Myrzik61 » 29 сен 2014, 14:00
***
Я дописывала не подряд, а то в начало возвращалась, то в середину. Поэтому выкладываю целиком.
Забавы взрослых
(озорная микроповесть)
К подъезду подкатил кабриолет,
Вы вышли в платье цвета фиолет,
В манто и удивительном колье...
Я к Вам спешил, проделав триста лье.
Я бросил все, отправившись в вояж,
Забыл пальто, цилиндр и саквояж,
Истратил тыщу франков на такси,
Чтобы шепнуть Вам: "Же ву зем, Люси!"
Глава 1. Стаканы.
Я стояла у обрыва, у самого краешка, и чувствовала, как под тонкой подошвой сухая земля осыпается вниз, в синющую морскую воду. Теплый ветер трепал мои волосы, развевал платье, как бы напоминая: пора! Я и сама уже соскучилась тут наверху, и тоже решила – пора! Развела руки в стороны, и чуть назад, и уже собиралась взлететь, но что-то мешало, тяжелило, не давало оторваться от земли. Это что-то становилось все осязаемей и настойчивей, оно проникало в мозг и выводило из себя, и не давало не то, что взлететь, оно не давало спать, переливалось противными трелями и настойчиво требовало: - подойди. Я вылезла из мягкой постели и на ощупь, по стеночке, добралась до телефона:
- Ааалооо…
Кто, кроме моей свекрови Натальи Павловны, может звонить в такую рань…
- Софья, ты что, спишь еще?!
- Нет-нет, что Вы, что Вы! Я так давно встала, так давно, столько дел переделала…
- Да? А голос у тебя сонный. А на дворе белый день уже!
- Вам показалось, - зеваю, прикрывая трубку рукой, и одновременно пытаюсь сварить себе кофе - этот разговор часа на полтора.
Я выпила четыре чашки с тарелкой бутербродов, проверила почту – отписалась по нужным письмам, поудаляла всякий бред, вроде «София, Вы получили одно уведомление и одно подмигивание», когда, наконец, наш разговор подошел к деловой его части, то есть, к, собственно, цели звонка. Наталья Павловна вдохнула, и торжественно и медленно объявила:
- Я решила стаканы вам отдать, такие с машинками, импортные. Очень красивые, и очень дорогие. Знаешь, как трудно их достать!
Я знаю, как трудно. Было. Тридцать лет назад - этим стаканам никак не меньше. Во всяком случае, когда мы с Колей женихались, стаканы уже стояли на полочке в румынском серванте-горке. Над обязательным тогдашним атрибутом достатка и стабильности - сервизом «Мадонна». Какое счастье, что мы приговорены только к стаканам. «Мадонну» в своем доме я не вынесу, а стаканы – хрен с ними, засуну куда подальше, мало у меня хлама всякого…
- Ты меня не слушаешь? Я вам стаканы отдаю. Чешские. Ты, что, не рада?
- А? Да рада я, рада. Спасибо большое.
- Нет, по-моему, ты не понимаешь. Это очень дорогие стаканы. И очень дефицитные. Я три часа за ними в очереди стояла. А теперь вам отдаю. Ты зайди, забери. Только побыстрее. Сегодня. Вот, прямо сейчас и забери. А то мы ремонт затеяли, надо комнату освобождать.
Вот, как говорится, где собака порылась.
Придя через час за дорогим подарком я узнала, что: мне надо похудеть, мне надо поправиться, отрастить длинные волосы, постричься покороче, найти хороший крем для лица, отказаться от кремов вообще, почаще убираться дома, научиться, наконец, готовить съедобные блюда. А самое главное - беречь бесценные стаканы, поставить их на самое видное место и осознать, какая удача на меня свалилась, и как тяжело бедной старушке расстаться с этакой красотой.
В качестве компенсации за выслушивание всей этой маеты мне была выдана кружка свежезаваренного чая с гигантским ломтем нежнейшей кулебяки и парой восхитительных ватрушек. А попутно рассказано, как неблагодарная зараза вторая невестка Танька наотрез отказалась от козырного подарка, мотивируя тем, что у нее дома «и так барахла полно». Надо было бы, конечно, и мне отказаться, да жалко старушку обижать, она, в общем-то, неплохая. Только занудливая очень.
Танькин звонок застал меня у входа в квартиру:
- Стаканчики тебе сбагрили?
- Ага.
- Куда денешь красоту?
- Куда, куда… Засуну куда-нибудь подальше.
Я уже, прижимая трубку плечом, разматывала вылинявшие тряпки и ставила в рядок на столе когда-то действительно дефицитные изделия чешской промышленности. Их было пять – шестой, видимо, сгинул безвозвратно, не вынеся круговерти шумного застолья. День был солнечный, и в ярких лучах вылезли все огрехи – корявый скол у краешка, стертая позолота на ободке, жирные отпечатки чьих-то пальцев, и даже следы малиновой помады. « - Ну что ж, пойдем купаться», - объявила я новым квартирантам, и поволокла на кухню.
Попавшийся первым, вымытый и отполированный махровым полотенцем, засиял и заиграл, запереливался оранжевыми и голубыми бликами. Я взяла в его в руки и пригляделась. Да, позолота потерта; да, отколотый краешек. Но картинка прекрасно сохранилась: красная открытая машинка, видны даже детали – руль, дверки, фары. Я потерла серединку еще и еще, и не заметила того момента, когда все переменилось. Вместо собственной кухни я стояла высоко в горах, на утоптанной площадке, расположенной на краю, и огороженной низким кованым заборчиком. Под ней, естественно, плескалось лазурного цвета море, гору опоясывало узкое шоссе. А в двух шагах красовался новенький открытый автомобильчик, тот самый, нарисованный на первом стакане. Сидящий на водительском месте мужчина выскочил, и протянул мне руку. « - Софи, поедем кататься», - произнес он вкрадчиво, но настойчиво. И я уселась на разогретое солнцем кожаное сиденье.
Глава 2. Марио.
