Стихи

[Klevant]

Романтики крайней эпохи (Микро-роман)

Олег Неустроев

Поднимут над всеми, посадят на плечи. И ты выше птиц, транспарантов и неба! Бескрайнего синего неба с шарами воздушными в нем.
Тоска моя, мама, по чувствам — воздушным и чистым; и белым ситцевым платьям (они были из ситца?); наивным мечтам и путевке на дальнюю стройку. На самую дальнюю стройку страны.
В набитом вагоне немытом, без денег, без водки, почти без жратвы колыхаться на полке неделю без мысли — куда и зачем. Не все ли равно нам, романтикам, и много ли надо. А там что за чудо, куда мы приедем — палатки, тайга и мошка. Гитара и песни всю ночь у костра.
Построили город в тайге. Проспекты его в ширину не уступят хорошей реке. А в длину ты пройдешь ли за день, я не знаю. Ни разу еще не прошел. Магазинов полно. В закутках магазинов наливают вино. Где ж пройдешь ты его?
Советскую улицу ни с чем не сравнишь. Днем пустынно на ней, а ночью темно. Это в праздники только горят по ночам фонари, а днем лишь студенты, сбежавшие с лекций, гуляют бесцельно по ней. По жизни проходят.
Вот в праздники майские было тепло. Не помню такого, чтобы холодно было. И мы, почти все поголовно, к Реке уезжали, что петляла в холмах, пустынных, безлюдных, без дачных построек тогда, и на берег пологий с обрыва спускались. У вечерней воды, жаркий отсвет костра с белым лунным, холодным смешавшей, пели песни, и ветер, раздувая огонь, разметывал искры. И искры любви разлетались меж нами, как и искры костра. Среди нас. Молодых и влюбленных тогда.
Мы не спали всю ночь. Всю короткую ночь напролет мы не спали. В ожидании солнца мы собой тишину заполняли и были едины с туманом реки, покрытые сами росой. И все неподвижно кругом. Лишь солнце, огромное красное солнце заденет округло березу, и тогда начинается жизнь.
Мы слушали пение птиц. Мы небу смеялись. Мы верили только в себя. Еще в комсомол, может быть.

Но, скажет мне отец, пол-литра одолев, мол, нет, сынок, и это ведь не все. Вершины покоряли мы.
Вот дело для мужчин: в скалу вцепиться и ползти. Из сил последних непременно. И говорить потом в кругу восторженных подруг, смешных и несмышленых: "Вот в крайний раз мы покорили... ".
Вам не пройти по тем местам. Десятой доли не пройти теперь заросших снова мхом дорог и троп таежных, расчищенных для вас. Не для себя же, в самом деле! Для поколений, что за нами. И это гордость пробуждало. И суета, и будни, деньги — не ведали про нас. А мы не ведали про них.

Мы, мама, травки по подъездам вдыхая аромат, кружили головы себе. Таких вершин мы достигали... Отцам не снилось даже. Бывало вот — сидишь на этой высоте, и мир колышется, как в знойном мареве февральском, его пурги ты слышишь песню и сам поешь, и стонешь, когда и песня не выносит ощущенья сорвавшихся с вершин, — меня уж трое, мама, и все летим, сердца не поспевают, стучатся где-то за спиной, и мысль одна на всех троих, и так разбросана в пространстве, что странно думать даже и очень тяжело, меня же двое падают на дно, и я один совсем остался к промозглому утру, покрытый потом, как трава вокруг, и без мозгов, а тело скручено болтами наживую. Такой вот, мама, отходняк.
Я с книжкой на диване до сих пор. И не работаю, а пью, и так мне тяжело. А в ваше время было легче. С утра к ларьку придешь — народ собрался всякий. Возьмешь пивка баллон, и отхлебнешь, и вступишь в разговор. Неспешный русский разговор. Когда работа не зовет, не гонит в поле и к станку и не тревожит абсолютно.
Разделишь с собеседником тоску и спазмы в горле пивом протолкнешь — все оттого, что в будущем уверен: и послезавтра будет то же, и через месяц, через год. Хоть удавись под окнами райкома.
На БАМе было хорошо, один мужик мне говорил. Три года пашешь кое-как — и вот тебе квартира, еще три года — и машина. Но ведь не так все это было, правда? Не это вас манило.

Мы по годам теперь ровесники с отцом. По жизни я, пожалуй, даже старше: меня не тянет за идею умирать, кормить мошку в тайге бесплатно. Да и за деньги, в общем, тоже. Я удовольствия люблю.
В дождливый день осенний лежать в горячей ванне. Смотреть в окно, промытое дождем, поверх пушистой пены. И видеть ветер за окном. Тяжелый влажный ветер. Прихлебывать из банки пиво и в раковину пепел с большой сигары стряхивать лениво.
В пургу, придя из леса, налить большую стопку водки. И залпом выпить. Почувствовать ее. Вторую — под закуску. Так вкусно пахнущим, до судорог в желудке, грибным жульеном закусить. А может быть, хрустящим огурцом из деревянной влажной бочки.
После болезни вот. Очнешься утром, не от наркоза, нет, проснешься просто, и чувствуешь, как жизнь струится внутривенно. Витиевато. И наполняет ослабленное тело. И вновь мечты. И снова суета. По-прежнему, без всяких изменений.
А пост! Великий пост ведь каждый год. И ждешь его и в ожиданье — жиреешь телом и душой. В посту очистишься и с нетерпеньем ждешь уже потом всенепременного Христова Воскресенья.
И вот еще. Ночь на реке, на острове Обском, с друзьями у костра. После купания ночного, рыбалки, водки и ухи. Вода течет со всех сторон, ласкает отблески костра, луны и звезд под шелест ветра. Волна шепнет на ухо: «ты приходи ко мне под утро». И я, конечно же, приду и утону — в воде небесной, туманом утренним, как облаком, покрытой.
Я удовольствия люблю. А кто же их не любит?

