Myrzik61 » 17 мар 2014, 11:07
***
Однако, последнее из мистики, что бы за нее (мистику не принималось).
ГЛАФИРА
(очень маленькая повесть)
Обычным весенним утром теплый ветер носился по проспектам и переулкам, редкие деревья подставляли крошечные листики ласковому пока еще солнышку, а в одном московском офисе происходил совершенно обычный разговор начальника с подчиненным. Точнее, с подчиненной, ибо подчиненная была довольно молодая и, определенно, очень красивая женщина. Даже не то, чтобы красивая по строгим классическим канонам красоты, но если она случайно оказывалась рядом, то хотелось смотреть и смотреть в огромные зеленые глаза под темными густыми ресницами, дотронуться до нежной персиковой кожи, провести рукой по длинным вьющимся волосам. Но подобные желания Глаша (так затейливо звали женщину) вызывала не у всех и не всегда. И сейчас был как раз такой случай, когда желания Глаша пробуждала противоречивые. Начальник потел, ерзал, отводил взгляд, снова пытался смотреть в глаза собеседнице, и снова отворачивался. И тоскливо мечтал: « - Уволить бы ее, к лешему, странная она, неуютно как-то в ее присутствии. Хорошо бы с ней на дачу, а язык не поворачивается пригласить. Всех остальных – пожалуйста, поворачивается, а с этой как в ступор впадаю. Как будто это не я ее начальник, а она мой. Да, пожалуй, уволить, так будет лучше». Но вслух ничего подобного не произнес, а монотонно бубнил про показатели работы их отдела, про привлечение новых клиентов, про приезд проверяющих из головного офиса…
Женщина слушала невнимательно, точнее, не слушала вовсе. Она смотрела мимо собеседника, на висящий на стене перекидной календарь, на сегодняшнее число. Как будто смысл всей ее жизни заключен в синем пластиковом квадратике, обрамляющем жирную черную цифру. Постояла, уставившись в одну точку, довела своего начальника почти до полного помешательства. « - Извините, мне надо уйти», - только и сказала, и выбежала прочь из кабинета. Бегом спустилась по лестнице, не дождавшись лифта, уже у самого выхода толкнула заходящего посетителя, и замахала рукой проезжающим по проспекту машинам. Села в первую же остановившуюся и назвала адрес. Глаша вышла у поворота во двор; она успела, приехала даже с запасом, еще оставалось почти десять минут.
- Вася! Васенька! - позвала она сидящего на бордюре мальчика лет шести-семи на вид. Тот бросил палку, которой пытался что-то нарисовать на асфальте, подбежал к Глаше и прижался, обхватил руками. Так они и стояли, обнявшись, пока ободранная черная девятка не влетела молнией во двор, заехала на бордюр, в том самом месте, где несколько минут назад сидел ребенок, переломила брошенную им палку, и умчалась дальше, оставляя за собой шлейф из пыли, дыма и вони.
Можно спросить, откуда она про это узнала? Ну, тут как раз все очень просто: Глаша была ведьмой. Самой обыкновенной ведьмой, не имеющей никакой особенной силы, но кое-какими способностями, все же, обладающая. Женщина не знала, заметят ли мальчика сидящие в машине, свернут ли в сторону, а проверять желания не было. Так оно надежнее, постоять, обнявшись с Васенькой, подождать, пока пролетит лихой драндулет, и тогда идти уже, не спеша, домой, ставить чайник, рассказывать друг другу новости, вспоминать прошедшее и мечтать о будущем. То есть жить обычной семейной жизнью – а семья Глашина состояла из нее, Глаши, сына Васеньки и черной кошки Маркизы. Мужа, естественно, не имелось, кто же это выдержит - жить с ведьмой. Да и не нужен им был никто, и так было хорошо: матери с сыном, сыну с матерью, ну, а кошке с ними обоими.
