Рассказы и повести.

[Myrzik61]

Я публикую повесть, написанную по мотивам моего последнего круиза. Вот этого. К восходящему солнцу на «Бродяге морей»: круиз, Япония, Voyager of the Seas, сентябрь 2013 Сначала может показаться, что она не про круиз, но это только сначала.
Что еще. В моей семейной жизни не было подобных этапов, муж меня не бросал - то есть, это не про меня. Но какие-то события происходили со мной, или просто подсмотрены, подслушаны, или кем-то рассказаны. Взгляды на ситуации и окружающий мир, естественно, мои.



Две королевы



ГЛАВА 1. КОРОЛЕВА.[/b]



Меня зовут Елизавета, и я королева. С таким именем нельзя не быть королевой. Так мне сказала бабушка, когда мне было года три. Или четыре. И я поверила. Только об этом моем королевском статусе никто теперь даже и не подозревает. Все считают меня обычной подмосковной неудачницей. Не то, чтобы я была совсем уж никудышной, но и удачливой меня тоже назвать нельзя. Скорее – так, серединка на половинку. Хотя мой муж считает меня страшно везучей. Он мне так и говорит: « - Тебе очень повезло, ты замужем. Подруги вот твои кто в разводе, кто и не выходил замуж. А тебе очень, очень повезло» При этом насчет того, что и ему повезло – он-то тоже женат, я ни разу от него не слышала. Видимо, ему со мной не так повезло, как мне с ним. Его мама, моя свекровь тоже считает, что в виде ее сына мне достался совершенно незаслуженный подарок судьбы. « - Как же тебе с Димой повезло», - вздыхает она при каждой встрече, чтобы я не забывала, какая в виде Димы на меня свалилась благодать. Благодать же эта свалилась на меня ровно пятнадцать лет назад в холодный февральский день, и сегодня, как раз, должно состояться всенародное празднование с поздравлениями, поцелуями, тортом и неизменной всеобщей руганью под конец. Так что, дел у меня сегодня невпроворот. И, хотя сегодня и суббота, но уже давно долго и противно звенит будильник в моем телефоне. Ну очень долго и противно. Я специально выбирала самую противную и самую громкую мелодию, чтобы побыстрее вставать. А получается все наоборот. Я каждый раз лежу и жду, когда же он (будильник) заткнется, чтобы полежать еще несколько секунд в приятной тишине, и только потом, в тишине же вылезти из постели. Я по жизни сова. Самая совиная сова, какую только можно себе представить. И в субботу с удовольствием проспала бы безмятежно часов до двенадцати. Ну, или до одиннадцати. Или, хотя бы, до десяти. Ну, до девяти хотя бы!!! Почему же долбаный будильник надрывается в полвосьмого? А это потому, что и Дима, и его семья самые ранние жаворонки из всех, какие только бывают на свете жаворонки. Поэтому гости у нас всегда собираются к двенадцати, хотя мне было бы удобнее, скажем, в три. Моим родителям, кстати, тоже. Можно, конечно, спросить, почему же не я назначаю время, если праздник мой, и гости собираются в моей квартире? И готовить все мне. Или, почему тогда уж выбирают не мои родители? А хрен его знает, почему. Да… королева я какая-то странная, неправильная такая королева. Сама себя особо не лелею, другие тоже относятся ко мне без пиетета. Ну да ладно, надо вставать, дел же невпроворот. Может, мне и удобнее в три, а придут-то в двенадцать.
Выползаю из постели - Дима уже давно телек смотрит. Рекламу. Актриса рекламирует какой-то дешевый крем (на дорогой, или хотя бы, средний наши актрисы, видимо, не зарабатывают – все, как одна копеечными пользуются, если верить рекламе, конечно). Эта пошла дальше других – обещает за что-то там подарить коробку этой прелести со своим автографом. Вот, нафига мне ее автограф? И не ее, а чей-нибудь еще тоже без надобности. Кому и зачем может быть нужна чья-то подпись, если, конечно, это не подпись на важном документе. Например, на приказе о повышении зарплаты. Совершенно непонятно с этими автографами. Всем нужны, а мне не нужны. Может, это со мной что-то не так. Может, я какая-то особо бесчувственная? Реклама совершенно не подвигает меня к покупке втюхиваемого товара, а, чаще всего, наоборот, отвращает от него. Вот, например, я вполне могла бы за чашкой чая уговорить пару сникерсов, но когда я впервые услышала это отвратительное «Не тормози, сникерсни», данный продукт перестал для меня существовать. Я не хочу «сникерсать». Я хочу пить чай с шоколадкой. Не говоря уже о том, что чем активнее и пышнее рекламируется товар, и чем дороже обойдется вся эта морока, тем выше будет себестоимость. А заплатят-то все равно, в конечном итоге, покупатели. Я же принципиально не хочу оплачивать походы по квартирам чудака со стиральным порошком, и прочий запредельный маразм… Вечно мои мысли живут как бы отдельно от меня – сами по себе возникают, сами петляют по каким-то неведомым закоулкам, и очень часто не вписываются ни в какие общепринятые рамки. Не то, чтобы я была по натуре анархистка, или нигилистка, но не монархистка точно…
Усилием воли заставляю себя подумать исключительно о своих прямых обязанностях. По крайней мере, в ближайшие два часа. Заливаю куриные ножки смесью из майонеза, томатной пасты, тертого чеснока и красного вина, ставлю в духовку. Этому меня научила тетя Лариса, мамина сестра. У нее получается невероятно вкусно. Надеюсь, у меня тоже выйдет ничего. Хотя и не гарантирую – то, что как-то, само собой, непринужденно и шикарно получается у других, совсем не обязательно так же выходит и у меня. А уж за теткой в кулинарных потугах мне точно не угнаться. Из всей многообразной домашней мороки это единственное, что она признает необходимым, и на что готова потратить часть своего дня. В доме у нее бардак всегда и навечно, себе самой внимания она уделяет не больше, чем жилищу. Не могу сказать, чтобы я была хоть каплю аккуратисткой, но грязь в тети Ларисиной квартире вызывает недоумение даже у меня, чего уж говорить про нормальных людей. Одевается тетушка в какие-то допотопные обноски, немыслимые до такой степени, что идти рядом с ней по улице не очень удобно, и при этом не стесняется кокетничать с каждым попавшим в поле зрения мужчиной... Но, какой она печет «Наполеон», с заварным кремом на сливках и яйцах, и какие корзиночки с тем же кремом и орешками! Многие пытались повторить, не вышло ни у кого. Я, понятно, и не пыталась. Но, куриные ножки вполне могу осилить.
Начинаю нарезать салаты. Овощи сварены еще вчера вечером. Моя свекровь, Софья Николаевна, этого не одобрила бы, да как она узнает, когда я их варила. Мне сегодня надо еще и себя в порядок привести, не разорваться же. Хотя мы с теткой и родная кровь, но приоритеты у нас разные. Я, вот, без косметики и нарядного платья к гостям не выйду. Но, ни холодцом, ни сациви, и уж, конечно, домашним наполеоном и корзиночками, не порадую. Подозреваю, что гости выбрали бы последнее. На что им моя косметика. А вот, сациви, наполеон, слоеный пирог с лимонной начинкой, думаю, пришедшим в гораздо важнее моего внешнего вида. Но что поделаешь, есть же еще и мои интересы. Да, сплошные противоречия… А ведь это я просто еду готовлю. Что было бы, если бы я занималась каким-нибудь серьезным и важным делом?!
Без пятнадцати двенадцать. В принципе все готово, накрываю на стол. Звонят в дверь – это Димина мама. У нее для меня подарок. Книжка «Советы молодой хозяйке». Вообще-то, я уже не очень молодая хозяйка, мы как раз пятнадцатилетие нашей совместной жизни отмечаем. Или, это мне так тонко намекают, что я так себе хозяйка, и мне необходимо подучиться?
Софья Николаевна вздыхает и смотрит на часы. И опять вздыхает, и опять смотрит: мои родители опаздывают уже минут на пять. Или на семь. И, наверное, скоро будет на десять – они-то ведь не жаворонки и не требовали назначить прием на двенадцать. Им, как раз, удобнее было бы в три. Но, почему-то, у нас все всегда так, как удобно Диме и его маме. И как что-то изменить – не представляю.
- Может, мы уже сядем за стол? - это Дима.
- Ох, ох, ну как же, как же, это же Лизины родители. Мы должны подождать. Мы подождем еще… минут пять подождем. - это Софья Николаевна.
- Мы не будем садиться за стол без моих родителей - это я.
- Но они же опаздывают! - Дима.
- Ну да, ну да, нам придется ждать, нам всем придется ждать. - Софья Николаевна.
Я навожу последние штрихи на праздничном столе: приношу салфетки, зажигаю свечи.
- Лиза, а ты что, в этом году не делала соленья? - свекровь критически оглядывает стол.
Сейчас февраль, а месяц назад, на Димином дне рождения, мы уже говорили о том, что я не делала солений, и не собираюсь их делать в дальнейшем. Вот откуда, интересно, в феврале возьмутся сделанные мною банки с помидорами, если мы уже выяснили, что я не сделала их осенью? Зимой, ведь, даже самые отъявленные фанаты не консервируют овощи.
- Это ж такая экономия, такая экономия. У хорошей хозяйки обязательно должны быть соленые помидоры! И огурцы должны быть! И перцы! Баклажаны!
Я, кстати, на заре нашей семейной жизни, наслушавшись подобного бреда, накупила три тонны всех этих помидор-баклажан, банок трехлитровых накупила, крышек. И принялась всю эту байду закрывать. И вот, какой из всей этой мороки я сделала вывод. Соленые помидоры - это ни фига не экономия. Это прорва потраченного времени, денег тоже прорва, и, мало того, получается какой-то совершенно ненужный продукт, который едой нормальной, собственно, и не является. Ну, соленые огурцы же не поешь на завтрак, или на ужин. Все равно подашь на стол все то же самое, что было бы без этих огурцов, ну и еще их до кучи. Витаминов никаких в консервах тоже нет, и ничего другого полезного нет. В общем, вся эта засолка – в чистом виде мазохизм. А я мазохисткой, как раз, не являюсь. Поэтому ничего и не консервирую. А пару огурчиков для «оливье» покупаю на рынке за копейки. Из коридора доносится вой туалетного бачка « - Ууу-уу». Он воет так каждые минут пять-десять. Димина мама в шоке: « - Как вы живете! Лиза, у тебя все ужасно запущено!»
Наконец, мои родители. У них тоже для меня подарок. Или для нас с Димой. Но, скорее, для меня. Две стеклянные птички из «Евродома». Там все очень красивое и очень дорогое. И еще белые розы на длинных ножках, пять штук.
Моя мама, кстати, в отличие от Диминой, совсем не считает, что мне повезло. Она, как раз, считает, что мне, наоборот, очень даже не повезло, и папа согласен с ней, хотя он крайне редко соглашается с мамой. Ну, хоть один положительный момент от нашего брака уже есть - родители в кои-то веки не перечат друг другу.
Софья Николаевна спохватывается:
- Лиза, закрой все форточки, меня продует.
Конечно, продует – на дворе февраль. А она в тонкой кофточке на лямочках
Мама: - Вы могли бы одеться потеплее. Лиза, дай Софье Николаевне какую-нибудь кофту.
Софья Николаевна: - Я не хочу кофту. Я оделась красиво! (С чего она взяла, что это все это хоть капельку красиво?) Я хочу, чтоб вам всем приятно было! Вам же приятно?
Я (себе под нос): - Ни капельки.
Мама: - Я совершенно спокойно переживу, если Вы наденете кофту.
Папа: - Мне вообще все равно, кто что наденет, и кто что закроет. Я уже есть хочу.
Софья Николаевна: - Какие вы все черствые, бездушные люди. И совершенно обо мне не думаете! А я ведь для вас старалась, чтоб вам было хорошо.
Мама: - Спасибо, конечно. Но я люблю свежий воздух.
Я: - Садитесь за стол, пожалуйста.
Курица слегка пригорела – я ж не тетя Лариса. Но, совсем капельку, в общем, ничего. А салаты - так те вообще отличные, там же нечему пригореть. Всякие сыры-колбасы – их я вообще не готовила. Тут придраться не к чему. К соленым огурцам тоже не придерешься, как придраться к тому, чего нет? Торт я купила готовый. Софья Николаевна меня и за это тоже, конечно, осуждает, да на мне уже столько всяких косяков, что одним больше, одним меньше…
Мама: - Кто это так воет в коридоре?
Я: - Это бачок.
Мама: - Кошмар! Дима, как у тебя все запущено!»
Свекровь: - За этим жена должна следить. Вам надо было больше внимания уделять воспитанию дочери. Лиза плохая хозяйка. За мужем ухаживает кое-как. Мой сын так с ней мучается.
Мама: - Да Вы бы сына своего воспитывали! Вырастили бездельника – ни денег не зарабатывает, ни дома ничего не делает.
Папа (отрывая взгляд от телевизора): - Что творят американцы, куда мир катится!
Бачок в туалете: - Уу-ууу.
Когда ж этот день закончится! Мы выходим на улицу проводить дорогих гостей.
- Ты опять не надела шапку - это мама.
- Как же тебе с мужем повезло - это свекровь.