А что я не люблю?
Вот слово ваше — «поколенье». Удобней с ним сбиваться в стадо. И собираться вкруговую, друг к другу лбами, к кормушке ближе, копыта задние наружу. Чтоб отбиваться от чужих. Друг друга видеть постоянно, поддерживать, хвалить, награды, премии между собой, пока хоть что-то есть еще, делить. Так долго этого вы ждали. И вас ведь тоже, было время, к кормушке близко не пускали. Уже казалось, не дожить. Дожили, слава Горби. И научились кой-чему: чужих, к примеру, в свой заповедник не пускать.
И рассужденья о России. О русском духе. И душе. Какой же русский сможет обойтись без них? Один известный режиссер считает, например, что происходит русский дух из заднего прохода. Одновременно с поеданием икры. Публично непременно. Все остальное ложь. Фальшиво как-то. Без пердежа как может выжить русская душа? Ему, конечно же, видней. Их древний род давно глядит царям под одеяло.

На первомай я до сих пор, хоть столько лет уже прошло, немного выпиваю. А мне давно уже нельзя: то сердце, то импотенция, то печень. На первомай я выпил в первый раз. Ты, мама, этого не знала. Ты и потом не замечала, когда я пьяным приходил. Когда не приползал. Когда друзья меня домой не приносили.
И этот запах снега, ушедшего под землю только что, сухой травы осенней прошлогодней, костра и водки, и жареного хлеба на углях, мне дарит с каждым годом первомай. Мне ощущенье детства дарит. Из года в год все повторяет. И чувство поколенья здесь вовсе не при чем.
Как будто снова мы с отцом.
Его приводят под руки к костру. На табуреточку сажают. К огню не очень близко, чтобы в огонь он не упал; недалеко, чтоб мог достать до пламени кусочком хлеба, надетым на шампур. И водочки нальют. Помянет он КПСС. И знаю даже, что он скажет: «Скоты, какую уничтожили страну!».
Он коммунистов не любил. Он на дух их не переносил. Зачем они ему? Когда в занюханной больничке он помирал от рака, ракетные войска, в которых он служил, которым он здоровье отдал, не прилетели навестить. А он гордился, что создавал ракетный щит страны. А получилось — от слова «рак» ракетный.

В селенье у отца, еще когда он не родился, придурки комсомольцы валили церковь почем зря. Колокола срывали с храма и сбрасывали вниз. И те стонали, как живые и обнажали свой язык. Иконы жгли, церковные одежды.
Мой дед, тогда двадцатилетний, стоял в толпе, глазел со всеми вместе. Пришел одним из первых посмотреть. За это и ноги лишился, так мне потом он говорил. А тот, кто все это затеял, — лидер комсомольский, через неделю слег. Но он не умер, нет. Он умереть никак не мог. Его живого жрали черви. Смердел на всю деревню. Неделю за неделей. И смерти жаждал, как невесты. Она не приходила.
Пока не понял он, что покаяние — последняя надежда, и никуда не деться от него. И хорошо еще: последнего священника не выслал из деревни, не повесил, не расстрелял в подвале храма, покаялся ему и тотчас умер. Мой дед все это хорошо запомнил. И жить старался так, что умер в девяносто лет, как праведник, во сне. С улыбкой ясной на лице

Сестра, ты помнишь, какое детство было у меня? Я о таком читал в хороших книгах только. О нем нельзя не написать.
За домом нашим, за дальним огородом, по вечерам вдруг загорались огоньки. Мерцали красным светом. Манили в темноту. Я думал: повзрослею — когда-нибудь до них дойду. Не вышло. Все наши детские мечты со временем проходят. Так и не знаю я, что там вдали мерцало.
Я всеми был любим. Мой каждый новый день необыкновенно начинался. Сначала с пробужденья, а затем — хозяином себе я становился. Хотел — на озеро, хотел — на речку убегал. И, не умея даже буквы разбирать, уже рассказы сочинял, откладывая в памяти на будущее их. На берегу лесного озера, в тени берез расположившись.
Рыбачил и купался. Однажды донной удочки крючок за что-то зацепился, и я поплыл, надеясь отцепить. Мне с берега казалось — это близко. Но сил не рассчитал. И стал тонуть на полпути обратно. Не помню, как я выплыл. Всегда с тех пор назад дорога длиннее мне казалась. Всегда с тех пор я тороплюсь. А далеко ли и зачем я тороплюсь, не знаю.
Так долго жили мы. Я думаю — полжизни.

Пришло отрочество мое. И то, что с ним приходит. Подвалы темные, подъезды. Табак, бензол. И клей, и анаша, вино дешевое и карты. Гитары позже расстроенные звуки. Все, впрочем, как обычно. Все точно так же, как у всех. Тут нечего сказать. Быть может, кроме одного. Явился мне однажды ангел. Точнее, друг ее привел. Волнами белокурыми на плечи хрупкие ложились волосы воздушные ее. Я зачарован был виденьем этим. Она же мне сказала с хрипотцой: «Ну че ты вылупился, бля? Перепихнуться, что ли, хочешь? Устроит за червонец?». А я смутился. Покраснел. Не знал я, что ответить. Чуть позже я узнал — ее давно искали. Она была больна и от леченья уклонялась. Я никому об этом не сказал. Об ангеле сказать такое разве можно.

Мой первый секс был скучен. Безграмотен и скор. Запутанный в одеждах, лежащих комом на полу. Ее заплаканное юное лицо. И отвращение мое. Я с нетерпеньем ждал, когда она уйдет. Чего еще ей нужно, я не знал. Оделся быстро и ушел. Всегда потом я уходил. Не оставался дольше суток. Жениться я не мог. В те времена я точно знал, моя жена — литература. Я только ей принадлежал.

Как в юности хотелось умереть… В петлю подняться с табурета. Потом все выше, выше, выше… Но помнил я, что самоубийство грех великий. Быть может, это и спасло. Не зря, наверно, дед учил меня креститься. Не зря я столько лет безгрешным жил, потом всю жизнь стремясь к тем ощущениям вернуться. Что в детстве испытал, когда постился вместе с дедом и молился, пока отец об этом не узнал.
И я всю ночь читал. Встречая утро у открытого окна. Потом стихи писал, рассказы, спасаясь этим также. Какие это ночи были! На кухне тесной, прокуренной к утру, я был всю жизнь один.

