ElenaSevenard » 20 фев 2013, 09:22
В Хайфе я сошел с поезда и заехал за Ленкой на базу.
– Ты уверена, что это хорошая идея сбегать из части, если у тебя недельный арест?
– Да никто у нас за этим не смотрит. Черт, вот не сидится ему дома в пятницу! – она пнула ногой припаркованную возле входа в здание трехколесную электрокаталку для инвалидов – знаешь что, однажды я перережу ему тормоза. Хотя нет, слишком мелко, все равно не убьется.
Израильская армия заключает в себе не только оборонную функцию, но и социальную. Это, прежде всего, мощный инструмент социализации и интеграции в израильское общество новых репатриантов, а также людей с ограниченными возможностями. Инвалиды по собственному желанию могут быть призваны на военную службу и, нужно отметить, что многие этим правом пользуются. Я видел даже офицеров с ДЦП и в инвалидных колясках. У Ленки в части служил один такой – арабчонок с какой-то формой мышечной дистрофии, от чего передвигался плохо, в основном, на своей электрокаталке, но ко всем своим несчастьям страдал еще и слабоумием. Конечно, никакую полезную работу для армии он делать не мог, и, немало поломав голову, как быть с таким солдатом, «расар» базы сформулировал ему задачу: «Катайся по базе, следи за порядком!»
Идиот, воодушевленный своими полномочиями, проявлял чудеса трудоголизма – он являлся на базу даже по выходным, следил за солдатами и стучал на них командирам при каждом удобном случае.
– Лена, ну нельзя же злиться и уж тем более мстить слабоумному инвалиду.
– Почему нельзя? Этот гондон заложил меня в прошлый раз, когда я сбежала домой с базы, будучи под арестом.
– Но он убогий, ему и так не повезло!
– Что ты орешь на меня! Ему не повезло?!! Да его жизнь уже есть величайшее чудо! Генетический мусор, обреченный погибнуть еще в младенчестве, родись он в любое другое время, он сорвал «Джек Пот», вытащил выигрышный лотерейный билет, родившись здесь и сейчас, в этом славном государстве, которое о нем заботится и платит пособие, и которое наверняка ненавидят его долбаные родители-арабы.
– Если так рассуждать, то тебе тоже невъебенно повезло. Еще двести лет назад такую ведьму, как ты, сожгли бы на костре за разврат, а в Иране и сегодня бы закидали камнями.
Сделав пересадку на Центральной автобусной станции, уже через час с небольшим мы заняли места в автобусе до Ашкелона. На последнем ряду за нами расположились две юные израильтянки. Вообще у израильских подростков есть два самых любимых занятия – это забираться с ногами на сиденья и включать в общественных местах свою убогую примитивную музыку, гнусаво вопящую из мобильника.
– Чертовы израильские дети! Если бы я был сатаной, то не Адольф Гитлер, Калигула и царь Ирод горели бы в самой страшной адской печи, а изобретатель рингтонов для мобильника и изобретатель жевательной резинки. Уверен, Джон Кертис, который первый допер производить бабл-гум ползает на четвереньках по улицам ада и лезвием оттирает черные присохшие к тротуару бляшки из жвачки. Нон стоп, вечно, без перерыва на обед и сон, трет и трет эти омерзительные пятна.
– Вот в Сингапур, например, нельзя ввозить жвачку…
– Да, тысяча долларов штраф. Но лучше прямо на месте расстреливать каждого, у кого при себе резинка! А эти подростки... Господи, ты когда-нибудь видела, чтобы какой-то скрипач расчехлил скрипку в автобусе и угостил всех вокруг великолепным скрипичным соло? Но этим непременно нужно дать послушать свое говно всем вокруг.
– Жаль, бить детей в Израиле запрещено, и, зная о своей безнаказанности, они борзеют еще больше. Процесс обратного превращения человека в обезьяну идет полным ходом.
– Мне запомнился один забавный случай в Берлине. Еду в автобусе, а на переднем сиденье расположились двое молодых турок, то ли подпитые, то ли просто придурки. Сидят и на весь автобус вещают в духе: «ебаные немчуры, скоро все турецкий учить будете, мы теперь в эти стране хозяева...», ну и тому подобное. Немцы, естественно, сидят, в их сторону головы не поворачивают, только глазами косят. Автобус, тем временем, подъезжает к остановке. Проходя по центральному проходу к двери, напротив чурбанов останавливается древняя старуха с тростью и, сунув клюшку прямо в морду одному из них, шамкая, обращается: «Поговори еще, сволочь, евреи в тридцать девятом так же говорили!» И выходит из автобуса в гробовой тишине. Всю оставшуюся дорогу побледневшие турки ехали, словно языки проглотив.