ГЛАВА 2. ПОВСЕДНЕВНОСТЬ


Проводив, наконец, раздраженных родственников, возвращаемся домой. Из-под дивана выбирается рыжая Муся, наша кошка. Ну, если быть точной, то моя кошка. Она терпеть не может гостей и всегда пережидает их приход под диваном (где-то я ее понимаю, некоторые моменты я и сама рада бы переждать под диваном, только, боюсь, гости меня бы неправильно поняли, да и не влезу я под диван, несмотря на небольшие габариты). Дальше расходимся все по интересам. Уставший Дима – лежать на диване и смотреть футбол, голодная Муся - трескать вискас, я, понятно, - мыть посуду, стирать скатерть, чистить плиту…
Как только мы начали жить вместе, я предложила разделить нехитрые домашние дела пополам. Молодой муж страшно обиделся: « - Ну, Котик, какая ты нечуткая. Я ж с работы пришел, уставший. И завтра мне на работу, и послезавтра. Что ты мне вместо отдыха, посуду мыть предлагаешь?» А я, интересно, откуда пришла? И мне, что ли, на работу завтра не надо? Поскольку склоки и дрязги с королевским достоинством несовместимы, я плюнула, и спорить не стала. Хрен с ним, пусть лежит на диване. Все равно, даже если и помоет посуду, то отмоет ее плохо. Наверное.
Когда он предложил усовершенствовать ведение мной домашнего хозяйства и рассказал, как надо все делать: « - нечего возиться постольку каждый день, ты приготовь за полчаса вперед на неделю», я решила, что он идиот. А что взять с идиота?
Почему-то некоторые домашние дела я делаю почти с удовольствием, некоторые - безразлично, автоматически, даже не замечая их. А некоторые прямо с отвращением. Дима меня за это осуждает: « - Не любишь ты заниматься домашним хозяйством» А где, интересно, можно найти такую дуру, чтоб с наслаждением, скажем, драила унитаз? На диване-то лежать всяко приятнее. Но, даже, если не зацикливаться на мытье унитаза, то, вот, я ужасно не люблю вдевать одеяло в пододеяльник. А подушки в наволочки – нормально. Или, вот, мужские рубашки с длинным рукавом гладить терпеть не могу, а с коротким – пожалуйста.
Кстати, и у Димы, и у его мамы много нареканий по поводу ведения мной домашнего хозяйства, и они в два голоса пытаются научить меня все делать хорошо. Если маму Димину я слушаю молча (меня с раннего детства приучили к вежливому обхождению со старшим поколением), то Диме каждый раз объявляю, что все домашние дела буду делать одним единственным способом - так, как я это делаю, и никак иначе (к вежливому обращению с моим поколением меня тоже, конечно, приучили, но не до такой степени). Дима всегда грустно замечает, что тогда он не сможет быть полностью счастлив, но, раз я такая, придется терпеть. Ну и, понятно, что все эти споры, как мне ловчее делать мои же дела, длятся уже пятнадцать лет.
Я приоритеты выстроила следующим образом. Сначала постирать-погладить - на работу в чем-то надо идти. Поесть приготовить - если в доме не окажется завтрака-обеда-ужина, то даже и не знаю, как Дима это перенесет. А с уборкой – тут как карта ляжет: есть время – уберусь, нет времени – увы… Отсутствие должной уборки, правда, мой дорогой тоже плохо переносит. К его большому сожалению, я не патологическая чистюля. Да, не особо ему со мной повезло…
Иногда муж все же берется мне помогать. Если ему на глаза попадется сковородка, в которой только что жарили свинину, то он обязательно извернется, и сложит в нее что-нибудь практически чистое. Например, чайные блюдечки, или тарелку, на которой всего лишь яблоко полежало. И все это зальет водой для пущей помощи. Видимо, чтобы я форму не теряла, или чтобы жизнь медом не казалась. Потому что даже идиоту понятно, что теперь все то, что можно было просто ополоснуть водой, надо отмывать двух сторон мыльным средством, а потом смывать еще это самое средство. На мое возмущение и требование больше так не делать, Дима обижается: « - Не ценишь ты своего везения. Мало того, что ты замужем, так муж тебе еще и дома помогает» Есть, правда, легкий выход из этого затяжного конфликта - купить посудомоечную машину. Но Дима против. Он считает, что незачем тратить деньги на такую ненужную вещь, тем более, это совсем не сложно – посуду помыть. Еще мой дорогой всегда помогает мне убираться в ванной. Это происходит каждый раз, когда я собираюсь стирать и кладу в раковину шланг для слива воды. У нас так установлена стиральная машинка, что наливается вода по каким-то скрытым трубам, а выливается по гибкому шлангу в раковину. Я запускаю стирку и ухожу на кухню, а когда в ванную заходит Дима (не специально, конечно, а по своим делам), то он обязательно помогает мне – убирается в ванной. Его уборка заключается в том, что он вынимает шланг из раковины и аккуратно (Дима очень аккуратный) пристраивает его внизу у стенки. Так, чтоб на глаза не попадался, а то не эстетично это – шланг в раковине, а Дима – эстет. Ну, и, понятно, что как только заканчивается режим стирки и начинается полоскание, вся вода оказывается на полу. Кто ее вытирает, я думаю, тоже не надо объяснять. Поэтому стирать я стараюсь, когда Дима уже спит - так оно проще, с сухими полами.
Сквозь вопли болельщиков и трескотню футбольного комментатора прорывается тяжелая, заунывная мелодия. Соседи сверху купили своей девочке пианино. Почему-то из всего многообразия детских (и не детских) мелодий она выбрала только одну, «жили у бабуси два веселых гуся» И слова и музыка, в общем-то, не самые приятные. И играет детка, как будто сваи заколачивает. А когда это сто раз на дню… Мне надоело на вторые сутки. Встретила вчера Таньку, молодую бабушку юного дарования. « - Мы, говорит, Оленьке пианино подарили. Да тебе, наверное, слышно же» Мне слышно, да. «Один серый, другой белый, два веселых гуся» Лучше бы было не слышно. Когда ж Оленька в школу-то пойдет? Не в этом году, точно.
А я раньше думала, что хуже футбольных комментаторов никого нет. Оказывается, есть, и это Оленька с ее пианино. Нет бы, они ей вышивальный набор какой-нибудь подарили. Или раскраски.
Оленька, наконец, уходит спать, остается только футбольный комментатор. Их я тоже не люблю. И вообще телевизор не люблю. Даже ненавижу. И чем дальше, тем эта ненависть крепче. Но тут все объяснимо. Дома мы с Димой бывает примерно в одно и то же время, комната у нас одна, и диван, естественно, тоже один. И на этом единственном диване всегда лежит Дима, и, что еще хуже, с пультом от телевизора. И все, что я не хотела бы слышать и не хотела бы знать, насильно лезет в мои уши. Но когда вдруг случаются редкие проблески чего-то интересного, и я только начинаю прислушиваться, Дима моментально переключает канал, и мне еще ни разу не удалось услышать вторую половину заинтересовавшей меня фразы. Он это делает не нарочно, не назло, просто данный момент для него не важен. Мне же такой баланс нужного – ненужного ощутимо портит нервную систему. Поэтому, чем дальше, тем все больше я ненавижу телевизор. От него я постоянно узнаю все, чего знать не хочу, и никогда ничего из того, что хотела бы. Когда-то я попыталась донести до своего мужа простую мысль, что перед тем, как переключать каналы, надо спросить у окружающих (у меня то есть), одобрения, но ни малейшего понимания не встретила. Более того, он сильно удивился: « - Это же я смотрю телевизор. Зачем же я буду спрашивать?» У меня уже давно вызревает желание подпортить что-нибудь в мерзком ящике, а то я так с ума сойду. Я, определенно, готова остаться совсем без телевизора.
Все переделала, обо всем передумала. До того, как Дима заснет, есть немного времени друг для друга. Должно же у нас быть какое-то общение. Я умещаю на ладошку полученных в подарок стеклянных птичек и сажусь на край дивана. Мой дорогой отрывается от телевизора: « - Всегда твои родители дарят что-нибудь ненужное. Вот птички эти – зачем они нам? А цветы – вообще напрасная трата. Завянут через три дня. Ты бы намекнула им, что лучше деньгами» Может, его маме тоже намекнуть? Интересно, каков денежный эквивалент потрепанной брошюрки с дурацкими советами? Тем более, что ответы на любые вопросы есть в интернете. А птички мне, как раз, очень нравятся. И с цветами как-то праздничнее в доме. Да… общения не получается.
Я красиво устраиваю птичек в серванте, беру Мусю на руки и сажусь с книжкой. Чешу рыжую шерстку, грызу яблоко. Дима спит. Ужасно завидую его способности засыпать за несколько секунд, а утром просыпаться без будильника и вставать не по принуждению, а просто по желанию. Мне же надо не меньше часа, чтобы заснуть, и сама я не проснусь до обеда. С Димиными привычками жить куда удобнее, чем с моими. Особенно, если с утра на работу. Сколько раз я пыталась перестать быть совой и превратиться в жаворонка – ничего не выходит. Совам-совиное, жаворонкам – жаворонковое. Зарождающуюся зависть прерывает телефонный звонок. Это, конечно, мама. Мы всегда болтаем перед сном. Каждый раз, когда ей просто плохо слышно, или случается посторонний шум, она многозначительно предупреждает:
- Вот видишь, видишь, это нас подслушивают!
- Кто подслушивает?
- Как, кто? Спецслужбы!
- Кому мы нужны с нашими глупостями? Зачем это все спецслужбам?
- Не знаю, зачем! Но, ведь, подслушивают!
Тем, кто нас подслушивает, я, конечно не завидую... Конкретно сегодня они бы узнали, что если бы пятнадцать лет назад я слушала маму, то не вышла бы замуж за не пойми кого, а вышла бы за очень даже пойми кого, и тогда мама была бы за меня спокойна, а так она неспокойна. А если бы до этого я хорошо училась, то было бы еще лучше - у меня была бы нормальная работа, и тогда моему, и ее тоже, счастью не было бы границ. Но, поскольку я делала все как раз наоборот, то границы счастью есть, и они, к сожалению, невелики.
Впрочем, если среди подслушивающих есть незамужние или плохо учившиеся девушки, то они из всего этого могли бы сделать правильные выводы, и наилучшим образом устроить свою личную жизнь, а также и карьеру.
Почему мама так не любит моего мужа – для меня, в общем-то, загадка, он ни разу ей не нагрубил, и ничего другого плохого не сделал. Да он вообще никому ничего плохого не сделал. И никому ни разу резкого слова не сказал, по сравнению с ним я просто хамка. Но, в одном мама определенно права: Дима несколько прижимист. Мама, правда, выражается более категорично: скупердяй. Он, конечно же, никакой не скупердяй. Хотя цветы к празднику мог бы принести. Было бы сейчас два букета. А может быть, он бы и принес, если бы больше зарабатывал. И еще что-нибудь. Даже много всего. Просто у него зарплата маленькая. А была бы большая, так он все бы мне купил. Все, что я бы только захотела. Наверное. У меня, откровенно говоря, зарплата тоже очень и очень так себе. Нас здорово выручает полученная в наследство от бабушки квартира. Несмотря на наличие целой кучи родственников, двухкомнатная хрущевка досталась мне одной. Причем, объявила об этом бабушка еще при жизни. Слова были какие-то другие, более корректные, а смысл примерно такой: « - Вы все умные, вы себе заработаете. А Лиза дурочка убогая, ей квартира нужнее. Она ее сдавать будет, и не пропадет» Тезис, что я дурочка ни у кого возражений не вызвал, а вот утверждение, что мне квартира нужнее, родило бурю негодования, никакого толка не возымевшего. Так что, теперь мы сдаем эту квартиру, и не печалимся о зарплате. И букет цветов наш бюджет, конечно бы, выдержал.
Да фиг с ними, с цветами. Самое скверное - это то, что мой дорогой ни за какие коврижки не соглашается заводить детей. Впрочем, сейчас, наверное, уже мне и поздно. Да и вообще уже поздно. Пойду-ка я спать. Только сначала чаю выпью.




Глава 3. Нелюбовь.


Опять утро, опять суббота. Лучи солнца просачиваются сквозь оранжевую штору, и комната подсвечена мягким теплым светом. В лучиках плывут пылинки, и на них приятно смотреть, как будто это не пылинки, а какие-то волшебные флюиды. Почему я решила, что будет хороший день? Только потому, что солнце подзолотило пыль в плохо убранной мной комнате? Или потому, что я вообще всегда надеюсь, что будет все хорошо?

Сначала и было хорошо. Обнаружив, что Димы нет, я устроилась в кресле с большой чашкой кофе и тарелкой бутербродов. И Муся разлеглась у меня на коленях, и ела колбасу из моих рук, и мурлыкала, и осторожно толкалась лапкой, когда у нее заканчивалась колбаса. Под уютное мурлыканье я выскользнула из мира реального и погрузилась в мечты. Сейчас, вот, откроется дверь, и войдет Дима, с букетом из нежно-кремовых роз на длинных, толстых стеблях. Я люблю, когда на длинных и толстых. И еще с бутылкой шампанского, хорошо бы французского. И, чего уж мелочиться, с объемным свертком, в котором окажется, конечно же, норковая шуба. Черная. Или голубая. Нет, черная. И, до кучи, еще с цветным конвертом, в котором лежат две путевки куда-нибудь к теплому морю. Мечтать, так мечтать. Для себя не жалко, как говорится.

Сбылось только одно – открылась дверь и вошел Дима. Остальное все было не так.
Был он серьезен и торжественен, как будто собрался предложение мне делать. А он и сделал предложение, только, как раз, обратное. Точнее, это было даже не предложение, а ультиматум, поскольку на этот раз моего согласия никто не спрашивал: « - Ты знаешь, говорит, - я полюбил другую. И собираюсь жениться на ней. Так что, нам надо теперь извернуться, и половчее устроиться отдельно друг от друга. Я тебе сейчас расскажу, как будет лучше всего. Мы могли бы, конечно, перестать сдавать бабушкину квартиру, и разъехаться таким образом. Но это, все-таки, приличные деньги, поэтому лучше всего, если ты переедешь к родителям, они только обрадуются. Мы со Снежаной поселимся здесь. А деньги от сдачи хрущевки будем делить пополам, хотя, конечно, поскольку ты одна, а нас со Снежаной двое, то правильнее было бы нам забирать две третьих. Сейчас я тороплюсь, а вечером приду, и мы все это согласуем»
Что это было? Как это может быть? А, я догадалась. Это шутка. Сейчас Дима вернется, скажет, что пошутил, и мы вместе посмеемся. Но разве так шутят? Разве так шутят те, с кем прожито бок о бок пятнадцать лет? Но ведь те, с кем прожито пятнадцать лет, не могут и так поступить? Или могут?
Я все еще сижу в кресле с недопитым кофе и кошкой на коленях. « - Вот видишь, Муся, меня бросил муж. Так запросто и буднично, что я и понять-то толком ничего не успела. Заменил на какую-то Снежану. Наверно, красивую. Девушка с таким именем обязана быть красивой, иначе невозможно. Некрасивая Снежана смотрелась бы неестественно. Правда, я вообще ни одной Снежаны живьем не видела» Муся поднимает рыжую мордочку - она на моей стороне. И ей не нужны никакие Снежаны. Мне тоже. А моему мужу, вот, нужны.
Мне надо это переварить, привыкнуть. Обдумать. Приношу бутылку коньяка и сажусь обдумывать.
Снежана… А я думала, что Снежанами бывают только проститутки на Тверской, или где они там собираются.
А если бы у меня был ребенок, было бы лучше, или хуже? Откуда лучше – ребенок без отца. Хотя, откровенно говоря, не представляю, чтобы Дима мог быть отцом в полном смысле этого слова. Не складывается картинка, как бы он стал нянчиться с кем-нибудь еще, кроме себя самого. Он удивительно трепетно относится к своему покою и комфорту. Интересно, а если ребенка захочет Снежана? Может быть, с ней он совсем другой? Тогда и желания у него другие?
За пятой рюмкой меня застают проезжавшие мимо родители. Они негодуют, какой Дима подлец, но, в то же время рады нашему расставанию. Правда, предпочли бы, чтобы оно произошло по моей инициативе. Коньяк отобрали, зато дали крепкого чаю, и теперь я пью чай и слушаю все эти: « - Мы тебя предупреждали… Мы тебе всегда говорили … Ты, наконец, поняла, что надо слушать родителей… » И от этих наставлений мне одновременно и нудно и хорошо. Я теряю свободу, но приобретаю защищенность. Что мне нужнее? Не знаю сама…
Родители отбывают домой, я остаюсь ждать Диму. В последний раз. Если все это, конечно, не шутка. Но разве, так шутят?
« Не родись красивой, а родись счастливой», - так в пословице говорится. Я красотой, кстати, не обижена. Вполне себе так ничего. Умом, вот, правда, не вышла… А счастьем? Я как-то не задумывалась, счастлива ли я с Димой. И счастлив ли он со мной? Наверное, нет, иначе не происходил бы сейчас этот разговор, не делили бы мы бабушкину квартиру. Да, собственно, и не будем делить. И к родителям я не перееду. При всей своей жадности мой, уже практически бывший, муж ужасно непрактичный. А может, просто глупый. Документы на квартиру, в которой мы живем, ни разу в жизни не посмотрел. Есть и есть. А ее ведь купили мои родители, и спасибо, что им ума хватило оформить на себя. Так что, квартира эта принадлежит моей маме. И по закону, и по справедливости. И уж, конечно, мама не станет ее ни с кем (а с Димой тем более) делить. И бабушка, раз уж считала меня дурочкой, то позаботилась о том, чтобы ее наследство у меня никто не оттяпал (желающие-то были, да никому не удалось). Обо всем этом я рассказываю вернувшемуся (не ко мне, а к дележу квартир) Диме. Он в растерянности:
- Не думал, что ты такая подлая и мелочная. А вот мама меня предупреждала. И где нам с молодой женой жить прикажешь? Это все ведь совместно нажитое имущество, его положено делить пополам! Не захочешь по-хорошему, мне придется подавать в суд. Но, подумай, сколько сил и времени у меня это отнимет. А ведь я так устаю! Давай, лучше, договоримся. Но, только без присутствия твоей мамы.
Как, интересно, он планирует без маминого присутствия делить принадлежащую ей квартиру? Похоже, он, все-таки, немного идиот. Или не немного.
Дима уходит расстроенный. Я оказалась еще хуже, чем он думал. Тишина давит, заняться нечем. Включаю ненавистный ящик. Там «Гости из будущего»