И мы понеслись по серпантину, обдуваемые горячим ветром; на крутых поворотах камешки из-под колес срывались в пропасть, и наверняка попадали в море. Как только дорога чуть-чуть подравнялась, я оглядела своего спутника. Это был худощавый, похоже, что высокий, мужчина, темноволосый; карие глаза его таили опасность. На нем был белый костюм, черная рубашка без галстука, с расстегнутым воротом, и белая широкополая шляпа.
- Как тебя зовут? - прокричала я сквозь гул двигателя и ветра.
- Марио. Меня зовут Марио. Марио Бернини из Генуи. Четвертый сын Джованни Бернини и Марии Мунци. Ты всегда сможешь справиться обо мне в траттории «Белла Мануэла» в Вентимилье. Мой младший брат Карло толчется там постоянно и отвезет тебя ко мне в любое время дня и ночи.
Я не могла придумать ни одной весомой причины, по которой стала бы разыскивать случайного знакомца, да еще в любое время дня и ночи, но соображения эти оставила при себе и попутчика моего не перебивала. Он говорил по-итальянски, но, почему-то, я все понимала, хотя никакими языками, кроме родного русского и крайне посредственного школьного английского, не владела даже в самой ничтожной степени. Так, за беседой, мы докатились до города, зажатого между морем и горами, богатого и нарядного, выхолощенного, но, тем не менее, прекрасного. Это был Монте-Карло. Мы проехали по извилистой неширокой дороге, которая привела к правильной формы круглой площади с огромной клумбой посередине. Марио напоследок поддал газу и с визгом затормозил возле широкого помпезного крыльца, затененного резным черным козырьком, с которого на длинных цепях свисали покачиваемые ветром фонари. «Казино Монте-Карло» - прочитала я, выйдя из машины, оглядела себя и чуть не провалилась сквозь землю от стыда. Веселенький ситцевый халатик, на плече средней чистоты кухонное полотенчико. Мягкие теплые тапочки, неизменно носимые мною, невзирая на любую жару, добавляли шарма и без того изысканному туалету. По лестнице, обтекая меня с обеих сторон, поднимались парадно одетые группы и парочки. Наряды их были безупречны, драгоценности поблескивали в последних лучах почти закатившегося солнца.
- Мдаа… - произнес Марио с досадой - сегодня не выйдет. Я заеду за тобой завтра, в это же время. Оденься, как положено. И не перепутай стакан.
И тотчас исчез; я же очутилась на собственной кухне. В сковородке весело пригорало мясо, переваренные макароны жались друг к другу в почти выкипевшей воде. Недотертые стаканы валялись вповалку в пластмассовом тазу и не казались ничем иным, как обыкновенной старой посудой. Я уложила их аккуратненько, стараясь брать за ободки, не задев картинку, накрыла полотенцем, убрала таз на подоконник и задернула штору. Макароны вывалила в ведро и сварила новые; а мясо оказалось вполне пригодным, то есть не пригоревшим, а просто хорошо поджаренным. Тут же к готовому ужину подоспели и мужчины. Похвалили мясо: « - Наконец-то реально жареное, а не почти что вареное, как всегда, завтра такое же сделай.» Поели, напились чаю и разбрелись по интересам: Николай Первый, то есть муж, на диван к телевизору, Николай Второй, то есть сын, на улицу к друзьям-подружкам, а я - лепить пельмени на завтрак и осмысливать сегодняшнее приключение. Осмысление происходило тяжело – мне осмысление чего-либо вообще всегда дается тяжело, а уж то, что произошло сегодня, тяжело вдвойне. Да это и понятно: такой фортель судьбы и более умная особь с трудом объяснит, куда уж мне… Звонок Натальи Павловны ничуть в этом не помог, а даже, наоборот, еще больше озадачил:
- Софья, ты дома?
- Дома, конечно. Вы ж со мной по домашнему телефону разговариваете.
- Ага. Ага. Чегой-то я не сообразила, старая стала, мозги застыли. Так ты, значит, дома.
- Где ж мне еще быть в такое время?
- Конечно, конечно, это я глупость спросила. Как подарок мой, подошел? Ты в сервант поставила?
Иногда самым простым оказывается соврать:
- Да, в сервант. Спасибо, очень красиво получилось.
-Угу. Угу. В сервант. Все, значит, хорошо у вас. Ну, не буду отвлекать, у тебя, наверное, дел полно. А чего я звонила-то? Да уж и забыла. Говорю же – старая стала. Спать пойду, утро вечера мудренее.
Ну да, утро вечера мудренее. Во всяком случае, буду на это надеяться. Но что, однако, хотела сказать мне свекровь, зачем звонила?
***
Поскольку в моем гардеробе не водилось ничего даже отдаленно напоминающего вечерний туалет - не то, чтобы я не любила, или не могла себе позволить, а просто до сих пор некуда было в них ходить, наутро, к открытию я уже стояла возле магазина тканей – времени было в обрез.
« - Это Вы на алые паруса берете?», - попыталась шутить продавщица, отмеряя ярко-красную с блестками и переливами тянущуюся во все стороны материю. « - Почти угадали. В другую сказку», - я подхватила сверток и понеслась домой. Отложив мечты о неземных фасонах на неопределенный срок, я поступила проще некуда: обернула полотно с изнанки вокруг себя и подколола по всей длине, следуя за изгибами фигуры. Затем прострочила – с одной стороны до конца, а с другой оставила высокий разрез. Так как ни закрытых плечей, ни бретелек не предусматривалось, сверху просто напрашивался широкий отворот. Для пущего шика на него была сразу приколота золоченая брошь, которая, к тому же, прикрывала нетщательно выполненный стык. Так я носилась между зеркалом, швейной машинкой и плитой, пока на последней не нарисовался вполне себе съедобный ужин, а совершенно шикарное платье прямо просилось вывести его в свет. Оба Николая, и старший, и младший явились довольно рано, и было пока не ясно, хорошо это для меня, или плохо в свете новых обстоятельств. Я накормила обоих, и совершенно искренне поинтересовалась у Николая Первого, то есть старшего, нет ли сегодня вечером какого-нибудь футбола (футболом я называю любое шумное действо от баскетбола до хоккея). « - Ты же не любишь футбол (хоккей, волейбол, баскетбол, и прочее)», - изумился тот.
