Первое путешествие за железный занавес. 1970 год. Югославия - Венгрия
"Судьба Онегина хранила…"
А.С. Пушкин
А.С. Пушкин
Сейчас уже мало кто помнит, а молодое поколение, вероятно, даже и не знает, как путешествовали за границу советские люди в 70-х годах прошлого века. Да и счастливчиков, заглянувших в то время за "железный занавес", который воздвиг вокруг нашей державы её инстинкт самосохранения, не так много. Тогда ещё существовали и Советский Союз, и Югославия - государства, которые теперь можно увидеть разве что на старинных картах.
1970 год - время, когда с конвейера АвтоВАЗа сошёл первый и такой долгожданный автомобиль "Жигули", ласково прозванный в народе "Копейка". Этому году ровесник и знаменитый фильм "Белое солнце пустыни". А ещё в 1970 году наша межпланетная станция "Луна-17" благополучно прилунилась в Море Дождей и доставила на лунный грунт первый в мире планетоход "Луноход-1". Он исследовал нашу вечную спутницу почти год, передав на Землю 25 тысяч фотографий. Интересное было время... Хочу на мгновение вернуть читателей в ту эпоху и поведать о своём студенческом путешествии в сказку, полном приключений и неожиданных поворотов. Надеюсь, это повествование "из глубины веков", рассказанное очевидцем, покажется Вам любопытным и позволит окунуться в атмосферу того времени.
Итак, август 1970 года. Я блестяще закончила очередной – четвёртый – курс института (факультета иностранных языков) и переполненные гордостью родители решили меня грандиозно порадовать: отправить отдыхать за границу, да не просто куда-нибудь в ГДР, а в Югославию.
Самостоятельная путешественница
Югославия была особой страной социалистического лагеря. Сербы во главе с Иосипом Броз Тито не только сами выгнали немцев в процессе грамотной партизанской войны, но сами же провозгласили социализм. Причём строили политику довольно независимо от всесильной КПСС. Страна была достаточно свободна, туда наезжали толпы туристов из капиталистических стран, пользуясь явной дешевизной адриатических курортов. Одним словом, это был живописнейший островок капитализма под социалистическими вывесками, и именно поэтому выезд советских людей в эту балканскую республику был жёстко ограничен. И, как следствие, – особенно желанен.
Инструктировали отъезжающих в Югославию самым тщательным образом. В результате многодневной изматывающей подготовки в поезд садились запуганные, затюканные, заинструктированные туристы, которые больше всего на свете боялись заинтересовать собой западные спец. службы. О поездках за рубеж "соло" тогда не могло быть и речи, но я умудрилась-таки превратить этот вояж в самостоятельное путешествие. Но обо всём по порядку...
Наша студенческая группа (это её официальный статус) из студентов, конечно, не состояла. Из 16 человек нас было только четверо. Остальные – «нужные» люди из сферы торговли и обслуживания, функционеры комсомола и работники обкома партии. Да, непременно, представитель КГБ (государственная безопасность). Папе пришлось очень постараться, чтобы протиснуть своё благонадёжное чадо в этот избранный круг.
Помню момент пересечения границы. Под ложечкой засосало, в животе заныло. Вдруг обратно не придётся?..
Венгрию на пути туда пересекли транзитом. Я не отходила от окна вагона: всё ново, всё непривычно и удивительно.
Белград
И вот мы в Белграде. Наш гид – молодой серб лет 28, худой, но явно в спортивной форме, рельеф мускулатуры налицо. Перед первой же экскурсией руководитель нашей группы – мерзкий бывший комсомольский активист, а ныне партийный деятель – строгим голосом предупредил, что советским людям в церкви лучше не заходить. В результате, за гидом во все соборы и базилики, которыми так славится Белград, следовали лишь четыре студента. Остальные члены группы три часа протоптались вокруг экскурсионного автобуса. Видимо, именно тогда в моём досье появилась первая негативная запись.
Белград
Уже на следующий день состоялся самый длинный переезд нашего маршрута из расположенного на севере сербского Белграда по живописнейшей дороге Боснийских Рудных гор в южный хорватский Дубровник. Там, на солнечном побережье Адриатического моря нам предстояло провести почти десять дней. Не помню, почему я не взяла с собой фотоаппарат, но по этой причине позже пришлось здорово разоряться на очень дорогие там открытки, а меняли нам смехотворно малую сумму. По статусу студенческой группы.
Дубровник
В Дубровник мы прибыли уже поздно вечером и настолько устали, что даже моё неуёмное любопытство уснуло, толком не запомнив места, где мы остановились. Этот роковой факт ещё сыграет свою роль, а пока я пребывала в расстройстве по другому поводу. Нас в группе было 16, а комнаты, где нас расселили, были рассчитаны на троих. Один оставался лишним, но никто им быть не хотел. Тут вспомнили про меня: я – единственная в группе знала иностранные языки, и сам Бог велел отселяться мне. Помнится, я даже всплакнула, испугавшись возможных происков иностранных разведок.
Моими «сокамерниками» оказались две милые девушки из Голландии. Они с необыкновенной лёгкостью переходили с английского языка на французский, а с французского на немецкий. Поняв, что именно на нём мне удобнее всего разговаривать, они даже между собой (!) стали общаться по-немецки. Во всяком случае при мне. Через 15 минут мы уже много всякого друг про друга знали, а к концу пребывания в Дубровнике и вовсе подружились.
Дубровник
Следующим утром свежая, выспавшаяся, в прекрасном расположении духа – капиталистки оказались вовсе не монстрами! – я отправилась на завтрак, а оттуда на экскурсию в Старый Дубровник, которая закончилась – увы! – первым крупным приключением этой богатой на них поездки.
