Подошла зима, а с ней и многочисленные праздники. И тут к нам на мейл пришло приглашение провести Рождество в теплой компании родителей Лорана. Как родителей? У него есть родители?? Шутка, конечно. О существовании родителей я знала, все-таки чай он не овечка Долли, а вполне себе обычный человек, значит, где-то есть мама и папа. Но ни перед свадьбой, ни на саму церемонию они явиться не соизволили, да и Лоран их не особо уговаривал. Не те у французов между собой отношения. Тут свекровь не свалится на голову в среду, чтобы остаться до четверга следующего месяца. Родители здесь уважают личную жизнь своих детей настолько, что это можно принять за полное равнодушие.
Планов на Рождество у нас не было, да и если бы были, я бы их отменила, - уж больно хотелось увидеть своих новых родственников и себя показать. И мы, прикупив подарков, выдвинулись в путь до их небольшого дома в Сен-Клу. Сен-Клу – это маленький город в пригороде Парижа, всего в трех километрах на запад. Там спокойно живут те, кого мечтает раскулачить Мудар во имя вселенской справедливости.
Родители всю жизнь прожили в Париже, а под старость вместо квартиры в городе, купили себе двухэтажный особнячок в пригороде с небольшим палисадником и внутренним двориком. Идеальная такая европейская старость. Свекровь расцеловала нас в щеки, проводила в гостиную, где сидел мой свекор, который потряс меня до глубины души своей необычной внешностью. В свои 67 лет мсье выглядел на 45, имел ярко-рыжую шевелюру, ухоженную бородку и синие глаза, - ну вылитый Ван Гог, только крупнее, здоровее, мощнее и без страдания за искусство во взгляде.
Удивительно, но в Лоране не было ничего от папа, зато его мама – это Лоран, если бы он стал вдруг 65-летней женщиной. Назвать «бабушкой» мою свекровь язык не повернется, - подтянутая, стройная, между прочим, с талией в 58 сантиметров! Конечно, маникюр, умеренный макияж, а еще безупречное чувство юмора.
Мы провели у них три прекрасных дня, и все эти дни общались как лучшие друзья, но вот особенного тепла я так и не увидела. Никаких тебе родительских подколов, воспоминаний из детства. Фотоальбомы искали полдня по моей сильной просьбе, и мадам достала их из какой-то такой кладовки, где, видимо, хранится то, что не нужно и жалко выбросить. Но люди они были интересные, папа – в прошлом журналист, мама – театральная актриса. На стенах дома ее фотографии в различных амплуа. При этом мама не порхает как бабочка, а вполне себе земная женщина, которая задорно смеется, ухаживает за садиком и отлично готовит индейку с муссом из каштанов. Вместе с ней мы подавали к столу «полено», и мудрая женщина мне шепнула:
- Если за столом нет детей, дорогая, оставь это блюдо мужчинам. Оно слишком жирное, чтобы нравится женщинам.
Тогда я поняла, как она сохранила такую фигуру в свои-то годы! Папа был не дурак выпить, и оценил то вино, которое мы ему принесли. Потом устроил интеллектуальный поединок с Лораном, перескакивая с одной темы на другую. И все было очень здорово, но вот про «как дела?», им было достаточно стандартного ответа «все хорошо». Наверное, дело в том, что Лоран – типичный французский ребенок, которого в три месяца отдали няне, а потом по обычной во Франции схеме: ясли и эколь. Про своих воспитательниц из эколь он может рассказать больше, чем про собственных родителей. И это тоже вполне нормально для здешнего общества.
Но Рождество мы встретили все-таки очень душевно, и расстались в полном восторге друг от друга, чтобы потом встретиться только через полтора года. Очень по-французски.