Я не люблю футбол? Да я не «не люблю», я его ненавижу. Всеми фибрами своей тонкой души. Как и любой шум, гам и беготню. Не говоря уже о том, что мужчина, занятый просмотром футбола, пригоден для каких бы то ни было отношений не более, чем лежащее на диване бревно. А я, как раз, переделав к вечеру все дела обычно готова к этим самым отношениям. Обычно, но не сегодня. Поэтому, стараясь казаться как можно более естественной и честной, покаялась: « - Это я раньше не любила. А теперь поняла, как это интересно, и хочу с тобой вместе посмотреть какой-нибудь матч». Мой дорогой аж подпрыгнул от радости: « - Спартак – ЦСКА тебе подойдет?» - « - Да. Да. Вот, Спартак – ЦСКА - просто замечательно. Это, как раз, то, что поможет мне полюбить футбол, Спартак – ЦСКА. Давай, поскорее начнем смотреть.» Довольный Николай Первый улегся на диван, а я присела рядом на краешек. Через десять минут немного убавила громкость, дабы чрезмерный шум не снижал моей зарождающейся любви к футболу. Через пятнадцать любимый засопел. Я сделала еще немного потише. И, как только храп перекрыл крики болельщиков, я была свободна (Николай Второй, то есть младший, смылся из дома еще до начала матча). Определенно, футбол не так уж и бесполезен. Есть в нем некоторый шарм.
Встав на высокую шпильку, в алом струящемся платье, и прижимая локтем расшитую бисером театральную сумочку (теперь точно не ударю в грязь лицом), я потерла стакан.
- Белиссимо! Белиссимо! Фантастик! - заголосил Марио, как только я появилась, - Софи! Софи! Белиссимо! Поедем, скорей, в Монте-Карло! Шампанское! Игра! Это будет волшебная ночь!
- Никакой ночи, – охладила я пыл моего кавалера, - полтора часа, и домой.
- Как так? Как это может быть? В казино положено проводить всю ночь, а потом ехать на виллу, встречать там рассвет, дышать морем и кипарисами, смотреть пристально в глаза и обещать друг другу что-нибудь невероятно заманчивое! Нет, Софи! Полтора часа – это невозможно! Ну, пожалуйста, Софи!
Я была непреклонна, и мой расстроенный спутник поторопился, так как время нашего свидания утекало без какой бы то ни было пользы или, хотя бы, удовольствия.
Вот Вам рука, идемте в казино.
Там плещется янтарное вино.
Надеюсь, Вы танцуете фокстрот?
И в остальном, надеюсь, Вы все тот?
Затем искрился дымчатый хрусталь,
Во мраке наши встретились уста,
И привкус на губах вина Бордо,
И слово непонятное «пардон»...
Надо ли говорить, что до сих пор мне не приходилось не то, чтобы играть в казино, я в них даже ни разу и не бывала; никакого беспокойства это обстоятельство не причиняло вследствие явной опытности кавалера. А может, просто из-за свойственной мне беспечности и крайней степени легкомыслия. Марио взял меня под руку и мы чинно поднялись по застланной бордовой дорожкой лестнице, смешавшись с толпой ищущих впечатлений мужчин и женщин, молодых и старых, истинных игроков и случайно забредших, вроде меня, начинающих. Сначала я непрерывно оглядывала разряженных посетительниц, пытаясь понять, не сильно ли проигрывает мое самодельное платье произведениям французских и итальянских кутюрье, а потом, глянув в в большое зеркало, согласилась с Марио: вполне себе и «белиссимо» и «фантастик». После третьего бокала шампанского показалось, что даже лучше, чем «белиссимо», а после пятого я не замечала ничего, кроме игры. Играли в рулетку. Я увлеклась; выигрывала, проигрывала, мелькали фишки, немолодая женщина-крупье управлялась с ними ловчее карточного шулера. Ярко-зеленое сукно игральных столов, сияние хрустальных светильников и мерцание неоновых огней автоматов привораживало и манило успехом. Неиссякающее шампанское дарило легкость восприятия и кураж. Но только до поры. И как только она, пора, наступила, я сгребла выигрыш, высыпала его в карманы кавалеру, и объявила, что надо возвращаться. Марио заламывал руки и прямо тут же, у рулеточного стола порывался встать на колени; объясняя, что вот только фарт попер, и прерывать игру в такой момент может только конченый неудачник, не заботящийся ни о своем, ни о чужом будущем. Поскольку будущее моего случайного спутника волновало меня значительно меньше, чем мое (а мое ближайшее будущее в случае позднего прихода можно назвать одним коротким словом «скандал»), я не стала испытывать судьбу.
Дома все было точно так, как и до моей волшебной прогулки: футболисты носились по траве, невыносимо орали болельщики; их вопли перекрывали неловкие замечания комментатора. Николай Первый спал, Николай Второй где-то шлялся. Я переоделась в халатик и разбудила любимого. Он задал опасный вопрос: « - Какой счет? Кто забил?» Мне ничего не оставалось, как притвориться слабоумной: « - Эээ… Забил? А! Мужчина забил! В форме такой, футбольной» « - Как же плохо ты еще разбираешься в футболе», - огорчился муж, - « - Как много упущено, как много надо наверстывать!» Мы условились продолжить завтра мое посвящение в футбол, и отправились спать. Всю ночь у меня перед глазами мелькали разноцветные фишки, зеленое сукно сменялось сверкающей алой материей, мерещился вкус холодного шампанского и запах кипарисов.
Глава 3. Гаэтано. Незадача.
Проснувшись в прекрасном расположении духа, я занялась подготовкой к вечерней прогулке. Достойный наряд у меня теперь был, а вот квартира выглядела подзапущенной, и в ванной скопилась горка неглаженного белья. Да и ужин, наконец, уже стоило приготовить позатейливей, и, желательно, не пригорелый.