Ведьмой она была, естественно, с самого рождения, но никто, включая родителей, об этом даже и не подозревал. Не догадывалась, а знала абсолютно точно, кем, по сути, является девочка, ее бабушка по матери, Аделаида Петровна, которая и сама была та еще ведьма. Знать-то знала, да никому не говорила. Глафира (таково полное ведьмино имя) была вторым, но не последним ребенком в семье, причем на тот момент не желанным и не планируемым. Родители ее уже имели капризную и вздорную трехлетнюю Людочку. Полчаса, проведенные в обществе Людочки, у любого отбивали начисто всякое желание обзаводиться потомством. И супруги Рябинины, Леонид и Анна тоже не были исключением, одной дочурки им хватало за глаза. Тем более, что Аделаида Петровна сидеть хоть сколько-нибудь с внучкой отказалась наотрез, а вторая бабушка жила далеко, и всерьез как возможная нянька не рассматривалась. Как так произошло, что Анна оказалась беременной – это первая странность, связанная с Глафириным рождением. Супруги предохранялись, перестраховывались – не должно было этого случиться, не могло. Не могло, да вот, случилось. Ну, случилось, и случилось, рожать-то Анна не собиралась, не те времена на дворе, чтобы рожать из-под палки. Матери своей, Аделаиде Петровне, еще и слова про беременность сказать не успела, а та уже тут, как тут (ведьма же ну, что тут сделаешь).
- Ты девочку родишь, Глафиру, - обыкновенно так, буднично сообщила, как будто дочь ее раз в неделю производит на свет девочек и заковыристо их называет.
- Да я вообще рожать не собираюсь. И откуда ты, интересно, узнала? И что за бредовое имя выдумала? - Анна знала, конечно, что мать со странностями, с очень большими странностями, но, чтобы настолько… Да еще имя это чудное – Глафира…
- Откуда узнала – неважно, а девочку родишь. И имя не я выдумала, а просто она - Глафира. Сняла с плиты турку с поднявшимся кофе, налила полную чашку, подсыпала щепотку корицы, и неподвижно уставилась на дымящуюся жидкость, как будто там ей видятся ответы на все вопросы, на все загадки.
Надо ли говорить, что как предсказала старая ведьма, так оно и случилось. Все Аннины попытки изменить ход событий провалились, и в положенный срок родилась девочка, нормально доношенная и вполне здоровая. Было ли это следствием влияния Аделаиды Петровны, или она лишь только предвидела будущее – неизвестно. Но случилось все так, как случилось. И с именем тоже вышло нехорошо. Ни Анна, ни Леонид, разумеется, не собирались давать новорожденной никаких странных имен. Было совместно выбрано нормальное и вполне нейтральное имя Татьяна, о чем и было заявлено при получении свидетельства о рождении. « - Рябинина Татьяна?», - переспросила регистраторша, и записала «фамилия - Рябинина». И тут случилась вторая странность. В графе «имя» ее рука как-то сама, помимо воли, вывела красивым ровным почерком «Глафира». Потом был скандал, какие-то заявления о признании имени недействительным, крики родителей и слезы регистраторши. Естественно, все это не принесло никакого результата. Ибо, если написано на роду быть Глафирой, то против судьбы не попрешь.
Леонид попытался получить хоть какие-нибудь объяснения от ненавистной тещи, но и тут ничего не прояснилось, а только запуталось еще больше.
- Аделаида Петровна, откуда Вы это имя взяли? Что за издевательство? Это все Ваши козни! Не представляю, как Вы это подстроили, но это Вы! Вы… - как он ни визжал, как не топал ногами, старая карга ни в чем не призналась, не извинилась, и никаких объяснений не дала, посмотрела на зятя, как на пустое место, будто и не стоял он там, и не орал, как зарезанный:
- Я тут не при чем. Я просто довела до вашего сведения истину. А истина такова, что она - Глафира.