Ева Польна: - Не любовь
Не любовь
Не любовь
Не любовь
Не любовь
Не любовь
Не любовь
Не любовь

Я: - Муся, муж меня бросил.

Муся: - Да и хрен с ним, зачем он тебе нужен.

Я: - Ну, как же, мы были мужем и женой пятнадцать лет. Ты представляешь своими кошачьими мозгами, сколько это - пятнадцать лет? Ты понимаешь ли, что это значит – муж и жена? Это одно целое, одна суть… Точнее, это я так думала. А Дима – нет, не думал.

Бутылка коньяка: - Да наливай уже, чего зря с кошками разговаривать…


продолжение следует

[holostova]

Подписываюсь. Не затягивайте с продолжением, читаю с удовольствием.

[GBR2012]

Класс!!! жду продолжения.

[Myrzik61]

е

holostova, GBR2012 , спасибо. Я продолжаю


ГЛАВА 4. ПЕРЕМЕНЫ

Я никуда не переехала и живу в квартире одна. Родители выставили Димины вещи и сменили замки. Софья Николаевна попыталась взывать к моей совести:
- Вы столько прожили вместе, столько прожили. Ты же как сыр в масле каталась, забот не знала! Твой муж столько для тебя сделал, столько сделал. Он потратил на тебя пятнадцать лет своей жизни! А ты теперь хочешь забрать себе все, что вы вместе годами наживали.
Как мы, интересно, вместе годами наживали бабушкину квартиру? А мамину? Это хорошо, что родители всего этого не слышат. А то сейчас вышел бы неслабый такой скандал. Как только отпала надобность сохранять хрупкий мир и скрывать взаимную неприязнь, слетели маски, и не осталось даже неискренних уступок и ложных улыбок.
- Тебе, выходит, достанется две квартиры, а Диме - что ему достанется?
- Пусть, говорю, забирает все, что хочет. Из того, что наше. Пусть все забирает.
У нас все равно ничего нет, одно барахло.
- Ты издеваешься? - Моя бывшая вторая мама повышает тон - У вас ничего нет. Одно барахло. Ты так и не сумела ничего создать за пятнадцать лет. Ты даже помидоры не закрываешь! Вот, если бы ты закрывала, то на сэкономленные деньги вы могли бы покупать полезные вещи.
Сколько, интересно, она думает, стоят полезные вещи? Во сколько банок помидор можно оценить, например, плазменный телевизор? Я уже и не говорю о том, что и помидоры, и все к ним прилагающееся тоже стоит денег. Какая дрянь лезет в голову в тот момент, когда вся моя жизнь перевернулась вверх тормашками. При чем тут, вообще, помидоры! Я осталась одна, мой муж теперь будет любить таинственную Снежану. Она теперь будет его радостью, его счастьем. Из меня не вышло…
- Елизавета! Ты опять меня не слушаешь! Вот, если бы ты меня слушала, то муж бы от тебя не ушел. Да. Если бы ему с тобой было хорошо, то он ни за что бы не ушел. Погулять бы – мог, это да. Но не ушел бы, и ты была бы замужем. Ты же знаешь, какое это счастье – быть замужем. Особенно за таким мужем, какой был у тебя.
Я, действительно, обычно не слушаю Софью Николаевну. Как всю эту чушь, которую она постоянно несет можно слушать? А тут, вдруг, прислушалась. И призадумалась. А какое, собственно, такое особенное счастье меня хоть раз посетило от того, что я замужем? А от того, что именно за Димой? День свадьбы – да, помню: была эйфория, легкость, наслаждение красотой происходящего; еще некоторое время - состояние светлой радости. А потом только обязанности. И упреки, что я плохо их выполняю, обязанности свои. Не могу сказать, что я была несчастлива, но все счастливые моменты, как-то, не были следствием присутствия Димы в моей жизни.
Ничего этого я вслух не говорю. Меня приучили быть почтительной со старшими. То есть, учили-то меня их уважать. Уважать, естественно, не научили, ибо возраст - не повод для уважения. Как можно уважать кого-нибудь только за дату рождения, всего лишь за то, что его дата случилась раньше твоей? Софью Николаевну я не уважаю ни капельки, и за пятнадцать лет она мне надоела так, как и надоесть-то невозможно. Но вежливо отвечаю, что все квартирные документы у родителей, и вряд ли они их кому-нибудь, включая, кстати, и меня, отдадут. Расстаемся: она недовольна, я безразлична. Поначалу попытки поделить квартиры меня расстраивали, теперь мне все равно. Но какая, все-таки, удача, что все документы оформлены на маму.
В одном моя бывшая свекровь, безусловно, права. Если бы Диме было со мной хорошо, он бы меня не бросил.
Я знаю, что мне сейчас нужно. Тетушкин антистрессовый салат. В юности он всегда помогал мне пережить неприятную ссору, несданный экзамен, разбитый флакон французских духов, а потом я как-то незаслуженно его позабыла. Салат этот по тем временам был совершенно невиданным и неизвестным. В наше время, конечно, никого вообще ничем удивить невозможно, но ничего подобного я не встречала и сейчас. На дно плоской салатницы укладывается слой тертой вареной картошки, на него колечки ошпаренного и охлажденного лука, затем свежий огурец. Каждый слой, понятно, промазывается майонезом. А поверх всего этого кладется заправленная сметаной смесь из кураги, чернослива и изюма. Сразу есть нельзя, обязательно надо, чтобы все хорошенько пропиталось и настоялось. С последним у меня обычно выходит облом. Настояться не успевает. Но помогает все равно. Как только за Софьей Николаевной захлопнулась дверь, я полезла за салатницей.
Оказывается, несмотря на все произошедшее со мной за последнее время, я вполне могу получать удовольствие от жизни. Глубокое кресло. Плед. Тетушкин салат. Полбутылки коньяка. «Амели».

Пустой воскресный вечер. Звонок в дверь. Коробка конфет. Бутыка вина. Но не просто так, не сами по себе. К этому милому сердцу набору в нагрузку прилагается Олег Кузин, сын родительских знакомых. Семейная жизнь Кузина распалась раньше моей, но проистекала при этом гораздо занимательней. Женитьба его была скоропостижна и блистательна. Собственно, по мотивам тех событий можно написать руководство для провинциальных девушек «как выйти замуж за курсанта местного учебного заведения». Подозреваю, правда, что девушки, проживающие в шаговой доступности от этих заведений, ни в каком таком «руководстве» не нуждаются, так как овладели данной наукой в совершенстве, и сами уже могут других поучить. В общем, история женитьбы Кузина стара, как мир и банальна до пошлости, и вполне могла бы послужить основой для анекдота и уроком еще не попавшимся курсантам.
А дело было так. Как-то раз, курсант пятого курса Кузин то ли получил увольнительную, то ли отправился в самоволку (лучше б ему, конечно, было в тот день остаться в казарме и корпеть над учебниками, да беда в том, что на тот момент бедолага об этом не знал). Время было еще советское, развлечений в данном городе не наблюдалось никаких, и Олег с толпой таких же страждущих увеселения молодых людей, прикупив побольше дешевого вина, оказался в каком-то доме. Там случились танцы и близкое знакомство с Наденькой, которое, впрочем, продолжать далее он не намеревался ни за какие коврижки. Славно отдохнув, Ромео вернулся в училище и забыл о своей Джульетте, как он думал, навсегда.
Он-то забыл, да не забыла Джульетта. И вот, в один из серых армейских будней, курсанта Кузина прямо посреди занятий вызывают к начальнику училища. Заходит он в кабинет, и помимо начальника, находит там зареванную девицу, лицо которой кажется смутно знакомым, здоровенную раскрашенную бабищу и плюгавенького, алкогольного вида, мужичка.
Дальше, я думаю, понятно. Незадачливому хахалю предлагается в самые короткие сроки жениться на беременной от него Наденьке, тем более, что будущие тесть и теща нисколько не против счастья молодых, а, наоборот, очень даже за.
Свадьба. Родители невесты довольны и счастливы, родители жениха в прединфарктном состоянии: жена сына виделась им несколько другого воспитания и другого происхождения. Тем не менее, доктор наук, полковник Кузин выбивает для молодых однокомнатную квартиру в Москве – какой бы нежеланной ни была сноха, а внук должен появиться на свет в подобающих условиях. Вот, только ожидание наследника сначала затягивается, а потом и вовсе отменяется ввиду того, что беременность Наденьки оказывается мифом. Между тем, несостоявшаяся мамаша гуляет направо и налево, радуясь жизни и Московской прописке на всю катушку. И, в конце концов, остается в квартире одна, выжив терпилу-мужа в родительское гнездо.
Все это не было бы так смешно, если бы через некоторое время, коллега полковника Кузина, тоже полковник, и тоже доктор наук, не поведал такую же точно историю женитьбы и развода его сынка, курсанта того самого училища. А сопоставив имена, фамилии и явки, коллеги обнаружили, что последнего обвела вокруг пальца родная Наденькина младшая сестренка. Семейный подряд, однако…
Понятно, что после всего этого водевиля я не могу смотреть на Кузина без приступов смеха. И никогда не смогу. Просто выгнать его нельзя – он не сам по себе, парень со стороны, а сын родительских знакомых. И совершенно очевидно, от кого он так скоро узнал об изменениях в моем семейном положении. Я очень вежливо довожу до него, что пока не готова ни к каким бы то ни было встречам. Олег так же вежливо оставляет мне конфеты и вино, и обещает придти потом, когда я буду готова. Расстаемся друзьями.
Звоню Таньке, не той, что бабушка юной пианистки, а давней своей подружке детства: « - Бысто чеши ко мне, у меня тут бутылка французского вина образовалась, и конфеты на закуску» Через полчаса мы вдвоем кружим вокруг бутылки как две мартышки - мужчины в доме нет, опыта в открытии бутылок тоже нет. И конфеты как-то внезапно закончились. В конце концов, пробку расковыряли, раскрошили, вино процедили, свечи зажгли. Где-то к концу бутылки:
- Какая же скотина твой Дима оказался.
- Да. Да. Скотина.
- И мой Вадик тоже оказался.
- Да. Да. И Вадик тоже.
- А мы – мы ведь такие… Такие… А они – какие…
- А пусть они провалятся.
- Вот, как ты правильно сейчас сказала. Какая ты умная… Нельзя было правильнее сказать. Да, пусть провалятся. Ты очень умная.
- Я – умная? Да. Я умная. Жалко, мама не слышит, а то она меня всегда дурой называет. А я-то, оказывается, умная. Просто мне никто об этом раньше не говорил. Но, все-таки, хорошо, что мама сейчас не слышит, а, главное, всего этого не видит. А то бы мало не показалось.

Чашка чая – маленькое счастье. Капли воды на розах. Розы в продолговатых ящиках вдоль террасы кафе. В Москву пришла весна, и все тротуары покрылись этими террасами. И каждая окаймлена цветочными горшками. Я пью горячий чай, разглядываю прохожих. Все куда-то снуют: по одиночке, группами, парами. В голове отчетливая мысль – я теперь одна. Долго-долго была вдвоем, теперь еще дольше буду одна. Может быть, всю жизнь. Я больше не никого не хочу. Я хочу красного вина. Оно красиво мерцает на дне бокала, в нем бликами отражается дневной свет; оно терпкое на вкус. Да, пожалуй, красного вина. Звонит телефон – это мама:

- Лиза, я хочу тебе сказать, ты слишком много пьешь
- Тут недавно по телевизору сказали, что красное вино очень полезно.
- Да? Красное вино? Полезно? Ну, так ты пей, пей. Красное вино.
- Да я пью, мама.

Не то, чтобы я была распоследняя пьянь, но добровольный отказ от алкоголя без серьезных причин видится мне странным.