Перетерев и вычистив в квартире каждый предмет, за исключением оставшихся немытыми четырех стаканов, я остановилась в нерешительности: оказаться в халате и тапочках в рассаднике красивой жизни в данный момент не входило в мои планы. И если затрапезный вид можно было исправить, просто переодевшись, то отсутствие в доме ужина делало мое исчезновение абсолютно неприемлемым. Я решила не испытывать судьбу, и отложила мытье на вечер.
Танька пришла, когда я заворачивала голубцы. Они лежали хорошенькие, как куколки, сквозь подваренные капустные листья, как сквозь прозрачные платья, просвечивал нежный розовый фарш. Запеченые они станут коричнево-бежевыми, безусловно, вкусными, но совсем не такими нарядными. Оба Николая вечером слопают без остатка, не познав их прошлой красы. А что делать, не есть же красивыми, но сырыми…
- Ты не могла пораньше все это затеять?! - попеняла мне Таня, смахнув ненароком со стола миску с остатками фарша, - Ужас, как голубцов хочется, а ждать мне некогда. Я, собственно, по делу. У тебя принц неженатый попусту болтается, и у моей кавалеры все шваль какая-то. Давай Николая Второго с Анютой поженим.
Идея, в общем-то, неплохая. Поскольку дочка у Татьяны от первого брака, то двоюродной кровной сестрой Коле младшему она не является, и никаких фатальных препятствий для свадьбы не видать. Кроме одного – на текущий момент мой сынок не имеет ни малейшего желания жениться. Я донесла до потенциальной сватьи мысль, что я – согласна, но вот за жениха поручиться не могу, тут уж пусть Анюта старается. Она девушка симпатичная, думаю, у нее получится. Если, конечно, вся эта возня соответствует и ее планам. А то ведь может случиться такая неудоба, что мамаша-то дочку просватала, а та ни сном, ни духом. И вообще, по уши влюблена вовсе не в предлагаемого жениха, а в какого-нибудь совершенно постороннего и мало подходящего по строгому родительскому мнению парня.
Посетовав на отсутствие свободного времени, а также позднее приготовление мною голубцов, и опрокинув миску во второй раз, суматошная гостья собралась, уже было, уходить, да на беду взгляд ее упал на тот самый таз с залитыми мыльной водой стаканами. А надо сказать, что куда цепкий Татьянин взгляд упадет, туда тотчас же потянутся и руки; и это было бы ничего, если бы росли они откуда надо. Танькины же были таковы, что все, к чему они прикасались, падало, ломалось, разбивалось - словом, приходило в негодность, или исчезало вовсе. Ничего не изменилось и в этот раз.
- Аааа! Вот он, наследный хрусталь! Чего ж немытый валяется! Эх! Если б я так не спешила, сейчас помогла бы тебе, перемыла бы! - она схватила стакан с зеленой машинкой, который тут же выскользнул из ненадежных рук и с задорным звоном разлетелся на мелкие кусочки.
- Ну вот видишь, как хорошо! Теперь у тебя в доме барахла меньше стало, - приободрила меня родственница-подружка, пробираясь осторожно между осколков. И, как всегда, внезапно переменив тему, объявила: - Так я Аньку пришлю к вам вечером, ты Колю Второго дома придержи, пусть друг к другу привыкают.
- Нет, - завопила я, - Нет! Нет! Нет! Не присылай сегодня!
- Так ты не хочешь, чтобы они поженились, - она обиженно засопела, - Анюта моя тебе не подходит?!
- Да хочу я, хочу. И Анюта мне подходит. Просто, сегодня - не могу.
Надо было срочно придумывать весомую причину - любопытная Танька не отстанет ни за что, не разузнав подробности:
- Чем это таким важным ты можешь быть вечером занята?
Я лихорадочно прокручивала в голове причины, которые смотрелась бы вполне уважительными, но не оставляли шанса увязаться за мной.
- Я пойду… Пойду… К стоматологу пойду. Да. У меня зуб разболелся, вот сегодня и пойду.
- А почему вечером-то? Дня тебе мало?
От Таньки просто так не отделаешься.
- Почему вечером? Ну, потому что… А у них днем все занято! Вот! Поэтому вечером.
В воздухе очень кстати повеяло пригорелым, я прервала опасный разговор и побежала спасать голубцы.
И наступил вечер, и включили футбол, и мой суженый задремал, а потом и заснул, и, как только сон его набрал глубину, я потянулась за красным платьем. И призадумалась: два дня подряд являться на свидание в одном и том же - негоже это, не комильфо. И если алый наряд заменить нечем, то взять другой стакан – проще некуда. Поколебавшись между желтой машинкой и синей, я выбрала последнюю. Сказать, что впоследствии выбор этот меня разочаровал – не сказать ничего.
На высохшей грунтовой дороге, просев под тяжестью непомерного груза, чихал и плевался покрытый тремя слоями желтоватой пыли малюсенький автомобильчик. Когда-то, возможно, он был синим; сейчас, скорее, грязно-ржавым. Крышка багажника отсутствовала, что и позволило владельцу составить из тюков и ящиков пирамиду совершенно не соответствующего размера. По этой ли причине машинка чихала, или просто от крайней дряхлости - загадка не для моего слабого в техническом отношении ума. Владелец же ее с увлечением копался в недрах открытого капота, не оставляя, видимо, надежды каким-нибудь чудом эту рухлядь завести.
- О, Софи! - воскликнул он, оторвавшись от своего, на первый взгляд, бесполезного, занятия, - Сейчас поедем, все готово! Да, я Гаэтано. Так звать меня, Гаэтано.
Вытерся скомканной промасленной тряпкой, и протянул мне руку:
- Садись. Нет, подожди! В машине слишком грязно, ты можешь испортить свое чудесное платье.
Он расстелил на пассажирском сиденье сомнительной чистоты тряпку, на которую я и уселась, подобрав подол и прикидывая в голове, как лучше отстирывать будущие пятна. И мы потряслись по каменистой дороге, которая больше походила на широкую тропу. Автомобильчик вилял и подскакивал, съеденные час назад голубцы просились наружу, я же отчетливо хотела домой.