- По-вашему, выходит, что Люда может быть только Людой?
- Эта может быть кем угодно…
- Не любите Вы внучку.
- Это тебя не касается.
- Да Вы и меня не любите, и свою дочь, по-моему, тоже недолюбливаете.
- И это тебя не касается.
И обдала презрением, отвернулась, давая понять, что аудиенция закончена, и незадачливый и нежеланный посетитель может возвращаться домой, и оценивать произошедшее, как ему только захочется.
Придя домой, Леонид доложил жене, что «теща всегда была с приветом, а теперь и вовсе с ума съехала», и уселся с журналом «За рулем». Никакого руля, ну, и, понятно, всего остального, что к рулю прилагается, у Лени не было. Хотя и очень хотелось. У старой карги-то полный дом всяких вещичек, старинных и явно дорогих. Продать парочку – и вот уже вожделенные «Жигули», да только не спешит вредная Аделаида зятю потрафить, не любит его, не уважает совсем. Ну, насильно мил не будешь, не любит, так не любит. Леня и сам старуху терпеть не может, глаза б на нее не глядели. Ну, чисто ведьма. Надо, надо было, перед тем, как жениться, на мамашу-то невестину поглядеть. Знал бы заранее, что такая зараза - нипочем бы с Анькой не связался. Ну, да ладно, что сделано, то сделано, теперь уж не переделать, двое детей – куда денешься…
Итак, в семье Рябининых теперь подрастали уже две девочки, две сестры. Не похожие друг на друга, как черное и белое, сладкое и горькое, лето в тропиках и зима в Антарктиде. И если в сторону старшей внучки бабка и не смотрела даже, то с младшей ситуация была совершенно противоположная. Каждый божий день, как на работу, приходила Аделаида Петровна в дом Рябининых, совершенно не заботясь, довольны ли этим хозяева. Да и что тут поделаешь – ведьму должна воспитывать другая ведьма, так уж устроен мир; а устройство мира может нравиться, может не нравиться, только спорить с ним бесполезно. Не было еще на свете такой заботливой бабушки, какой стала Аделаида для маленькой ведьмочки. И Глаша оказалась воспитанницей благодарной, бабушку обожала, ловила каждый ее взгляд, впитывала каждое слово.
Когда пришла пора Глафире идти в первый класс, Аделаида надела ей на шею золотую цепочку с медальоном – не иконка, не ладанка, а странная вещь, и явно не из магазина. На золотом овале лицо женщины, и вокруг букетики, но не из цветов, а из трав, веточек, колосков. Четыре совы, сложив крылья, держатся когтями за веточки. И по краям затейливые вензеля – то ли надпись на непонятном древнем языке, то ли просто орнамент. Люди сведущие, конечно, сразу бы поняли, что украшение не простое, совсем не простое, да где ж их взять-то, сведущих… Анна, увидев на шее у дочки бабушкин подарок, пришла в ярость:
- Что это за новость – маленькой девочке золото носить?! У меня, ее матери, кроме обручального кольца да пары сережек, ничего золотого нет! Что она о себе думать будет! Она и так никого, кроме тебя, не признает! Это ты ее приучила!
- Радуйся, что дочке будет лучше, чем тебе.
- Не забывай, у меня две дочери. Что же ты Люде ничего не подарила?
- Мое дело, кому хочу, тому и дарю.
- Да Глашку убьют, или покалечат из-за этой дурацкой подвески.
- Ничего с ней не случится, во всяком случае, из-за подвески.
- Откуда ты можешь знать!
- Поверь, я знаю.
На этом разговор закончился. Ничего не добилась Анна от своей полоумной мамаши, только разозлилась пуще прежнего. Была у нее мысль отобрать у дочери ценную вещицу, да страшно стало. А чего страшно – сама не поняла.