Затем два года отслужил. Два года выбросил из жизни. Отдал как будто долг тому, кому не должен ничего. А отслужив, казалось, вольной птицей стал. Не тут-то было. Брала свое жизнь, как всегда. В банальном, бытовом. Не до искусства, когда, почти две смены отработав, ты в полночь возвращаешься домой.
Забыл, как выстроить слова, чтобы за душу предложение брало. И оставалось в памяти у прочитавшего его. Но я надежды не терял. Искал. Надеялся. Творил, у сна минуты отнимая. И образами жил моей фантазией созданных героев. Я с ними говорил. Запоминал их жесты, движения и фразы. На языке оттачивал слова, прежде чем перенести их на бумагу. Так долго продолжаться не могло. Через полгода я попал в больницу.

Жилось в больнице хорошо. Кормили там бесплатно, одевали. Гулять водили. Давали ручку и бумагу. И я творил, когда хотел. Не отвлекаясь на работу. Но иногда меня зачем-то превращали в бездвижного большого червяка на два-три дня. И, привязав веревками к кровати, откачивали жизнь. Я становился слаб, ходить учился после этих процедур почти неделю. Сопротивлялся поначалу. Одной рукой отвязывал себя. Заметив это, санитары однажды привязали меня так, что я не мог пошевелиться. Неделю продержали. И понял я, что бунт здесь неуместен. Я одинок в своем стремлении к свободе. Поддержки нет. Свобода — вещь в себе. Неприкасаема, бесценна. А если нет, иная это вещь.
Но я свободой дорожу. Когда я несвободен, нет сил во мне сопротивляться. Невзгодам жизненным. Ударам. Бессилен я. И удручен. Легко в депрессию впадаю. До бесконечности ленюсь. Напиться до беспамятства пытаюсь. А то вдруг, протрезвев, автомобиль седлаю. И уезжаю. Не ведая следа. Далеко ли, не знаю.
Очнувшись поутру, обычно в месте незнакомом, кляну себя последними словами. Но вновь, лишь солнца край коснется горизонта, я начинаю путь. Неведомо куда. Неведомо зачем. Надолго ли, не знаю. В такие дебри залезаю, что кажется порой — назад дороги нет. Всегда с трудом я возвращаюсь.

В таком отчаянье проснулся утром я однажды. Во время перестройки уже так просто в больницу не пускали, и мне пришлось работать снова. А я отвык. Мне не хотелось. Не мог вставать я по утрам, не выспавшись как следует. И сонным мчаться на работу. И для чего она, работа эта, я забыл. Не для того же, в самом деле, чтобы голодным не ходить.
Осталась в стороне опять моя литература. На произвол судьбы-злодейки брошены герои. Беспомощные в жизни этой так же, как и я. Мы с ними плыли по теченью. Бесплотные, как тени.
Однажды понял я, что жизнь идет моя, желания минуя. Струится между пальцев словно. Бесследно исчезая. И ничего взамен не оставляет, туманом облачным молочно-белым испаряясь. Уходит к небу голубому.

И тут я чуть не умер. В реанимации лежал и думал, что столько лет пропали даром. Но все же выжил я. А выйдя из больницы, работу бросил. Продал, что мог. Уехал жить в деревню. Построил домик небольшой. Для одного вполне пригодный. С одной лишь комнатой и летней кухней во дворе. Квартиру в городе сдавал, сажал картошку, на огороде овощи растил и этим, помолившись, жил. От развлечений всяческих отрекся.
С утра до вечера был полон дом. Героями рассказов будущих моих. Они нисколько не стесняли. Наоборот. Без них мне скучно становилось жить. Тоскливо. Одиноко. А с ними весело я время проводил. Так неожиданно привычную палату я перенес к себе домой.
И даже лучше получилось! В большого червяка меня не превращали и не откачивали жизнь, к кровати привязав. Свобода развратила, испортила меня. Я утром мог уйти и не вернуться к ночи. Никто не беспокоился, и не искал. И с глупыми вопросами не лез.
Но я не пил. Не выпил ни глотка. Не позволял себе растратить время. За стол садился я с утра. До поздней ночи не вставал. Творил. Искал. Пути решения проблем литературных и жанровых коллизий. И смысл жизни, естественно, искал. Не находил. Но снова поиск продолжал. Так бесконечно мог работать. Заканчивать и снова начинать.

Вот только ничего у меня не получалось. Бывало, утром прочитав написанное за ночь, я все уничтожал. Все! До последней запятой. И ничего не оставалось. Ни на бумаге, ни в душе. И очень долго пустовало. И там и здесь.
Пока однажды ко мне идея не пришла. Сама явилась в поздний час. А может, потому пришла, что я ее так долго ждал. И постепенно изменилось все вокруг меня. Из ставшей тесной мне деревни я вышел на простор. И понял я, чего всегда мне не хватало. Свободы, денег и пространства. Когда все это появилось, исчезли мысли об одиночестве пустом. И о ненужности моей не возникала мысль.
Как будто выздоровел я. Бесповоротно. С тех самых пор впервые, как с дедом вместе мы молились. И соблюдали пост.
Мой дед, с седою длинной бородой, был без ноги одной. Ходил на деревяшке, как пират. А после ужина отстегивал ее, садился на кровать, матрац которой заменяли доски, и принимался вслух читать. Потрепанную книгу в кожаной обложке с позеленевшей медною застежкой. Расчесывая бороду попутно и вынимая крошки.
Конечно же, ни слова я не понимал. Но музыка тех слов, всего верней, проникла в душу мне. И поселилась там. И много позже, когда писать я начал сам, похожий стиль невольно в своих твореньях применял. Насколько мог, конечно. Зачем я так пишу, почти никто не понимал. Да я и сам не знал. Как мог, всегда писал. И по-другому не умел.