Гаэтано затормозил возле уходящей в гору тропинки, и порадовал меня чудесной перспективой:
- Дальше не проехать, придется пешком. Но если ты не хочешь пешком, я могу прислать за тобой ослика.
Перспектива карабкаться на высоченной шпильке и в узком платье по горным тропинкам ужасала; еще меньше хотелось во всем этом ехать на осле. Спотыкаясь и цепляясь каблуками за выступающие древесные корни, ругая попутно свою бестолковую натуру за склонность к авантюрам, я двинулась за Гаэтано. Через некоторое время мы добрались до глиняного беленого домика, огороженного неровным частоколом. Мой спутник толкнул незапертую низкую калитку, предлагая войти, и обратился ко мне:
- Я пойду перетаскаю вещи из машины, а ты, Софи - ты можешь пока подоить козу. Или, нет! - спохватился он, увидев ужас в моих глазах - Если не хочешь, не дои! Просто посиди, подожди.
И я вошла в запущенный дворик, огляделась в поисках места, где действительно можно «посидеть» - дорога меня утомила. Стайка детей разного возраста, грязных, и зачуханных, высыпала из-за высокой кучи мусора, и тут же замкнулась вокруг меня кольцом. Девочки рассматривали покореженные блестки на алом платье, мальчики пытались их оторвать, и галдели, галдели, галдели… Надо было что-нибудь дать им, я открыла сумочку - там была всего одна конфета «мишка на севере», помада, пудреница, складная маленькая щетка для волос и стопка пятисотрублевых бумажек. Помаду, пудру и щетку я отдала девочкам постарше, конфету самой маленькой. Остальным достались пятисотки – возможно, их родители сумеют обменять на местные деньги. Не прекращая галдеть, дети разглядывали подарки, и, вдруг, резко умолкли и в одно мгновение утекли в сторону мусорной кучи. Я обвела взглядом двор в поисках причины их бегства – в свете последних событий странным не показалось бы ничего: потоп, лавина, динозавр… Это был динозавр. Женского рода. Огромного роста тетка, уперев руки-кувалды в необъятные бока, непостижимым образом умещалась на крошечном крылечке. Крылечко скрипело, стонало и обещало провалиться. Неожиданно маленькая теткина голова торчала выше дверной притолоки, темные глазки-бусинки зыркали злобно, и, что совсем скверно, на меня. Ко мне, видимо, и обращена была ее проникновенная речь:
- Где ты шляешься, дома дел невпроворот: посуды полная раковина, стирки три охапки, курятник нечищеный… И что за наряд на тебе?! А туфли?! И как посмела ты на эту дрянь деньги потратить? И где ты их, деньги взяла? Сейчас я все пересчитаю…
- Ну мама… - умоляюще промямлил подоспевший мне на помощь Гаэтано, - Мама! Оставь Софи в покое! Пускай она просто так посидит.
- Просто так?! - завопила динозавриха, - Просто так?! Сейчас я покажу «просто так!» А ну, быстро за работу! С курятника начинай, потом к ручью пойдешь, постираешь! А то ишь – взяла моду, ногти отрастила как у актрисы, туфли на каблучищах надела и думает, что принцесса! Марш в курятник!!!
Дабы никто не усомнился в серьезности ее намерений, Гаэтанова мамаша смачно притопнула ножищей. Крылечко скрипнуло, хлюпнуло и разверзлось, но сдалось пока не окончательно. Баба ловко добила его, плюхнувшись с размаху огромным задом аккурат посерединке. За воем ее не слышно было ни треска гнилых досок, ни жалкого лепета Гаэтано, ни смеха детей, наблюдавших весь этот цирк с безопасного расстояния.
Для меня же на сегодня было достаточно.
- Домооой! - заорала я во весь голос, - Домой, домой!
И оказалась на собственной кухне. Первым делом со всей силы шваркнула об пол злополучный стакан с синей машинкой. Затем оглядела ущерб. Туфли оббиты, ободраны, поцарапаны; платье в затяжках, пропитано дорожной желтой пылью, блестки погнуты и содраны. Кинув и то и другое в мусорное ведро, и собрав осколки, я с наслаждением окунулась в горячую ванну.
Спала я плохо. Мерещилась желтая пыль, ослы и корявые частоколы. Остальных же персонажей подсознание услужливо исключило из моей замороченной головы, по крайней мере, на эту ночь.
Глава 4. Суета.
Новый день выдался душным и томным. Неяркое солнце, и густая дымка, еле уловимое перемещение раскаленного воздуха, и ожидание грозы. Я шла, выбирая теневую сторону улицы, но это нисколько не спасало от жары; от духоты же не избавляет ничего, кроме хорошего дождя. Нырнув, наконец, в подъезд, с наслаждением окунулась в холодное дыхание сталинского дома – его жители не пользовались кондиционерами, здесь это было ни к чему. Встряхнула для придания товарного вида наверняка расплавившийся тортик. Не представляю, как можно съесть хоть кусочек в такую жару, но ходить в гости не с пустыми руками меня приучили с детства, а ничего другого моя свекровь не ест - направлялась я именно к ней. Зачем? Возможно, попытаться что-то понять. Про что? Про волшебные свойства стаканов? Вряд ли. Как мне показалось, я уже вполне сносно могу ими манипулировать. Скорее, хоть немного прояснить, что знает обо всем об этом их бывшая владелица. Спросить прямо я не могла; но, вдруг, какой-нибудь затаенный намек, или, может быть, подскажет что-нибудь во взгляде…
- Ох - ох! Как можно есть такую дрянь! - приговаривала старушка, дожевывая четвертый кусок, - Вот, домашний торт – это да! Да! Только домашний! Только! Никаких исключений. Магазинный торт есть нельзя! Нет-нет! Ни за что!
В коробке оставалось чуть менее половины...
- А что ремонт-то Ваш, как продвигается? - напомнила я о причине передачи мне во владение чудных стаканчиков.