«Старый город» есть во всех уважающих себя европейских туристических центрах. Это укреплённая когда-то, самая старая часть города, которая сохранилась в неизменном виде с 11-12 века. Узкие средневековые улочки выложены булыжником. Невысокие, плотно друг к другу стоящие дома непременно с красными черепичными крышами, погреба, башни, мощные крепостные стены. В отличие от более северных городов, где сохранилась лишь часть первоначальной застройки, Дубровник – это огромный город-музей, занимающий целый полуостров и отделённый от «нового» города значительным расстоянием. Весь транспорт останавливается далеко на подступах к нему, дальше все почтительно идут пешком.
Я пребывала в полной эйфории. Ожившая история, запах средневековья, архитектура, виденная лишь в кино… А женщина-экскурсовод неслась вперёд, как лошадь на скачках, не позволяя толком ничего разглядеть. Не помню, когда группа исчезла из моего поля зрения. Может быть, когда я разглядывала узенький коридорчик между рядами домов, соображая, как могли протиснуться здесь дородные горожане 13 века, если при тогдашнем весе 54 кг я там еле помещалась.
Оторвавшись от этой головоломки, я обнаружила, что группы нет. Начала лихорадочно всматриваться в пёструю толпу туристов, перетекающую вслед за экскурсоводами от объекта к объекту, сбегала прямо, налево, направо – бесполезно! Несколько успокоила мысль, что ворота, куда мы вошли, найду, доберусь до автобуса и подожду своих там. С сожалением повернула обратно, особо не торопясь, пошла по знакомым уже улочкам. Канувшее в историю средневековье опять приятно обступило со всех сторон. Несколько раз в запутанном лабиринте переулков мне почудились незнакомые вроде места, но я подумала, что, летя в бешеном галопе за экскурсоводом, я их просто не заметила.
Ну вот, наконец, и ворота. С облегчением любознательная туристка выбралась за крепостные стены. Передо мной развернулась широкая круглая площадь с красивыми клумбами… Абсолютно незнакомая. Выход был другим.
Я плюхнулась на изящную лавочку в тени, собрала в кулак всё своё самообладание и стала констатировать неутешительные факты. Во-первых, я в чужой стране, язык не знаю, документов при мне никаких (наши документы хранились у руководителя группы; наверное, боялись, как бы кто не остался за границей). Во-вторых, той мелочи, что случайно оказалась в сумочке, не хватит, чтобы доехать на автобусе (общественный транспорт в Европе всегда был дорог). В-третьих, и это особенно ужасно! – я не запомнила названия лагеря, где мы накануне вечером остановились. Что за глупая курица! Если в этой толпе, наконец, отыщется полисмен (в Югославии, кажется, милиционер) как объяснить, куда меня надо доставить?..
Солнце уже явно перевалило за полдень, но ни один страж порядка так и не появился. Жара стала удушающей. На соседней лавочке молодые девочки с аппетитом лизали мороженое и беззаботно хохотали. Я пересчитала мелочь, поднялась и тоже купила недорогой стаканчик мороженого. Ах! Моя лавочка в тени оказалась уже занятой. Эта ничтожная деталь, ерунда, не стоящая внимания, оказалась в конце концов той последней каплей, которая и переполнила чашу. Слёзы полились водопадом, мороженое показалось противно-приторным, жизнь кончилась…
Я не сразу поняла, что ко мне кто-то обращается. Передо мной стояли четыре парня примерно моего возраста, все среднего роста и что-то сочувственно говорили. По-итальянски. (Под влиянием маминой любви к музыке интерес к этому языку у меня проснулся очень рано. А когда все девочки Советского Союза – мне было 12 – заболели страстью к Робертино Лоретти, я начала серьёзно изучать этот язык по учебнику для иностранцев. Правда, быстро остыла). Их сочувствие было понятно: зарёванная девица с красным носом, вся перемазанная липким мороженым – печальное зрелище. Тиская вафельный стаканчик, я раздражённо что-то промычала и замотала головой: то ли не понимаю, то ли убирайтесь к чёртовой матери. Однако, парни не отступили, и один из них, в очках, перешёл на английский. В иностранных языках я в тот момент точно была не сильна, но слово «полисмен», понятное на любых языках, из себя выдавила. (Как позже выяснилось, они решили, что даму кто-то обидел, и требовалось вмешательство полиции). Последовало бурное, с южной экспрессией, обсуждение проблемы.
Тот, что в очках, начал медленно по-английски втолковывать мне, что двух полицейских они видели на подъезде к Старому городу и могут меня к ним проводить. Голова вроде начала включаться, английские слова всплывали в памяти, а вот сообразить, что отправляться в путь в сопровождении четырёх незнакомых парней по меньшей мере неблагоразумно – эту мысль мозги не выдали. Хотя выхода другого и не было. Я умылась в ближайшем фонтанчике и вполне успокоенная собственной глупостью, отправилась из Старого Дубровника.
Дубровник. Knezev dvor
Мы познакомились. Того, что в очках, звали удивительно русским именем Игорь. Игорь Бетти. То, что я русская «из Москвы» повергло моих спутников в кратковременный шок. Они принялись меня разглядывать, как будто я откуда-то с Марса. Впрочем, Москва для людей из несоциалистической Европы в то время и была так же недостижима, как эта далёкая планета. К тому моменту красный нос уже успел побледнеть, в достоинствах своей фигуры, подтянутой спортивной гимнастикой, я не сомневалась, натурально светлые волосы выгодно отличались от их одинаковых тёмных голов. Я почувствовала себя вполне достойной пристального внимания, чем-то вроде розового слона в чёрно-белой тундре. Мой английский максимально извлёкся из глубин памяти, и дальше беседа протекала очень оживлённо.
