Опасения по поводу электронных билетов, которыми мы воспользовались впервые, не оправдались – наши фамилии были найдены в базе компьютера и нас пропустили к пограничникам. Откуда ко мне прилипла эта пошлая фраза: «Прощай, немытая Россия»? Куда бы я ни летел, она постоянно всплывает из глубин сознания, после того как меня строго оглядит из своего аквариума девушка-пограничник, обычно умытая и, иногда, даже симпатичная. Я всегда ее, эту фразу, озвучиваю, получив назад паспорт со штампом и датой пересечения Государственной Границы Российской Федерации. Девки не обижаются, видимо, не принимают на свой счет, а про патриотизм, с отменой замполитов, им уже никто не рассказывает. А, может быть, обижаются, но я уже в зоне дьюти-фри и вылета.
В длинной кишке и на входе в небольшой французский самолетик, уставшие французские стюардессы и свежие, бодрячком, стюарды.
-Бонжур!
-Бонжур, бонжур, коль не шутите…
Рядов кресел всего было два, по три в ряду, и я занял крайнее кресло, ближе к проходу. Мы начали взлетать. Жена мне предложила ириску «Меллер», я заржал:
-У тебя, что, и парашют есть?
Жена вспомнила рекламу:
-Опять ты за свое…
Однажды мы очень веселой компанией летели в Хургаду, сразу после девять один один, пили соответственно, и посредине полета я тупо пошутил:
-Нах нам эта Хургада? Полетели куда-нибудь в офисы.
У пассажира, взрослого мужика, за моим сидением, случилась истерика, а я зарекся шутить в самолете на тему полета…
Бессонная ночь давала о себе знать, я отключился, но стюардесса, толкавшая по проходу тележку с напитками, разбудила меня.
-Ту бирс плиз. – я показал на зеленые банки «Хенекен».
-Эён? До?- не поняла она меня.
-Труа. – на всякий случай прибавил я и начал изменять свое сознание, когда она ушла, сожалея о том, что поздно заметил виски в маленьких пятидесятиграммовых мензурках.
Приземлились в Париже и долго, наверное, целый час, катились до терминала. Было полное ощущение, что едем по окраинам города, там и сям попадались строения, похожие на фабрики, под мостом промчался поезд метро, а по эстакаде над нами в плотном потоке двигались грузовые и легковые машины. Пару раз проехали мимо Эйфелевой башни, хотя, может это были просто опоры ЛЭП, башню-то я никогда в жизни не видел…
Проснулась соседка, сидевшая у окна, рассказала, что летит в Амстердам через Париж, потому что свежеоткрытая шенгенская виза - французская. Еще она рассказала, что в этом аэропорту много зайцев, которые не боятся самолетов и тусуются в траве. Трава действительно была, даже слегка зеленая, хотя и декабрь. Мы сгрудились возле иллюминатора и искали зайцев (зачем они мне нужны были, хрен его знает). Зайцев не было, зато было много мусора.
-Не расстраивайся,- успокоил я соседку, которая переживала, что никак не могла нам показать косого,- Будешь лететь из Амстердама, они в шеренгу выстроятся вдоль полосы, еще и лапами будут махать приветственно.
Не знаю, какой был этот де Голь человек, но аэропорт его имени, это куча отвратных бетонных коробок, в которых мультикультурные типафранцузы и немного французов, из которых состоит персонал, наблюдают за мучениями пассажиров, иногда предпринимая какие-то действия, что бы эти мучения усугубить. Путь до шаттла, везущего до нужного терминала, похож на соревнование по спортивному ориентированию в грязных коридорах. Маршрут проходит на разных вертикальных уровнях, замысловато меняет направления, стрелки-указатели неброские, велика вероятность пропустить очередную, отклониться от правильного пути и навсегда заблудиться в лабиринтах этого аэропорта-монстра. Призом внимательному физкультурнику станет проезд в битком набитом шаттле – автобусе, до нужной остановки, если, конечно, ориентирец цвет таблички, обозначающий маршрут, не перепутал при посадке. Проезд, правда, бесплатен.
Досмотр перед зоной вылета – стульев разуться и обуться нет, передвижение босиком по бетонному полу. В родном Шереметьево все поприличней выглядит.
Нашли свой 69 гейт, посадки еще не было. Наплевав на рекомендации Великого Дезинформатора, который зовется Интернетом, не проносить на борт Аирфранс спиртное, даже запечатанное из дьюти-фри, отправился на поиски желанного магазина. Нашел искомое среди множества лавок, забитых китайскими, но парижскими сувенирными телевышками, пивом по 7 евро, круассанами с кофе и прочей хней. Выбрал поллитровку «Гордонса» в удобной плоской бутылке-фляжке. Шестнадцать с половиной евро за 0,5! Это пипец какая цена, но, что у нас денег что - ли нет? Пошел на кассу.
-Лё билет! - потребовал продавец.
-Пуркуа? – в смысле «нафига?», удивился я.