Цепочка с медальоном осталась у Глаши, да и как могла не остаться, если ей предназначена. Но в советской школе-то ученицам не положено было носить цепочки, ни золотые, ни простые. Долгое время оберег (а это, понятно, был именно оберег) прятался под платьем, но все тайное когда-нибудь становится явным, и вздорная и злая Раиса Николаевна, «Крыса-Раиса», завуч по работе с младшими классами, разнюхала про нарушение школьного устава. Обрадовалась невероятно, ее давно раздражала красивая странная девочка, только придраться не к чему было: учится неплохо, на занятия не опаздывает, даже по коридорам не бегает, а все смотрит куда-то вдаль – так за это не ругают. Сияющая от радости и пылающая праведным гневом Крыса-Раиса вызвала Глашу к себе в кабинет, и приказала снять непотребное украшение. Услышав в ответ тихое « - Я не могу, это бабушка подарила», обрадовалась пуще прежнего, и потянулась к медальону. Дотронулась, и с криком отдернула руку: кожа на пальце покраснела, как от ожога, а в центре красного пятна отчетливо просматривался контур совы и какая-то неизвестная буква. Какой бы вздорной Раиса-Крыса не была, но глупой не была определенно. И хотя ни одного мало-мальски подходящего объяснения случившемуся злая тетка не нашла, Глашу отпустила, палец замотала, и ничего никому не рассказала – так оно спокойнее. Мало, что ли по школе других объектов для придирок ходит.
Ну, школа школой, а что же происходило в семье Рябининых? А ничего плохого, и ничего хорошего. И если отсутствие плохого видится нам просто нормальным течением жизни, то отсутствие хорошего обижает и расстраивает. Вот и Анна обижалась и расстраивалась: веселья и удовольствий в жизни не хватало катастрофически. Вроде все, как у людей: муж, две девочки – живи и радуйся. Только чему радоваться-то - муж домой только спать и есть приходит, а дочки… Люда вредная, капризная, и внешностью невзрачная. А Глаша (да как вообще можно иметь ребенка с таким дурацким именем), хоть и вежливая, и учится хорошо, и красавица – взгляд не оторвать, а раздражает Анну безмерно. Ну, а если два ребенка не удались, прямо скажем, но надо родить третьего, хорошего и пригожего, на радость родителям. А заодно и отбить у мужа охоту волочиться за каждой юбкой, а то в последнее время обнаглел Леня, совсем стыд потерял. Ну, да это все от того, что дочки растут противные, а как родится хорошая, или, еще лучше, сынок, так и образумится Леонид, будет с сыном нянчиться, про баб посторонних забудет. Обычно угрюмая и сумрачная Анна аж просветлела от удовольствия, заулыбалась, предвкушая, как у нее в жизни теперь все будет хорошо и радостно.
Сказано - сделано. Родилась третья девочка, а счастье и всяческая благодать не спешили к многодетной матери. Более того, в двухкомнатной хрущевке и с двумя-то детьми было тесновато, а уж с тремя стало и вовсе невозможно. А, между тем, мамаша Аннина в просторной трехкомнатной одна с жиру бесится. Вот бы с ней поменяться… А еще лучше, устроить так, чтобы Рябининым четырехкомнатная досталась, а Аделаиде и однокомнатная сойдет - ей больше не нужно. Придумано-то замечательно, да согласится ли Аделаида в однокомнатную съехать. Ну, если наотрез откажется, то, ладно, пусть в их хрущевке живет, хотя и слишком это для нее просторно – одна в двух комнатах. И довольная Анна побежала к матери излагать шикарный план, прикидывая уже, как немерянные квадратные метры получше использовать, что куда поставить, и что где повесить. Но, к полному своему удивлению, не встретила у старой ведьмы ни малейшего понимания. Та не только от однушки отказалась, но и не захотела вообще никуда из огромной квартиры выехать. Выслушав жалобы на невероятную тесноту, Аделаида не вещички собирать побежала, а странный какой-то вопрос задала, совершенно не нужный вопрос:
- На кой ты третьего ребенка рожала?