ГЛАВА 5. ДРУГАЯ ЖИЗНЬ


На работе уже каждая собака знает, не представляю откуда. Любой, кто только попадается мне на пути, считает своим долгом выспросить, правда это, или слухи. В рассылку по корпоративной почте отправляю письмо: « - Да. Это правда. Меня бросил муж. Больше по этому поводу прошу не беспокоить» Ответить никто не решился.
В пятницу наши тетки собрались на девичник, позвали и меня. Типа я теперь такая же свободная, и могу не спешить к плите и тряпке. Понять бы еще, все-таки, свободная, или одинокая? И есть ли разница? Ясно одно: делать абсолютно нечего, интернет не работает, телевизор ненавижу, ужин готовить не для кого – сама я и бутербродом обойдусь. И чего бы, спрашивается, не пойти?
Пошли вчетвером: я, Нинка из отдела продаж, Катерина, тоже из продаж, и Маша из нашего, технического. Все незамужние. У Нинки, правда, есть две девочки-близняшки, школу заканчивают. Муж ее смылся, то ли еще до рождения девочек, то ли сразу после. И смылся-то недалеко, в соседний дом, но на девчонок не дает ни копейки. Оформил зарплату рублей в пятьсот, и живет - не тужит. И как на Нинкины доходы двоих детей растить - ему фиолетово. Если бы еще не близняшки были, можно было бы что-нибудь от старшей к младшей передавать. А тут все надо сразу в двух экземплярах, все что только девочкам требуется: сапоги, портфели, куртки. И даже подарки на день рождения одновременно надо покупать. Они все втроем шьют сами, вяжут – выходят из положения. И живут весело, судя по всему. Нинка, только, вечно замотанная и уставшая. А на новогоднюю вечеринку пришла в новом платье, волосы распустила – все обалдели: такая красотка, оказывается…
У нас в офисе, кстати, есть еще одна свободная девушка, Людка, тоже из технического, но ее звать не стали, да и если бы позвали, она бы не пошла. Все эти посиделки и женский треп Люда крайне осуждает и порицает, и, естественно, не употребляет алкоголь. Единственным достойным занятием в жизни ей видится работа, работа, и еще раз работа. И это можно понять, если есть хорошая должность, высокая зарплата и радужные перспективы. Из всего перечисленного у Людки ничего нет сейчас, и не светит в будущем, так как ни образования, ни толковой специальности она не имеет, и, соответственно, с должности техника никуда не денется. Но она готова сидеть в офисе (и, реально, сидит) и два, и три часа после окончания рабочего дня безо всякой надежды на дополнительную оплату или еще какие-нибудь блага. Чисто из любви к искусству. Тех же, кто на все это не готов за те копейки, что нам платят, считает дармоедами, и людьми бесполезными и лишними. В мире вообще, и в нашей организации в частности. Надо ли говорить, что ходит она круглый год в одних и тех же джинсах и паре-тройке футболок, из обуви предпочитает мужские спортивные тапочки, а волосы скручены на макушке в тугой кукиш. Косметику, духи и прочие атрибуты нормального женского существования Людмила, естественно, считает ненужными, и даже вредными, а всех, кто прибегает к сим недостойным средствам, особами пустыми и никчемными. Короче, Людку звать не стали.
В общем, пошли мы в первый попавшийся японский ресторан. Расселись, сделали заказ. Всякие суши-роллы, и коньяка для веселья. Пьем коньяк, ждем суши. И тут Катерина заявляет: « - Давай, Лиза, рассказывай, что у тебя там произошло». Катерина – она такая, бесцеремонная. Если захотела что спросить, так тут же и спросит. Безо всяких там намеков и недомолвок. И голос у нее грубый. Как раз, чтобы задавать бестактные вопросы. Внешность мужиковатая – высокий рост, широкая кость, квадратный подбородок. Я вообще-то избегаю обычно ее общества, а сегодня как-то не подумала об этом. С Нинкой, вот, и с Машей могу часами болтать, а с этой чувствую себя неуютно. Итак, Катерина говорит: « - Давай, Лиза, рассказывай, что у тебя там произошло». Была бы я трезвая - расстроилась, а так отвечаю совершенно в том же духе: « - Ничего, говорю, особенного. Всего лишь то, что мой муж нашел себе другую, и ушел к ней» Кстати, про Катину личную жизнь я вообще ничего не знаю. И никто не знает - была замужем, не была, и если была, то сколько раз…
И тут понеслось: « - Ну надо же, какой козел… - Да они все козлы… - Девушка, еще коньяка! - Да они ж такие козлы… - Лиза, за тебя! - За Катерину! - За Машу! - За нас, девочки!»
Принесли, наконец, закуску – сколько ж можно без закуски пить. Две здоровенных деревянных ладьи, уставленных всякой японской байдой. Смотрится страшно красиво. Только пахнет плохо. А, точнее, просто реально воняет протухшей рыбой на всю округу. Я не представляю, как этого могли не заметить на кухне, когда заказ составляли, и официантка, пока несла, не могла не учуять дивный запах. Может, они решили, что мы уже напрочь пьяные, и с оказией можно скормить нам все, что протухло у них в ресторане? Девушка-официантка быстренько всю эту вонь перед нами плюхнула и смылась, от греха. Не тут-то было. Орем в четыре голоса, чтоб возвращалась. Дальше так:
- Девушка, понюхайте это.
Та, задерживая дыхание, слегка наклоняется.
- Очень вкусно пахнет! И вообще, не знаю ничего, готовит повар, а я только официантка
- Нам все равно, мы это есть не будем. Заберите
- Ну ладно, я спрошу
- Нечего спрашивать. Неужели Вы думаете, что мы это съедим?
Уносит, через пару минут приносит обратно, и радостно объявляет:
- Это была креветка, мы ее убрали, остальное можете есть.
А я вообще-то думала на угря. Угорь даже в магазине часто с запахом попадается. Это как же надо постараться, чтоб креветку до такого состояния довести?
Но не настолько мы пьяны, чтобы съесть то, что так воняло всего минуту назад. К тому же, не знаю, как бы я обошлась одна, но сейчас нас четверо. И мы на всю катушку используем численное преимущество:
- Мы это есть не будем.
- А платить будете?
- За коньяк - будем, за остальное - увы, не будем.
- Как нет, я же это пробила... А креветку мы убрали.
- Зовите менеджера, и жалобную книгу пусть прихватит.
- Зачем Вам жалобная книга?
- Благодарность напишем.
- Это Вы так шутите?
- Ага, мы любим пошутить.
- Ешьте, здесь все свежее осталось
- Сами это ешьте. И менеджера уже давайте наконец, мы пьяные и голодные, а нам еще другой ресторан искать.
- Мы же креветку убрали, чем Вы недовольны?
- Тем, что она тухлая.
- Мы же ее убрали.
- Давайте менеджера побыстрее, жалобную книгу и счет за коньяк.
Через пять минут красивая менеджер с бутылкой вина:
- Это Вам от заведения. А повара мы накажем. Мы его уволим. Может быть. И официантку накажем. Тоже, может быть. А жалобная книга – она не нужна вам. И она далеко, ее долго ждать нужно…
Берем мороженное и какие-то тортики. Допиваем вино. Сверху коньяка. Хорошо-то как… И нафига мне этот Дима? С девчонками лучше, они такие милые. Даже грубая Катерина… А Нинка с Машей, так те вообще душки. Маша из нас самая молодая, ей тридцати нет еще. Не представляю, почему она не замужем, такая симпатичная. И хозяйственная, не то, что я. Все время печет что-нибудь, и нам попробовать приносит. И чистюля невозможная… Правда, на заре моей семейной жизни я с энтузиазмом взялась за всякую готовку, и каждый день выделывала мудреные блюда, но Дима быстро убил во мне весь интерес к данному занятию. Если было порезано мелко, то оказывалось, что надо было крупно. А если, наоборот, было нарезано крупно, то Диме на тот момент хотелось, естественно, мелко. И еще вечное: « - А, знаешь, бывает борщ не такой, другой. И сырники тоже бывают не такие, другие». Короче, я разлюбила готовить, еще не успев полюбить.
Да, как же было хорошо еще двадцать минут назад, и как теперь плохо… Но мне, определенно, нравятся девичники. Всегда теперь буду на них ходить.
Вот, как-то так...



ГЛАВА 6. БРОДЯГА МОРЕЙ




У подъезда столкнулась со Светкой с пятого этажа, она в турагентстве работает. « - Лиза, говорит, послушай, у нас тут мужик один отказался в круиз ехать, он деньги по страховке получит, а мы его круиз за полцены продаем. Поезжай – развеешься, отдохнешь»
Я, мало того, что никуда не собиралась, а про круиз, так и вообще никогда не думала. Как это – в круиз? Да что это вообще такое? То есть, я , конечно, знаю, что такое круиз, но поехать… Вот, просто на море я сейчас бы с удовольствием. Мне, кстати, деньги за бабушкину квартиру принесли, за полгода.
- Лиза, что тут думать, поезжай. Шикарный пароход, шикарный отдых… Каюта с балконом. Ты представляешь – прямо над морем. Утром просыпаешься, выходишь на балкон, и вокруг – море.
- Там качка, наверное. Меня тошнить будет.
- Да это такие лайнеры - океанские. Их не качает. Они очень большие для этого. Огромные. И еще там есть стабилизаторы качки. Так что не бойся, поезжай. Из Китая в Японию, и обратно в Китай. И еще Корею зацепишь. А отплывать надо из Пекина.
- В Пекине нет моря.
Я это знаю не из уроков географии, которые тихо ненавидела, как, впрочем, и почти все остальные уроки. Больше всего я ненавидела, как ни странно, не алгебру с геометрией, и не физику с химией, а историю. Уже тогда я считала, что вряд ли меня сделает счастливей знание, что и как именно, произошло в тысяча пятьсот двадцать первом году с почти почасовой хронологией. Хотя и без хронологии все это неинтересно, и, даже, более того, неприятно: дикие люди, дикие нравы. Присутствовало и чувство, что теорема Пифагора и разнообразные способы решения уравнений в моей жизни тоже не пригодятся, но и отвращения они не вызывали… Да, Пекин и море. Там его нет. Я в Пекине уже бывала с родителями.
- Ну да. В Пекине нет. Это, на самом деле, в двухстах километрах от Пекина. Давай только документы побыстрее, а то визы оформить не успеем. Пойдем, я прямо сейчас у тебя их заберу, и аванс еще, а завтра принесу договор.
Мама дорогая! Куда я ввязалась! Надо еще как-то родителям сообщить. Тут все предсказуемо:
- Лиза, ты не можешь! Это же край света. Это далеко. Там цунами бывают. Недавно было. И землетрясения. И эти корабли, они же тонут. Нет, ты не можешь… А в чем ты поедешь? Тебе не в чем ехать. Возьми мою дисконтную карточку. И вот, возьми, купи себе платье, - мама протягивает мне деньги.
Но куда ж я, все-таки, собралась… Это ведь, и правда, край света. В сто двадцать пятый раз смотрю на рекламный проспектик. Голубое небо. Синее море. Белый пароход. Пароход, кстати, называется «Вояджер оф зе сиас». Я для себя перевела это как «Бродяга морей». Чем дольше смотрю, тем больше хочу увидеть наяву. Бродяга морей. Бродяга морей. Бродяга морей.
Иду покупать платье. Бойкая остроносенькая продавщица тараторит без умолку:
- У нас сегодня «клиентские дни»! Для владельцев карт скидка пятьдесят процентов! Сегодня на все пятьдесят процентов. И вчера была. И завтра будет. А послезавтра уже нет, не будет. А Вы в отпуск едете?
Глаза разбегаются. Вещи, висящие на вешалках – они не хороши, они прекрасны. Гораздо прекраснее полотен, висящих в Третьяковке. Руки тянутся схватить, приложить, примерить, забрать с собой…
- Куда Вы едете, если не секрет? В круиз? Возьмите вот это платье. Коктейльное. Вам необходимо будет в круизе коктейльное платье. И на него скидка тридцать процентов. Тьфу, сегодня же на все пятьдесят. Пятьдесят процентов за такое платье!
Я рассматриваю платье. «Марелла». Черное, полиэстер. Сзади гладкое, спереди лиф жатый, тонкий, а юбка опять гладкая. И справа от плеча до подола висит свободно драпировка, тоже тонкая, жатая. Все это прихватывается золотым поясом. В моем гардеробе до сих пор ничего похожего не наблюдалось. Оно и понятно: на работу в нем не пойдешь (хотя, вообще-то, на новогодний корпоратив можно было бы), на домашние посиделки тоже. В затрапезное кафе на чашку кофе с подругами – смотрелось бы странно. С Димой мы вообще никуда не ходили.
Гори оно все огнем! Беру платье, и еще, опять черные, шелковые брюки «Армани», снизу узкие, а сверху пышные, присобранные на широкую резинку. И к ним блузку из натурального крепдешина, грязно-белую с зелено-черным узором и черной окантовкой по всем краям. И еще кремовую шелковую блузку. И до кучи - цветной яркий сарафан и снова черное трикотажное, но уже из хлопка, платье простого покроя, недлинное, расшитое сверху крупными разноцветными бусинами. И бело-черно-коричневые леопардовые узкие летние брючки – стретч. И к ним белую футболку с золотым тиснением. Если бы Дима меня не бросил, ранний инфаркт был бы ему гарантирован. Хотя, если бы он этого не сделал, то я бы и не накупила весь этот ворох прекрасной одежды, следовательно, инфаркт ему в любом случае не грозил. Да, при Диме я носила вещи совсем другого класса…
Реплика продавщицы:
- А обувь? Вам ведь к этому всему нужна обувь.
Я пропала…