-Сэ лё магазин дьюти-фри.
-Братец, да у вас беспошлинные цены, выше, чем в московском кабаке со всеми пошлинами, акцизами и барыжными накрутками! Вы тут не охуели? – мог бы сказать я этому лягушатнику, если бы не забыл французский язык, еще не закончив его изучать в своей сельской школе.
Пришлось палиться - вернулся и нашел жену:
-Дай мне мой посадочный.
-Нафига? – в смысле «пуркуа?», спросила она.
-Джинчика маленько куплю.
-Тебе что, на борту выпивки не дадут?
-Лучше спиздить и молчать, чем просить и унижаться!
-Хотя бы один раз куда-нибудь трезвым прилетел…- супруга попыталась начать читать мне нотацию.
-Типа меня везде ждали непременно трезвого, а я чьих-то надежд не оправдал? - перебил я жену.
Отобрал у нее билет и, уже беспрепятственно, осуществил задуманное.
Самолет был намного больше первого, «Боинг» или какой-нибудь французский «Аэробус», я в них не разбираюсь. Мне досталось место у иллюминатора, почти в самом конце последнего салона, жене посередине, а с краю к нам подсела евростарушка, маленькая, чистенькая, в седой короткой стрижке с фиолетовым отливом. Она приветливо улыбнулась и поздоровалась на французском. Усевшись в кресло, бабушка сразу же пристегнулась, привела кресло в вертикальное положение, сложила маленькие сухие ручки на коленки и начала ждать взлет, периодически поглядывая на нас с непременной улыбкой. Самолет тронулся, я достал из-под кресла новоприобретенный волшебный сосуд, подмигнул престарелой мальвине и пару раз отхлебнул, пахнущей елкой, сорокатрехградусной жижи. Отвернувшись к окну я, зачем-то начал (считать ворон - перечеркнуто) выискивать в траве зайцев…
…Я сидел в большом кабинете, за столом, покрытым зеленым сукном, у окна, на треть засыпанного снегом. Света окно пропускало немного, поэтому на столе горела керосиновая латунная лампа под абажуром прямоугольной формы. Передо мной лежал белый лист бумаги, на котором я что-то писал деревянной ручкой со стальным пером, периодически макая его в старинную чернильницу, слева от которой стоял небольшой фотографический портрет композитора Чайковского, а справа такой же по размеру портрет неизвестной мне дамы. Иногда я отвлекался от письма и с умилением поглядывал на вторую фотографию поверх пенсне.
К окну незаметно подкрались два крупных белых зайца, они встали на задние лапы и уткнулись розовыми носами в стекло. Понаблюдав немного за моим рабочим процессом, первый заяц сказал:
-Писатель, бля!
-Чехов! – вторил ему второй.
-Пишет, бля!
-«Чайку»,- уточнил более информированный заяц.
Они помолчали, не отрывая глаз от исписанного листа. Потом первому зайцу надоело:
-Да ну, говно какое-то: «Люди, львы, орлы и куропатки!». Про зайцев ничего. Пойдем лучше негра пугать.
-А как мы его напугаем?
-Как, как? Не знаю еще. Оглобли у саней надгрызем или просто дорогу перебежим. Как получится.
Зайцы обнялись и на задних лапах, напевая: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, остров невезения в океане есть…», удалились в сторону трассы, по которой, в одну и в другую сторону, проносились шумные длинномерные фуры…
Мы прилетели, к этому времени я сидел в среднем кресле, самолет уже остановился, а умученная полетом соседка не просыпалась. Склонив голову к плечу и открыв рот, она продолжала оставаться в объятиях Морфея. Легонько потряс ее за локоток.
-Все, бабушка. Слазь с лошади – хомут спиздошили, - процитировал я веселую присказку ее уральских однолеток.
-Уи, уи. Мерси!- поблагодарила она.
Что бы не толкаться, мы пропустили выходивших из нашего салона и последними начали пробираться к выходу через весь самолет, не забыв перед уходом приватизировать два пледа. Я летал на русских чартерах, набитых под завязку пьяными, в том числе и пьяными членами экипажа, но такого засраного авиалайнера я не видел никогда. Обрывки газет, пластиковая посуда, бутылки из-под воды и фантики, вперемежку с пледами, берушами для глаз и наушниками, разбросаны практически везде. Было полное ощущение, что в самолете, исключая меня, жену и примкнувшую к нам бабушку, летели опустившиеся клошары.
- Мерси! Оревуар!.. Оревуар!.. – наконец мы снаружи.
Я полной грудью вдохнул воздух свободы. Он пах керосином и мокрой землей. «Наверное, так пахнут свежевыкопанные могилы в Тюмени»,- думал я, спускаясь по ступенькам трапа. Трап кончился, и впервые, как когда-то Колумб с сотоварищами, мы ступили на неизвестную нам землю Кубы.
(Сам тоже прочитал, что-то многовато ошибок, пофиксил, в содержании ничего не менял)