Игорь играл роль переводчика, поскольку остальные английского не знали. Познакомились они здесь, в Югославии, а поскольку местные жители итальянцев не любили (эхо войны), предпочли ходить вместе (до 1967 года въезд итальянцев в Югославию был вообще запрещён!). Он сам из Рима, студент-медик римского университета, 22 года, состоятельная семья, имеющая особняк на Via di Sant` Alessio (показатель состоятельности!). Здесь он с родителями на своей машине («Чёрный принц» – с гордостью!), но отдыхает отдельно.
В это время мы подошли к тому месту, где они видели полицию. Никого! Лишь несколько туристов с фотоаппаратами. Опять бурное обсуждение ситуации. Наконец, вопрос: где я живу? А где я, собственно, живу? (В носу опять защипало) где-то в студенческом лагере… И тут мне немного подфартило. Оказалось, недавно ребята веселились на танцах в каком-то международном студенческом лагере, другой тоже был рядом. Можно дойти пешком вдоль моря; конечно, неблизко, но как доехать, они не знают.
Надо сознаться, колебалась я недолго. То ли авантюрные наклонности характера сказались, то ли полная неосведомлённость в интимных делах, – неудивительная для представительницы страны, где «секса вообще не было», но выбор я сделала в пользу длинной пешей прогулки в малознакомой мужской компании по неведомым окрестностям нелюбезно принявшего меня города, да ещё в чужой стране. Однако, родилась я, видно, под счастливой, оберегающей меня звездой. Трудная ситуация, в которой я оказалась, обернулась одним из прекраснейших и ярчайших впечатлений моей вовсе нескучной жизни.
Мы шли по ухоженной тропе, которая добросовестно повторяла сложные контуры залива. Всего в нескольких метрах слева склон резко уходил вниз. Оттуда доносился негромкий шум прибоя. Освещённое уже нежарким солнцем Адриатическое море отливало всеми оттенками зеленого: от малахита до изумруда. Пышные субтропические кусты с яркими цветами и пьянящим запахом полностью скрывали от нас параллельно бегущую дорогу. А сразу за ней справа уже громоздились отроги Боснийских гор, заросших буйной средиземноморской растительностью. Уходя от моря, они становились всё выше и выше и, наконец, терялись где-то в плотных белых облаках.
Дубровник
Под влиянием необыкновенной красоты разговор постепенно угасал. Чтобы поддержать его, я спросила, правда ли, что большинство итальянцев хорошо поют? Игорь оживился, сказал что-то своим друзьям и первый запел. Я не унаследовала мамину музыкальность, но итальянская музыка всегда отзывалась в моей рациональной душе особой нежностью. У Игоря оказался прекрасный, профессионально поставленный голос (с детства он пел в церковном хоре) и обширнейший репертуар. Безо всяких уговоров к нему присоединились товарищи. Итальянские песни органично вплелись в этот волшебный средиземноморский вечер, и дальше мы уже не шли, а будто плыли в невесомом облаке дурманящих южных запахов, неземной красоты Адриатического побережья и чарующих лирических мелодий. Мной овладело ощущение безграничного счастья, полноты жизни, прелести юности, сознание своей привлекательности, необыкновенной признательности этим недавно незнакомым мальчикам, которые не прошли мимо… Никогда позже я не испытывала такого полного всепоглощающего чувства! Время для меня остановилось. Как долго мы шли? Час, два? Ещё много лет спустя я не могла без глубочайшего душевного волнения слушать итальянские песни, особенно те, которые тогда пелись только для меня.
Когда мы подошли к лагерю (мой! я узнала!) было уже темно. Мы очень тепло распрощались, обнялись, я всех расцеловала, повторяя по-русски благодарные слова, которые они не понимали, но это было неважно. Игорь попросил разрешения прийти завтра к нам на пляж (остальные уже готовились к отъезду), и я, конечно, с радостью согласилась.
В группе никто «не заметил потери бойца» (!) Только Соня и Йонни – мои голландские соседки по комнате – к вечеру забеспокоились. Покормили меня каким-то чудны́м сыром, поскольку ужин давно закончился.
Окрестности Дубровника. Будва
На следующий день группе предоставили, наконец, свободное время для покупок. На пляже, естественно, никого не было, и никто не помешал нам с Игорем весело и беззаботно поплавать. Мой новый знакомый был, в общем-то, не в моём вкусе. Я активно занималась гимнастикой, и мне нравились крепкие спортивные ребята. Игорь же был типичным интеллигентным, субтильным мальчиком. Однако он был представителем иного, незнакомого мне мира, а потому страшно интересен. К тому же, обладал необычайно притягательными для меня качествами: был жителем романтической Италии, имел прекрасный голос и … я ему явно нравилась.
Игорь на своей яхте
Наш скромный студенческий пляж видавшему всякие красоты Игорю не очень понравился. Он пообещал показать мне после обеда престижный «бриллиантовый пляж» в окрестностях Дубровника. Я нагло проигнорировала «летучее» комсомольское собрание (нас собирали, чтобы особо идеологически не расслаблялись), перебрала свой нехитрый гардероб и вышла к воротам лагеря. Перед ними красовался антрацитовый «Чёрный принц». К моему ужасу на него во все глаза пялились три тётки из нашей группы, но отступать было поздно. Живописная, идеально гладкая дорога петляла между морем и круто уходящими ввысь горами. Пляж действительно оказался приятным: мягкий песок, разноцветные зонтики, пляжные кресла. Нужно заметить, что вбитые с пелёнок в наши головы догмы о преимуществе социализма избавили меня от многих комплексов. Я искренне считала, что мой купальник, с неимоверным трудом раздобытый в Москве, самый красивый на этом пляже. Куда до него авангардному одеянию этих богатых дам вокруг!..