Еще на работе уладить. Здесь сначала не заладилось. По графику у меня отпуск через три месяца. « - Ты совсем офонарела - зачем тебе куда-то плыть? Там цунами и акулы. А здесь хорошо. Скоро продажи по Садовой открываем. Документацию заводить надо. Ты же не променяешь документацию по Садовой на какой-то круиз?», - как-то примерно так отреагировал начальник технического отдела Андрей Тарасов на рассказ о моих проблемах. Тарасов - он, вообще-то, слегка сдвинутый на работе. И не только на работе. И, если уж совсем откровенно, то не слегка, а на всю голову. Мой начальник каждую минуту ищет (и, что самое скверное, обязательно находит) себе какое-нибудь очень полезное занятие. И это было бы ничего. Плохо то, что полезные занятия он находит и всем остальным, кто только попадется в его поле зрения. И не только на работе. Дома и ему, и, соответственно, его жене Юльке, тоже нет покоя. Мало того, что у них трое детей, один из которых грудничок, второму года два, и девочка чуть постарше, так еще окотилась кошка, огромный злющий попугай летает из комнаты в комнату, и клюет рассаду, коей в любое время года уставлена вся квартира, кошку и детей. Всей этой мороки Андрюхе не достаточно, и они с Юлькой сажают цветы и всякую петрушку возле подъезда, и возле нашего офиса тоже сажают, но возле офиса - уже один Андрей, без Юльки. Но, как говорится, и это еще не все. Неуемного Тарасова тревожило опасение, что от канители со всем имеющимся уже хозяйством у Юльки может остаться свободное время. С этим он справился красиво, с выдумкой, с огоньком. Беда пришла, откуда не ждали. В недобрый час проезжая мимо какого-то рынка, этот искатель, чем бы занять себя (и жену тоже), прикупил два десятка перепелиных яиц. Да не тех яиц, которые съесть на завтрак и забыть, а тех, из которых при должном уходе вылупится новый перепелиный выводок. Высиживают будущих перепелят не лично сами яйцеведы, а для этого покупается специальное электрическое приспособление, дорогое и громоздкое, называемое инкубатор. Вот, вся эта возня с перепелами – это как раз то, чего не хватало мамаше с тремя детьми, один из которых грудничек, выводком котят, попугаем и рассадой, для достижения полнейшей нирваны…
Ну, как бы то ни было, каждый день мы выслушивали подробный доклад о том, как происходит развитие новой жизни внутри каждого яйца. Довольный Тарасов подыскивал уже покупателей на перепелиные яйца и мясо, объясняя всем, какие они полезные и дорогие (желающих не находилось, но новоявленный птицевод-затейник не унывал). Для ожидаемого вскорости выводка был куплен и установлен на кухне просторный вольер. Нет, все-таки, лежащий на диване муж приносит гораздо меньше вреда в доме, чем деятельный и активный.
То ли Андрюха недобдел, то ли Юлька, решив, что двадцать перепелов многовато для ее хрупкого организма, совершила какую-нибудь диверсию, но к ее радости, четырнадцать яиц банально протухли. А из оставшихся таки вылупилось шесть перепелят, двоих из которых впоследствии задрала кошка, а четверо сдохли сами по себе. На уговоры купить у несостоявшегося фермера инкубатор и вольер (адрес, где можно купить замечательные яйца прилагался бесплатно), народ отворачивался и тихо ржал в тряпочку.
А трудолюбивый Тарасов уже ушел с головой в новый проект: купил списанную головным офисом старую раздолбанную «Оку» и пытается теперь ее перепродать с большой выгодой для себя и своей семьи. Желающих, понятно, нет, даже если без выгоды. «Ока» продолжает ржаветь дальше у Андрюхиного подъезда. Да… Не муж, а загляденье. Не пьет, не курит, на диване не лежит… Я б повесилась. В крайнем случае сбежала.
« - Зачем тебе в круиз?! - орет мой неугомонный начальник на повторную просьбу об отпуске, - купи лучше у меня «Оку», и тогда будет тебе счастье!» Счастья мне, конечно, хочется. Но не такого, как ржавая «Ока», а совершенно иного рода. После долгих пререканий мы, все-таки, договариваемся о двух отпускных неделях. Нинка, Катя, Маша меня поздравляют под Людкиным осуждающим взглядом. Ей старт продаж на Садовой видится намного важней поездки в Японию.
В последний рабочий день, как положено, приношу торт и шампанское. Мужики все в разъездах, в офисе одни девчонки. Шампанского не хватило, ходили все по очереди за коньяком. Нинка волнуется, как я там буду одна. Катька желает мне встретить там совершенно офигенного мужчину всей моей жизни. А я и не знала, какая Катерина, оказывается, умная. Когда вернусь, надо будет к ней приглядеться повнимательнее; возможно, мы могли бы подружиться. Маша тоже желает мне встретить мужчину. Тоже, оказывается, умная, я бы и с ней подружилась, только она слишком молоденькая для меня. Людка участвовать в моих проводах отказалась и немым укором клацала по клавиатуре.
Так промелькнуло лето.
Что еще. Первый раз за последние пятнадцать лет иду делать всякий маникюр - педикюр, и прочие приятности и полезности, чтоб в круизе не выглядеть страшной и запущенной белой вороной. Почему первый раз? Дима не одобрял подобные расходы: « - Ты же уже замужем, так чего зря деньги тратить» Потом добавилось еще: « - Тебе уже тридцать два (тридцать три, тридцать пять, тридцать девять…), кто на тебя посмотрит даже с маникюром, так чего зря деньги тратить». Да, мне уже тридцать девять. И я сижу на какой-то высокой сложной, но мягкой и удобной конструкции, которую креслом назвать язык не поворачивается. Около меня две девушки, одна занимается моими руками, другая - ногами. И, меняя руки, я еще ухитряюсь потягивать чай, (две чашки кофе уже выпила до чая). И на мои ногти нанесут специальный лак, который не сотрется и не смоется, пока его не снимут особым растворителем. То есть, с собой я ни беру ни лака, ни всего, что к нему требуется, и могу не париться уходом за ногтями весь отпуск. Потрясающе удобно. И приятно. Я сижу, удобно развалившись, пью чай, посматриваю на большую плазму, в которой показывают море, пальмы и белый песок. Не хватает только «Бродяги морей» у линии горизонта. Две вежливые девушки аккуратно и нежно делают свое дело, постоянно спрашивая, не мешают ли они чем(!), не хочу ли я еще чая или кофе. Не мешают. Чая хочу. Но как все изменилось за пятнадцать лет!
Все, готово. Высохло. Невероятно красиво. На руках лак алый, а на ногах на тон темнее. Разглядываю свои ноги. Они длинные, стройные. Узкие щиколотки. А теперь еще красивый педикюр, который не облезет и не сотрется. Почему Дима говорил, что на меня никто не посмотрит? Я бы посмотрела. Но я сама никого не хочу.
Перед самым уже отъездом один за другим стали звонить все, кто только смог дозвониться, и сообщать мне приятную новость, что в Китае, и в Пекине в том числе, снова птичий грипп. И что мне, спрашивается, делать: круиз оплачен, билет куплен, чемодан собран. На Москву как-то неожиданно и резко напала осень, а я полетела в лето. Помахала рукой оставленной у Светки на пятом этаже Мусе, и полетела. Сначала, конечно, села в такси.
Благодаря тому, что день вылета выдался каким-то запредельно мерзким, холодным и мокрым, в аэропорт доехали минут за сорок, – в эту пятницу даже самые отъявленные дачники остались дома. Меня это спасло от опоздания. Почему я решила, что мой вылет в 11.30? Бездушный металлический голос объявил, что это не так. « - Заканчивается посадка на рейс авиакомпании «Трансаэро» Москва-Пекин». Вылет-то, оказывается, в 11.10. Не представляю, куда я смотрела. Я же сто раз пялилась на эти билеты, сто раз перечитывала. Повезло. Меня уже начинает напрягать собственная безалаберность. Зато рядом со мной у окружающих повышается самооценка. У меня бы рядом со мной тоже повышалась, откровенно говоря.
Последний звонок перед взлетом. Это Дима. Я и мои меркантильные родители разрушили его зарождающееся было счастье. Снежана оказалась вовсе не Снежаной, а Олесей. И позарилась не на Диму, как такового, а на две квартиры, к нему, якобы, прилагающиеся. Ну, а как только выяснилось, что обе они (квартиры) никакого отношения к жениху не имеют, уехала домой в Шепетовку. И теперь бедный Дима остался без жилья, без невесты, и без счастья в жизни. И все потому, что и я, и мои родители оказались такими жадными и бездушными. И равнодушными к его, Димы, потребностям. А ведь и он, и его мама столько для меня сделали, столько сделали. И, несмотря на черную мою неблагодарность, он готов все забыть, выслушать извинения и начать с чистого листа полную тягот и лишений жизнь такой заразой, как я. Но я, конечно, должна сделать выводы и усилить тщание в ведении домашнего хозяйства.
Я не хочу. Я ничего этого не хочу. Вдруг отчетливо, в здравом уме и твердой памяти осознаю: я должна жить одна. В крайнем случае, с родителями. Но, лучше, одна. В любом случае, не с Димой. Мы чужие и лишние – он в моей жизни, а я в его. Мы не сможем дать друг другу ничего, кроме разочарований. А кому нужны разочарования?
- Дим, я в аэропорту. Я улетаю очень далеко. Мы сейчас взлетаем, и я отключу телефон. Да, вот еще. Не надо этих жертв. Не возвращайся.
Выключаю телефон. Включаю плеер, затыкаю уши «Ундервудом»

Это было там, это было потом,
Это было с ним я почти не знаком
У твоего окна.
Утренний кофе утешает мечту,
Это не любовь, это крик в пустоту.
Кто долетит до дна?
И скажет им она:
Истребитель номер ноль
Истребитель номер ноль
Истребитель номер ноль

Кабинный экипаж, молодые парни и девушки. Вежливые и улыбчивые. Заигрывают друг с другом, с пассажирами приветливы. Стюардессы все блондинки. И все очень красивые. Я бы тоже хотела быть стюардессой. Я люблю летать, и люблю перемену мест. И аэропорты очень люблю. И, тогда получатся, я бы любила свою работу. Как это, наверное, здорово – любить работу, на ней ведь кучу времени проводишь. У меня, конечно, работа тоже – не вагоны с углем разгружать. Но и особой радости она не приносит. Почему я в стюардессы не пошла? Почему, почему… Потому, что ленивая и всегда плыву по течению. Вот, даже сейчас в эту авантюру с круизом меня Светка пинками затолкала.
Пассажиры почти все китайцы. Полный самолет галдящих китайцев. Они ничего такого особенного не делают, но создают вокруг себя такой шум, что перебивает «Ундервуд». Я заталкиваю наушники поплотнее.

Это головная открывается боль,
Это стюардесса подает алкоголь,
Ты просишь только лед.
Медленные лица одевают глаза,
Между электродами поет стрекоза
У золотых ворот
О том, кого собьет
Истребитель номер ноль
Истребитель номер ноль
Истребитель номер ноль
Истребитель номер ноль
Истребитель номер ноль
Истребитель номер ноль

Все когда-нибудь кончается, заканчивается и полет. И вот уже в темноте иллюминатора видны Пекинские огни. В Москве еще светло, а в Пекине почти ночь. Четыре часа – это, все-таки, существенная разница. И это различие самое малое, самое незначительное из всех остальных. Поэтому, можно либо принять Китай, проникнуться его укладом, полюбить на время чуждую среду обитания, либо понять, что это не твое, и никогда больше здесь не появляться. Пекин – это мое. Я здесь бывала не раз, и как-то даже ориентируюсь в этом городе, несмотря на глубочайший географический кретинизм.

[queen_V]

Я тоже подписалась. Буду ждать продолжения.

[nata-kisa]

весело, особенно про начальника понравилось, подписываюсь

[Myrzik61]

queen_V, nata-kisa, я рада, что вам нравится.

[ЕЛЕНА_TAISS]

Супер! Прочитала в один присест. Отличный слог, хороший сюжет. Продолжайте, пожалуйста!

[Сашкина]

Myrzik61 потрясающе легко и весело! Пошла читать Ваши отчеты

[Myrzik61]

ЕЛЕНА_TAISS, Сашкина, спасибо

[Змея подколодная]

И мне абонемент в первый ряд! Жду продолжения!

[Myrzik61]

Змея подколодная , устраивайтесь поудобнее. Я, как раз, продолжаю.




ГЛАВА 7. НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ


Пекинский аэропорт. Огромный, и в связи с этим всегда кажется пустым. Он очень красив днем - свет льется сверху рассеянными лучами через решетчатый потолок, и создается впечатление, что находишься в бамбуковом лесу. Но, в этот раз я прилетела я в темноте, и в бамбуковом лесу не побывала. А жаль, мне хотелось.
Папиными стараниями я здесь не брошена на произвол судьбы. Меня встречает говорящий по-русски китаец Коля, у него с папой какие-то дела. Он же повезет меня завтра в Тянцзинь. Коля, понятно, такой же Коля, как я Мата Хари. Он, скорее всего, какой-нибудь Чжен Ли, или еще что-нибудь похожее. Все работающие с русскими китайцы принимают рабочее имя типа Коли, Кати, Лены. Коля помнит меня, я помню Колю. Всю дорогу трепемся о Китае, о Пекине, о Колиной жизни в Пекине.
Глубокой ночью заселяюсь в отель. Навстречу мне и из лифта выходят соотечественницы, мама с дочкой обе такие пухленькие, свеженькие, и похожие, как две капли воды. Единственная между ними разница – маме около сорока, а дочке лет восемнадцать. Одеты нарядно, смеются во весь голос. Здорово вот так полететь куда-нибудь на край света со взрослой дочкой, смеяться с ней. А я отправляюсь гулять. Одна. По ночному Пекину. Здесь это абсолютно безопасно. Я иду по безлюдным аллеям к сердцу Пекина, к самой большой в мире площади Тяньаньмынь. Она тоже пустынна. Тихо и тепло. « - Нихао, большой странный город!» Это по-китайски «здравствуй». Все, что я усвоила из китайского языка за три поездки. Я полюбила Китай сразу. Сначала полюбила Пекин, а потом уже и весь остальной Китай. Правда это не означает, что полюбила и китайцев. Китай любить легко, китайцев же любить трудно. Но постепенно я привыкла и к китайцам. Их черты мне уже видятся более мягкими, их количество больше не пугает. Они стали мне более понятны, я даже адаптировалась к их манерам. Единственное, к чему я не привыкну никогда - это манера смачно и громко плеваться.
Утром, еще не открывая глаз, вспоминаю - я уже в другой реальности, в другом измерении, в параллельном мире. Здесь все по-другому, значит, и у меня будет все по-другому. У меня все будет очень хорошо. Так хорошо, как не бывает в том мире, из которого я улизнула. Какая, все-таки, Светка молодец, что втюхала мне эту путевку.
В Пекине лето, лето, самое летнее лето, какое только бывает. Куртку я прячу на самое дно чемодана – похоже, она не понадобится до самой Москвы. Жду Колю, включаю «Ундервуд»:

Вечный полдень,
Я ныряю в прорубь лета, вечной пчёлке жалко лета, жалко лета. Вечный полдень,
Будет жарко, без помарки я пишу две строчки в жидкую газету.
Каждому из всех приходят мысли, блудный грех опять в бикини,
Старая жара в Париже, новая жара уже в Пекине.


В дороге я задремала, а, пробудившись, увидела впереди море, белый пароход, в точности такой же, как и представляла себе по рекламным проспектам, носящихся кругами жирных чаек, и снова добрым словом помянула Светку, и ее контору, и отказавшегося от круиза незнакомого мужика.
Я без труда нашла свою каюту; там оказалось все, что только может понадобиться в долгом пути: большая мягкая кровать с кучей подушек, туалетный стол с зеркалом, ванная комната, а при входе вместительный шкаф. Были даже излишки – диванчик, маленькое кресло и журнальный столик. И еще в качестве бонуса - электрический чайник с чашками. Оформлено все в салатово-бежевых тонах. То есть, нежно и весело. Дальняя от входа стена – стеклянная, с раздвижными дверями, а за ними балкон… Пока что с видом на порт, но я же знаю, что скоро он будет с видом на море. На балконе два небольших дачных креслица и такой же столик. Жарко. Сквозь густой туман пробивается солнце. Чайки чуть ли не на перила садятся. А еще вчера была слякотная Москва. Всего семь часов лету, и так все непохоже…
- Кыс-кыс-кыс, - пытаюсь подманить чаек поближе. Вероятно, подзывать чаек надо как-то по-другому, но я не знаю, как. Поэтому, продолжаю, как умею - кыс-кыс-кыс, чайки, летите сюда.
Из-за перегородки соседнего балкона появляется лохматая голова, и приветствует меня на моем родном языке. Я страшно рада соотечественникам. При ближайшем знакомстве, правда, выясняется, что соотечественники они (семейная пара, Боря и Роза) бывшие, так как десять лет уже живут в Германии, в каком-то маленьком старинном городке.. А так, вообще, из Питера. Из Ленинграда, точнее. Ровесники моих родителей. Оба нереально маленькие, только Боря худющий, а Роза довольно упитанная. Мы договариваемся дружить, и я иду знакомиться с кораблем.
Поднимаюсь на верхнюю, открытую палубу. Она же является и «крышей» лайнера. Или находится на крыше, я не знаю, как правильнее. По периметру огорожена перилами, в середине два небольших бассейна.
Протяжный вой резко врывается в ленивую сонную безмятежность. Это гудок пароходных труб. И еще один. И столбы густого черного дыма, как продолжение труб. Далеко внизу, между кораблем и причалом, появляется полоска воды, и она быстро растет – мы отчалили.
Что ждет меня дальше?



