Всяк сущий в ней язык
Тут достаточно рассказали о том какие неожиданные сюрпризы подкидывают путешественнику разные языковые неожиданности. Но для иного странника неожиданностью оказывается даже само существование языка.
Специальность моей жены - переводчик со шведского. И вот выпала ей в самый разгар застоя СССР нечаянная радость - поехать в Швецию переводчиком с делегацией Ленгорисполкома. Пройдя все проверки, отборы и оснастившись характеристикой, она наконец отправилась представляться руководителю делегации - зампредседателя Ленгорисполкома Чистякову (навсегда врезалась в память его фамилия).
Он встретил её вполне благожелательно и первым делом спросил: "Ну, а немецкий у Вас, надеюсь, на уровне?
"Я немецким не владею" - опешила жена.
"А как же Вы переводить-то будете?" - опешил Чистяков
"А я со шведского перевожу" - заверила жена.
"А, дак у них свой язык есть, а я думал они на немецком говорят" - успокоился Чистяков. “Молодцы" - одобрил он подход шведов к языковой самостоятельности.
Прямое расстояние от Питера до Стокгольма - чуть больше 600 км, ближе, чем до Москвы. Насколько успешно и чем Чистяков руководил в Ленинграде - история умалчивает.
О языках и диалектах
"Язык - это диалект, у которого есть армия и флот", доxодчиво заметил лингвист Max Weinreich. В том, что он прав, я убедился на собственной шкуре, чуть её сильно не повредив.
Когда ранней весной 1992 года стало ясно, что в дотоле с виду мирной Боснии и Герцеговине конфликт разгорается не на шутку, ООН стало пытаться наладить взаимопонимание между сербами, хорватами и бошняками. Первой такой попыткой стали переговоры в начале апреля между тремя этими делегациями в пригороде Сараево - очень приятном курорте Илидже. Я отвечал за организационную сторону этой встречи - помещение, транспорт, охрана, и т.д.. Ну и перевод, конечно - на английский, французский (командующим войск ООН был французский генерал) и сербско-хорватский.
Переводчиков на сербско-хорватский я без труда нашел в Сараево в университете и коммерции, убедился, что они профессионалы и знают язык отлично, проверил их в переводе туда-обратно. Чего я не проверил - это их национальность, т.к. не придал значения, а зря. Все четверо были сербами и это оказалось мегатонным тротилом.
Когда переговоры открылись и все три делегации с сурово-недовольными физиями заняли место в конференц-зале, председатель - мой босс - поприветствовал высокие стороны, выразил уверенность в конструктивном настрое и передал слово мне как ответственному за организационную сторону. Я всесторонне осветил вопрос, а в конце спича остановился на практической стороне перевода - как брать слово, на какие кнопки жать и куда говорить, когда будет синхронный, а когда последовательный, как будет в рабочих группах...
Как вдруг представитель-хорват потребовал слова для "point of order" - "по порядку ведения".
И заявил, что он крайне возмущён, что ООН занимается дискриминацией и обеспечивает только перевод с/на сербский, и категорически требует, чтобы был незамедлительно обеспечен перевод на хорватский. Тут же оживился босниец и, чтоб не быть посрамленным, потребывал прекратить дискриминацию своего народа и обеспечить перевод на бошняцкий, иначе его делегация не может участвовать в переговорах.
Это был для меня как удар грома, мне было ясно что они занимаются саботажем и провокацией, т.к. разница между сербским, хорватским и боснийским раз в 100 меньше, чем между техасским, лондонским и сиднейским английским, и раз в 10 меньше, чем между ростовским и вологодским русским. Так что перевод с хорватского на сербский имеет столько же смысла как перевод с уральского на нижегородский.
Но моему боссу это было отнюдь не очевидно: по сербско-хорватски он не говорил и в языковой части всецело положился на меня. И вдруг обнаруживается моя преступная халатность - я не знал, что это не один язык, а три разных и сорвал переговоры!
Человек он был в гневе крутой, обозлился ужасно и карьера моя повисла на волоске: "как так, изображал, что язык знает, а сам не в курсе, что это три разных языка?!!"