К ужину я поспела вовремя, но по напряжённым лицам начальства поняла, что обо всём уже доложено. Разговор после ужина шёл на повышенных тонах. О комсомольской совести, о советской сознательности. Я молчала и собиралась с мыслями, однако, когда самый неприятный человек в группе – руководитель – завернул что-то о предательстве интересов государства (!?!), меня понесло. Вдруг выплеснулись все переживания вчерашнего дня. Я со злостью и откуда-то взявшимся красноречием говорила о том, что ему вообще нельзя доверять людей, если он не в состоянии их пересчитать – спасибо капиталистическим мальчикам, которые меня спасли! – и что, приехав в Пензу, обязательно доведу всё это до сведения высоких инстанций. Он мгновенно стушевался, все стали меня успокаивать, и я думаю, что в этот день новых записей в моём досье не появилось.
Что-то, конечно, было записано позже, когда на следующий день Игорь приехал в лагерь на танцы. Я никогда не была хорошим танцором, особо и не любила, а к тому же здесь танцевали совсем по-другому и под оглушительную непривычную музыку. Всё это меня жутко стесняло, и я быстро утащила кавалера на свежий воздух. Вечер опять был изумительным (других на курортах с мировым именем, наверное, и не бывает). Сначала мы гуляли по городу, потом долго сидели у моря. Игорь учил меня обиходным итальянским словам и фразам. Профессиональная лингвистическая память быстро схватывала материал, и это приводило его в совершенный восторг. Труднее давалось произношение, ведь итальянский язык необычайно музыкален.
В отель я притащилась уже на рассвете. Спать совершенно не хотелось. Чтобы не мешать девочкам, я расположилась в ванной и долго записывала выученную итальянскую лексику. (к концу нашего знакомства накопилась целая тетрадь).
Родители Игоря уехали в Сплит, другой хорватский курорт, и теперь свободное от экскурсий время мы чаще проводили вместе. Конечно, мне очень мешала его южная экспрессивность и эмоциональность, но ухаживал он красиво. Когда нам из окна автобуса показали остров европейских миллионеров Све́ти Сте́фан (остров Святого Стефана), он повёз меня туда на экскурсию. Мы, не торопясь, бродили по ограниченной территории, сплошь застроенной старыми роскошными виллами (помню виллу Софии Лорен) и читали непривычные для меня таблички «Частная собственность. Вход воспрещён».
Остров миллионеров Све́ти Сте́фан
К посещениям моего итальянского друга группа постепенно привыкла. Женщины, а их было подавляющее большинство, мне кажется, завидовали, но по принципу чеховского Беликова «кабы чего не вышло» повсюду таскались толпой.
Для вполне опытного Игоря я была, конечно, необычной девушкой. Дело не только в том, что «из другой галактики». Его восхищали столь редкие в Италии светлые глаза, волосы и, как ни странно, веснушки, из-за которых подростком я пролила немало слёз. Даже упрямое ретроградство – в Европе вовсю бушевала сексуальная революция, а я непоколебимо считала, что близкие отношения возможны лишь в рамках брака – мальчику из серьёзной католической семьи внушало уважение.
Время уходило стремительно. Уже нужно было думать о подарках домашним. Идти следовало только одной (нельзя же было демонстрировать состоятельному другу какими ничтожными суммами я располагаю). Отказавшись от утреннего пляжа, отправилась искать подходящий для моего кошелька магазин. С этим походом связаны два приятных воспоминания.
В небольшом магазинчике я присмотрела для папы недорогой коньяк (по-сербски «виньяк»). Хозяин магазина скучал, и мы разговорились. Надо заметить, что сербский язык местами очень схож с русским и украинским, так что общаться можно. Скоро он понял, что виньяк для отца, который воевал в этих краях (в Венгрии). В Югославии в то время к русским относились сердечно, а к участникам войны, особо уважительно. Кончилось тем, что он сам выбрал мне виньяк и наотрез отказался взять деньги. Хорошо, что в сумочке на всякий случай лежало несколько небольших сувениров. В ответ на матрёшку, меня загрузили ещё и фруктами.
В приятном расположении духа я пошла по дороге. Это было предместье Дубровника, зелёное тихое место, людей почти не было видно, все нежились на пляжах. Солнце жарило нещадно, я сразу распарилась, по спине побежал противный пот, руку оттягивала сумка с виньяком и фруктами.
Вдруг рядом притормозил автомобиль. Я оглянулась и – обомлела! Чуть позади стоял огромный, роскошный «Мустанг» – автомобиль миллионеров. Игорь показывал мне такой, когда мы гуляли по Свети Стефану. В машине сидели два необыкновенно красивых, спортивных (сегодня бы сказали «накаченных»), холёных парня, ну прямо с обложки дорогого глянцевого журнала! И тот, что справа, вежливо пригласил сесть. Это была милая любезность, так как в социалистических странах девочки на дорогах не работали. Я отчаянно замотала головой. Правый красавец высунулся из окна и по-английски спросил, не полячка ли я? За время общения с Игорем я здорово поднаторела в английском, так что бойко доложила, что я – русская, из Москвы. Тут уж они высунулись оба. Наверняка эти представители золотой молодёжи редко чему удивлялись, но тут такой случай! Настоящая русская «оттуда», говорит по-английски, да ещё и отказывается покататься на такой роскошной машине…
«Мустанг» бесшумно пополз за мной следом. Посыпались вопросы, многие дурацкие. Ясно, что представления о нашей стране у них чудны́е. Им очень понравилось, что мой отец офицер (полковник!), а мама преподаватель университета (за границей я всегда говорила, что учусь в университете, слово «институт» им непонятно). Кончилось тем, что в машину я всё же села. Мягкость, прохлада и комфорт мгновенно обняли мою распаренную фигуру, однако ехать осталось недолго.