ГЛАВА 8. ВСТРЕЧИ



Насколько я поняла из немногочисленных рассказов в интернете, на ужин в круизе надо одеваться, как на свадьбу. В качестве гостьи, разумеется. Пытаюсь одеться, как на свадьбу. Все мои вещи всегда в комках кошачьей шерсти. Раньше и Димины вещи тоже были в шерсти, его это безмерно раздражало. А теперь только мои. Когда Муся успевает обтереться обо все, что спрятано в глубине шкафов? Черные шелковые брюки я очистила мокрым полотенцем, а заодно на них разгладились и ненужные складки от пребывания в чемодане. Так же поступила и с блузкой. Босоножки на высоком каблуке. Вечерняя косметика. Как же приятно всем этим заниматься. Как же, оказывается, я все это люблю…
Не знаю, за что мне досталось такое счастье, но мои волосы не нуждаются в укладке. Это здорово упрощает жизнь. После купания в бассейне я вымыла голову, расчесалась, и, вуаля – прическа, как из хорошей парикмахерской. Волосы еще немного влажные – досохнут по дороге. Отправляюсь в неизведанное, то есть на ужин в ресторан.
Метрдотель провожает меня к месту, где я проведу двенадцать вечеров. Это очень большой стол, и он мне не нравится. Точнее, не нравятся те, кто за ним уже сидят. То есть, не то, что не нравятся, а просто они иноземцы. Я с ними ужинать не хочу: чуждые они для меня, чужие. Я хочу с нашими, со своими. Чтоб поговорить за жизнь, послушать тосты… Светка уверяла, что на корабле будет полно русских (и они действительно есть – в коридорах мелькала родная речь). И клялась страшными клятвами, что меня посадят за стол к соотечественникам. И что я вижу?! Две английские бабушки толкуют что-то официанту на своем, английском языке. Я не против бабушек, но мне нужны родные, а не английские. Еще мужчина и женщина, тоже по виду не наши. Остальных я и разглядывать не стала, а приступила к борьбе за свое место под солнцем в данном ограниченном пространстве: « - Я, говорю, (на ломаном английском) здесь сидеть не хочу. Предоставьте мне другое место, или я вынесу вам весь мозг, и мало не покажется». Озадаченный метрдотель кивает на менеджера. Менеджер интересуется, чего хочет назойливая мадам. Мадам хочет за столик к русским. С жалостью во взгляде: « - О кей, о кей. Вас, мадам, устроит столик, где еще девять русских?» Это мадам устроит. Меня ведут к тому же столу, за который я только что со скандалом отказалась садиться. Напряженная работа мысли. Минута паники. Две минуты стыда. Проникновенная улыбка. « - Добрый вечер, господа. Приятного аппетита»
Кажется, меня простили. Во всяком случае, выглядит очень похоже. Начинаем знакомиться. Итак, кто сидит со мной за столом. Две уже знакомые бабушки, притворявшиеся английскими. Почему, кстати, я решила, что они английские? Возможно, потому, что еще не слышала, чтобы наши бабушки ездили по круизам. А они, вот, оказывается, ездят. И это очень хорошо. Значит, и я в старости тоже буду ездить. Интересно, все ж таки, на какие средства поехали? Вероятнее всего, дети, или внуки оплачивают. А может, как я, квартиру лишнюю сдают… Одна представилась Надеждой Павловной, вторая просто Ларисой (по-моему, так лучше - только имя). Обе достаточно старенькие, но Надежда Павловна выглядит еще на прилично постарше Ларисы. Лариса невероятно приятная: вся такая пухленькая, улыбчивая, и от нее прямо разлетаются на окружающих флюиды позитива. Надежда Павловна мне нравится гораздо меньше: у нее надменный вид, скрипучий громкий голос, и этим въедливым голосом она постоянно и очень нудно и медленно всех поучает. Поскольку по обе стороны от нее сидим я и Лариса, то больше всех поучений достается мне (Ларису за долгое знакомство она, наверное, уже всему научила).
Пара, про которую я тоже подумала, что они не наши. Леша и Юля, обоим где-то пятьдесят с хвостиком. Вот, вместо них реально можно было вытерпеть англичан, или кого угодно. Они в два голоса постоянно кого-нибудь обличают, при этом распаляются, нервничают и переходят на крик. Потом обличают тех, кто не поддерживает их обличений. Впоследствии тому нашлось вполне закономерное объяснение: Юля - диссидентка со стажем, в свое время была даже отчислена из института за антисоветскую деятельность. А это, все-таки, не комар чихнул – антисоветская деятельность. Ну, а поскольку антисоветская деятельность теперь не актуальна, и даже смешна, а диссиденты бывшими не бывают, то Юле пришлось переключиться на деятельность антикапиталистическую. А так как за это теперь никого ниоткуда не выгоняют, и даже, вообще, потуг новых диссидентов особо не замечают, то кроме пустых обличений, больше ничего и не остается. Обида на новые реалии, правда, не мешает Юле мотаться по миру и пользоваться другими завоеваниями именно капиталистического строя. С Лешей тоже все понятно: он адвокат. А у них, у адвокатов, сознание вообще не имеет ничего общего с сознанием нормального человека. Откуда я это знаю? У папы есть приятель-адвокат, дядя Володя. Он тоже, кстати, любит обличать. Но не всех, а только правоохранительные органы. Как-то при мне он очень возмущался беспредельщиками- судьями, которые его подзащитного даже не вывезли на процесс по его же делу, а устроили телемост между камерой и залом суда. Вклинившись в паузу в потоке брани, я чего-то вдруг спросила: « - А чего он сделал-то, Ваш подзащитный?» Дядя Володя, ни капли не смутившись, просто и буднично так пояснил: « - Подзащитный мой? А он участвовал в групповом изнасиловании и убийстве двух девочек-школьниц» И это при том, что у дяди Володи две дочки. А так он, в общем-то, неплохой человек. Просто у адвокатов сознание мутирует.
Дальше феерично. Теща и свекровь одной молодой пары. Имеют общую внучку. Вместе путешествуют в триста двадцать пятый раз. Представила себе, как мама и Софья Николаевна едут, такие, вместе отдыхать. Смешно. А тут… Высокие, высокие отношения… Правда, несмотря на ничтожную разницу в возрасте и частое совместное проживание, называют друг друга по имени-отчеству, «Алла Николаевна» и «Ольга Николаевна» Со стороны смотрится как-то неестественно. Как-то так: « - Алла Николаевна, передайте, пожалуйста, соль» - « - Пожалуйста, Ольга Николаевна». Все остальные, и я в том числе, традицию эту не поддержали, и обращались к ним просто «Алла» и «Ольга». Я потом, сдружившись с Аллой, спросила с чего так официально. Та пояснила, что это прихоть Ольги Николаевны.
И, последние, прямо напротив меня, два мужика и женщина. Николай, Володя, и Володина жена Мила. Николаю лет сорок пять на вид, Володя и Мила лет на десять постарше. Оба мужчины весь ужин так беззастенчиво на меня пялились, что я два раза подавилась. Не знаю, что они там себе думают, а я приехала как раз отдохнуть от своих старых пятнадцатилетних отношений, а вовсе не новые заводить. Тем более, что весь месяц перед отпуском мы с девчонками только и повторяли, какие же мужики паразиты, причем все без исключения. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что Николай на вид не паразит. Но это, наверное, просто умелая маскировка. Дима, вон, пятнадцать лет маскировался, а уж на полчаса за столом-то любой подлец может хорошим притвориться…
После ужина мы все, кроме, конечно, бабушек, отправляемся закреплять знакомство. В один из сверкающих баров, коих на корабле бессчетное множество. Этаж на пароходе называется манящим словом «палуба», по-английски «деск». Все внутреннее пространство с третьей по девятую, по-моему, палубу занимает «роял променад». Что-то вроде пешеходной улицы внутри парохода. С бесконечными кафе, барами, магазинами, музыкой, огнями рекламы и толпами народа. Он, променад, в общем-то, неплохой, только какой-то «не корабельный». Потолкавшись там, мы, в конце концов, осели в уютном просторном баре с живой музыкой и танцполом, где-то на корме. А может, на носу. Одно могу сказать наверняка – не в середине. Название бара озадачило – «Клеопатра нудл», что я для себя перевела как «Лапша Клеопатры». Но, подозреваю, что на самом деле переводится как-то по-другому, просто, мое знание английского оставляет желать очень, очень много лучшего. А может, у Клеопатры, и в самом деле, вышла какая-нибудь известная заварушка с лапшой – я в истории не сильна.
Немного поторчали на закругленном диванчике (это они мудро придумали, закругленные диванчики - в большой компании все друг друга видят), и перешли к танцам.
Я люблю танцевать. Но не всегда. Тут надо, чтобы совпали сразу несколько обстоятельств: мое настроение, музыка и баланс выпитого – трезвая я очень редко танцую, и чем дальше, тем все реже. Но я уже давно не трезвая. И музыка моя любимая – рок-н-ролл, блюз, джаз. Поэтому сегодня я в ударе. Напрыгавшись за несколько рок-н роллов подряд, без сил опускаюсь на наш диванчик. Китаяночки на сцене играют блюз. Откуда-то сбоку нарисовался басурманин, он что-то лопочет по-английски и подает мне руку. Видимо, приглашает на танец. « - Дама ангажирована», - по-русски отвечает за даму Николай, и ведет к танцполу. Он выше меня сантиметров на двадцать – двадцать пять, и шире раза в три, а я привыкла к среднего роста, и средней же комплекции Диме. Хотя, что значит - привыкла. С Димой мы танцевали последний раз пятнадцать лет назад, на нашей свадьбе. А с крупным мужчиной, оказывается, очень даже приятно танцевать. Мне нравится. В перерывах между мелодиями пытается вклиниться басурманин, Николай ему все время отказывает. А у приглашаемой спросить не надо? То есть, я бы и сама не пошла, но не люблю, когда за меня принимают хоть какие-то решения. Ничего не сказала, молча злюсь. Или не злюсь. Сама не могу понять: с одной стороны раздражает, что не я сама выбираю, с кем танцевать, но с другой-то стороны – я все равно бы предпочла Николая. Нафига мне басурмане, я люблю с нашими… Отвергнутый претендент топчется рядом и что-то лопочет на своем языке. Дима, вот, говорил, что на меня никто и не посмотрит. А я сегодня нарасхват…
Бар не закрывается, но китаянки собирают инструменты и уходят – музыки больше не будет. Все собираются в казино. Я отказалась наотрез, несмотря на долгие уговоры. Мне не везет никогда и ни в чем, и я точно знаю, что проиграю, иначе и быть не может. А потом буду печалиться и расстраиваться. Не из-за потери денег (я бы много не стала проигрывать), а из-за очередного подтверждения моей невезучести. А кому это приятно - быть невезучей? А так, все-таки, есть надежда - вдруг мне уже везет, только я об этом не знаю...
Вместо казино поднимаюсь на верхнюю, открытую палубу. Здесь тепло и сильный ветер. Он трепет мою блузку и швыряет волосы в лицо, так, что смотреть практически невозможно. Ну и ладно. Пойду домой, в каюту то есть.
Перед сном долго стою на балконе. На нем, кстати, ветра почти нет. Стоять так можно бесконечно. Вокруг пустота и темнота, и только вблизи борта полоса воды освещается корабельными огнями. В голову лезут какие-то странные мысли: « - Что, интересно, будет, если упасть за борт? А если прыгнуть?» Здесь достаточно высоко, у меня на балконе. Девятая палуба. Девятый этаж то есть. И я, определенно, не хочу за борт.
Мы будем плыть до Японии два дня без остановок. Что я буду делать два дня?



ГЛАВА 9. МОРСКИЕ БУДНИ.