Ленка улыбнулась:
– Ну, за отжиг бабке, конечно, зачет. Но, вообще-то, глупость она сморозила. Евреи так в тридцать девятом говорить не могли, потому что немецкий был для них родной. Они сами являлись носителями немецкой культуры. Еврейская интеллигенция Германии была воспитана на Шопенгауре и Гете, музыке Баха и Моцарта. Фейхтвангер, Кафка, Фрейд, Эйнштейн писали и разговаривали на немецком. Евреи обогатили эту культуру, едва ли не больше, чем сами немцы. Но их уничтожили в лагерях, а вместо них заселили ослоёбов-дегенератов, которые не знают и знать не хотят никакого Гете, ни разу в своей жизни не были в филармонии, а Моцарта слышали лишь из своего мобильника.
– Конечно, старуха ляпнула чушь, но видела бы ты лица тех турок!
Добравшись до дома и разобрав рюкзаки, мы отправились на пляж, больше не в силах зависать в четырех стенах под монологи Джорджа Карлина. К нашему глубокому разочарованию, везде были воткнуты черные флажки, а спасатели гоняли немногочисленных отдыхающих, словно коз, запрещая даже подходить к штормящему морю.
– Эти уроды не дадут спокойно поплавать. Пойдем на дикий пляж?
Ленка окинула взглядом сторожевую будку и начала раздеваться:
– Да пошли они! – решительно ринулась она в воду.
Недолго думая, я скинул шорты и бросился за ней. В спину нам немедленно полетели окрики из мегафонов, но мы уже мощными гребками удалялись от берега, подлетая на огромных волнах. Минут через пятнадцать к нам мчался катер береговой охраны.
– У нас назревают проблемы.
– Тогда закрой рот, и ничего не говори, в крайнем случае, повторяй за мной.
Как только морская полиция вытащила нас из воды, я сгреб глаза в кучу, и, изобразив дебильную улыбку на своем лице, залопотал:
– Вир зинд пизданутен туристен аус Дойчланд. Ферштейн нуур дойч унд алес ебалайтунг!
Офицер полиции попытался что-то втереть нам по-английски, но мы вертели головами и твердили: «Дойче туристен, алес ебалайтунг»! Поняв, что допрос невозможен, и, не желая возится со странными отморозками, полицейские отпустили нас на берегу, трижды скрестив руки в запретительном жесте и указывая на море.
– Йаа, йаа, мие дас гуд! Данке! – поблагодарил я их, и мы отправились пешком через полгорода за своими вещами.
– Козлы, не дали поплавать!
– Хватит, пошли домой, после трех недель на базе я устрою тебе одиннадцатибальный шторм в постели.
– Напугал ежа голой задницей!
– Господи, в жизни не видел бабы ебливее тебя. Хотя нет, пару лет назад читал про инцидент с одной девицей в израильской армии, она, кажется, была дочерью какого-то офицера.
– Да, да... Это было на Базе ВВС «Неватим». В свои тринадцать девочка ну очень любила секс. Больше полусотни солдат проходили тогда по делу о связи с несовершеннолетней. Представляю, сколько на самом деле побывало в ней!
– Да уж, выдающаяся девица! Поиметь роту мужиков в тринадцать лет, а может и не одну, это круто! Против нее ты просто монахиня.
– Монахиня? Лучше бы тебе язык обрезали, а там пришили... Девочка как девочка, просто любит мальчиков. Кстати, она не стала наговаривать на солдат даже под давлением военной полиции, однозначно заявив, что о своем возрасте она врала, а с солдатами спала потому, что хотела этого и не подвергалась давлению или же насилию. Само благородство. Ее есть за что уважать!
– Никто с тобой и не спорит.
– А ты поспорь!
С Ленкой никогда не было скучно. Мы то ласкались, словно котята, то дрались без причины, просто забавы ради. Она могла устроить истерику на ровном месте, а через пять минут впасть в отстраненную задумчивость, но уже спустя четверть часа гореть от возбуждения, как вулкан Кракатау. За один день с ней я проживал больше эмоций, чем за предыдущую неделю. Надо признать, временами Ленка пугала меня, потому что частенько в своих играх она переходила все грани разумного, но, наверное, это и привлекало тогда меня в ней. К ночи, утолив с лихвой жажду секса, и доведя друг друга до исступленного состояния, когда сношение больше не приносит наслаждения, а лишь страдание измученному телу и боль в паху, мы вышли к морю.
– Натравили на нас полицию! Я сожгу будку этим пидорасам!