Наше появление у лагерного пляжа произвело эффект разорвавшейся бомбы. Сначала плавно припарковался невиданный здесь «Мустанг», потом из него вышли голливудские красавцы в ультрамодных шортах, и на фоне всей этой роскоши появилась я – чисто совковое произведение в сшитом своими руками поплиновом платье с бабушкиным белым воротничком и дырявой авоськой в руках. Онемела не только наша пензенская группа, не сводил удивлённых глаз с этой картины весь пляж.
Прощаться загорелые тарзаны не торопились. Купальника при мне не было, так что мы ещё целый час болтали на скамеечке под обширным тентом, перескакивая с английского на немецкий, которым они очень прилично владели. Как-то забылось, откуда они приехали, но, думаю, это были французы, потому что, прощаясь, без тени смущения чмокнули меня в обе щёки. А поцелуи при встрече и прощании для них – всего лишь привычный ритуал.
То, что ожидало меня после обеда, подробно описывать не буду. Самая мягкая фраза – «постоянно ищет встреч с иностранцами из капиталистических стран». Ну, и про комсомольский билет, конечно… Неожиданно у меня нашлись защитники: это влиятельный торговый работник (в Пензе он всем нужен) и – странно! – наш КГБ-ист. Торговый начальник, полный, добродушный человек, пожимал плечами и повторял: «Ну нравится девка ребятам, так что ж теперь?! И правильно…» А чекист изрядно расслабился на знойной Адриатике, регулярно попивал дешёвое здесь вино, и ему совсем не улыбалось заниматься работой.
Из-за испорченного настроения я пришла «домой» ещё до полуночи. А зря… У моих голландок сидели друзья. Два лохматых и почему-то небритых боснийца. Они дружно начали зазывать меня к скромно накрытому столу и попросили – если я не против – позволить им здесь переночевать. Дело в том, что девочки, оказывается, завтра уезжают. «Господи, только этих неприятностей мне и не хватает!» - это про себя, а вслух любезно: «Конечно, не против. Мне есть где переночевать». Схватила зачем-то подушку и… куда? Переночевать на пляже? Постучала в комнату к молодым студенткам из нашей группы. Даже они побежали к начальнику, без его ведома пустить не решались. Кое-как переночевала на полу.
Утром довольные голландки, как ни в чём не бывало, угощали меня конфетами. Проститься с ними мне не пришлось. Экскурсию в горы неожиданно перенесли на первую половину дня, я впопыхах написала им записку, оставила на тумбочке мелкие сувенирчики и уехала. А вечером нашла письмо (храню!) и красные деревянные бусы, которые долгие годы украшали интерьер дома.
Наше пребывание в Дубровнике тоже подходило к концу. Мы давно договорились с Игорем о переписке. Каллиграфическим почерком русскими и латинскими буквами я вывела свой пензенский адрес, а взамен получила размашистый римский. Правда, Игорь обещал приехать в Мо́стар (это не так далеко), но уверенности не было.
Мостар
Всю дорогу до Мостара я продремала, поскольку распрощалась со своим итальянским приятелем почти на рассвете. Этот уже боснийский город уютно расположился на речке с мягким славянским названием Не́ретва. Основная достопримечательность (кроме пейзажных прелестей) – высокий старый мост. В первый же день мы стали свидетелями рискованного аттракциона: за какие-то мелкие деньги и сувениры местные мальчишки прыгали с огромной высоты моста в реку, где блестели на солнце изрядные валуны. Ясно, что население здесь в отличие от столицы и приморских курортов жило довольно скудно.
Уже на следующий день приехал Игорь. Конечно, я была ему очень рада, но идея познакомиться с его родителями (они вернулись из Сплита) мне совсем не понравилась. Поездка до Дубровника и обратно даже на «Чёрном принце» займёт день. Если меня грызли за отлучки на два часа, то в этом случае совсем сожрут. Однако резко отказываться я не стала, обещала подумать, а пока повела его к знаменитому мосту. Точно помню, что мы много фотографировались, но этих снимков я не увидела. Письма из Италии доходили, хотя и в растрёпанном виде; получила и фотографию Игоря на их яхте, открытки, а вот эти снимки – нет. Жаль!
Вечером я поговорила с гидом. Разговор получился деловым, он сразу спросил, собираюсь ли я за этого итальянца замуж? – Нет. Я твёрдо знала, что жить в другой стране я не смогу (Сущая правда. Во-первых, нас так воспитывали, а во-вторых, я была очень привязана к родителям). – Тогда знакомиться не стоит. Оказывается, в итальянских семьях родителям представляют ту девушку, с которой связывают серьёзные намерения.
На следующий день экскурсия с группой для меня не состоялась. Игорь приехал рано, и я, тщательно сортируя английскую лексику, старалась как можно мягче аргументировать свой отказ. Мы дошли до небольшого водопада и долго сидели на веранде утопающего в зелени кафе.
Сараево
Последний раз мы увиделись уже в Сараево. Печально знаменитая столица Боснии-Герцоговины мне совсем не понравилась. Здесь в 1914 году был убит эрг-герцог Австрии Фердинанд, что послужило – как повествуют учебники – поводом к началу первой мировой войны. Не знаю, что привело сюда Фердинанда, но точно не желание полюбоваться красивыми ландшафтами. Унылые, невысокие, безлесные горы, местами не покрытые даже травой. Сам город небольшой, невзрачный, небо над ним рассекали пики многочисленных минаретов. Такое количество мечетей, чуждых моим историческим корням, вызывали во мне настороженное чувство пребывания во вражеском стане. Да и число 16 опять помешало. Студенческий лагерь в Сараево был куда менее комфортабельным, чем в Дубровнике. Комнаты были рассчитаны на пятерых. Один опять оказался лишним. Сопротивляться я не стала, слишком много за мной числилось «грехов».