Проснулась ни свет, ни заря, в шесть утра. И что же это получается, я сова, или жаворонок? Разница во времени достигла уже пяти часов, и все перепуталось и перемешалось, совы и жаворонки больше не живут по своим старым привычкам. Точнее, проснулась я даже не в шесть, а еще раньше, в шесть уже вышла на верхнюю палубу. Мы плывем в густом тумане, воздух плотный и белый, как молоко. Не видно не то, что горизонта – не видно вообще ничего. Как там капитан ведет наш кораблик? Может, по приборам, как самолеты? Вряд ли у себя на мостике он видит больше, чем мы тут. Туман – он для всех туман.
А здесь, на палубе, хорошо. Играет музыка, по специальной размеченной дорожке бегают и ходят отдыхающие. За столиками уже сидят с какой-то едой, персонал снует туда-сюда. Туман молочно-белый. Красиво, весело. Наплавалась в бассейне, прошла пару кругов по дорожке. А то тут так кормят, что к концу круиза можно не влезть ни в одно платье.
На завтрак пошла в буфет здесь же, на верхней палубе. Кручу головой по сторонам, ищу где бы присесть поуютнее. Смотрю – мне руками машут мои соседи, Боря с Розой, бывшие соотечественники. И место у них замечательное, возле большого окна. Они пытаются пожалеть меня и всех остальных, кто не уехал:
- Как вы, бедные, живете там, в России?
- Нормально живем.
- Ну как же – нормально? Вот девочек этих, Пусси Райт, посадили на два года. За что?
- Вообще-то, я против, чтобы плясали в наших церквях.
- Ты не считаешь, что два года за простую шалость - это чересчур!? Ты не считаешь, что это неадекватная реакция!?
Конечно, неадекватная. Самое адекватное было бы заставить их сделать все то же самое в главной мечети какой-нибудь восточной страны. Ирана, например. Подозреваю, правда, что они бы выбрали два года. Излагаю Боре такой вариант.
- Но ведь у одной из них ребенок…
А вот, интересно, когда она брала деньги (а я уверена, что девушки просто за определенную сумму выполняли чей-то заказ, то есть зарабатывали деньги), то не знала о том, что у нее есть ребенок?
- Ты что же, не мечтаешь уехать из Росии?
Я не то, что не мечтаю, а я жить больше нигде не смогу. Без Димы, вот, смогла, а без России – не смогу. Почему? Не представляю. Вроде, ничего особенного у нас тут нет. И климат так себе, и пробки на дорогах, и давка в метро… Не смогу. Завяну, зачахну.
Разрезаю пополам свежую булочку, намазываю маслом. Кладу ломтик сыра, и еще колбасы. « - Лиза, ты не помнишь, сколько в салями холестерина?», - задает мне Роза какой-то странный вопрос. Я мало того, что не помню, а и не знала никогда. « - А как же ты ешь, не зная? Ведь ты так можешь превысить. Ты что же, не считаешь, сколько съела?» Всего десять лет вдали от Родины, а как перекосило.
Бесцельно шляюсь по палубам. Сижу, лежу, хожу. Наливаю чашку чая, беру к нему пирожное. Устраиваюсь за столиком на воздухе. Лицом к морю. Так можно сидеть часами. Как это можно, чтобы было так хорошо? Я даже не знала, что так бывает. Так безмятежно и красиво. Дима, и все, что с ним связано, уходит куда-то из моей памяти, стираются его черты; то, что произошло между нами, становится пустым и неважным… Есть только море, и ветер, и чайки за бортом, и даже дым из пароходных труб видится приятной свежей струей. А в придачу к этой благодати на каждом шагу тортики и блинчики, пицца и паста, ростбифы и котлеты, фрукты и мороженное. Все это практически круглосуточно и неограниченно, и, что особенно приятно, бесплатно. За деньги только алкоголь. Но если бы и он был в свободном доступе, это было бы уже совсем за гранью.
Прикинула, сколько я спала – получается чуть больше шести часов за двое суток путешествия. В Пекине часа три, и здесь не больше четырех. Мне жалко тратить корабельное время на сон, но природа берет свое, я спустилась в каюту и прилегла. Сквозь сон было слышно, как заходили горничные, и уходили восвояси. Ну, неубранную каюту я как-нибудь переживу. Тем более, что у меня дома, уж, по-любому, не чище, чем здесь. Наконец-то, выспалась. Проснулась голодная, как волк.
Бреду по буфету с полными тарелками - нос к носу сталкиваюсь с Николаем и Володей. Они как-то странно смотрят на меня. Ну да, лапша, картофельное пюре и два свиных стейка - это как раз то, что нужно нежной даме после трех часов здорового сна. И полная тарелка десерту - для открытия чакр. Идем к ним за столик. « - Ты это все съешь?», - это Николай. Откуда я знаю? Наверное. Но, все-таки, неловко получилось со всей этой свининой и пирожными – не может трепетная девушка поглощать такую прорву еды. Теперь им обоим уже доподлинно известно, что я не трепетная. Более того, просто обжора. Мама дорогая, о чем это я? Я не только не трепетная, а и давно уже не девушка, и по возрасту, и по статусу. Я «разведенная», «брошенная», «одинокая» и уже «не очень молодая». И здесь, за тридевять земель от дома, посреди океана, меня это совершенно перестало напрягать. Из «одинокой» я превратилась в «независимую», из «брошенной» в «свободную», из «не очень молодой» в «совсем еще не старую». Опять мои мысли куда-то растекаются, как-то они существуют отдельно от меня: я сама по себе, мысли сами по себе. А вообще - сколько хочу, столько и ем, я на отдыхе, или где? Кто мне эти двое мужчин, о существовании которых я до вчерашнего вечера и не знала? И какое их собачье дело, сколько кусков свинины я съела на обед? Особенно, Николая какое собачье дело. Почему, кстати, он путешествует один? Володя, вот, с женой. А где, кстати, Володина жена?
Справляюсь, где Мила – она, оказывается, принципиально не ест в буфете, не комильфо это для нее. А Володе, как раз, комильфо, ему нудят все эти официанты и белые скатерти, во всяком случае, днем. Это – как Володя объяснил. А как я заметила, пока Мила завтракает и обедает на белых скатертях, Вова активно и с удовольствием потребляет пиво, коньяк, и другие вкусные напитки. И явно очень боится, как бы жена об этом не прознала. А она, жена его, как раз, пробирается к нам со стаканом сока сквозь толпу японцев. « - Принесла нелегкая», вздыхает Володя, и передвигает свой коньяк поближе к Николаю. « - Коля, как в тебя лезет коньяк на такой жаре? Вова, надеюсь ты с ним не пьешь?», - Милу аж сривило от презрения к Коле-пьянице. Взгляд ее переходит на мои тарелки: « - Лиза, а ты вот это все съешь?» Я скорбно киваю: скорее всего, да. Володя все же надеется сам допить свой коньяк: « - Дорогая, я только что слышал, что в магазине на третьей палубе огромные, какие-то сумасшедшие скидки на парфюмерию. И еще на что-то, только я забыл, на что. Но, на что-то очень, очень нужное» Мила возмущена: « - Вот, всегда ты самое важное забываешь!» « - Ну да, ну да, кивает Вова, - так ты сходи, посмотри, сходи, посмотри»
Как только Мила скрывается из вида, Володя допивает свой коньяк, и предлагает пойти сыграть в волейбол. Не знаю, сколько он выпил до меня, но в любом случае, здоровье у мужика завидное. Вот так, сейчас, после всего – в волейбол. В его-то возрасте. Я абсолютно трезвая, но не играю в такие игры, и никогда не играла. Даже на школьной физкультуре почти всегда удавалось как-то извернуться, и избежать волейбола. Мне всегда казалось, что летящий в мою сторону мяч непременно попадет в лицо. И вместо того, чтобы мяч отбивать, я закрывала лицо руками и абсолютно не по-королевски наклоняла голову. Не говоря уже о том, что и волейбол, и все остальные похожие игры видятся мне абсолютно бессмысленными и неинтересными. Ну, какая разница, куда укатится дурацкий мяч, если, конечно, он не попадет тебе по башке. В последнем случае разница, безусловно, есть. Пусть, в общем, играют без меня. А у меня есть занятие получше. С чашкой крепкого чая я устраиваюсь на улице, отгородившись от окружающего мира спинкой кресла, и смотрю на море. Надо сказать, что дома я никогда не ем просто так, без книги, фильма, или интернета. И, наоборот, чтение, просмотр и блуждание по сети обязательно сопровождается полноценной едой, чаем, или, хотя бы, яблоком. Иначе удовольствие получается не настоящим, не полным; нирвана не достигается. Здесь все это – книги, фильмы и интернет заменило море. Я взяла с собой несколько фильмов в маленьком компьютере, там же есть и что почитать. Пока его (компьютер) даже не включала. Мое все - море, только море, ничего кроме моря. Вот, еще узнать бы, почему Николай путешествует в одиночестве. Можно, конечно, спросить у Милы, но где гарантия, что мой интерес останется между нами? И тогда получится, что я бегаю за мужчинами, а даже для такой никчемной королевы, как я, это абсолютно недопустимо. Да, опять забыла – мне же никто не нужен. Николай, вот, особенно не нужен.
Сегодня объявлен вечер «формал», что означает «одевайтесь понаряднее». Я и одеваюсь. И иду ужинать. Вдалеке вижу шикарную женщину в потрясающем платье. Пшеничные локоны рассыпаны по черной материи, с ними гармонирует золотой пояс, и красиво присобирает складки. Но почему она надела мои босоножки? И платье такое я уже где-то видела… У себя в шкафу и видела.. Да это я отражаюсь в зеркальных дверях лифта. Ни фига себе, что делают с человеком морской воздух и красивое платье. И, как это ни грустно признавать, отсутствие Димы. При Диме я не носила таких платьев, у меня их просто не было. Да и ни к чему они были, мы же не ходили никуда - все свободное время Дима лежал на диване. Не представляю, когда он успел эту Олесю-Снежану подцепить.
Прихожу последняя. Все, кроме Володи, еще трезвы, но уже с головой погрузились в опасную дискуссию, у кого было истинно счастливое детство - у теперешних детей, или у прошлых, советских. По-моему, скоро подерутся.
Надежда Павловна – медленно, с чувством, с толком, с расстановкой:
- Мы жили в лучшей стране на свете. И, поэтому, были самыми счастливыми. Идеалы. У нас были идеалы: «Как повяжешь галстук - береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного»
Леша, мечтательно:
- И не было компьютеров этих. И мобильников. И трансформеров всяких. И ничего не было. Мы просто по улице шлялись. По стройкам, по свалкам лазили. Яблоки воровали на заброшенной даче. А нынешние – разве они лазают по свалкам? И на стройку детей теперь охрана не пускает. И яблоки они не воруют – этих яблок сейчас завались. И остальное все у них есть. Как тут можно быть счастливым?
Диссидентка со стажем, Юля:
- В нас убивали индивидуальность, из нас делали рабов. Невозможно быть несвободными, и при этом счастливыми. И вообще, хорошенькое счастье – по свалкам лазать, яблоки воровать.
Володя, глумливо:
- Не стыдись ты, пьяница, носа своего - он ведь с нашим знаменем цвета одного. Задолбали в школе всей этой ерундой.
Мила:
- Мои дети пришли в ужас, когда узнали о нашем детстве. Они не могут понять, как вообще можно было так жить! У нас же не было ничего.
Надежда Павловна:
- И дисциплина. Была дисциплина. И уважение к старшим. А сейчас каждый молокосос свое мнение имеет.
Я не стала влезать в эту дискуссию. Я ненавижу дисциплину. И ненавижу любую муштру. Лично со мной в школе советской случилось несколько неприятных ситуаций, которые в школе нынешней произойти не могут хотя бы потому, что теперешние школьники действительно имеют свое мнение и знают себе цену. Впрочем, я тоже всегда и обо всем имела, конечно, свое мнение, но, по тогдашней традиции, оставляла его при себе. Вот самый яркий пример преобладания системы над правами человека (а ученик – это тоже человек, хотя, в советской школе это было и не очевидно). Бабушка моя частенько баловала меня приятными бумажками достоинством в пять, десять (а на день рождения и пятьдесят или сто) рублей. Наличие таких бумажек перед родителями я не афишировала, поскольку предпочитала тратить их по своему усмотрению на лишние с их точки зрения предметы. И однажды две таких десятирублевых бумажки мирно лежали в моей школьной сумке, дожидаясь своего звездного часа. И он наступил, но не такой, как хотелось бы. После уроков, вернувшись к оставленной на время сумке, я обнаружила не только ее, но и классную руководительницу, Валентину Федоровну Талаеву, в придачу. Последнюю и так-то видеть лишний раз не хотелось, а в данной ситуации и вовсе. Вид у классной был празднично-торжественный, на брезгливо-презрительном обычно лице сияла счастливая улыбка. В руке зажаты две десятки, как позже выяснилось, мои. « - Елизавета! Ты в курсе, что из учительской пропали деньги, и, как раз, две десятки? Пойдем, пойдем со мной в учительскую», - радостно защебетала Валентина Федоровна. Допрос с пристрастием пошел не в мою пользу:
- Откуда у тебя такие (в то время большие для школьницы) деньги?
- Бабушка подарила.
- Сейчас я позвоню твоим родителям, и спрошу.
- Родители не знают про эти деньги.
Счастье Валентины выплескивалось из границ:
- Ты их украла из учительской! Это ты их украла! Тра-ля-ля! Тра-ля-ля! (последнее мне явно померещилось)
Потом она звонила по счастью оказавшейся дома бабушке. Та, чуть было не получив инфаркт, подтвердила выдачу мне денег именно такими купюрами, и все закончилось. Естественно, без каких бы то ни было извинений со стороны классной. Но почему не возник самый главный в этой дурацкой ситуации вопрос - по какому праву, собственно, Валентина Федоровна Талаева залезла в мою сумку? Я уверена, теперешние школьники начали бы не с оправданий, а именно с этого вопроса. И это очень хорошо.
Всякая ерунда типа попыток распрямить водой мои кудри и отмыть слишком темные по сравнению с волосами брови и ресницы, когда я в шестом классе перешла в новую школу, перед этой историей меркнет и кажется ничтожной. А в остальном – детство, как детство. Не лучше, и не хуже, чем у других. И определяется оно возрастом, а не политическим устройством. Но, справедливости ради, надо заметить, что если бы в мое время ко мне попала хотя бы малая часть тех игрушек и других вещей, что есть у детей нынешних, то я от счастья сошла бы с ума. Хотя, для нынешних все это является нормой и никакого особого счастья не доставляет. Просто приятные предметы, не более того.
- Лиза! Лиза! А ты что думаешь, у кого детство лучше? - заметили мое появление.
У кого, у кого. Да ни у кого. У нас было, теперь у нынешних детей. А в общем, счастливость детства, обеспечивают родители, а вовсе не государство. Честно говоря, эта свара меня уже утомила. Я сюда ужинать пришла, а не собрания устраивать.
- Каждому свое. Подскажите, лучше, какой салат выбрать.

На променаде, как в витрине модного бутика, выставили капитана, нарядного и наглаженного, улыбающегося в тридцать два зуба. В белой короткой курточке с золотыми погонами, золотыми пуговицами, и золотыми же шевронами. И в черном галстуке-бабочке. И в брюках, понятно, тоже черных. В порядке живой очереди он фотографируется со всеми желающими, как свадебный генерал. Надеюсь, у них есть запасной капитан, или какой-нибудь его заместитель, чтобы корабль вести, а то за бортом тьма кромешная, хоть глаз выколи, а мы идем на полном ходу.





Глава 10. СЮРПРИЗЫ.