И лишь когда я организовал ему конфиденциальный мини-круглый стол из трех сараевских интеллигентных лингвистов (босняка, серба и хорвата), обрисовавших ему, что это истинно есть один и тот же язык с небольшими диалектными различиями (штокавица, чайкавица, кайкавица и прочая мухометрия), он меня реабилитировал и осознал, что это были гадские козни трех оборзелых местечковых политиканов.
Но крови мне этот лингвистический курьёз попортил немало.
По-монгольски тоже красиво
Одно время я зарабатывал на хлеб написанием на красивом английском языке обзоров по экономике стран СЭВ, одним из членов которого была МНР - Монгольская Народная Республика. В связи с этим в моем кабинете на полках стояло полно всяких статистических ежегодников соцстран. Жемчужиной этой ценной коллекции был роскошно изданный к 60-летию страны юбилейный статсборник МНР. Стоял он на полке фронтисписом напоказ и неизменно радовал всех моих русскоговорящих посетителей, посколько на коже обложки было вытеснено большими золотыми буквами: " БНМУ 1924 - 1984 АЖ АХУЙ". "Аж ахуй" в переводе с монгольского - "экономическое развитие", "развитие народного хозяйства". Мелочь, а приятно. Я не шучу.
Естественно, что мои русскоговорящие коллеги товарищи взяли повадку характеризовать что-то, что получилось достойно как "ажахуй".
Удивительное - рядом
Кстати, для того, чтобы найти в незнакомом языки маленькие прелести и радости, совсем не обязательно ехать за границу. Я, например, обзавелся одним таким перлом на заре перестройки, плывя на плоту по реке Белой, которая, как известно, течет по бескрайней Башкирии. Почти в каждом селе там на карнизе сельсовета висел на в вылинявшем кумаче лозунг "КПСС - елтыр тормышка!", что в переводе с башкирского означает типа "Ударно воплотим решения КПСС в жизнь!". Возможно, что там на башкирском еще какие-то слова были, память их не сохранила, но вот "елтыр" и "тормышка" полюбились нам, плотовикам, сразу и тут же были приняты на вооружение: вместо стандартного "готов?" - "давай!", обмен командами стал идти по схеме "елтыр?" - "тормышка!".
И потом долгие годы бывшие члены команды вместо затёртых стандартных приветствий "Как сам? - "Нормал!", салютовали друг другу при встрече "Елтыр?" - "Тормышка!". Тут, правда, был элемент разброда: часть из них говорила "елдыр" и "торможка", голословно упирая на то, что это, де, московский диалект башкирского, другие отвергали такую ересь.
Ну, не без трудностей.
Перепутал сортир с рестораном
Как известно, есть английский английский и американский английский (как есть еще и индийский, австралийский, ямайский, нигерийский и прочие другие английские, которые нас сейчас не интересуют). Вот разница между ними один раз меня чуть не погубила.
Учил я английский в британском варианте, американский мне тогда был непривычен и резал слух (как сейчас режет слух британский).
И вот перевожу я трем советским VIP'ам импровизированную экскурсию на тогда еще живые и здоровые Нью-Йоркские Близнецы и южную оконечность Манхэттэна, заканчивая, которую экскурсовод говорит: “А сейчас вы можете погулять по этому парку и зайти в ресторан вот там.", что я по-русски и докладываю. Народ решил поглядеть на ресторан и в гневе обнаружил - сортир!
"Ну и переводчик хренов" - возмутился народ, - "путает ресторан с сортиром!.
Дело в том, что экскурсовод употребил слово "restroom" - обычное американское слово для "туалет" - дотоле мне (переводчику непрофессиональному) незнакомое, т.к. я знал лишь британские lavatory и toilet. Звучит оно как "рэструм", что в непривычном мне тогда нью-йоркском выговоре было услышано мной как "рэстран", т.е. "ресторан".
Этот конфуз сильно подкосил веру VIP'ов в мою переводческую квалификацию.
Теперь-то я знаю, что американцы используют разные эвфемизмы для неблагозвучного слова "сортир" : restroom (буквально - "комната отдыха", хотя там делом-бы надо заниматься), bathroom, washroom, powder room и т.д., но тогда это сокровенное знание было мне неизвестно, и это незнание долбануло мне как серпом по рэструмному инструменту.