Новый год в Париже – это десятый круг ада, который Данте и в самых жуткий кошмарах не мог себе вообразить. На Новый год из Парижа нужно уезжать любыми правдами и неправдами, потому что жить в городе становится совершенно невыносимо. В город приезжают миллионы туристов, в основном, с Востока, даже русские теряются среди этой шумящей-шуршащей толпы. Только Восток. Только женщины в длиннополых одеяниях, и их пузатенькие мужчины. Армиями они ходят по центральным улицам города, берут штурмом Эйфелеву башню, заполняют собой все магазины на Елисейских полях, выстраиваются в шеренги очередей в Лувр и Орсе. На свой первый Новый год мне хотелось остаться дома и лечь спать. Но это, конечно, скучно.

Новогодний Париж


Сами парижане Новый год проводят или дома у друзей на вечеринке, либо идут в какой-нибудь ресторан локальной известности, чтобы там посидеть с друзьями, поесть и выпить, а к часу ночи уже вернуться домой. Если Рождество – праздник для семьи, то Новый год – это веселье с друзьями. Мы тоже были в гостях у друзей Лорана, благо, что жили они на соседней от нас улице. Застольев никто не устраивал. Праздник проходил в жанре аперитива (или аперо) – только выпивка да легкие закуски (вездесущие чипсы, соленые фисташки, канапе и маленькие пиццы). Ушли голодными, но пьяными). Это был такой первый и последний Новый год. Потом мы старались либо уезжать из города, либо отмечать дома.

Заведение "У Жоржа" - наше любимое, сюда мы ходим отмечать семейные праздники.
В начале весны мне пришел ответ из Сорбонны с приглашением на рандеву. То есть мое эссе проходило по конкурсу, и теперь мсье из комиссии желали увидеть меня воочию. Назначили день, и я пришла собеседоваться. На этом интервью профессора задавали вопросы, проверяя общий интеллектуальный уровень, владение французским языком и силу мотивации для поступления на желаемый факультет. Видимо, их все устроило, и через несколько дней мне сообщили, что я зачислена на второй цикл обучения.
Во французской системе образования черт голову сломит. Нет у них простых курсов, есть года обучения, есть различные программы. Система так устроена, что после каждого законченного года обучения, студенту выдается диплом, который не означает высшего образования, а означает окончание такого-то цикла и такого-то года. И к концу обучения у рядового успешного студента скапливается целая стопка таких дипломов. Мой российский диплом мне, ура-ура, засчитали за первый цикл обучения, поэтому я «вливалась» в уже сформированный поток студентов, но учеба моя, сократившись на год, все равно должна была длиться аж 4 года – так как выбранный факультет отличался от моей специальности, полученной в России. Долго, конечно, но что делать. Два года – на втором цикле обучения плюс два года в магистратуре.
На самом деле, во Франции Сорбонна уже не так престижна, как когда-то. Гораздо круче закончить одну из Высших Школ, но там образование платное, и в основном, преобладают технические специальности. Гуманитариям – добро пожаловать в университеты!
Перед началом учебного года закончился мой первый ВНЖ, и я подала документы на следующий (тоже годовой). Досье мое «болталось» чуть больше месяца, но потом, наконец, пришел положительный ответ. В августе, как и все парижане, мы уехали в отпуск в полюбившуюся Испанию. Хотя август – это самое прекрасное время в Париже, когда нет огромного количества людей, и можно наслаждаться прогулками по городу. Но Лорана на работе, как и остальных сотрудников, отпускали только в этот традиционно «выходной» месяц.
В середине осени началась моя учеба. Помню шок первого дня, когда я пришла в аудиторию-амфитеатр и увидела разношерстную толпу студентов-искусствоведов. Нас было не меньше 200 человек, - это те, кто выжил после первого цикла обучения плюс такие, как я, только прибывшие. Я ожидала увидеть, в основном, молодежь, но на деле оказалось, что на потоке учатся и люди среднего возраста и пожилого, потому что во Франции нет возрастного ценза для поступающих в вузы. Кто пил, кто ел, кто рассказывал об отпуске, кто – про внуков, кто про прочитанные книги. Шум, гам. Мне катастрофически не повезло, - свободные места остались только на верхних рядах, и я слушала все, что происходило там, а не то, о чем рассказывал лектор, хотя он и говорил в микрофон. Потом разобралась – передо мной был вход для наушников, и лекцию можно было слушать через них, абстрагируясь от того, что происходит рядом. В следующие дни я потихоньку спускалась на несколько рядов ниже, чтобы, наконец, осесть во втором, где уже не было необходимости пользоваться наушниками.