Утром я, как и положено примерной сове, спала без задних ног (а хотела-то, ведь, рассвет фотографировать), когда постучались Боря с Розой и позвали завтракать. Кое-как причесалась, бреду такая вся сонная по буфету, и, конечно, тут же встречаю Николая с Володей. Ненакрашенная, в самом никчемном своем сарафане. Они зовут к себе за столик, но неудобно перед соседями, я же с ними пришла. А главное, на мне ни грамма косметики, а я ведь не девочка уже. Но вообще, мне, конечно, все равно, это я так, инстинктивно.
После завтрака пила чай с Юлей. Все!!! Моя самооценка упала ниже самого нижнего предела. А ведь у меня и так была не особо высокая самооценка. То, что мне сообщила Юля за гранью моего понимания!!! Старшая из наших бабушек, Надежда Павловна, а ей, оказывается, девяносто лет, на все эти круизы ЗАРАБАТЫВАЕТ. Сама. В девяносто лет. Та, что помоложе, Лариса, ей под восемьдесят, тоже зарабатывает, но на фоне Надежды Павловны это уже шокирует не так сильно. У меня сейчас разовьется комплекс неполноценности. Точнее, он, комплекс, у меня и так есть, сейчас он просто мега усилился. Бабушка в девяносто может все, а я в свои тридцать девять плыву по течению и жду милостей от природы. Кроме хорошей работы, девяностолетняя дама обладает отменным аппетитом, и, по-видимому, хорошим здоровьем, поскольку в свои года съедает все, что предлагается безо всяких ограничений типа «это мне нельзя, а то мне вредно». Как говорят в Одессе «чтоб мы так жили», хотя, это вряд ли, конечно.
Лазая по верхним палубам, обнаружила место, где катаются на роликах. Выдают их там же, свободно и бесплатно. Когда мне было лет восемь, или одиннадцать, моему двоюродному брату на день рождения кто-то, не помню уже кто, подарил ролики. Были они, правда, совсем не такие, как сейчас, а имели четыре цилиндрических колесика, и крепились ремешками к обычной обуви. Сначала я каталась на роликах брата, а потом мы с бабушкой поехали в магазин «Смена» на Войковской, и купили мне мои собственные. В течение короткого времени всем остальным обитателям нашего двора прикупили такие же. Около трех-четырех дней обладатели редкого в то время девайса фланировали по дороге вдоль дома, пока одна из нас чуть не попала под машину. Вообще-то, машина ее даже не коснулась, но упасть-то она упала, и, руку, все-таки, сломала. После этого, понятно, ролики отобрали у всех и сразу, но, почему-то, не догадались отобрать также и велосипеды, на которых мы и провели остаток того лета.
Есть такое выражение «корова на льду» - это как раз я, только не на льду, а на специальном покрытии. Сходив в каюту за носками (не на босу ногу же ролики надевать), я, почему-то, решила, что как только надену под ролики носки так сразу и поеду. Легко и непринужденно. Красиво и изящно. Через пару минут катания я оставила мысли о красоте движений и озаботилась исключительно тем, как бы ноги не сломать. Тем более, что завтра первая стоянка. Немногочисленные прохожие останавливались и с удовольствием наблюдали за моими танцами на льду, то есть, на линолеуме, конечно. Остановились и Алла с Ольгой, которые Алла Николаевна и Ольга Николаевна. Сдала ролики и пошла с ними к бассейну. Я, кстати, узнала секрет, как так получилось, что теща и свекровь спокойно уживаются вместе. Это все благодаря Аллиному покладистому характер. Потому, что у Ольги характер такой, что мама дорогая. Она недовольна всегда и всем, и бубнит, не преставая, что все плохо, все не так, и все не такие. Алла не обращает внимания, и не ругается ни с Ольгой, ни с теми, кем она (Ольга) в данный момент недовольна. Сейчас Ольга Николаевна недовольна тем, что: слишком жарко; слишком холодно; мы сидим на солнце; мы пересели в тень; лежаки неудобные, и стоят не там; вода в бассейне то ли слишком холодная, то ли слишком теплая, но не такая, как надо. Я б долго не выдержала. Алла сидит себе, в пол уха весь этот бред слушает, и кивает иногда. Внешне они тоже совершенно разные. Алла высокая, крупная и статная блондинка, всегда при прическе и косметике. Очень симпатичная и кокетливая. Ольга же маленького роста, полная, шатенка, волосы пострижены незатейливо и никак не уложены, косметику не употребляет даже на ужин. Обе замужем; мужья, кажется, вместе работают, и у них времени на круизы нет. С Аллой обменялись телефонами и электронной почтой. Не потерять бы. То есть, если я в ближайшее время потеряю, то смогу еще раз попросить, а вот, если после круиза, то это уже насовсем.
За ужином завоеваний коммунизма или капитализма не касались, но беседа опять вышла какая-то провокационная. Видимо, когда в компанию люди попадают не по похожести или общности интересов, а по воле случая, да еще и в замкнутое пространство и надолго, как раз и получаются провокационные разговоры. Начало смуте положил Володя:
- А кто-нибудь знает, белые медведи пингвинами питаются?
Мила: - Белые медведи очень ловкие и хитрые. Я думаю, питаются.
Надежда Павловна: - Вы нас за безграмотных идиотов держите?
Боря: - Подождите, Надежда Павловна, здесь кроме Вас еще девушки есть. Вы, вот, не знали, что белые медведи хитрые, а теперь знаете.
Алла: - Бедные пингвины, им даже спрятаться негде.
Володя: - Аллочка, не переживайте так за пингвинов, у них хорошее зрение, и как только появляется белый медведь, пингвины улетают.
Алла: - Ну, хорошо тогда.
Ольга: - Мне вообще плевать на пингвинов, пусть хоть всех съедят. Я птиц не люблю. Мне дома голуби весь подоконник загадили.
Я: - Но, все ж таки не до такой степени, чтобы скармливать их белым медведям.
Володя: - Девочки, сколько в вас доброты!
Надежда Павловна: - Вы тут все с ума посходили! Пингвины и белые медведи на разных полюсах живут. На разных полюсах. И, кстати, пингвины не летают.
Алла: - И что? Их поймают белые медведи?
Володя: - Они никогда не встретятся, это далеко очень – разные полюса.
Алла: - Так зачем же Вы тогда про них спрашивали?
Володя: - Ну, просто - поговорить. Надо же о чем-то поговорить.
Юля: - Ну вот и хорошо. Теперь Вы, Володя, тоже узнали, что пингвины не летают и не встречаются с белыми медведями.
Володя: - Да я всегда знал, это просто, чтоб посмеяться!
Юля: - Над нами?
Володя: - Ну, что Вы! Нет, конечно. Просто посмеяться. Не обращайте внимания. Забудьте. Забудьте. Вон десерт несут.
Наш официант Марио, кстати, каждый раз приносит мне по два десерта, хотя я заказываю только один. Всем по одному, а мне два. Объясняет он это на редкость логично: « - Мадам, Вам нужно два десерта». Интересно, это я недостаточно толстая на его взгляд, или у меня просто несчастный вид, и он старается подсластить мое существование? Я бы предпочла первое. Однако, так можно не влезть в то черное платье.
После ужина Мила с Ольгой отправились по магазинам, бабушки в каюту, Боря с Юлей – не знаю, куда, а я, Володя, Коля и Алла в «Лапшу Клеопатры». Мне очень не нравится мой левый чулок. То есть, с виду он, конечно, чулок как чулок, но как-то не уверенно держится и норовит сползти. Еще не сполз, но чувство такое, что вот-вот сползет. Нервирует страшно. И, к тому же, я взяла с собой всего две пары – одну черную, и одну натурального цвета. То есть, заменить их никак нельзя - там, куда подходят натуральные, черные будут смотреться дико. И наоборот тоже. Промучилась весь остаток вечера, танцевать и вовсе отказалась. Не хватало еще, чтобы чулок сполз прямо на танцполе.
Подходят Мила и Ольга, издалека почти похожие на двойняшек. Обе маленькие и кругленькие, обе коротко стриженные, только Мила светленькая, а Ольга темненькая Мила вся завалена коробочками и пакетиками, сияет от счастья. Уж на что я любительница магазинов, а Мила, кажется, меня переплюнула. Хотя, может, все дело просто в разном достатке – Володя при каждом разговоре обязательно вставляет, что у них квартира двести метров, особняк трехэтажный, и прочее, и прочее... Кто знает, сколько я бы шлялась по магазинам, если была бы не ограничена в средствах. Ольга, наоборот, раздражена до предела (впрочем, по-моему, это ее обычное состояние). Ругает «Бродягу» - мало лоска, ругает магазины - не на что глаз положить, круиз ругает – скучно плыть. Даже не могу представить ее довольной и радостной. Интересно, ей когда-нибуль бывает хорошо?
Вернувшись в каюту, застала там стюарда, устраивающего в вазе с водой пестрый разноцветный букет в красивой ажурной сеточке. Синие, розовые, фиолетовые цветы перемежались с зеленными пушистыми травками, веточками, листочками. От цветовода удалось добиться только, что букет передал мужчина, и велел поставить в воду. Никаких дополнительных сведений в виде описания того мужчины получить не вышло по причине плохого знания мной английского языка, и полнейшего незнания стюардом русского. При ближайшем рассмотрении в букете обнаружилась записка и коробочка конфет, красивая и очень маленькая. Я развернула записку: «Лиза-Лиза-Лизавета, что ж не шлешь ты мне привета?». Ну, выяснилось, что таинственный мужчина хотя бы мой соотечественник. Уже хорошо. И еще четверостишье:

Понятных снов тебе, сестричка, И амурную сеть.
В каком глазу ресничка –
Ответь.



Он что, тоже слушает «Ундервуд»? А кто, кстати - он? Кто не пожалел денег в иностранной валюте, чтобы украсить мое пребывание на пароходе, даже не вступив со мной ни в какие отношения? Дима бы офигел от такой неэффективной траты денег, и таинственного мужчину счел бы не вполне нормальным. Да ну его, в самом деле, этого Диму, не к ночи будь помянут. Почему-то мне кажется, что цветы от Николая. А, может, мне просто хочется, чтобы они были от него? Да нет, я просто забыла, я же никого не хочу, мне же никто не нужен. Я просто забыла.
И, все-таки, цветы от Николая. Наверное.
Я сделала то, о чем давно мечтала, но, пока мы жили с Димой, было невозможно, а после его ухода как-то подзабылось. Устроилась в постели с книжкой, чашкой чая и теми самыми конфетами. Для полной нирваны не хватает только мурчащей кошки под боком. Обожаю пушистых тварей. Даже не приходит в голову, что может быть приятнее, чем гладить кошку. Они такие мягкие, и такая нежная у них шерстка. Привечаю их не я одна.. В любом кошачье-собачьем магазине можно встретить небогатых с виду бабушек, или не бабушек, покупающих своим питомцам дорогие витаминки, корма, и, даже, игрушки. За завтраком зашла, кстати, речь о кошках, так, вот, Роза мне рассказала, что у них, в Германии, нельзя завести у себя в квартире кошку, не получив одобрение всех жильцов подъезда. Роза, вот, не получила, поэтому нее кошки нет. И эти люди ужасались, как мы тут, в России, живем! Как они там, в Германии своей, живут, если не могут свободно даже кошку завести?!
Конфеты как-то подозрительно быстро закончились, я и полстранички не прочитала. Поискала в постели – может, закатились куда – ничего не нашла, только пролила чай на простыню. Интересно, так поменяют, или попросят заплатить?
Завтра утром прибываем в Японию.

[Сашкина]

Myrzik61 с утра устроилась на диване с чашкой кофе и шоколадкой, чтобы почитать Вас.
Кошки, безусловно, под боком не хватало.
У нас нет кошки.
Соседи, они не немцы, им пофиг, можно хоть две кошки завести.
Но мне заранее котейку жалко.
Трое детей - это полный антикошкин.

Кофэ допилось, глава закончилась, а кусочек шоколадки - остался.
Закурковала его от всех домашних в большую трехведерную кастрюлю, в которой по осени домовитые хозяйки солят капусту.
Останки шоколадки, конечно были ничтожно малы для этой кастрюлищи, но она единственная из всех, что стоит под потолком, на самой верхотуре, туда никто кроме меня не лазит, там шоколадка имеет шанс выжить.
А все остальные кастрюли точно из шкафчика вытащат и построят башню.
Или оденут на головы и будут стучать по ним скалкой.
Или засунут в них папины ботинки и насыпят сверху манки.

Определенно, хорошо что у нас нет кошки.
Кошки плохо переносят, когда на них ставят кастрюлю.
Когда ИХ ставят в кастрюлю, наверное переносят более стоически, но всё равно, трое детей, кастрюли и кошка в одной кухне - зрелище не для слабонервных.
Поэтому кошки нет.

Есть кусочек шоколадки и шанс всех вечером уложить всех пораньше, чтобы устроиться на диване с кофе и сладким кусочком эндорфинного счастья и с наслаждением Вас почитать.
Ах, продолжайте!
Умоляю, продолжайте!
Кусочек шоколадки в верхотурной кастрюле уже ждет своего часа!

[Myrzik61]

Сашкина, это здорово, когда все вот так, как у Вас дома. Это и называется счастьем, этими днями и надо наслаждаться. У нас было примерно так же, но поделенное на 3 - сынок один. Правда, приходили приятели, и было очень похоже. Сейчас нашей детке 27, и мы пытаемся склонить ее опять устроить нам такую жизнь, но подлая детка жениться пока не хочет... А мы-то готовы

Я скоро выложу продолжение.

[ORISKA]

Хорошее продолжение! Про волейбол-это прямо с меня списано.

[jhuk]

Странно... Давненько у меня протагонист какого либо произведения не вызывал такого раздражения... Но все равно продолжаю читать. Интересно, почему?

[nata-kisa]

А я на работе читаю в обеденный перерыв под ромашковый чай, шоколадки правда нет, зато есть марципаны, подаренные по случаю 14 февраля. Вчера даже за продуктами забыла сходить (делаю это по обыкновению в обеденный перерыв).

[queen_V]

Давненько у меня протагонист какого либо произведения не вызывал такого раздражения... Но все равно продолжаю читать. Интересно, почему?

Может, потому что интересно написано? А что раздражает-то, если не секрет? Но чтоб прям очень-очень? Протагонист как протагонист, как по мне, ничего вроде экстраординарного нам не сообщили - котят не топит, кровь христианских младенцев по ночам не пьет. Ну самооценка несколько занижена. Но это ж вроде не криминал.

[jhuk]

А что раздражает-то, если не секрет?

Сама не знаю... Бесит просто. Может потому что она типичная терпила и обиженка? Я таких не то что не люблю, а ненавижу просто. Лучше б уж младенцев топила и кровь котят пила...
Хотя, в классическом мыле, наверное все такие. В конце повести по законам жанра она должна выйти замуж за молодого олигарха и нарожать ему как минимум трех карапузов. На пятом десятке.
Но продолжаю читать...

[Myrzik61]

Хорошее продолжение! Про волейбол-это прямо с меня списано.

ORISKA, видимо, Вы, как и я, не любили физкультуру. Точнее, я ее любила в те дни, когда имела освобождение, а во все остальные ненавидела.

Странно... Давненько у меня протагонист какого либо произведения не вызывал такого раздражения... Но все равно продолжаю читать. Интересно, почему?

Иногда бывает так, что в каком-то коллективе один человек радражает всех; его ругают, осуждают. А когда он уволится, оказывается, что всем его не хватает, и как-то стало пусто.
И неприятный нам человек - это тоже впечатления, и это разнообразие. Представьте, что вокруг все такие, как нам нравится - скучно.
Хотя мне Елизавета нравится.

А я на работе читаю в обеденный перерыв под ромашковый чай, шоколадки правда нет, зато есть марципаны, подаренные по случаю 14 февраля. Вчера даже за продуктами забыла сходить (делаю это по обыкновению в обеденный перерыв).

Я рада, что Вам интересно.