На утренней дорожке, до рассвета, выгуливая пса, я понял в один миг, что мудрых по-настоящему людей на самом деле нет. Не те умны, что философствуют и обобщают, и защищают изо всех сил свои труды. Хотя бы потому, что обобщить живое невозможно. Оно течет и, изменяясь, не поддается сортировке. И утверждение любое — ложь. А стало быть, и это тоже.
А может снова я, как в юности далекой, накурился? И жизнь моя давно прошла. В реанимации закончилась к утру. А я страдаю бесполезно, и близких заставляю мне беспричинно сострадать. Такая вот скотина.

Вся наша жизнь похожа на загул. От эйфории — к тяжкому похмелью, затем — наоборот. Когда, конечно, возможность существует опохмелиться в нужный час. И хватит силы воли затем не перебрать. Сначала не начать. Иначе все по-новой. Без конца. Счастливчикам немногим удается избежать движения по кругу.
Но что я все о грустном? Я вырвался из замкнутого круга. Женился. О литературе позабыл. Купил огромный телевизор, диван, чуть меньше комнаты размером, пивную кружку в полведра. И каждый вечер отрешался. А, может, отрекался от себя.
Так проходила жизнь. Я не жалел. Лишь иногда, достав архива пожелтевшие листки и перечитывая их, я понимал, что закопал талант. И погубил. И нет прощенья мне.
И как-то ночью в темноте поднял я веки и видел, словно в вышине, лазурно-белый потолок или облака воздушные, быть может. Качаются, плывут. А может, я плыву над ними? Со мной такое было. Тогда я вовремя очнулся. А в этот раз очнуться не успел. А может быть, не захотел…


И что осталось от меня? Те пожелтевшие листы. А больше ничего…
2003-2007

Альманах "Снежный ком"
Олег Неустроев http://www.snezhny.com/texts.php?id=14487

[kravetz]

Горстью спелого,сочного снега
угостила сегодня зима
и в сознанье моём беспокойном
понемногу развеялась тьма
я её угощение принял,
как лекарство от хворей и бед
и на белой невинной дороге
благодарно оставил свой след.

[gloin]

Фейхуевая песня (мотив отсутствует)

"Получено - 24 банки варенья из фейхуи..."
(из документации одного археологического отряда)

Идем по дороге на Черный Ануй,
Глядим - разрастается пышный фейхуй.
"Нарвем семена!" - закричали друзья, -
"Ведь в лагере нету у нас фейхуя!"
И с криком: "Даешь! Ура! Ататуй!"
Они забрались на этот фейхуй.
В карманы фуфаек и в шапки свои
Набили друзья семена фейхуи.
Обратно в отряд добралися едва
Так много собрали они фейхуа.
Начальник сказал, увидавши друзей,
Что в лагерь не надо таких фейхуей.
Но крикнул один: "Посажу и полью
Я столь дорогую нам всем фейхую!"
Трудился он днем, и не спал он ночами,
Чтоб в лагере всех накормить фейхуами.
И время пришло, и созрел урожай -
На ветках гроздями висел фейхуай.
Вот с тех самых пор, скажу вам, друзья,
В округе у нас фейхоа до ...

/Постнов А.В., Глотов А.И., Рыбин Е./

[Гость]

автора не знаю :
сны забываются.
боль унимается.
раны срастаются.
время меняется.
судьбы ломаются.
люди меняются.
чувства теряются.
маски снимаются.
взгляды меняются.
мысли метаются.
что-то находится.
что-то теряется.
время меняется.
переживается.
и забывается.
жизнь продолжается))

[Delinda]

Любителям шуб посвящается...


Ноябрь. Вечер. Меховой салон...
И как обычно, скидки, скидки, скидки...
И сотни шуб в тени полуколонн
Тебе предложат продавцы с улыбкой...

А ты, счастливая, устанешь примерять...
И ту, и эту, и вон те, что справа...
И словно, мантру, будешь повторять:
-"Шикарно. Дорого. Ну что ж... имею право!!!"

И в бликах зеркала забудешь обо всех
Проблемах, неприятностях. (Я знаю) ...
И, окунувшись в этот чудный мех,
Ты скажешь вслух: "Прекрасно. Забираю"...

И с чувством эйфории подойдешь
К серебряной, сверкающей пластине...
Ты как в той сказке восхищения ждёшь
В глазах с вопросом: ты ли всех красивее?...

- "Ну, что красавица - теперь ты вся моя!!!"
(Ты обратишься гордо к новой шубе)
"Подруга, сдохнет с зависти, змея...
Мы вечером увидимся с ней в клубе...

Моя пушистая, смотри как хороша...
В тебе я милая... не меньше - Королева... "
(И снова повернешься не спеша...
Направо, прямо, а потом налево... )

- "Шикарно! Дорого! Да, просто высший класс!"
(И взгляд от зеркала не открывая даже)
- "Уверена! Хочу! Беру! Сейчас!!!
Никак не скажешь, что по *распродаже*...

Всё! Я решила. Эту. Я беру..."
- "А может быть другую, вот, примерьте?"
- "Нет эту! Эту! Без нее умру!"
(Берёшь? Берёшь. В кредит у смерти...)

А твой зеркальный с шубой диалог
Циничный, дикий будет продолжаться...
Какой бы выдумать немыслимый предлог
Чтобы от сколькой лести удержаться?

Ты как в той сказке, -"Зеркало, скажи..."
Но Зеркало ответит тебе грубо:
- "Их заживо кидали на ножи...
Всё для того, чтоб звери стали шубой..."

И Зеркало, начнет живой рассказ...
(Ты онемевшая продолжишь его слушать)
- "Ты покупаешь здесь, сама, сейчас
Убитые, погубленные души...

Смотри, на рукава: Что видишь? - Кровь?...
Всё правильно... Естественно... Не страшно?!!
Ты человек. Но, где твоя любовь??!
Мне твое сердце видится бумажным...