– Мы никому не будем мстить и ничего не будем жечь! – я силой оттащил Ленку, вооруженную зажигалкой и шматом сухих водорослей от деревянной вышки спасателей, уже безлюдной во втором часу ночи.
– Да ладно. Никого же нет. Представляешь, как красиво будет гореть! Неужели тебе никогда не хотелось сделать что-нибудь такое? Сжечь вышку уродам, что испортили тебе купание, или разнести бейсбольной битой окно тому мудаку, что сигналит тебе без повода на перекрестке?
– Да, да, взорвать отделение налоговой инспекции или приставить к голове отвратительного орущего ребенка пистолет и вынести ему мозги на глазах его ебанутой мамаши, которая вместо того, чтобы всыпать ремня маленькому говнюку, сюсюкая, уговаривает невменяемого хулигана успокоиться. Меня регулярно посещают такие желания, но халабуду спасательной службы мы все равно поджигать не будем.
Ночью шторм разразился с еще большей силой. Огромные волны откатывались далеко назад, оголяя морское дно, словно набираясь сил, и с яростью дракона, пенясь и вздымаясь уродливыми горбами, обрушивались на берег.
– Искупаемся? Или тебе слабо?
Я с недоверием посмотрел на раздевающуюся Ленку:
– Ночь. Штормовое море. Два обдолбанных человека пытаются взять друг друга на слабо. Тебе не кажется, что это начало дурного сюжета?
– То есть слабо?
Я сбросил шорты и достал из кармана плавательные очки «Диодора»:
– Если такая смелая, забегаем в море на счет три между ударами волн.
– Три!
Нужно отдать должное, плавает Ленка невероятно технично. Годы занятий синхронным плаванием не прошли для нее даром. Движения ее были плавными, но очень мощными и эффективными. Несмотря на все усилия, я изрядно отставал. Мы удалялись от берега слишком быстро, и это заставило меня беспокоиться. В зимний период Средиземное море бывает очень коварно – порой на поверхности действуют сильные отливные течения, очень быстро уносящие в открытое море беспечных туристов. Лена сбавила темп и позволила себя догнать лишь тогда, когда берег уже давно скрылся за горизонтом, и, даже подбрасываемые высокими гребнями волн, мы уже не могли рассмотреть суши. Темнота и бескрайнее бушующее море полностью окружили нас.
– Ну что, может уже пора повернуть назад?
– Так ты сдаешься?
– Сдаюсь? – удивился я – а в чем спор? Если бы ты заранее предупредила, что у нас соревнование, кто дальше заплывет, то я бы захватил с собой пару сэндвичей и бутылку воды, тогда мы бы спокойно могли херачить до самого Кипра.
– Да, глупый спор вообще-то. Ты смотрел фильм «Гаттака»?
– Может быть, тысячу или полторы тысячи раз. Это мой любимый фильм. Но, строго говоря, это состязание братьев «кто дальше заплывет», одно из немногих слабых мест сюжета.
– Да, весь этот сценарный ход нужен лишь для гениальной фразы: «Я никогда не берег сил на обратный путь».
– Наверное. Мне всегда казалось странным, с чего его генетически совершенный и здоровый брат начинал тонуть.
– Ну, ведь тонут же люди…
– Только те, которые не умеют плавать.
– Севенард, чушь! Тонут в основном те, кто умеют плавать.
– Не верю я в этот расхожий бред! Ну, как можно начать тонуть с бухты-барахты? И эти бабушкины байки, мол, ногу свело – полная ерунда! Даже если мне не то, что сведет, парализует обе ноги и обе руки, я все равно не пойду ко дну. А если люди, умеющие плавать, и тонут, то только в результате нападения акул, каких-нибудь ядовитых тварей, возможно, от внезапного инфаркта или легочной эмболии, которые бы не оставили шансов и на суше.
– Хер его знает, как можно утонуть, но многим это удается. Ладно, ты прав, бредовая была идея плыть в открытое море наперегонки.
Развернувшись, мы начали грести к берегу, ориентируясь по светлому пятну на небе, очевидно образованному городским уличным освещением, но, несмотря на все усилия, за следующий час мы так и не увидели очертаний суши. Казалось, что мы гребем на месте. Наши старания лишь компенсировали морское течение.
– Лена, мы так никуда не продвинемся.
– Тогда нужно поднажать, как следует.
