! Пойду, что ли поплачу...

[Genia]

мне тоже Назарио жалко... как-то иначе хотелось бы расстаться, но к сожалению, не всегда возможно быть милой для всех.

Джинджер! зачем плакать, ты чё это придумала?

[ginger:)]

От большого количества потребленных при чтении красоты и ощущений и их невмещаемости в моих внутренностях:)))

А можешь нарисовать на карте трек своего путешествия?

[Genia]

неа... я ж тупая... но могу просто дать карту.

[ginger:)]

ну, карту я могу найти, хочется маршрут увидеть весь наглядно. Я могу прочитать еще раз, записать названия точек, найти их последовательно на карте. Но вдруг у тебя такое есть:)))