Анна чуть воздухом не подавилась – совсем не этого она ожидала.
- Хотела Леню покрепче к себе привязать. Сама знаешь, он все время на сторону смотрит. Ведьма глазищи распахнула, брови подняла:
- Да ты еще глупее, чем я думала. Разве ж можно мужчину детьми удержать!
- А чем же его можно удержать?
- Ничем, разумеется. Никого нельзя ничем удержать.
Заварила пахучий чай в причудливом разрисованном чайнике, разлила по чашкам, и подвела итог:
- Переезжать я, конечно, никуда не буду, а Глафиру у вас заберу, вот вам и просторнее будет. Предложение это вызвало у Анны чувства противоречивые. С одной стороны, действительно, просторнее, и Глашка глаза мозолить перестанет. А с другой – это за что ж ей, противной, такое счастье - жить в хоромах среди дорогих вещей, как сыр в масле кататься под присмотром любящей бабушки? Что в ней такого особенного, чем заслужила? Но, в конце концов, разум возобладал над чувствами, и Аня, посовещавщись с Леней, Глафиру вместе со всеми пожитками и документами, отвезла к бабке.
Вместе со сменой жилья, пришлось менять и школу - тут сложностей никаких не возникло, уж такая-то ерунда, как смена школы, для старой ведьмы не проблема. Для ведьмы маленькой не все прошло гладко, да потом тоже утряслось. Но не само по себе, а после одного некрасивого происшествия.
Новый Глашин одноклассник, зловредный Саша Ефремов уже давно хотел в туалет, да все не мог прервать увлекательную беседу с соратниками по подвохам и каверзам, и уже почти решился отойти, как вдруг увидел, что замечательный предмет для прилюдных насмешек и закрепления авторитета среди себе подобных сам плывет в руки. Малахольная новенькая медленно брела в сторону их компании; рыжие локоны рассыпаны по коричневому платью, бежевая модная сумка на длинном ремне с нарисованным черным мотоциклистом волочится по полу. Взгляд отсутствующий, не прямо, и не вниз, и не по сторонам, и непонятно – смотрит ли она вообще, куда идет, помнит ли, где находится. Или вовсе она не здесь, не в школьном коридоре, а в других мирах, параллельных вселенных, а в каких именно никому, кроме нее, узнать не дано. « - Смотрите, пацаны, как я сейчас новенькую приложу», - Саша вытряс из кармана горстку мелких металлических шариков, и швырнул под ноги будущей жертве. Чудес не бывает, и, наступив на шарики девочка, помахала руками несколько секунд, пытаясь удержать равновесие, да и растянулась на грязном паркете под громкий хохот и улюлюканье всей компании. « - Рыжая - бесстыжая, под горшок пострижена», - радостно заорал виновник произошедшего. И вдруг запнулся; улыбка сошла с его, раскрасневшегося от удовольствия, лица, он весь окаменел, остолбенел: Глаша, сидя на полу, снизу вверх смотрела пристально ему в глаза, и похолодели у него кончики пальцев, ужас захватил его душу, рубашка стала липкой и холодной. « - Я не бесстыжая, а ты дебил», - тихо ответила маленькая ведьма, поднялась и ушла, не оборачиваясь, и даже не отряхнув с платья пыльный налет. А ошалевший Саша Ефремов молча пялился на растекающуюся вокруг его ног лужу; дружки в ступоре пытались осознать произошедшее. Надо ли говорить, что больше в этой школе он не появился, что не удивительно в свете случившегося конфуза. Никто, естественно, даже приблизительно, не догадывался об истинной подоплеке этого неловкого события, но Глашу больше никто и никогда не задевал, хотя и в друзья тоже не набивался. А ей и не надо было, у нее был самый преданный и верный друг на все времена – Аделаида Петровна.
продолжение следует