Смотри наверх. Да-да... на воротник...
Что слышишь ты? Продажное: "примерьте"???
Я подскажу - возможно, это крик...?!
Такой отчаянный, хрипящий перед смертью...

Смотри. Смотри! Не закрывай глаза...
Таких, как ты, я тысячами вижу...
Они не могут выжать тормоза
Перед соблазном роскоши, престижа...

Смотри в меня! Считай по холкам тех,
Кто украшает смертью твои плечи...
А с них с живых сдирают этот мех...
Чулком снимают через пять насечек...

Ха, скажешь: Зеркало, о чем ты говоришь?...
Я десять лет живу внутри салона!!!
И ты не первая, кто так вот здесь стоишь
И крутишься вокруг полуколонны...

Я знаю всех в лицо, таких как ты...
Не обижайся, правда, всё по делу...
Их примитивные, гламурные мечты
И их бездушное ухоженное тело...

Я ненавижу их за глупость, пустоту...
Но на работе я. Приказ мне - улыбаться...
Мне надоело видеть эту красоту,
Которой не могу сопротивляться...

И мне не раз мечталось здесь упасть...
Разбиться вдребезги от боли и позора...
Чем отражать безумство, алчность, страсть
В костюмах смерти в меховых узорах...

Молчишь? Молчишь?! Молчишь??! Удивлена?
Я очень редко в диалог вступаю...
Да только в чем вина? В чем их вина?
Которые оторваны от стаи...

Которые затерзаны до дыр!
Ободраны, как мясо без могилы...
Да, будь он проклят весь ваш этот мир,
Где вы такую дикость допустили...

Я - Зеркало. Но я с живой душой....
Смотри в меня. Смотри, не отвлекайся...
Я дорого не стою. Хорошо...
Но больше мне, прошу, не улыбайся...

Ты видишь шубу. Я же вижу - смерть...
Я вижу кровь, их боль, страдание, крики...
Меня, наверно, нужно протереть,
А то, не так эффектно. Мутно. Блики...

Ха, скажешь Зеркало, о чем ты говоришь?
Я десять лет живу внутри салона...
И ты не первая, кто так вот здесь стоишь
И крутишься вокруг полуколонны...

Меня ты можешь стукнуть кулаком...
Разбить мое лицо, так чем же дело??!
Ты можешь, это сделать, но зато
Я говорю о том, что наболело....

Ты можешь обозвать меня, толкнуть...
И прошипеть "зеркальный неудачник"...
А можешь равнодушно отвернуть...
Я даже не смогу тебе дать сдачи...

Но всё, что было сказано - прими...
Прими, как есть, хоть это было грубо...
Они ведь тоже жители Земли,
Но волей человека стали шубой... "

(Ты ходишь в новой шубе до колен...
Ресницы красишь ярко-синей тушью...
Но помни как жестоко взяты в плен
Невинные, истерзанные души...

Ноябрь. Вечер. Меховой салон...
И круглый год всё скидки, скидки, скидки...
И сотни шуб в тени полуколонн
Тебе предложат продавцы с улыбкой... )

автор Евгения Потемкина

[иголочник]

Он:

Женщины носят чулки и колготки,
И равнодушны к вопросам культуры.
Двадцать процентов из них - идиотки,
Тридцать процентов - набитые дуры.
Сорок процентов из них - психопатки,
В сумме нам это дает девяносто.
Десять процентов имеем в остaтке,
Да и из этих-то выбрать непросто.

Она:

Носят мужчины усы и бородки,
И обсуждают проблемы любые.
Двадцать процентов из них - голубые.
Сорок процентов - любители водки.
Тридцать процентов из них - импотенты,
У десяти - с головой не в порядке.
В сумме нам это дает сто процентов,
И ничего не имеем в остатке.

Итог:

Сорок процентов из тех, что в колготках
Неравнодушны к любителям водки.
Любят порой голубых психопатки,
Правда у них с головой не в порядке.
Дуры всегда импотентов жалели
А идиоток придурки хотели.
В сумме, конечно же, нас - сто процентов:
Дур, идиоток, козлов, импотентов.


Неужели все так печально?...

[Delinda]

В жаркой пустыне, под солнцем сгорая,
Шел старец седой, с ним старуха слепая.
Сума за плечами, и в горле песок.
Шли молча, мечтая: - воды бы глоток!
Прекрасный оазис возник перед ними,
Как райские кущи с вратами резными.
Приказчик сидит на скамье у ворот -
И сыт, и одет, и с ухмылкою рот.
- Входи, говорит старику, это Рай,
Что только желаешь, себе выбирай.
Но только старуху оставь у ворот.
И сново скривило усмешкою рот...
Слепую слезу у жены вытирая
И ей в утешенье слова подбирая,
Сказал, что мираж перед ними возник.
Пойдем, дорогая, уж скоро родник...
На сей раз, дорога его привела,
К простому крыльцу - "ни кола,ни двора"
Хозяин приветлив, гостей напоил,
Обоим дал хлеба, и спать уложил...
- Спите спокойно, сказал - вы в Раю,
Коль не оставил старуху свою,
Вечное Царство вам на двоих.
В Рай не пускают, кто предал своих.

[Delinda]

- А у нас в России газ! А у вас?
Янукович: - А у нас переворот, вот.
Лукашенко: - А у нас одна картошка,
Но у нас её так множко,
Что нам по фигу ваш газ.
Никакой переворот
Не допустит наш народ!
Путин: - А у нас Олимпиада.
Что еще для счастья надо?
И ликует весь народ. Вот!
Янукович: - А у нас переворот, вот...
Лукашенко: - А зато у нас в стране,
Благодаря, конечно, мне
Нет ни бедных, ни богатых,
Все живут лишь на зарплату.
Путин: - А у нас на лыжах в Сочи
Каждый сможет отдыхать.
И чиновник, и рабочий.
Вот такая благодать!
Янукович: - А у нас переворот, вот!
Обама: - Ну а мне вообще все страны
Шлют картошку, газ, бананы.
Кто бананы не пришлет -
У того переворот. Вот.