Гибель самурая?
В далеком 1972 году, я жил в хрущобе на московской окраине Фили-Мазилово и учил себе уже с год японский, но живого японца, конечно, в глаза не видел. Дом мой был недалеко от конечной остановки автобуса № 89, на котором я ехал по Кутузовскому проспекту суровым январским вечером домой после трудов праведных.
Глаз мой бессмысленно скользил по убывающему потоку пасажиров, пока не застрял на одном, явно выпадающем из общей картины - азиатской наружности, одетого не по погоде, но в прикидe, хоть и неброского, но, очевидного для меня, западного, "фирменного" (как тогда говорили) типа. Он скромно сидел у окошка, думая, что смешался с толпой, но меня-то не проведёшь -после недолгого созерцания, меня осенила догадка - "это японец!". Автобус катил потихоньку к конечной, толпа пассажиров редела, а он сидел себе и как бы глазел в темное, заледеневшее окно, хотя глядеть там в кромешной, январской тьме было не на что. В руках пассажира-загадки я узрел фирменный пластмассовый пакет, которые тогда встречались еще реже, чем сумки из человеческой кожи.
А мой взбудораженный мозг работал на тройных оборотах. Тут я вспомнил, что на нашей улице с проникновенным именем Герасима Курина, через четыре хрущобы от нашей, жил китаец, работавшей на иновещании Московского Радио (разоблачавший, так думаю, происки маоистских ревизионистов), волновавший воображение всей улицы, тем более, что он, к тому же был женат на еврейке. Процессы моей индукции и дедукции привели меня к блистательному выводу: это японец, едущей в гости к коллеге - китайцу, работающему как и он на иновещании московского радио.
У меня тут же созрел замечательный план действий насчет того, как проверить в действии плоды моих трудов по изучению японского. Если японец доедет до конечной, то я встану на выходе впереди него, а когда двери отворятся, я скажу: "Осаки-ни дозо" ("Проходите вперед, пожалуйста - お先にどうぞ") и пропущу его, а он ответит мне по-японски, а я ему так же, и у нас завяжется беседа и... И как разовьются события дальше я не задумывался, слишком уж волнующей была перспектива испытать японский в действии. Вместо этого я слагал в уме как сказать ему, что я изучаю японский, что у меня есть трехтомник "Манъёсю" и книжка Акутагавы Рюноскэ, что я догадался, что он идет в гости к китайскому коллеге и т.д. Мысль била фонтаном.
Хотите верьте, хотите нет, но всё вышло поначалу точь-в-точь по моей задумке.
Он встал за мной на выходе, я произнес магическое заклинание "осаки-ни додзо", чел на автомате сказал "соо дэс нэ", что, в данном контексте, было типа "Ооооо, блиннн", мы вышли, и я тут же пристал к нему как банный лист. Я в упоении излaгал ему все мои достижения по части познания японского языка, культуры и литературы с соответствующими эмоциями. Он же по-прежнему долдонил в остолбенении " соо десу нэ" (そうですね).
Для понимания ситуации: мы шли по обледелой и обрамленной сугробами улице славного Герасима Курина темнющим январским вечером. Тускло мерцали редкие фонари, слева от нас выстроились хрущобы, а по правую руку было снежное безлюдье - шоссе и колея Белорусской железной дороги .
И так мы шли, пока я не зарядил собеседнику мою догадку, насчет того, что он идет в гости к китайскому коллеге по московскому иновещанию. Услышав это и отреагировав очередным "соо десу нэ", он сделал резкий поворот направо и резво, насколько возможно, пошел, утопая по колено в сугробах и снежной целине, в безлюдье - к желдороге.
"Куда вы? Там нет ничего, Вам прямо надо!!!" - в изумлении вопил я, но японец, никак не реагируя, шагал, утопая в снегу, в никуда.
"Какой чудной", подумал я придя домой и изложив в экстазе жене, маме и брату свои успехи в устном японском.
Лишь спустя я понял, что мой японец поступил как истинный самурай - самопожертвенно отвел врага от своего друга.
Выбрался ли он из снежного плена я так и не узнал.
