Бушмены КалахариУже к вечеру мы в знаменитой пустыне Калахари. В Thakadu Bush Camp нас встретил хозяин, пожилой полный голландец-регбист, за которым неслись две его верные собаки. Проводив нас до нашего места, псы вдруг заметили пробегающего мангуста, и рванули за ним. Одна собака настигла мангуста в нескольких шагах от меня и схватила его за загривок, началась схватка, сопровождающаяся писком мангуста, моим криком от ужаса и криком хозяина, пытающегося отогнать пса от бедного, но бесстрашно сражающегося животного. Пес разорвал бы его в клочья прямо на наших глазах, если бы ему каким-то чудом не удалось вырваться из зубов и сразу же скрыться под стволом упавшего дерева. Хозяин извинялся за поведения пса, приводя какие-то неубедительные аргументы, что якобы это редкость, что мангуст оказался один, обычно они ходят стаями, и на стаи собаки не нападают.
Наше место под стоянку оказалось крайним, рядом с бушем. Кран с проведенной к стоянке водой немного подтекал, образовав легкую лужицу. Каждое утро, вылезая из палаток, мы обнаруживали массу свежих птичьих и звериных следов, ведущих из буша к нашей мизерной лужице. Морковку, которую мы с Родионом воткнули рядом с лужей, есть никто из них не захотел.
У хозяев лоджа, рядом с кухней, где они подавали завтраки и ужины, тоже находился водопой, но уже большой, там мы однажды наблюдали пьющих антилоп гну, и почти постоянно многочисленных цесарок, которые копошились в овощных очистках, которые им выносили кухарки с кухни. На ужин хозяева предлагали стейки из самых различных видов диких животных. Мы пробовали стейки из куду, эланда и импалы. Импала оказалась самой сочной на вкус.
Попасть в гости к бушменам -охотникам племени сан было одним из ключевых желаний в нашем путешествии. Организовали нам это хозяева лоджа по предварительной просьбе -резерву, обещав, что бушмены будут нас «терпеть» весь день с утра до вечера. Именно «терпеть» - почему-то после посещения племени химба я именно в таком ключе ожидала нашу встречу с охотниками-туземцами, что как-то мысленно напрягало и стесняло по дороге в буш, когда выделенный нам гид- переводчик, местный африканец, вез нас через заросли кустарников в деревню к туземцам. Но когда наша встреча состоялась, перед нами предстали совершенно непохожие на суровых химба добродушные маленькие, худенькие краснокожие дикари, улыбчивые, скромные, открытые, гостеприимные и с большим любопытством нас рассматривающие.
Это была семья, состоящая из одиннадцати человек, мужчин-охотников из них всего было трое: отец, его старший взрослый сын, и мальчишка, ростом как наш Родион.
Сколько им лет, выяснить не удалось (сан не озадачиваются такими подсчетами, и даже более того, не владеют техникой счета). И объяснить как издалека мы приехали, чтобы увидеть их племя, тоже не удалось (их географические представления очень отличаются от наших). Но на них произвело впечатление, что мы из очень холодной страны, где во «влажный сезон» совсем нельзя ходить вот так как они, почти нагишом. Видимо, тема выживания в суровых условиях — единственно актуальная и интересная для них, мастеров по выживанию.
И мы в этом убедились полностью, видя как горели их глаза при выслеживании антилоп гну. Мы долго шли за тремя охотниками по свежим следам антилоп по бушу, наши ноги, несмотря на кроссовки и брюки, защищающие их от колючек акаций и сухого кустарника, уже просто выли. Я не отставала исключительно по причине стыда, глядя на мелькающие впереди босые ножки маленького охотника, бесшумно ступающего прямо по колючкам. Как они замечали эти следы и как они понимали, что они свежие, так и осталось для меня загадкой, но я хорошо запомнила огонек в их глазах, и как туземцы преобразились (как коты на охоте), когда следы привели нас к гну.
Старший сын, очень колоритный, этакий бушменский «хулиган», старающийся произвести впечатление, с большим достоинством демонстрировал нам свое умение владения кнутом, которым необходимо искусно щелкнуть перед носом у льва, чтобы присвоить себе его добычу.
В голове не укладывается, как охоту, это единственное занятие, определяющее весь их традиционный уклад жизни и всю их историю служащее основой для их выживания, можно запретить или ограничить. А ведь бушмены долгое время подвергались всяческим гонениям с родных земель, правительство искусственно создавало условия не совместимые с традиционной их жизнью на их родных территориях, запрещая охотиться и отрезая им доступ к водным ресурсам.
Глава нашей бушменской семьи сидел в тюрьме 6 месяцев за убийство антилопы в «неположенном месте», многочисленные наколки и надпись do not touch me на его руке, оставленные сокамерниками, вызывают тягостные мысли.
Выделка шкур убитых животных, их покраска -это, как и охота, дело мужское.
Женщины и девочки в семье заняты не меньше мужчин: они готовят еду, занимаются собирательством, и в состоянии отличить друг от друга десятки различных видов луковиц, семян, листьев, клубней. Маленькие тыквы или дыни, арбузы — основная еда семьи, служащая им источником и воды, и пищи.
А плод, откопанный нашими совместными усилиями, похожий внутри на мякоть репы, оказался просто незаменим и в качестве солнцезащитного средства, и в качестве сока для питься и для умывания.