- Ремонт? Какой ремонт? Зачем ремонт? Не надо мне никакого ремонта. Ишь, что удумала!
- Вспомните, Вы же, когда стаканы с машинками отдавали, сказали, что собираетесь.
- Нет. Не помню. Ничего я такого не говорила. Я не в маразме, если бы говорила, то помнила бы. А стаканы отдала потому, что мне для любимой невестки ничего не жалко. Вот, Татьяна - так себе невестка, поэтому ей – фиг с маслом. А тебе – дефицитные стаканы. Пользуйся и вспоминай мою доброту.
Что-то промелькнуло в старухиных глазах? Какая-то хитрая искорка? И губы тронула усмешка. Или просто улыбка, воспоминание о былом? Как мало я, в общем-то, знаю о своей свекрови. Но сейчас меня интересует только одно – каталась ли и она на машинках, и при каких обстоятельствах сгинул шестой стакан.
- А откуда они у Вас, стаканы?
- Стаканы откуда? А это я в ГУМе три часа в очереди стояла. Или не в ГУМе. А может, и не за ними… Может, подарил кто… Когда это было… Ох, когда это было… Да чего ты пристала, давай, вот, торт ешь, а то мне сладкое вредно. Вот раньше-то, раньше… - она явно вспомнила о чем-то невероятно приятном, прикрыла глаза, мечтательно улыбнулась.
Я было подумала - вот сейчас. Сейчас проговорится, обмолвится, и попробовала ее подтолкнуть:
- Что? Что раньше?
- Что, что… Полторта могла съесть, вот что!
Однако, раньше могла полторта, а сейчас три четверти - я перевела взгляд на коробку с жалкими остатками кремово- песочной массы. В поедании тортов безусловный прогресс, остальное же все неясно, неясно, неясно. Попробовать зайти с другой стороны? Попытка не пытка.
- Наталья Павловна! Там одного стакана не хватает. С ним что случилось? Вы его разбили?
- Стакан-то? Его Николай Степаныч, муж мой бывший, в сердцах разбил. Да. Прямо так вот взял, и разбил. Как раз после этого мы развелись.
- Из-за стакана?
- Ну что ты, Соня, как дурочка! Кто ж из-за стаканов разводится! Было из-за чего, вот и развелись. Я ведь не всегда старухой была… Видела бы ты… Ах, если бы ты знала…
Она погрузилась на секунду в мечты, а затем встрепенулась, и принялась собирать со стола, обозначив, что аудиенция закончена.
Что это было? Признание? Предупреждение? Просто цепь совпавших случайностей? И зачем все это мне? Зачем мне это сейчас? Вопросы множились, внятных ответов же не предвиделось.
Неясным было и кое-что еще - как одеться для следующей прогулки. Я уже испытала на себе, каково это - карабкаться в вечернем узком платье по ослиной тропе. Еще менее заманчиво предстать на каком-нибудь празднике жизни убогой замарашкой. Близился вечер, и, придя домой, я первым делом метнулась в спальню и распахнула гардероб. И остановилась в задумчивости, уставившись на развешанные там наряды, прикидывая мысленно, как я буду в них себя ощущать в самых разных местах и самых разных ситуациях. Еще с утра на меня снизошло бриллиантовое озарение, что следующий мой наряд должен каким-то непостижимым образом одинаково подходить как для шикарного заведения, так и для спортивных пробежек по пересеченной местности.
За этим увлекательным занятием меня и застал Николай Первый. Руки его были заняты многочисленными пакетами и пакетиками. В одном из них прослушивалось зазывное стеклянное постукивание. Другие источали отчетливый рыбный запах.
- Соня, до сих пор мы с тобой смотрели футбол абсолютно неправильно. Поэтому ты его пока еще полюбила мало. Но теперь все будет по-другому. Пойдем, скорее, к телевизору - сейчас начнется страшно интересный матч, «Россия - Южная Корея».
Так, приговаривая, он привел меня в гостинную, и принялся распаковывать покупки. На журнальном столике, застеленном газеткой, выстроилась батарея пивных бутылок, пакетик сушеных кальмаров, или какая-то еще похожая дрянь, разделанная соленая рыбка на белой пенопластовой подложке и полбуханки черного хлеба. На мое предложение поменять газетку на скатерть, а пакеты и подложку на блюдца и вазочки, Коля объяснил мне, бестолковой, что для полного погружения в футбольную атмосферу все должно быть сервировано именно так: на газетке и пакетах. Только тогда будут соблюдены необходимые условия, и я проникнусь уже всей душой.
Однако, хотя условия и соответствовали, раствориться в любви к мерзкой игре сегодня было мне не суждено. Что могло помешать тому, что уже почти срослось? Например, внепланово напавший на жилище ураган. Или два урагана в виде Татьяны и ее милейшей дочурки, против которых я в принципе ничего не имею. Но только не в этот вечер. Шквалом своей неуемной энергии они смели и рассыпали веером рыбную шелуху, разлили пивное море разливанное с ручейками и водопадиками, раскидали обертки и пакеты. И уселись ждать Николая второго, дабы превратить его никчемное холостяцкое существование в житие осмысленное и несвободное. О чем Колю, по-видимому, и известило его шестое чувство, именуемое в народе интуицией. Потому что в тот день ночевать домой он не явился, и уже за полночь суматошные гостьи отбыли восвояси, пожелав несостоявшемуся жениху любовных неудач. Я же полночи пыталась вывести из пушистого ковра стойкий рыбно-пивной аромат; впрочем, без особого успеха.
Глава 5. Нежданно-негаданно. Снова Марио.