[АндрейREM]

Вот и стал Таракан
победителем,
И лесов и полей повелителем.
Покорилися звери усатому.
(Чтоб ему провалиться,
проклятому!)
А он между ними похаживает,
Золоченое брюхо поглаживает:
"Принесите-ка мне, звери,
ваших детушек,
Я сегодня их за ужином
скушаю!"

[andycooc]

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.

Быть может, за стеной Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
1841 (?)

М.Ю.Лермонтов. Собрание сочинений в 4-х т.
Библиотека отечественной классики.
Москва: Правда, 1969.

[travellerша]

Иосиф Бродский
Письмо генералу Z. (1968)
Книга: Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы


Генерал! Наши карты -- дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстояньи любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.

Генерал! Ералаш перерос в бардак.
Бездорожье не даст подвести резервы
и сменить белье: простыня -- наждак;
это, знаете, действует мне на нервы.
Никогда до сих пор, полагаю, так
не был загажен алтарь Минервы.

Генерал! Мы так долго сидим в грязи,
что король червей загодя ликует,
и кукушка безмолвствует. Упаси,
впрочем, нас услыхать, как она кукует.
Я считаю, надо сказать мерси,
что противник не атакует.

Наши пушки уткнулись стволами вниз,
ядра размякли. Одни горнисты,
трубы свои извлекая из
чехлов, как заядлые онанисты,
драют их сутками так, что вдруг
те исторгают звук.

Офицеры бродят, презрев устав,
в галифе и кителях разной масти.
Рядовые в кустах на сухих местах
предаются друг с другом постыдной страсти,
и краснеет, спуская пунцовый стяг,
наш сержант-холостяк.

___

Генерал! Я сражался всегда, везде,
как бы ни были шансы малы и шатки.
Я не нуждался в другой звезде,
кроме той, что у вас на шапке.
Но теперь я как в сказке о том гвозде:
вбитом в стену, лишенном шляпки.

Генерал! К сожалению, жизнь -- одна.
Чтоб не искать доказательств вящих,
нам придется испить до дна
чашу свою в этих скромных чащах:
жизнь, вероятно, не так длинна,
чтоб откладывать худшее в долгий ящик.

Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.

Генерал! И теперь у меня -- мандраж.
Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?
От нехватки дам? Или просто -- блажь?
Не помогает ни врач, ни знахарь.
Оттого, наверно, что повар ваш
не разбирает, где соль, где сахар.

Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.
Это -- месть пространства косой сажени.
Наши пики ржавеют. Наличье пик --
это еще не залог мишени.
И не двинется тень наша дальше нас
даже в закатный час.

___

Генерал! Вы знаете, я не трус.
Выньте досье, наведите справки.
К пуле я безразличен. Плюс
я не боюсь ни врага, ни ставки.
Пусть мне прилепят бубновый туз
между лопаток -- прошу отставки!

Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.

Генерал! Мне все надоело. Мне
скучен крестовый поход. Мне скучен
вид застывших в моем окне
гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
изучен тем, кто внутри измучен.

Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.

___

Птиц не видать, но они слышны.
Снайпер, томясь от духовной жажды,
то ли приказ, то ль письмо жены,
сидя на ветке, читает дважды,
и берет от скуки художник наш
пушку на карандаш.

Генерал! Только Время оценит вас,
ваши Канны, флеши, каре, когорты.
В академиях будут впадать в экстаз;
ваши баталии и натюрморты
будут служить расширенью глаз,
взглядов на мир и вообще аорты.

Генерал! Я вам должен сказать, что вы
вроде крылатого льва при входе
в некий подъезд. Ибо вас, увы,
не существует вообще в природе.
Нет, не то чтобы вы мертвы
или же биты -- вас нет в колоде.

Генерал! Пусть меня отдадут под суд!
Я вас хочу ознакомить с делом:
сумма страданий дает абсурд;
пусть же абсурд обладает телом!
И да маячит его сосуд
чем-то черным на чем-то белом.

Генерал, скажу вам еще одно:
Генерал! Я взял вас для рифмы к слову
"умирал" -- что было со мною, но
Бог до конца от зерна полову
не отделил, и сейчас ее
употреблять -- вранье.

___

На пустыре, где в ночи горят
два фонаря и гниют вагоны,
наполовину с себя наряд
сняв шутовской и сорвав погоны,
я застываю, встречая взгляд
камеры Лейц или глаз Горгоны.

Ночь. Мои мысли полны одной
женщиной, чудной внутри и в профиль.
То, что творится сейчас со мной,
ниже небес, но превыше кровель.
То, что творится со мной сейчас,
не оскорбляет вас.

___

Генерал! Вас нету, и речь моя
обращена, как обычно, ныне
в ту пустоту, чьи края -- края
некой обширной, глухой пустыни,
коей на картах, что вы и я
видеть могли, даже нет в помине.

Генерал! Если все-таки вы меня
слышите, значит, пустыня прячет
некий оазис в себе, маня
всадника этим; а всадник, значит,
я; я пришпориваю коня;
конь, генерал, никуда не скачет.

Генерал! Воевавший всегда как лев,
я оставляю пятно на флаге.
Генерал, даже карточный домик -- хлев.
Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге.
Для переживших великий блеф
жизнь оставляет клочок бумаги.

[Alex Catamaran]

"Русь", И. Никитин, 1851

Под большим шатром
Голубых небес, —
Вижу — даль степей
Зеленеется.

И на гранях их,
Выше темных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.

По степям, в моря,
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны.

Посмотрю на юг:
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;

Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.

Гляну к северу:
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;

Подымает грудь
Море синее,
И горами лед
Ходит по морю;

И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную...

Это ты моя,
Русь державная.
Моя родина
Православная!

Широко ты, Русь,
По лицу земли,
В красе царственной
Развернулася!

У тебя ли нет
Поля чистого,
Где 6 разгул нашла
Воля смелая?