Сараево
После отказа поехать в Дубровник, я уже не ждала своего друга, да и Сараево слишком далеко от Адриатики. Но на третий день он всё же приехал, явно смягчив мне впечатление от этого города. Расставались мы, конечно, грустно. Нас разделяла непробиваемая стена – разность политических систем. И хотя Игорь с энтузиазмом рисовал нашу встречу в Москве (в финансовом плане для его семьи это не составляло проблемы), я понимала всю иллюзорность таких планов. Ведь до самой перестройки наши люди не могли видеться даже с самыми близкими родственниками, живущими за границей. Когда я смотрела на удаляющийся «Черный принц» – он ещё долго и чётко был виден на прямой дороге между холмами – меня одолевали два противоположных чувства. С одной стороны грусть от потери милого, интересного человека, который за эти югославские дни стал как-то очень нужен, а с другой – трудно объяснить! – облегчение. Уж очень горячим, наверное, влюблённым был мой итальянский друг, и это начинало меня смущать…
Белград
В Белграде на экскурсии ходили многие: денег почти ни у кого уже не осталось, и туристы потянулись к культуре. Нам предоставили относительную свободу, и мы, объединившись со студенткой политехнического института Ниной, бродили по городу вдвоём. Обе были при деньгах, правда, пристроили эту мелочь очень быстро. Мне хватило только на подарки и на несколько дорогих там открыток. Ах да, забыла, я привезла себе трикотажный костюм горчичного цвета.
Белград
Солнечный Белград нам очень понравился. Это была настоящая европейская столица, о социализме в которой мало что напоминало. Нашим прогулкам никто не мешал. Мужская часть группы (в том числе и начальство) в складчину допивала родную водку, взятую для обмена, но не пригодившуюся. Женщины перекладывали покупки и готовились к отъезду. Мы с Ниной успели несколько раз прогуляться по набережным Савы и Дуная (Белград, как и многие крупные города мира, расцвёл в месте слияния двух рек). Наконец-то я жила со своими и, листая тетрадь с итальянскими вокабулами, тепло вспоминала прелесть и очарование Дубровника.
Уезжали мы вечером, с тем, чтобы утром провести ещё шесть часов в столице Венгрии Будапеште.
Будапешт
Была запланирована автобусная экскурсия по городу и немного свободного времени для мелких покупок. Вместо югославских динаров в кармане звенели венгерские форинты. Я и не догадывалась, что моё пребывание в Будапеште затянется, и вместо положенных шести часов мне придётся провести здесь больше двух суток. Мы выгрузились на территории огромного будапештского Восточного вокзала и солдатским строем протопали к автобусу. Из-за последующих событий от этой экскурсии в моей памяти практически ничего не осталось.
Наконец нас отпустили «за покупками». В кавычках потому, что сразу выяснилось: на наши гроши в дорогостоящих магазинах, обступивших вокзал, ничего не купишь. Я знала про свой топографический идиотизм, но всё же рискнула отойти чуть подальше, однако так, чтобы вокзал оставался в поле моего зрения. В конце концов, в авоську были погружены две бутылки «Токая» (больше купить оказалось нечего). В кошельке осталось несколько форинтов и филлеров для моей нумизматической коллекции. Я повернула и рысью потрусила к вокзалу. К сожалению Восточный вокзал Будапешта оказался огромным, запутанным железнодорожным монстром, в котором я тот час же потерялась. Время поджимало. Чётко зная, что в братской Венгрии во всех школах со второго класса преподают русский язык, я стала спрашивать по-русски: где найти поезд на Москву? Наивная душа! Я была не в Югославии, где действительно любили русских, а в Венгрии, которая никак не хотела простить нам событий 1956 года. Во время экскурсии нам показывали следы от снарядов, оставленные русскими танками во время расстрела восставших. Их специально не заделывали, чтобы мадьяры (это по-венгерски) ничего не забывали. На мои отчаянные русские вопросы встречные либо не реагировали вовсе, либо разводили руками. В результате бессистемного панического метания я всё же выбралась на перрон, но…
Эта картина, я уверена, останется со мной на всю оставшуюся жизнь: уходящий московский поезд и падающая в обморок прямо на замусоренный асфальт женщина из нашей группы.
Жена моего торгового защитника. Видно, он был в приятном подпитии и сразу не спохватился. Если бы не этот обморок, я, наверняка, растерялась бы больше. Но нужно было приводить в чувство более слабого, и я собралась. Дотащила Марину до ближайшей скамейки, выдержала получасовую истерику, поток слёз и добилась, наконец, вразумительных ответов. Утешительного было мало. Её документы, как и мои, благополучно ехали в Москву. Денег не было. Нужно было как-то связываться с посольством. Значит, срочно обращаться в местную полицию. Но Марина идти не могла. Отчаяние привело, кажется, к сердечному приступу. Она была на 8 лет старше, уже мама и о, ужас! – член партии. Я отправилась бы одна, но моя подруга по несчастью боялась остаться одна даже на секунду. Пришлось ждать. Наконец, мы медленно пошли по запутанным лабиринтам вокзала. Я пробовала обращаться к проходящим мимо людям – бесполезно! Вот тут меня и осенила счастливая мысль перейти на немецкий. Веками мадьяры жили в одном государстве с немцами (в Австро-Венгерской империи). Не хотят знать русский, может, откликнутся на Его Величество Deutsch? И, действительно, сработало! Первая же остановленная тётечка с готовностью закивала головой и, путая немецкие слова с местными, любезно разъяснила нужный маршрут.