Traduttore - tradittore
Эту красиво звучащую итальянскую присказку знают все переводчики с любых языков, в переводе она значит "переводчик - предатель", дескать переводчик может сильно накосячить и подвести собеседников. Раз в роли такого предателя довелось побывать и мне.
Во время расцвета застоя я работал помощником у одного большого советского начальника. Когда я нанимался на работу, то указал в анкете, что я знаю японский. В советских анкетах тогда требовали указать своё знание языка по трехступеньчатой схеме: "1. владею свободно", "2. читаю и могу объясняться", "3. читаю и перевожу со словарём"; я отметил номер №2, что на момент заполнения анкеты было чистой правдой. Потом подработки с японским у меня никакой не было, и я старался поддерживать его занимаясь самостоятельно по часу в день. Прошло четыре года, пошли дети, разные стрессы на работе и в жизни, занятия из ежедневных превратились в еженедельные, потом в ежемесячные, потом от случая к случаю, ну а потом канули в лету. С языком - как с музыкой, без практики он ветшает. Мой японский обветшал за эти четыре года очень сильно.
Но зато мой английский был полностью востребован и только лучшал. Начальнику моему это было по вкусу и он любил щегольнуть, что у него в штате есть свои доморощенные переводчики и иногда просил меня переводить на разных переговорах, дескать нам казенных переводчиков не надо, у нас свои, домашние есть.
Так было и в этот раз: я занес свои разные бумаги на подпись в предбанник канцелярии начальника, и его референт попросила меня: "Задержитесь пожалуйста, сейчас шеф с делегацией приедет с обеда, он просил вас попереводить". "Да, конечно", отрапортовал я, и мы стали точить лясы в ожидании.
Где-то через полчаса двери открылись, вошел мой шеф с кучкой иностранцев, и меня прошиб холодный пот. А прошиб он меня потому, что все они были японцами, а японский текст я держал последний раз перед глазами где-то с год назад. Я понял, что ситуация аховая - шеф, очевидно, отпустил переводчика этой делегации после обеда, сказав, что у него свой есть, и сейчас ожидает, что этот свой и будет переводить послеобеденные переговоры. Как всякий человек далекий от языкознания, он не делал большой разницы между английским и японским, и не задумывался, что язык может заржаветь от бездействия. "Знаешь язык - давай переводи!” - и вся недолга. Объявить ему, что я, де, не могу, что давно не практиковался было не реально, он бы такого отказа не понял бы и не принял.
А то, что я не практиковался давно, я понял с первой же минуты переговоров. С японского я еще шкандыбал туда-сюда, а на японский был тихий ужас.
Но я понял, что моя задача - красиво чесать по-русски. A уж по-японски - как получится; теплилась робкая надежда, что японцы, как люди исконно тактичные, не будут меня перебивать, во всяком случае так подказывал мой предыдущий опыт.
Естественно, что с моей помощью, переговоры где-то минуте на пятнадцатой благополучно зашли в тупик. Помню, что речь шла о какой-то визе (ビザ), которые то ли советские, то ли японцы кому-то не дали, поэтому сотрудничество с каким-то хабаровским проектом (название которого я изложил японцам так, что его никакое бы Коантёсатё - японское ЦРУ - не опознало бы) было сорвано, и т.п. Я сидел как в полубредовом тумане, обливаясь то горячим, холодным потом, но по-русски пел как соловей Балакирева.
"Что-то они тут путают очень", нахмурился мой шеф. И я понял, что на секунду высшие силы, во главе со святым Иеронимом Стридонским - покровителем переводчиков, бросили мне спасательный круг.
"Петр Николаевич," - убежденным тоном сказал я -"думаю, что эта путаница неспроста! Мне кажется, что вопрос сырой, здесь нужно вопрос обговорить на рабочем уровне, в Управлении Внешних Сношений, а не на Вашем."
"Да, верно," - веско сказал шеф - "давайте сворачивать эту говорильню".
Мне два раза повторять было не надо, и я её молниеносно свернул к вящему изумлению японцев, так и не осознавших, что это такое с ними случилось.
Выбрел я из кабинета начальника в состоянии нервного шока и умопомрачения, радуясь, что ушел живой.
Но лингвистический урок усвоил навсегда - не в свои сани не садись.