В первый месяц обучения я впала в отчаяние. Во-первых, из-за огромного количества людей на лекциях, семинары проходили бестолково, так как в самом начале мог взять слово разговорчивый пенсионер и «увести» беседу в сторону его личных впечатлений не только от искусства, но и от прожитой жизни в целом. Профессор сочувственно выслушивал поток сознания, потом хлопал в ладоши и резюмировал: «Итак, семинар считаю законченным». И это по одному из основных предметов – теории искусствоведения! Во-вторых, после лекций к профессорам не подойти, так как было не принято тратить свое время на вопросы студентов после занятий. В лучшем случае могли отправить читать дополнительную литературу. Лекторы были как на подбор людьми «из стали». Никто никому не будет ничего объяснять, не хотите слушать – не надо, не успеваете за темпом – ваши проблемы. А темп был зверский, и даже мне, с моим хорошим французским, было не просто, а многие студенты владели французским на примитивном уровне, и я даже удивлялась, каким образом они сдали тест?
Помогать друг другу, как это принято в российском студенчестве, здесь никто не будет. Взять лекции или аудиозапись – это редкое исключение, а незнакомому студенту уж точно откажут. На семинаре завалить одному другого – милое дело, потому что велика конкуренция, потому что все понимают, если не ты, то тебя. И из выпуска в 10-12 человек, очень повезет, если трем получится найти работу в Париже в первые же месяцы после получения диплома. Особенно это казалось иностранцев.
Во Франции работодатели при приеме на работу отдают безоговорочный приоритет французским гражданам, даже если иностранец имеет кучу дипломов, огромный опыт работы по специальности, вообще умница и красавец, все равно возьмут француза с хреновеньким резюме. А в период кризиса этот отбор и того стал жестче. Все студенты ситуацию понимали, поэтому на семинарах, где мы получали баллы, из которых складывалось наше «студенческое досье», все вели себя как гладиаторы в Колизее. Бились на смерть.
Помимо лекций я записалась на мастер-классы по некоторым направлениям. Например, мне очень помог мастер-класс, на котором лектор подробно объяснял искусствоведческую терминологию, моего французского тут явно не хватало, и я старательно заполняла пробелы. На мастер-классах студентов было не так много – 10-15 человек, можно было свободно пообщаться с ведущими искусствоведами страны и современными художниками. К нам приезжали читать лекции из Германии, США, Италии, Испании, Израиля и России.
Кроме самого учебного процесса, кипела студенческая жизнь, - постоянно проходили какие-то творческие собрания, философские дебаты, концерты местных талантов, вечера поэзии, спектакли. В общем, Сорбонна – это целый мир, куда можно уйти в 9 утра и не вернуться до позднего вечера. Сперва хотелось во всем участвовать, везде успевать, быть в курсе происходящего, знакомиться с новыми интересными людьми, но потом, конечно, я поняла, что так невозможно. Нужно расставить приоритеты, выбрать то, что мне действительно поможет в учебе и успокоиться.
Отучившись первые 2 месяца, я отправилась на студенческую «биржу труда». Это очень крутая организация, которая помогает студентам найти работу или подработку на время учебы, как по специальности, так и нет. Конечно, в первую очередь они трудоустраивают французов, но я решила попытать счастья. На курсах, где я преподавала, мне уже было совсем плохо. Энтузиазм пропал, я каждый раз печально собирала вещички и ехала туда на занятия. Каждый раз, уходя, с ужасом думала, что скоро придется возвращаться. Ну и какой смысл от этой работы? Какой прок от меня, как от учителя, ведь я буквально себя заставляю выполнять свою работу? Да и, по своему первому студенческому опыту, я знаю, что чем раньше начнешь работать по будущей специальности, тем больше перспектив после получения диплома.