Проснулась я поздно. В раскрытом окне хмурилось низкое свинцового цвета небо. Туча наплывала, темнела, и, наконец, пролилась тяжелым густым ливнем. А потом кончился дождь, и повеяло свежестью, и вылезли нежаркие солнечные лучики; в такой прекрасной атмосфере на любое хоть капельку разумное существо не может не снизойти озарение. И оно на меня снизошло в виде незатейливой идеи: зачем, собственно, ждать вечера, а затем исхитряться и изворачиваться, ведь стаканы потереть можно и днем, причем, совершенно безмятежно, без каких-либо помех. Поскольку на катании в стаканных машинках я уже почти что собаку съела, то в ночной рубашке даже и смотреть в их сторону не стала. А напилась чаю с бутербродами (кто его знает, куда завезет очередная кривая, отправляться в неизвестность лучше в сытом состоянии), и озаботилась выбором туалета. После долгих метаний было выбрано крепдешиновое белое с алыми цветами платье с широкой летящей юбкой и алые же босоножки на довольно высоком, но устойчивом каблуке. Для пущей страховки я сунула в сумочку балетки – на всякий случай. А в том, что такие случаи возможны, мне довелось уже убедиться. И потянулась за стаканом. Наугад.
Машинка оказалась желтой, а ее владелец хмурым и неприветливым. Он молча распахнул дверцу, всем своим видом выказывая мне то ли неодобрение, то ли, и вовсе, осуждение. Хотя поводов ни для того ни для другого было не видно, во всяком случае, пока. И мы понеслись вдоль сопок, вдоль моря, через маленькие пыльные городки, пока, наконец, не свернули в один из них, проехали по кривым узким улочкам, и уперлись в выцветший желтоватый дом, Из окон верхних этажей свисало постиранное белье, внизу располагалась не особо пристойного вида харчевня. « - Пойдем», - впервые обратился ко мне мой спутник, и мы нырнули в сырую прохладу кафе. Там, в полумраке, я заметила сидящего за дальним столиком мужчину с початой бутылкой и высоким бокалом на клетчатой скатерти; силуэт его показался мне знакомым. Он поднял голову и заглянул мне в глаза:
- Ну здравствуй, Софи. Познакомься, это мой брат Карло, - Марио (а это был именно он) перевел взгляд на хозяина желтой машинки. Тот поклонился, но взгляд его был тяжел и неласков.
- Я сделал все, как ты просил, - процедил Карло, резко повернулся и скрылся в недрах заведения.
Марио же заломил театрально руки и заголосил:
- Софи! О, Софи! Как ты могла! Как ты могла променять меня на этого оборванца Гаэтано! Я ждал, я так ждал! Я не видел тебя целую неделю! А ты? А ты! Ты не могла со мной так поступить! Я рассчитывал! Я надеялся! Я… Я… Купил новый костюм! Отполировал машину! Каждая сеньора в Вентимилье мечтает о свидании со мной! Не говоря уже о юных сеньоринах! Я тут… Я… Да обо мне…
Я слушала в пол уха этот бред, а в голове крутилась старинная песенка
Ты шла с другим,
Ты шла с другим
Так вот какая ты
А я дарил цветы,
Вряд ли Марио ее когда-нибудь слышал, но подобная ситуация, похоже, была ему знакома. Скандалил он профессионально, охотно и с душой:
- Говорили мне! Мне все говорили! Мой брат Карло говорил! И тетя Мануэла! Все! Все меня предупреждали!!! О, как они были правы! Поклянись, что это было в последний раз! Что ты больше в руки не возьмешь другие стаканы! Что ты на них даже не посмотришь! А лучше – разобьешь. Да, разобьешь!
Все это мне порядком наскучило и сдерживаться более я не стала:
- Ты, Марио, мне надоел со своими претензиями. Я домой пошла.
- Как это домой?! - от возмущения Марио вскочил и закружил вокруг стола, размахивая руками, и едва не задев бутылку и бокал, - как это домой?! Мы рванем в Монте-Карло, и будем играть до полуночи, а потом поедем на виллу в Сан-Ремо, и будем там пить вино, и смотреть на звезды, и смотреть друг другу в глаза, и разговаривать, разговаривать… Но это вечером. А сейчас мы поедем в Геную, я познакомлю тебя с мамой. Только сначала купим платье поскромнее, а то у этого вырез слишком большой, мамочка этого не любит.
Вот уж, на что я не соглашусь больше ни за какие коврижки, так это знакомиться с чьими бы то ни было полоумными мамашами. И раньше не очень-то хотелось, а Гаэтанова динозавриха отбила всякую охоту напрочь и навсегда. Ничего этого я не стала объяснять и разъяснять, а просто объявила, что никуда не поеду. От моего отказа Марио окончательно пришел в дурное расположение духа, и даже пытался как-то невнятно угрожать. Мне же вся эта возня потребна была не более, чем прошлогодний снег, я попрощалась навсегда и вернулась домой.
Дома тоже не заладилось. Николай Первый отчего-то был уже дома, голодный, и, вероятно, вследствие этого довольно злой. Он набросился на меня с обвинениями и обличеними, но до Марио в этом деле ему далеко… Хотя из них двоих право на это есть только у Николая.
- Почему ты не отвечаешь на звонки? Где ты была? И почему не отвечаешь на звонки? И по какому поводу такое платье? А туфли почему? Где ты была? Дай сюда свой телефон! Посмотри, сколько пропущенных вызовов! Кто это?!!! Кто такой Коля Р?
- Как кто? Ты.
- Сколько я себя помню, фамилия моя Милевский, следовательно я должен быть Коля М. Да нет, я вообще должен быть просто Коля, потому что никакого другого Коли у тебя в телефоне быть не должно. …О, еще же Коля Младший. Ну хорошо, тогда я могу быть Колей Старшим, то есть, Колей С. Что ты мне зубы заговариваешь, немедленно объясняй, кто такой Коля Р! А! Сейчас я ему позвоню, и всех вас выведу на чистую воду, и не смей мне мешать!
- Да я не мешаю, звони на здоровье.
Лежащий на тумбочке Колин телефон озарился синим цветом и заверещал. На экране высветилось «Соня». Любимый озадаченно попялился на знакомое имя как баран на новые ворота и признал:
- Действительно, я. Но почему Р?
- Потому что у тебя раньше другой номер был, личный, а потом тебе на работе новую симку выдали, вот и получилось – Коля Р. То есть, рабочий. Ну, телефон рабочий.