У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей стола,
Меча недругу?

У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?

Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?

На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища.

Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.

И давно ль было,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча темная?

Под грозой ее
Леса падали,
Мать сыра-земля
Колебалася,

И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Черным облаком!

Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань, -
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.

Собрала детей,
Стариков и жен,
Приняла гостей
На кровавый пир.

И в глухих степях,
Под сугробами,
Улеглися спать
Гости навеки.

Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..

И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд.

По седым морям,
Из далеких стран,
На поклон к тебе
Корабли идут.

И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота.

И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.

Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,

Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!

[Странный]

Игорь Северянин

Странно...
Мы живём, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет...
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет

[Evitta]

Исландии..

Под шум прибоя чайка стонет.
Скала, приняв волны удар,
Чернеет в брызгах. Но не тонет,
Смакуя мокрый моря дар...

И новая волна приходит,
Гонима ветром издаля,
И солнце по барашкам ходит,
Разбрасывая хрусталя…

[YellowSubmarine]

МОСКВА, 21 марта. Большое жюри конкурса национальных литературных наград "Поэт года" и "Писатель года" назвало лауреатов премий 2013 г. "Поэтом года " был выбран Ян Бруштейн.

Сестра

Ян Бруштейн

Перевяжи меня, сестра,
Запеленай больную душу,
Так сердце давит, жжёт и душит
Все то, что слышу я с утра.
Закрой повязкой дыры глаз
И воском залепи мне уши,
А то она меня разрушит -
Вся ненависть, что прёт из вас.
Зашей спалённый криком рот
И разорви молчаньем вену...
Я заплачу такую цену -
Тем быть, кто вовсе не живёт.

Но, кожей ощущая стыд,
Пойму, что к пропасти летит
Мой мир, достойный божьей мести.
И ноги сами понесут
Туда, где ждёт нас общий суд,
И там я буду с вами вместе.


© Copyright: Ян Бруштейн, 2014

[ИГМАР]

Шри Ланка . Поездка на маяк ...

C аборигенами сравнявшись цветом кожи ,
Привыкнув к влажности тропической жары ,
Стою как свой на Тангалла бас стейшен ,
Жду первый рейс до недалекой Матары …

Взял тикет – 45 ланкийский рупий ,
Руками жест и всем – Аюбован !!!
Косясь на джинсы , шорты и саронги ,
В биг бас скользнул ,как в заросли варан …

В конец салона , окна нараспашку ,
У них тут ,,с ветерком,, к поездкам страсть ,
Удачно занял место у окошка ,
Биг бас заполнен – ананасу не упасть !!!

Издав гудок решительно-прощальный ,
Чуть заглушив торговцев нудный крик ,
Отчалил бас набитый под завязку ,
Верней – взлетел , как наш российский Миг ….

Снуют тук-туки слева , справа сзади ….
Развилка - прямо , Будда нас храни !!!
Крутой вираж …. Уходим от тарана ,
Тут словно МКАД в предпраздничные дни !!!

Зигзаг разметки , значит - остановка ,
Открыта дверь – посадка на ходу ,
Влетел торговец - ,,Пепси ,снеки ,Кола!!! ,,
И спрыгнул , сгинув в дизельном чаду ….

Полет нормальный , вытер капли пота …
Так , справа джунгли , слева – океан ,
Лагуна в манграх , на деревьях стаи
Летучих лис и диких обезьян ….

Красиво здесь – не зря старался Будда …
Визг тормозов … Храни меня Аллах !!!
Сосед мне тычет пальцем на питона ,
В биг бас вскочил совсем босой монах ….

Он сразу сел , монахов уважают ,
Они – свет знаний , с Буддою близки …
Московские водители маршруток ,
Куда вам до водил со Шри Ланки !!!

Вираж !!! Объехали священную корову ,
Промчал тайфуном встречный грузовик ,
Спокойны все , монах ласкает четки ,
Лишь я к подобным трюкам не привык ….

У Диквеллы я понял – надо выйти ,
Стенд ап , айм сорри , черт меня дери !!!
За полчаса мне на год впечатлений ,
И с верой в Вишну двинулся к двери …

Мне дайвер на прощанье –,, Like my country ???,,
- Зе бест экзотик ралли , андестент !!!
Он мне кивнул со взором просветленным
Взял сигарету , данную в презент )))

Катапультируюсь , полет и твердь земная !!!
Поправив сумку , прямиком в кусты ….
Взглянул на местность – чуть левей и прямо,
Мне в храм со статуей огромного Будды …

Бреду по улочке безлюдной деревеньки ,
А солнце шпарит , будто наших сотня солнц !!!
Прилавок с фруктами, дверь в лавку сувениров ,
Но я ж , в конце концов , не Индиана Джонс ….

Сквозь кроны пальм выглядывает Будда ,
Они тут , в большинстве своем , сидят ,
Размер , размах - работы Церетели -
Он даже сидя , метров пятьдесят !!!

Вход в храм , пожертвовал 100 рупий …
Поклон монаху , Будда примет дар ,
Брожу вдоль фресок , чувствую – находит
Луч просветленья - солнечный удар )))

К любой религии я всюду с уваженьем ,
Я даже коммунизму гимны пел ….
Но столь подробное грехов изображенье ,
Мне как напутствие – чего я не успел !!!

Бреду на выход , ступнями касаясь
Прохлады вековых священных плит ,
Грехов я в жизни совершил немало ,
А сколько еще сделать предстоит )))

Покинул храм и фото на прощанье ,
Теперь на побережье – к маяку …
Спросил дорогу – объяснили сразу ,
Что маяки у них на берегу )))

Купил кокос и выпил ( сотня рупий ) ,
До Дондра Хэд мне километра полтора ,
- School pencil, give me the school pencil …
Толпой галдящей обступила детвора .

С трудом отбился , двигаюсь к прибою ….
,, Light House ,, - указатель , мне туда !!!
Хоть не владею языком аборигенов,
Нашел объект , хотя не без труда …

Подножье маяка ….Юг самой южной точки …
Евразии большой тут самый крайний край ,
Над головой висит шар не щадящий Солнца,
Экватор в двух шагах , а за спиною – рай !!!