На бирже меня встретили с явным неудовольствием, сразу заявили, что шансов у меня нет. Но я все равно заполнила анкету, отдала копию своего «студенческого досье», приложила мотивационное письмо. Стала ждать. Неделю была тишина. Чуда не произошло. Тогда я стала ходить на «биржу» каждый день, а то и по 2 раза на дню, всегда с милой улыбкой, всегда в хорошем настроении, и интересоваться, есть ли успехи в моем деле. Я слышала в студенческих кругах, что вакансии-то были и появлялись, только их быстренько раздавали «своим». «Своей» я не была, лесть и взятки здесь не прокатывают, поэтому решила взять измором. Обивала пороги до начала первой сессии, ну то есть примерно, месяца два. Работающие там девушки уже меня знали, и отношение ко мне менялось от ненависти до добродушного снисхождения. И все-таки я свое получила).
Уже перед самой сессией, когда в общем-то мне было не до поиска работы, я все равно зашла к девчонкам, и получила вдруг долгожданное и выстраданное направление на собеседование! Работа, конечно, была, на первый взгляд, не выдающаяся – с документами и посетителями арт-галереи, должность – администратор, то есть самая тяжелая и невысоко оплачиваемая работа. Но надо с чего-то начинать! Направление от факультета – это в 99 процентах случаев означает то, что работодатель тебя возьмет. Так вышло и в моем деле. Меня собеседовала владелица галереи, мадам Беркони, француженка еврейского происхождения, и галерея, соответственно, работала с еврейскими художниками и тесно сотрудничала с израильским аукционным домом. На первой встрече я обещала всему научиться быстро, работать на совесть и не бояться рутины. Мадам мои старания оценила, и через несколько дней я уже работала у нее в галерее. Один из огромных плюсов этой работы, помимо погружения в художественную среду и возможности научиться ведению арт-бизнеса «с нуля», - это график). Так как я должна была успевать посещать лекции. Галерея открывалась в 17 вечера и работала до 21, я оставалась на час позже, чтобы разобраться с документацией, и так 4 раза в неделю.
Считаю эту работу моей первой серьезной французской работой. В галерее мне быстро все очень понравилось. Сама мадам Беркони – замечательная, умная женщина с потрясающим художественным вкусом. Ее знания в области искусства были бесконечными, и на все события было свое по-еврейски беспощадно точное мнение. И юмор, конечно же. Помимо нас в галерее работали четыре куратора, которые занимались выставками и поисками новых художников. Я помогала им с телефонными звонками, переписками, подготовкой банкетов и прочими делами, без которых галерея не может существовать. Я старалась внимательно всему учиться, а у таких людей, как мадам Беркони, поучиться было чему. К нам приезжали художники из Израиля, со всех уголков Франции и США, много интересных людей, много общения и знакомств, которые, я это чувствовала, должны были пригодиться мне в будущем.
Но тут подошла моя первая сессия. Далась она мне с огромным трудом. По некоторым предметам я не набрала достаточное количество баллов, поэтому нужны были дополнительные работы, эссе, - для допуска к зачетам. Я потеряла 5 килограммов, пока длился зачетный период, и спала по 4 часа в сутки. Устных зачетов практически не было, все в тестовой форме (а тесты я просто ненавижу), да еще и составлены тесты были так хитро-мудро, что над одним вопросом можно было сломать голову, чтобы понять его смысл, не говоря уже о верном ответе. И все же я сделала это! Сдала сессию и со спокойной совестью ушла на каникулы. На самом деле, эта первая сессия была и самой сложной. Потом я уже представляла, что меня ждет, и как нужно себя подготовить, и какие примерно могут быть вопросы в тестах, но это не значит, что они давались легко, просто меньше было стрессовой нагрузки.
А на каникулах меня ждал невероятно приятный сюрприз! Мы с Лораном узнали, что скоро станем родителями, и впервые мне предстояло лицом к лицу столкнуться с французской медициной. Я узнала, насколько французское общество феминизировано, и поняла, за что конкретно я не люблю француженок.
Спасибо за внимание!
Продолжение следует…