Сменив брас на баттерфляй, и ударяя по воде могучими сокращениями всего тела, Ленка рванула вперед словно торпеда. Я даже не дернулся вслед за ней. Баттерфляй - невероятно динамичный и потрясающе красивый стиль, но, к сожалению, столь же энергозатратный. Я не сомневался, что продолжительно поддерживать такой бешеный темп невозможно. И уже очень скоро, метров в семидесяти от меня, в полной темноте замаячила светло-зеленая подсветка ее G-Shock. Так как перекричать шум шторма было совершенно не возможно на такой дистанции, я зажёг подсветку на своих часах и замахал ей в ответ. Сблизившись, мы снова перешли на брас.
– Хреновы наши дела! Обычно на горизонте стоят крупнотоннажные суда, что-то сегодня я не вижу их огней. Может из-за плохой видимости.
– Вероятно, но плыть в открытое море в надежде встретить судно, которого там может и не оказаться – не самая здравая идея.
– Тогда просто расслабимся. Шторм рано или поздно уляжется.
– Может через сутки, может через двое…
– Севенард, прекрати наводить панику, тем более, что у тебя плохо получается.
– Неужели?
– Я видела настоящий ужас в твоих глазах, когда на тебя набросился и чуть не зализал до смерти соседский кокер-спаниель. Твое лицо выглядело несколько иначе.
Лена легла на спину, раскинув руки и ноги, я также улегся рядом, взяв ее за руку.
– В дурацкую ситуацию влипли.
– И все же есть что-то умиротворяющее в этом. Вот так вот, расслаблено качаться на огромных волнах... Жаль, звезд с Луной не видно.
– Если бы на небе светила Луна, то не было так темно, как в жопе негра. Подержи меня. Я хочу писать, но не могу сосредоточиться при такой качке, когда еще приходится ритмично помахивать руками и ногами.
Подплыв под Ленку, я вдохнул полные легкие воздуха для большей плавучести, и обхватил ее за плечи:
– О, чувствую, тепленькая водичка пошла.
Закончив, Лена обернулась ко мне, и, крепко обнявшись, мы слились в поцелуе, наверно самом романтичном и самом нежном в моей жизни. В поцелуе, который могут подарить друг другу только два человека, застрявших в открытом море и окутанных кромешной тьмой. В этот момент тепло от соприкосновения наших тел в прохладной и совсем не дружелюбной среде приносило особое успокоение, вызывая невероятный прилив нежности.
– Ты так прекрасна сейчас и, кажется, я люблю тебя. Я знаю, что в моих устах это звучит слабо, ведь я сильно девальвировал эти слова, бесцельно расточая их каждой женщине в момент близости. Но сейчас это действительно нечто большее.
– Может быть и я влюблена в тебя. Но если мы выберемся, считай, я не говорила тебе этого.
Я еще сильнее прижал ее к себе.
– Ленок, поплыли назад. Я уже был в такой ситуации. Из-за формы волны, набегающей с моря, которая имеет крутой фронт и пологий скат, тебя резко подбрасывает на гребень, и затем ты скатываешься с волны, словно с горки. Так каждая следующая волна затягивает тебя в море все дальше. Поэтому, как только почувствуешь, что сзади подкатывает и ноги только-только начнет забрасывать на гребень, сразу же заныривай на глубину высоты волны. Сейчас они довольно большие – метра полтора. Попробуй, ты нащупаешь ритм. Тогда набегающие волны не будут затягивать в море, а, наоборот, будут придавать дополнительный импульс.
Через пару часов довольно изматывающего плавания мы рассмотрели на горизонте берег, а еще через сорок минут уже обессиленные выползали на пляж. Нас отнесло около километра к югу от того места, где мы оставили вещи. Пляж здесь был диким, а в воде встречались крупные валуны. Мощная волна шваркнула меня ребрами об один из таких камней, а Ленка здорово рассадила себе бедро, но это были уже мелочи. Я буквально заполз на рухнувшую от усталости подругу, и, крепко обняв, нежно вошел в нее, отстранив вбок полоску ее трусов. Конечно, это был не порыв страсти, да у меня и не осталось сил на какие бы то ни было телодвижения, лишь желание слиться в одно целое с очень близким человеком, почувствовать тепло друг друга каждой клеткой, выразить каким-то образом нечеловеческий прилив нежности, накативший на нас обоих.
В какой-то момент она потянула меня за волосы на затылке, разорвав наш поцелуй:
– Это из-за тебя, гаденыш, мы влипли в такое дерьмо.
– Из-за меня? Ты первая полезла в воду!
– Да, но любой другой остановил бы меня, назвав сумасшедшей! Этим бы все и ограничилось.
Я улыбнулся:
– Знаешь что, а, пожалуй, спалим будку к чертовой матери!
До самого рассвета мы провалялись на песке, будучи не в силах оторваться друг от друга.
хорошо там, где мы есть.