Нашли какие-то семена, дали нам по семечке, сказали, что это нам сюрприз-подарок, велели положить под язык и ждать. И правда, через несколько секунд был сюрприз...
Возле хижин лежат страусиные яйца с маленьким отверстием с одной стороны. У Ливингстона я встречала, что в сезон засухи туземцы вынуждены были выкапывать яму на дне пересохшего источника и через трубочку вытягивать ртом живительную влагу, выплевывая ее для сбора в скорлупу от страусиного яйца. Увидев, как и наши бушмены пьют из яйца, подумала, что эта традиционная практика, возможно, до сих пор жива.
Огонь по-прежнему каждый из них может добыть традиционным способом. Нам преподали мастер-класс, теперь мы можем идти в поход без спичек и зажигалки.
Страусиные яйца бушменские дамы используют еще и для изготовления украшений. Они оказались большими любительницами украшений. Я угадала, привезя с собой из России бусы, подвески, браслеты, кулоны, цветы на резинках, банданки, панамки — все это было принято с восторгом и сразу же распределено и натянуто, навешено везде и всяко-разно. В этот момент чувствовалось, какими красотками они сразу себя почувствовали, и с большей раскрепощенностью стали проявлять чисто женский интерес ко мне, трогая мои светлые волосы на ощупь и разглядывая сережки в ушах. Тут же поделились и своими секретами красоты, срывая с кустарников ярко-желтые и белые пушистые цветы и украшая ими свои волосы.
Роде показали, как делается традиционное изделие для игры, суть которого заключается в поддевании палкой и подбрасывании как можно выше палочки с пером и грузиком. Сын был в восторге от этой игры и сразу же вытащил из карманов китайский аналог её на резиночке. Его бушменский ровесник тоже был в восторге, особенно вечером, когда Родя ему показал, что на этой штуке ещё можно включать светодиод.
А еще нас с Родькой сразу научили делать маленькие отверстия в страусиной скорлупе и нанизывать их на веревочку, превращая их в ожерелье.
Это, показавшееся нам отнюдь не легким, занятие в их руках спорилось гораздо быстрее. Таким мастерством здесь владела даже самая младшая бушменская лялька.
Эта красотуля вообще страшно трудолюбивая. И очень любима всеми в семье. Она перебывала на руках у всех, а когда в послеобеденное время все сидели на земле в кругу и рассказывали по очереди легенды и сказки, то ее, уснувшую, заботливо положили на шкурку животного посередине круга.
Слушая их истории, будь то сказки или истории из жизни про охоту, про львов, птиц, проникаешься не столько содержанием, сколько этим воркующим языком, изобилующим щелкающими согласными, и выражением их лиц, сменяющим целый каскад эмоций от умиления, восторженного смеха до печали и горести.
А во время пения и танцев у костра их лица, освещенные костром, так преображались, что казалось, что этот ритм, отбиваемый хлопками в ладоши и надетыми на щиколотки сухими пустыми коконами мотыльков, скрепленными и наполненными семенами, освобождает хранящуюся в их телах сверхъестественную энергию и наделяет их всеобъемлющей силой. В этом мгновении они как будто сливаются с окружающей их природой, и все вокруг вместе с ними в отблесках костра становится загадочным, мистическим. Это их стихия, делающая их свободными, сильными и гордыми.
И как иначе выглядели их лица, когда они, провожая нас, выйдя из буша, дошли до лоджа с его бассейном, рестораном и стояли так, у краешка цивилизации, видимо в ожидании обещанной хозяевами лоджа благодарности, возможно, пищи, табака. Растерянные, маленькие, зависимые и какие-то задавленные трагичной историей своего народа и существующей системой, к которой они вынуждены тяжело приспосабливаться, и частью которой являемся и мы, туристы. Лишенный возможности жить традиционно, по-старому, и совсем не способный жить по-новому, кажется, что этот народ обречен. Их осталось всего несколько десятков тысяч.
Снова в памяти всплывает история, рассказанная Ливингстоном на страницах своего труда.
Отбывая домой, в Англию, после своего многолетнего первого путешествия по Южной Африке, исследователь взял с собой своего верного спутника-туземца Секвебу, из чувства благодарности за то, что природный ум туземца, знание языка племен, через которые они проходили, его такт и здравый смысл во многом помогли ученому благополучно добраться до берега.
«Я думал, что знакомство с плодами цивилизации, о которых Секвебу мог потом рассказать своим соотечественникам, благотворно подействовало бы на него самого, кроме того, я хотел также вознаградить его за очень важные услуги, оказанные им мне.» Секвебу в первый раз увидел настоящее море, бурю, огромный бриг с шестьюдесятью пушками и экипажем из ста человек. На борту военного корабля все для него было ново и странно, весь путь длиною в месяц он выглядел растерянным. А когда корабль достиг о.Маврикий, навстречу бригу вышел пароход, чтобы буксировать их в гавань. Постоянное напряжение, в котором весь путь находился примитивный ум Секвебу, достигло к этому времени своего апогея. С ним произошел припадок безумия. Когда его попытались взять с собой на берег, Секвебу попытался заколоть одного из команды, затем прыгнул за борт, скрестив на груди руки. Тело его так и не нашли.