- Ты доведешь кого угодно! Это же надо так придумать - Р. И что я должен думать?! - и, вместо извинения - Ну да ладно, пошли футбол смотреть, я пива принес, и рыбку. Дверь только никому не открывай, особенно Таньке - они с Аней вчера весь просмотр испортили.
И мы включили футбол, выпили пиво, съели рыбку. Коля заснул, а я просто переключила канал на какую-то заковыристую мелодраму. Тем день и завершился.
Глава 6. Старая любовь не ржавеет.
Новый день начался тихими, неспешными хлопотами. Я накормила Колю Младшего (Старший уехал ни свет ни заря), сунула в дорогу яблоко и закрыла за ним дверь. Натерла мастикой мебель, смахнула пыль с безделушек, протерла влажной тряпкой подоконники и глянула в окно. И оцепенела. Младший никуда не уехал, а стоял возле машины, облокотившись на раскрытую дверку, и беседовал с мужчиной, разглядеть которого было невозможно из-за разросшегося куста шиповника. И не было бы в этом ничего тревожного, если бы позади собеседника моего сына не искрился солнечными бликами ярко-красный кабриолет. Я высунулась в окно, тщетно пытаясь разглядеть получше, затем метнулась в спальню за очками, а когда вернулась, парковка была пуста. Постояв некоторое время в раздумье, я, все же, отогнала волнительные мысли прочь: мало ли в городе красных машин, и почему бы какому-нибудь Колиному знакомцу не прикупить себе именно такую. Тем более, что знакомых у него полгорода. Так, уговаривая сама себя, и выпив для пущего успокоения двойную дозу валерьянки, я задумала выйти прогуляться, посидеть в кафе на открытой терраске – сколько того лета осталось, не сегодня, так завтра холода придут, дожди зарядят. Здесь у нас не Монте-Карло. Не Монте-Карло… Не Монте-Карло. Тревожное состояние вмиг вернулось и заставило выглянуть в окно. Прислонившись к красной машине, мужчина в белом костюме и шляпе рыскал взглядом по окнам средних этажей. Я сразу узнала его, хотя и не различала сверху черты лица.
Марио же тем временем перешел границы дозволенного и повел себя абсолютно неприемлемо, и, даже, более того, неприлично. А именно - не таясь и не стесняясь, во весь голос, заорал:
- Софи! Софиии-и-и! Выходи скорей, Софи! Надевай красное платье и выходи! Поедем кататься! Поедем в Портофино! Я покажу тебе самые красивые берега! Выходи, Софи! Бери стакан!
Поскольку холода с дождями еще не пришли, а только собирались, практически по всему дому окна были нараспашку, и в них уже начинали выглядывать заинтригованные дармовым спектаклем зрители. Я же этого позора допустить никак не могла. Четкого плана выхода из идиотской ситуации на ум не приходило, и я отдалась во власть порыва. Как и просил мой странный кавалер, достала стакан с красной машинкой, но отнюдь не потерла, а, прицелившись, со всей силы засветила в лаковый капот кабриолета. Раздался звон, и тут же стихли вопли, площадка опустела, а головы любопытных соседей скрылись в недрах квартир, ибо все окрестные кусты проживающим в доме были знакомы до последней веточки, а больше смотреть было не на что. Я же выпила еще пару валерьянки и вернулась к своим обычным делам. В тазу на кухонном подоконнике скучал последний стакан с коричневой машинкой, а я пребывала в полнейшем смятении чувств и пыталась понять, какого же, все-таки, рожна надо моей беспокойной душе.
Николай Первый явился несколько раньше обычного, без пива и закуски, и был загадочен и красив.
- Что, футбол будем смотреть? - попробовала я прояснить перспективу сегодняшнего вечера.
- Нет, Соня. Не будем. Мы больше вообще не будем смотреть футбол. Ну его нафиг. Ты сейчас наденешь вчерашнее белое платье, и туфли тоже, и мы поедем в ресторан. Внизу уже ждет такси, так что собирайся побыстрее.
Не могу сказать, чтобы вышло уж очень быстро, но я, все же, собралась.
В ресторане было малолюдно, играла тихая музыка. Приглушенный свет струился откуда-то из-за стен, и добавлял очарования приятной глазу обстановке. Мы сидели рядом, и пили вино, чокаясь и говоря друг другу приятные слова - о любви, о нас, о прожитых годах, и о том, сколько еще впереди.
После медленно шли домой, взявшись за руки, и опять разговаривали, разговаривали, и клялись вечно любить, и верили этим клятвам.
А когда пришли, Коля попросил:
- Налей мне водички, пожалуйста. Нам же мама стаканы подарила, вот туда и налей.
У меня не промелькнуло ни малейших сомнений, как надо поступить. Разулась, прошла на кухню, треснула с размаху очень кстати подвернувшейся поварешкой по последнему золотому ободку, по коричневой машинке, по всему ненужному и лишнему в моей жизни, отвлекающему от самого главного, а, попросту, единственно необходимого, и сообщила:
- Я их разбила. Все. Так получилось.
Эпилог.
Я стояла у кромки моря, проваливаясь в песок, теплый прибой размывал его, и я переступала на новое место. Потом зашла в воду по щиколотку, затем по колено, и уже собиралась поплыть, как резкий, неприятный звук ворвался откуда-то извне, и все перечеркнул. И я встала, и пошла на звук, и сняла трубку. Ну кто, кроме моей дражайшей свекрови может звонить в такую рань…
- Алло.
- Соня, ты спишь, что ли? Я вот тут подумала и решила: я вам сервиз свой отдаю. Очень дорогой. И очень дефицитный. «Мадонну»
- Нет. Не надо. Я не возьму. У меня и так все есть.
- Ты хорошо подумала? Ты понимаешь, от чего отказываешься?
- Да. Я понимаю. И я отказываюсь.
Мне показалось, или я услышала на том конце провода приглушенный смех…
Последний раз редактировалось
Myrzik61 29 сен 2014, 18:34, всего редактировалось 2 раз(а).