Шесть градусов до Экватора

Аквамариновая синь …
До антарктических пустынь ,
Раскинут бархат океана ,
В его просторах неустанно
Играют в жуткий хоровод
Ветра тропических широт .
Всего за несколько минут ,
Играя , бархат в волны мнут,
Их отправляют в дальний путь
Из никуда в куда-нибудь ,
Чтоб в этом суматошном беге
Прибоем вынестись на берег…

Свой путь начав издалека ,
На побережье Шри Ланка ,
Его прервать под стон и визг ,
Разбившись в миллионы брызг ,
В гранитной гряде валунов ,
Небрежно выплеснуть улов ,
Кипящей пеной обелив -
Косу из трав , кокос с Мальдив ,
Оставив на песке чернеть ,
Оторванную где-то сеть ,
Причудливый кусок коралла –
Все , что волна носить устала ,
Ракушек мокрых чешую
И пену белую свою …


Как в роковую неизбежность ,
С шипеньем вновь уйти в безбрежность
К ветрам – звенящим диким струнам
Вернуться вновь уже тайфуном ….

[SenV]

Не мое, но... случайно вчера пересеклись на просторах инета, лет через 15-20
ЩИПОК
АВА

Ущипнула себя за запястье, -
Обернулся щипок синяком.
Ну, какое же всё-таки счастье
Убедиться, что это не сон.

Столько лет, (перемножь их на ночи,
И узнаешь как жизнь коротка)
Я надеялась очень-преочень
Ощутить эту боль от щипка.

Столько раз, не почувствовав боли,
Я ресницы сжимала сильней,
Чтоб иллюзия встречи с тобою
Не покинула веры моей...

Столько раз этот сон выжигали
Восходящего солнца лучи,
Чтоб никто меня в жизни реальной
В сумасшествии не уличил.

Пальцы крепкие. Кожа упруга.
И нежна, и ужасно тонка.
Потираю болящую руку
С сокровенным пятном синяка.

...И упрямо сжимаю ресницы,
Понимая, что есть в том резон:
Даже если ты мне не приснился, -
Всё равно, всё равно это сон.

[vagabondit]

Шри Ланка . Поездка на маяк .

Ага, и у меня есть почти такое же похожее:

"Ты помнишь? В нашей бухте сонной
Спала зеленая вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда.

Четыре — серых. И вопросы
Нас волновали битый час,
И загорелые матросы
Ходили важно мимо нас.

Мир стал заманчивей и шире,
И вдруг — суда уплыли прочь.
Нам было видно: все четыре
Зарылись в океан и в ночь.

И вновь обычным стало море,
Маяк уныло замигал,
Кагда на низком семафоре
Последний отдали сигнал...

Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, — и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.

Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран -
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!"

Зайку бросила хозяйка, холостым остался зайка. Баб приводит, пиво пьет - замечательно живет.

И у Шекспира есть созвучное:

"Ах, какой хороший зайка!
Хорошо, что не зазнайка!
Он зовется anygen,
С вечера он пьёт пурген
А с утра он хрючит пиво
Жиссь его как стих красива"

[ИГМАР]

Влюбленных в красоту российского раздолья ,
И дач родных разросшийся бурьян –
Всех вас пойму и пожалею даже ,
Увы , не к вам пакую чемодан …

Кто верит в спиннинг , блесна и подкормку ,
Удачный клев в предутренний туман -
Стараюсь вас понять , желая вам удачи ,
Вы без меня пакуйте чемодан …

Кого влечет турецкий ,, Олл инклюзив ,, ,
Затертый шик курортов ближних стран –
Чтоб я так жил !!! И дай вам Бог здоровья !!!
Я не туда везу свой чемодан …

В Анталии , в Алуште иль на даче ,
Взгляните вверх , держа в руке стакан ,
Я где-то там над вами пролетаю –
Борт на Мале ( в багаж сдан чемодан ) …

Укрыто пальмами прибрежное бунгало ,
В бамбуко-мангровых сплетеньях икебан ,
Приветствуя меня клешнями машут крабы ,
И выпучив глаза , глядят на чемодан …

Из прошлого ...

Звуки регги , запах рома и дымок марихуаны
Растаманы , в бусах дреды и пиратские банданы …
Побережье Очо-Риос – пляжи , бухты , водопады ,
Улетаю на Ямайку – любоваться на закаты !!!

Из зимы холодной в лето , мне на Кингстон через Лондон,
Познакомиться поближе с жаркой родиной Джеймс Бонда …
С живописных скал Негрила до залива у Мобея ,
Все облазив , обныряю , от загара бронзовея …

Cреди гор и рек Ямайки , белоснежных диких пляжей ,
Отыщу след легендарных флибустьерских экипажей …
Чтоб гулять забыв про стужу , как пират , покинув судно ,
До утра в прибрежных барах , две недели безрассудно !!!

Под напевы Боба Марли у Карибского прибоя ,
Научу ругаться матом в баре местного бич-боя …
И на ломаном английском , расскажу ему о снеге ,
Что метель поет в России точно так же – в стиле регги …

[ИГМАР]

Нельзя объять необъятное ,
Но к этому стоит стремиться ,
Чтоб в прежде тебе неизвестное ,
Увидев , надолго влюбиться …
Увидеть за синими далями ,
Края на твои непохожие ,
Как много дорог не изъезжено ,
Тропинок вокруг не исхожено …

Фейерверк новых звуков и запахов
Хранить в глубине своей памяти ,
Избавив себя от привычного ,
Отряхнув от обыденной наледи …
От дел , серых дней повседневности,
К неведомым нам ощущениям ,
Забыв про квартиры и офисы ,
Шагни к своим приключениям !!!

Все то , что мне Богом отмерено ,
Судьбою дано от рождения ,
Вложу не сытость комфортную -
В эмоции , во впечатления !!!