Полицейский участок, действительно, находился недалеко. Но он был не совсем обычным. На двери красовалась броская табличка: «Internationale Polizei. Deutsches Amt.» (то есть «Интерпол. Немецкое отделение»). Это отделение было явно предназначено для граждан Германии, но я ни секунды не колебалась. Решительно толкнула дверь и вошла, а Марина, как хвостик, юркнула следом. Помещение состояло из двух комнат: первая явно предназначалась для посетителей. В ней стоял просторный тёмный диван (описываю подробно, потому что всё это нам потом очень пригодилось), журнальный стол, стулья. Из второй комнаты навстречу нам вышел полноватый мужчина лет сорока и на безупречном немецком поинтересовался, чем он может быть полезен. Очень волнуясь, путая немецкие слова с английскими (общение с Игорем давало о себе знать), я начала объяснять ситуацию. В комнате появился второй интерполовец примерно того же возраста. Оба слушали очень внимательно.
Я попросила их помочь нам связаться с посольством Советского Союза. Они переглянулись, и почему-то сказали, что это бесполезно. «Не советуем. Но если хотите…» Один из них куда-то долго звонил, потом протянул мне трубку. Единственное, что я успела сказать, это – что мы две пензенские туристки, проездом из Югославии, отстали здесь от поезда… остальные мои слова заглушил грубый трёхэтажный мат, какого я ни до, ни после в жизни не слышала. Зажравшиеся, в основном, московские посольские свиньи, разжиревшие на кормных будапештских местах, меньше всего хотели заниматься своей работой, а уж тем более, чтобы их приятной жизни мешали попавшие в беду соотечественники. Предусмотренные для таких случаев деньги они с удовольствием тратили на себя, а тут извольте делиться ими с какими-то провинциальными растяпами!.. Голос в трубке так орал, что у Марины опять началась истерика. Я положила трубку и молча опустилась на стул.
Один страж международного порядка отпаивал мою подругу, другой продолжал беседовать со мной. «Документы?» – «Нет», людей, которые могли бы подтвердить нашу личность здесь тоже не было. Всё плохо. Но что-то мне подсказывало, что эти серьёзные дядечки нас в беде не бросят. Они долго связывались с кем-то по телефонам, говорили по-венгерски, так что я ничего не могла понять. Марина тихо плакала на диване. Наконец, один из них вышел и по-немецки мне объяснил, что им разрешили нами заниматься, что до вечера мы можем быть свободны, а к 19:00 должны обязательно вернуться. Тяжёлый груз разом свалился с души и, хотя ещё ничего не было ясно, мне захотелось непременно воспользоваться неожиданной возможностью и хотя бы пару часов побродить по столице Венгрии. Но насмерть перепуганная Марина наотрез отказалась отходить далеко от любезного полицейского отделения, а меня не отпускала, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Наконец, я отстояла своё право на двухчасовую экскурсию и, провожаемая вздохами и миллионами напутствий, вышла из вокзала.
Оказывается, был прекрасный летний день. Я стояла посреди красивого города в центре Европы, и опять всё вокруг стало жутко интересно. Чётко фиксируя направления движения, переходы и ориентиры, я с удовольствием погуляла по прилегающему к вокзалу району. Когда я вернулась, подруга сидела всё на той же скамеечке, бледная как смерть, и несказанно мне обрадовалась.
Дела обстояли неплохо. О нашей «пропаже» уже сообщили по соответствующим инстанциям, принадлежность к туристической группе подтвердили. Правда, документы, разрешающие проезд через границу, будут готовы только завтра, и отправить нас домой смогут только послезавтрашним поездом. Рабочий день в немецком отделении Интерпола закончился. Наши спасители закрыли свой офис, а «предбанник» оставили в нашем распоряжении. На столике стоял электрический чайник, кофе, чай и сахар. О деньгах «немцы» не спрашивали, а мы, будучи им и так безмерно благодарны, о пустом кошельке, конечно, и не заикались. У Марины в сумке обнаружились несколько печенюшек, слава Богу! Честно признаюсь, спала, как убитая. Двадцать лет, оптимистка по природе, нервы «канатные». Проснулись голодные, как волки. Вокзальный туалет недалеко и, к счастью, бесплатный. Умылись. Вроде, дамы ничего себе…
Своих «дядечек» встретили как родных. Они посоветовали нам непременно погулять по Старому городу (ох, уж мне эти Старые города!) и вернуться на вокзал не позже 19:00. Если бы не голод, я чувствовала бы себя абсолютно счастливой. День выдался солнечным, приветливым. Мешала только Марина, которую постоянно мучили какие-то страхи и дурные предчувствия. В конце концов, она повернула обратно, решив, что лучше просидеть весь день в суете вокзала и гарантированно завтра уехать, чем – не дай Бог! – опять заблудиться. Говоря исключительно по-немецки, я быстро выяснила маршрут. От пополнения нумизматической коллекции пришлось отказаться: хватило на булочку с яблоком. Людей на улицах в эти утренние часы почти не было. До мест обитания туристов я ещё не добралась, а жители Будапешта трудились кто дома, кто на работе. Кругом царила исключительная немецкая чистота.
Запасаясь впечатлениями, я крутила головой во все стороны. И вдруг… я увидела наших офицеров. Собственно, в этой встрече не было ничего удивительного. Социалистический лагерь держался на нашем сырье, существенных денежных субсидиях братским партиям и на мощи доблестной советской армии. Рядом с любым крупным городом ГДР, Польши, Румынии, Чехословакии стояли наши воинские части. А в Венгрии их было особенно много (эхо событий 1956 года). Меня охватила такая радость, как будто я увидела своих ненаглядных родных братьев. Забыв обо всяких приличиях, я понеслась к незнакомым молодым людям. В первую секунду они, конечно, опешили от проявления такого поросячьего восторга, но быстро разобрались, что девица, вроде, в себе. Немного успокоившись и поведав им свою нехитрую историю, я расспросила про исторический центр. Один из офицеров спешил по делам, а другой оказался абсолютно свободным до вечера и вызвался поработать экскурсоводом.
Широкий по европейским меркам Дунай делит город на две части. Точнее, раньше это и были два города: Буда и Пешт. Бои в 1945 году за этот город шли нешуточные (мой папа в них участвовал), но сейчас исторические здания сияли во всей своей ослепительной королевской пышности. Помню, долго любовалась ажурным зданием венгерского парламента – символом Будапешта.
Будапешт. Парламент
Моего добровольного гида звали Вячеслав. Он служил в Венгрии уже год, но в столицу приезжал всего несколько раз и ненадолго, поэтому глядел на всё с тем же любопытством, что и я. Он сам догадался, что денег у меня нет, и в одном из кафе откормил на славу. Достопримечательности Будапешта перемешались в моей голове с увиденными позже шедеврами Праги и Вены, так что подробно о них не буду, боюсь наврать. Незаметно подобрался вечер. Офицеру, кажется, старшему лейтенанту, опаздывать не полагалось. Он купил мне открытку с видом понравившегося мне парламента, две булочки для Марины по моей просьбе и взял с меня слово обязательно ему написать. Эта открытка с номером полевой почты до сих пор сохранилась, а вот письмо – свинья неблагодарная! – почему-то не написала. Теперь стыдно.
Марина как пришитая сидела на вокзале. Потом замучила меня расспросами. Представители Интерпола ждали нас с хорошими новостями: бумага была готова, места забронированы. Поезд уходил в первой половине дня, поэтому просили утром с вокзала не отлучаться. Мы ещё раз переночевали в приютившем нас отделении. Прощались очень тепло. Я пробовала оставить дядечкам свой «Токай», но они решительно отказались. Вот идея прислать благодарственное письмо им понравилась. И я действительно написала. Пространное, грамотное, признательное. Адрес указала такой: «Будапешт. Восточный вокзал. Интерпол (немецкое отделение)», всё по-немецки. Ответа не было, не знаю дошло или нет.
Вагон оказался самый дешёвый, с жёсткими сидениями, как в пригородной электричке (интересно, на чьи средства мы ехали?). Пассажиров было мало. Эйфория путешествия постепенно улетучивалась. Впереди явно ждали неприятности. Пересекали границу уже в темноте. В вагон зашли два пограничника – венгра. Все показывала паспорта, а мы одну на двоих бумажку. Серьёзные пограничники вдруг развеселились, обменялись несколькими фразами явно шуточного содержания, покрутили в руках нашу бумажку и, широко улыбаясь, откозыряли. Они так и вышли из вагона в приподнятом настроении. Эта картина в точности повторилась и с нашими пограничниками. Они долго разглядывали нашу бумажку (текст был написан по-венгерски), улыбались, почему-то сказали, что мы молодцы, потом забрали бумажку и, также веселясь, вышли.
Чоп
На станции Чоп нас ждали. Маринин муж и руководитель группы, которого я терпеть не могла. Оба с нашими вещами и мрачными физиономиями. Марина, млея от счастья, повисла на шее любимого мужа. Мой встречающий, не здороваясь, хмуро прошипел: «Запомни, это – твоя последняя поездка за границу» (Не угадал!) Ехали мы все почему-то в разных купе. Через пару часов ко мне ввалилась Марина со своей второй половиной. Они шумно выложили на стол всякую еду и питьё. Безграничные торговые возможности мужа были налицо. «Если бы не ты, эта курица точно пропала бы» – не стеснялся в выражениях муж, но по всему было видно, что он очень счастлив. В Москве я с ними распрощалась. С меня взяли слово, что по всем проблемам с товарами я буду обращаться к ним. Но как-то не пришлось.
В Пензе меня ожидали озабоченные родители и крупные неприятности. Если бы не хлопоты отца, его безупречная репутация и заслуги перед Родиной, запросто могла бы вылететь из комсомола и из института. Никто бы не принял во внимание усердие в учёбе и пятёрки. Такое было время, главным критерием оценки человека была идеологическая благонадёжность. Приговор комсомольского актива (вызвали сразу) гласил: "Морально неустойчива, подвержена тлетворному влиянию Запада". С большим трудом папе удалось замять дело, понадобился весь его закалённый в боях характер, все связи и опять хождение по кабинетам. Но он поставил мне жёсткое условие - ни одного письма в Италию! Слово я сдержала не сразу, на пару писем ответила, но потом всё же пришлось написать Игорю, что выхожу замуж. В противном случае переписка с иностранцем могла бы стоить папе карьеры, а мне - диплома. Всё кончилось хорошо, в моём досье остались вполне безобидные формулировки, которые не помешали мне, спустя всего шесть лет, успешно работать с иностранцами на крупнейшем в стране часовом заводе и выезжать в зарубежные командировки.
А восхитительные и волнующие впечатления от поездки в Югославию и Венгрию 1970 года – «Путешествия в сказку», как назвала я эти страницы в альбоме семейных путешествий – с годами не стёрлись, не потускнели, и всегда подпитывали во мне, невзирая на неизбежные в судьбе тёмные и сложные моменты, ощущение интересно и радостно прожитой жизни…
